Если кто-то воображает, что этот коммерческий ход со стороны Каупервуда был поспешным или непродуманным, то он имеет слабое представление о проницательном и многостороннем разуме этого человека. Его представления о жизни и власти (закаленные и отточенные за тринадцать месяцев размышлений в тюрьме Восточного округа) определили его жесткую стратегию. Он может, должен и будет властвовать единолично. Ни один человек больше не сможет предъявить требования к нему, разве что в роли просителя. Теперь он отвергал опасные махинации вроде той, которую он провернул со Стинером, – человеком, из-за которого он так много потерял в Филадельфии. По праву коммерческого таланта, мужества и решимости он должен быть первым, и он докажет это. Люди буду вращаться вокруг него, как планеты вокруг солнца.
С тех пор, как Каупервуд впал в немилость в Филадельфии, он пришел к выводу, что больше не будет питать надежд на теплый прием в так называемых высших кругах города. Время от времени размышляя об этом, он осознал, что его будущие союзники, по всей вероятности, будут принадлежать не к числу богатых и влиятельных людей, – клановых и снобистских элементов общества, – но к числу начинающих и коммерчески одаренных сильных людей, которые поднялись с самого дна и с самого начала не имели надежды быть принятыми в светском обществе. Таких людей было много. Если благодаря удаче и личным усилиям он стал достаточно могущественным в финансовом отношении, то мог диктовать свои правила. Индивидуалист и даже анархист по характеру без малейшего представления о подлинной демократии, он тем не менее сочувственно относился к народным массам, хотя и не принадлежал к простонародью, и лучше понимал их нужды и чаяния. Возможно, это отчасти объясняло его желание связаться с таким простодушным и эксцентричным человеком, как Питер Лафлин. Он выбрал его так, как хирург выбирает особый скальпель или инструмент для операции, и несмотря на жизненный опыт старого Лафлина, он был обречен стать орудием в сильных руках Каупервуда, энергичным и пронырливым гонцом, готовым принимать распоряжения от гораздо более мощного и расчетливого ума. Пока что Каупервуд довольствовался проведением сделок через фирму под названием «Питер Лафлин и К°». В сущности, такой вариант был предпочтительным, поскольку так он мог действовать почти незаметно, не привлекая нежелательного внимания, и постепенно разработать несколько операций, с помощью которых он надеялся прочно обеспечить свое финансовое будущее в Чикаго.
Поскольку важнейшим предварительным условием социального и материального обустройства Каупервуда и Эйлин в Чикаго был его развод с женой, его юрист Харпер Стэджер прилагал все силы с тому, чтобы завоевать доверие миссис Каупервуд, которая доверяла адвокатам не больше, чем своему строптивому мужу. Теперь она стала высокой, суровой и довольно некрасивой женщиной, но сохранила следы того пассивного очарования, которое некогда привлекло Каупервуда. В уголках ее глаз, носа и губ залегли глубокие морщинки. Она выглядела отчужденной, подавленной, ушедшей в себя и даже немного оскорбленной.
Стэджэр, похожий на крупного кота и обладавший вкрадчивой, рассудительной манерой речи, был идеальным кандидатом для переговоров с ней. Его учтивое хитроумие и гибкая предприимчивость могли творить чудеса. Он мог бы начертать на своем гербе девиз «Говори тихи, ступай мягко».
– Моя дорогая миссис Каупервуд, – произнес он, сидя в ее скромной гостиной весенним вечером, – мне не нужно объяснять, каким выдающимся человеком является ваш муж, и как бесполезно воевать с ним. Даже признавая его недостатки, – а мы можем согласиться, что они весьма многочисленны, – не стоит пытаться строго призвать его к ответу.
Миссис Каупервуд раздраженно заерзала, и Стэджер всплеснул тонкими женственными руками в уничижительном жесте.
– Вы знаете, какой характер у мистера Каупервуда, и насколько он поддается принуждению. Он необыкновенный человек, миссис Каупервуд. Никакой обычный человек не смог бы пройти через то, что ему пришлось вытерпеть, и подняться до своего нынешнего положения. Если вы прислушаетесь к моему совету, то позволите ему идти своим путем. Дайте ему развод. Он готов и даже стремится обеспечить достойное обеспечение для вас и ваших детей. Я уверен, что он щедро позаботится о вашем будущем. Но ему все более неприятно ваше нежелание дать ему законное право на развод, и я сильно опасаюсь, что дело дойдет до суда. Если до того, как это случится, я смогу прийти к разумному и удовлетворительному соглашению с вами, то буду чрезвычайно рад. Как вы понимаете, я глубоко огорчен текущим состоянием ваших дел. Мне очень жаль, что так получилось.
Мистер Стэджер со скорбным и огорченным видом возвел очи горе. Он чрезвычайно сожалел об изменчивых веяниях этого бурного мира.
Миссис Каупервуд в пятнадцатый или двадцатый раз выслушала его речь до предела своего терпения. Каупервуд не вернется. Стэджер был таким же проводником ее интересов, как и любой другой адвокат. Кроме того, он был безукоризненно вежлив с ней. Несмотря на его двуличное ремесло, она наполовину верила ему. Он тактично перечислил десяток дополнительных выигрышных пунктов. Наконец, во время двадцать первого визита, он сообщил, что ее муж решил разорвать финансовые отношения с ней, больше не оплачивать счета и не делать ничего, пока мера его ответственности не будет определена судом. В таком случае он, Стэджер, будет вынужден отстраниться от этого дела. Миссис Каупервуд почувствовала, что должна уступить, и выдвинула свой ультиматум. Если он обеспечит двести тысяч долларов для нее и детей (таково было предложение самого Каупервуда), а впоследствии окажет финансовое содействие их единственному сыну Фрэнку-младшему, то она даст согласие на развод. Ей не нравилось это решение. Она понимала, что это означает триумф для Эйлин Батлер, но в конце концов, эту стерву как следует опозорили в Филадельфии, и теперь ей не найдется места в любом приличном обществе. Поэтому миссис Каупервуд согласилась подписать заявление, составленное Стэджером от ее имени. Благодаря махинациям этого вкрадчивого джентльмена оно наконец поступило в местный суд с наименьшей возможно оглаской. Лишь в трех филадельфийских газетах примерно через полтора месяца было опубликовано крошечное объявление о разводе. Когда миссис Каупервуд прочитала его, она сильно удивилось, что дело привлекло так мало внимания; она опасалась гораздо более развернутых комментариев. Ей было невдомек, какие хитрые уловки в общении с судебными служащими и газетчиками использовал юридический советник ее бывшего мужа.
Когда Каупервуд прочитал объявление во время одного из своих визитов в Чикаго, он облегченно вздохнул. Его желание наконец-то сбылось. Теперь он мог жениться на Эйлин. Он послал ей телеграмму с загадочным поздравлением; ознакомившись с ней, Эйлин затрепетала от радости. Скоро она станет законной супругой Фрэнка Алджернона Каупервуда, новоиспеченного чикагского финансиста, и тогда…
– Как замечательно! – воскликнула она, читая телеграмму у себя дома в Филадельфии. – Теперь я стану миссис Каупервуд. Боже ты мой!
Предыдущая миссис Фрэнк Алджернон Каупервуд, размышлявшая о его неверности, банкротстве, заключении, пиротехнических операциях во время краха банкирской империи Джея Кука и о его нынешнем финансовом подъеме, задавалась вопросом о таинстве жизни. Бог должен существовать: так сказано в Библии. Ее муж, несмотря на грех супружеской измены, не мог быть совершенно дурным человеком, поскольку он щедро обеспечил ее, а дети любили его. Безусловно, во время уголовного преследования он был не хуже некоторых других людей, которые избежали наказания и остались на свободе. Однако его осудили, и она всегда сожалела об этом. Он был способным и безжалостным человеком. Теперь она не знала, что и думать. Единственным человеком, на которого она возлагала вину, была зловредная, тщеславная, легкомысленная и нечестивая Эйлин Батлер, которая соблазнила его, и теперь, возможно, станет его женой. Без сомнения, Бог покарает ее. Он должен это сделать. Поэтому она ходила в церковь по воскресеньям и пыталась верить, что как бы то ни было, все сложится к лучшему.