Слова языка могут обладать как прямым, так и переносным значением. Первое значение абсолютно ясно, оно не может быть истолковано аллегорически. Напротив, значение «переносное» не обладает совершенной ясностью и прозрачностью и может быть интерпретировано по-разному. Ввиду того, что одно и то же слово используется для передачи нескольких умозрительных образов, возникли инструменты, помогающие в передаче смысла, например, интонация или форма, метафора или метонимия, аллегория, иносказание и т. п.[6]
Разнообразие инструментария и способов передачи смысла делает функцию языка полиаспектной, наделяя ее неограниченными возможностями. Однако то же самое обстоятельство вызывает и ряд трудностей, например, смысл остается непонятным, а намерение говорящего неясным. Эти затруднения не ограничивались и не ограничиваются сферой взаимопонимания и языковой коммуникации человека с человеком. Напротив, в еще более сложном виде они проявляются в процессе понимания и анализа языка священных текстов, то есть в области языковой коммуникации Бога и человека. В священных текстах авраамических религий эта проблема приобрела еще более сложный и запутанный характер, поскольку, с одной стороны, оболочка человеческого языка настолько не подходит богооткровенному посланию, что «кажется, будто дряхлый и немощный язык бренного человечества под ужасающим давлением и властью небесного слова разделился на тысячи кусочков, или будто для изложения тысяч истин Господь имел в своем распоряжении лишь горстку слов и оказался вынужден использовать аллюзии, полные смысла, обращения, изменения интонации, лаконизмы и иносказательные выражения»[7].
С другой стороны, «убежденность в достоверности религиозных высказываний в священных текстах и отказ от рассуждений о Боге в человеческих категориях»[8], а также правильное постижение божественных истин и вероучительных положений на протяжении всей истории упомянутых религий представляли собой одну из главных ментальных тревог человека, ищущего истину и стремящегося к совершенству. Поэтому на протяжении всего бытования авраамических религий мы неизменно наблюдаем масштабные попытки ученых проанализировать священные тексты и понять их язык.
При толковании Корана высказывались различные точки зрения, которые основывались на двух главных подходах к тексту.
1. Односторонний, внешний и негибкий подход.
2. Подход, допускающий символико-аллегорическое толкование, ломающий основы, избегающий стандартов и игнорирующий истину.
Первый из этих подходов ратует за сохранение истины (в противовес иносказанию): он ищет ее исключительно в прямом значении Книги, а любые отклонения от прямого значения текста и символико-аллегорические истолкования, предложенные людьми, считает ее искажением. Второй подход, при всей его вариативности, считает внешнюю форму выражения Корана оболочкой или символом истины, поэтому мимо этой внешней языковой формы текста можно пройти: ведь важны подлинная сущность и эффективность текста[9].
Если взглянуть на историю мусульманской религиозной мысли, начиная с энциклопедистов и знатоков слова и заканчивая комментаторами, усулитами, факихами и богословами-мутакаллимами, становится понятно, что в сфере смысловой сигнификации или семантики все придерживались единого мнения о том, что первичной основой любого слова является истинное, прямое значение, если только не будет надежного контекста, указывающего на переносное значение. Разумеется, истинность здесь подразумевается не в философском, а в литературном ее определении.
Соглашаясь с наличием в Коране обоих видов – «истины» и традиционного литературного «иносказания», они считали, что здесь действует все тот же всеобщий критерий, согласно которому первичной основой коранического текста является истинное, прямое значение слова, если только не будет надежного логического или письменного контекста в пользу переносного значения. Итак, становится понятно, что критерием, позволяющим обратиться к символико-аллегорическому толкованию и перейти от явного, прямого значения к какому-либо иному, служит контекст.
Абу-л-Фатх ‘Усман ибн Джинни (ум. в 392/1002 г.) в главе, посвященной отличию истины от иносказания, говорит: «Истина – это когда слово во время его использования употребляется в своем изначально установленном значении. А иносказание противополагается ему, то есть это слово, которое проходит мимо основного установленного для него значения»[10].
Ибн Хазм (ум. в 457/1064 г.), признавая наличие иносказания и необходимости символико-аллегорического толкования, устанавливает для него особый критерий: «Всякое слово, установленное лексическое значение которого Господь изменил и заставил нас поклониться его новому значению, например салат (молитва), закат, хаджж, саум (пост), риба (ростовщичество) и другие, не является иносказанием. Напротив, это истина религиозного законодательства, установленная Аллахом. А слово, установленное лексическое значение которого Господь изменил и при этом не заставил нас поклониться его новому значению, есть иносказание. Например, “Преклоняй перед ними крыло смирения милосердного…”[11]. Здесь не подразумевается явное лексическое значение, а именно “раскрывать крыло”, но имеется в виду смирение и приводится иносказательное выражение»[12].
Шайх Муфид, принимая наличие в Коране иносказания и метафоры, подчеркивает, что он придерживается установленного критерия: отклонение от прямого значения текста Корана и обращение к символико-аллегорическому толкованию, по его мнению, уместно лишь тогда, когда это твердо обосновано. В противном случае символико-аллегорическая интерпретация будет отвергнута. Он опирается на то, что Коран, в соответствии с его собственным утверждением, был ниспослан на арабском языке[13]. Поэтому слушатели, к которым Коран обращается в сфере распространения этого языка, должны воспринимать и использовать его содержание в соответствии с правилами арабской словесности[14].
На основании предлагаемого им критерия он выводит айаты из области буквалистского толкования. Так, по поводу «айата о потомстве»[15] он пишет: «Доверять внешнему содержанию айата неуместно, ибо тогда необходимо принять мнение признающих метемпсихоз и распространяющих слова потомков Адама на всех людей. Поэтому мы должны придерживаться иносказательного смысла слов»[16].
Кроме того, айаты «Потом утвердился Он к небесам – а они были дымом…»[17], «Разве ты не видишь, что перед Аллахом падают ниц и те, кто на небесах, и те, кто на земле…»[18], «В тот день Мы спросим у геенны: “Полна ли ты стала?” – и ответит она: “Есть прибавление?”»[19] и т. п. он выводит за пределы внешнего значения, признавая их содержание иносказательным[20].
‘Абд ал-Кахир Джурджани (ум. в 471/1078 г.) дает определение иносказанию и пишет: «Иносказание имеет место тогда, когда слово отклоняется от основного закрепленного за ним лексического значения»[21].
Метафору он определяет как заимствование слова у основного значения в пользу другого значения, например, свет как метафора изложения или доказательства, раскрывающего истину: «…и следовал за ниспосланным вместе с ним Светом…»[22].
Йа‘куб ибн Йусуф Саккаки (ум. в 626/1229 г.) поясняет, что иносказание, в отличие от прямого значения, требует указывающего на него контекста[23]. Абу Хамид ал-Газали (ум в 505/1111 г.) в своем исследовании основ исламской религии дает определение иносказанию и перечисляет четыре признака последнего[24].
Ат-Табари убежден, что в айатах Корана нельзя отклоняться от основного лексического значения, если только в пользу этого не будет ясных доводов. Именно поэтому, комментируя айат «Ведь [прежде] даровали Мы Писание и мудрость роду Ибрахима [= Авраам], а также даровали им [всем] великую власть»[25], он сначала излагает различные точки зрения на значение слова мулк («власть»), а затем интерпретирует его как «власть Сулаймана [= Соломон]», на том основании, что в арабской речи это значение, а не значение «власть пророчества», является ассоциативным. Далее он говорит: «Слово Аллаха – на арабском языке, и его нельзя понимать иначе, как в том значении, которое известно и в ходу среди арабов, если только не будет знака или доказательства против этого»[26].
То же самое он говорит и в комментарии на айат «И скажут они своей коже: “Почему ты свидетельствуешь против нас?” Она ответит: “Внушил нам речь Аллах, Который внушил речь всякой вещи…”»[27].
Таким образом, становится ясно, что, по мнению мусульманских ученых, несмотря на наличие в Коране традиционного литературного иносказания, обращение к нему возможно только в следующих случаях:
1. Возможности использования прямого значения ограничены.
2. Имеется ясный и красноречивый контекст, позволяющий обратиться к переносному значению.
Основой этого принципа служат следующие факторы:
1. Ассоциативное значение. С точки зрения общепринятой традиции, если после завершения процесса смыслопорождения и краткого ознакомления с его результатом во время использования того или иного слова при отсутствии какого-либо контекста какое-то значение появится в сознании слушателя раньше, то это указывает на то, что это значение – прямое и между словом и этим значением установилась органическая связь.
2. Правильность соотнесения и ложность устранения. Прямое значение подлежит соотнесению со словом, и его устранение недопустимо. Иными словами, содержательная идентичность, создающая отношение в логическом суждении, является одним из признаков прямого значения. Однако между переносным значением и словом подобной связи не возникает[28].
Существует два типа контекста, удерживающего от использования прямого значения (погашающего последнее).
1. Текстуально-лексический контекст, который, в свою очередь, делится на два вида: иногда он связан с искомым текстом, а иногда не связан и заключен в другом независимом тексте.
2. Интеллектуальный контекст, подразделяющийся на несколько видов. Например, взгляды комментатора на Бога, человека, земной и загробный миры и т. п. играют важную роль в установлении иносказательного и прямого значений коранических айатов.
Например, Рагиб Исфахани анализирует допустимость атрибуции действия многочисленным субъектам в силу различных оснований. По его мнению, любое действие иных субъектов, кроме Аллаха, нуждается в деятеле, начальной точке, действии, месте и времени, образце, цели и маркере. Таким образом, действие можно отнести и к первопричине, и к последней причине, и к средней причине. Так, Коран гласит: «Аллах упокаивает души в момент их смерти, а ту, которая не умерла, – во сне»[29], «Скажи: “Упокоит вас ангел смерти, которому поручены вы, затем вы будете возвращены к Господу своему”»[30].
Подобным же образом в силу различных оснований действие можно приписать деятелю или отрицать его совершение им[31]. Например, «Не вы убивали их – это Аллах сразил их!»[32], «Что постигло тебя из хорошего – то от Аллаха, а то постигло тебя из плохого, то – от самого себя»[33].