Очаков, 1890 г.
Шепсель, в отличие от флегматичного Лейбы, всегда был энергичен и напорист.
Не откладывая в долгий ящик он на следующий день уже занимался продажей лавки и нашел покупателей. Мужчины ударили по рукам, хотя предложенная цена была явно заниженной.
Младший Гойдман не стал торговаться впервые в жизни. Ему казалось, что промедление смерти подобно.
Весть о Клондайке неподалеку от Одессы уже давно обсуждалась на каждой улице, и к Очакову потянулись другие кладоискатели. И уже тысячи бесценных находок поступали на черные рынки, некоторые – для того, чтобы быть утерянными безвозвратно.
Шепсель не знал, что на съезде археологов в Тифлисе ситуация на раскопках греческого полиса была названа критической. Впрочем, если бы даже и знал, это не помешало бы ему поехать в Парутино, село, возле которого и обнаружили остатки Ольвии, но прежде немного побродить по Очакову, чтобы составить представление о городе, где им предстояло жить.
Этот провинциальный городок, с церковью – довольно нелепым строением, переделанным из мечети, маяком, оптическим телеграфом, тоже неказистым, ведущим, как говорили жители, свой младенческий лепет с Николаевом, и каким-то пустым двухэтажным зданием, хорошо смотрелся только с моря.
Еще год назад те, кому удавалось прожить здесь хотя бы неделю, уверяли, что трудно представить что-нибудь скучнее и печальнее. На маленьких улочках не было никакого движения, гостям радовались, как манне небесной, надеясь, что продастся лишняя булка на базаре. Торговлей, как и в Одессе, заправляли евреи.
Кладоискатели немного оживили забытый богом городок, засуетились торговцы, забегали рыбаки, которые до этого возили свои богатые уловы сельди в Одессу и ближайшие городки.
Ольвия словно сделала из Очакова другое поселение, и братья решили, что здесь вполне можно пожить до того момента, пока удача не набьет золотом их пустые карманы.
Побродив по Очакову, они отправились в степь возле Парутино, на место многочисленных раскопок, в поисках своего счастья, и оно их разочаровало в первые секунды.
Окинув печальным взглядом уже местами взрыхленную сухую каменистую почву, против которой лопата и кирка казались ему бесполезными инструментами, Лейба загрустил и сел на камень, с досадой бросив пиджак в пыль.
– И ты собираешься рыть здесь? – спросил он брата, и в его голосе уже не было слышно воодушевления.
Шепсель скривил тонкие губы и провел рукой по вспотевшим жидким черным волосам.
– Так я и знал, – буркнул он. – Ты всегда был слабаком и жил только за мой счет. Сначала я, младший брат, помогал тебе в отцовской будке, потому что у тебя не хватало ума вбить гвоздь в подошву, потом я открыл лавку и сам договаривался с поставщиками, а ты сидел в углу и пил чай. Да, иногда ты поднимался, чтобы предложить покупателям товары, но скажи, сколько ты продал сам? Мне всегда приходилось вмешиваться, чтобы довести до конца начатое тобой дело. Теперь у меня появился план, как можно разбогатеть, стоит только немного потрудиться – и тебе это уже не нравится. Другой бы на твоем месте немедленно схватил бы лопату, чтобы ценности, которые еще остались в этой земле, не достались конкурентам. Это наша Троя, понимаешь ты или нет? Наша возможность разбогатеть и стать известными антикварами. – Он взял в руку кирку и стукнул по каменистой почве, подняв серую пыль. – По твоему тупому лицу я вижу, что ты не понимаешь ничего. А раз так, я тебя не удерживаю. Можешь ступать на все четыре стороны. Я дам-таки тебе денег, но с одним условием: чтобы больше я тебя не видел. С тобой я чувствую себя биндюжником, вынужденным вечно тащить тяжелый груз.
Он еще раз стукнул киркой и повернулся к брату спиной.
Заложив руки за спину и облизывая толстые губы, что он делал в минуты волнения, Лейба задумался. Что ни говори, а речь младшего брата не содержала преувеличений. В их братском союзе мозгом был именно Шепсель, и благодаря ему удавалось выпутываться из сложных ситуаций и зарабатывать деньги. Что бы делал сейчас Лейба, если бы не было Шепселя? Об этом не хотелось и думать.
Через минуту он уже решил, что не сдвинется с места, и если младшему брату угодно заставить его грызть эту сухую каменистую почву, что ж, он готов на это.
Молча подойдя к лопате, сиротливо лежавшей в пыли, он поднял ее и постучал по камню. Послышался неприятный тупой звук, и парень поморщился:
– Где копать, Шепсель?
Младший Гойдман отозвался, даже не повернувшись (он прекрасно знал, что его братишка никуда не денется):
– Видишь тот дуб? Возле него нетронутый участок земли. Начинаем с этого места. И скинь рубаху. В такую жару ты быстро вспотеешь. Кроме того, пока мы не имеем возможности приобрести что-нибудь приличное из одежды.
Лейба послушно скинул мокрую от пота рубашку и, поплевав на руки, с силой вонзил лопату в твердую каменную землю. Шепсель последовал его примеру.
Словно металлическая, серая земля поддавалась неохотно, едкая пыль забиралась в глаза, выкачивая слезы, хрустела на зубах, покрывала потные лица. Но увлеченные братья ничего не замечали, однако сегодня был не их день.
После шестичасовой работы младший выудил из ямы глиняный черепок, явно от древней амфоры – и только. Но Шепсель обрадовался находке как ребенок, хотя черепок годился лишь для мусорной кучи. Такой не купит ни один коллекционер, даже если верить сказкам о толпе богатых бездельников, готовых выложить сотню рублей за никчемную безделушку.
Лейбе повезло чуть больше. Он наткнулся на каменную кладку древнегреческого жилища и радостно закричал.
Братья знали: каждый год искатели открывали все новые дворцы и погребения, находя в них ювелирные изделия, керамические вазы и мрамор.
Но им не повезло: это оказались просто камни. Ни монет, ни сокровищ – ничего они не увидели.
Шепсель принялся копать более остервенело, словно пытаясь перехитрить судьбу, Лейба не отставал.
Через несколько часов, выбившись из сил, братья вылезли из ямы и уселись под ветвями дуба, чтобы перекусить. Запасливый Шепсель достал из узелка кусок хлеба, дешевую серую чесночную колбасу, издававшую пронзительный запах, пару помидоров и огурцов и бутылку с родниковой водой.
Свежий воздух нагнал аппетит, Лейба схватил нож, чтобы поделить нехитрую трапезу, но громкий голос, будто раздавшийся с небес, заставил их вздрогнуть и бросить продукты на мешок.
Братья подняли головы. Их окружили молодые – не старше их, – но довольно крепкие ребята с мускулистыми большими руками и дочерна загорелыми лицами, на которых читалось недовольство. Судя по пыльным старым штанам, они тоже усердно пытались откопать клад, и присутствие чужаков не входило в их планы.
Трусливый Лейба задрожал и закрыл лицо руками, ожидая драки. Шепсель не моргнул и глазом, спокойно рассматривая непрошеных гостей, с презрением глядевших на новичков, а потом спросил с достоинством:
– И шо вы имеете нам сказать, ребята?
Белобрысый гигант, самый высокий и плечистый, толкнув Лейбу, наступил на помидор, и тот, разорвавшись, как бомба, обрызгал землю красной юшкой.
– Откуда вы приперлись? – поинтересовался он и сжал кулаки. – Известно ли вам, что эта территория давно поделена? Вы вторглись на наш участок.
Шепсель взял раздавленный помидор, сокрушенно посмотрел на него и забросил в кусты.
– Серьезно? – грустно спросил он. – И вы, молодой человек, имеете документ, где черным по белому сказано, что эта земля принадлежит вам? Будьте добры, покажите мне его, а заодно и ваш паспорт. Если это так, мы немедленно соберем наши пожитки и уйдем. Итак, я жду.
Загорелое лицо гиганта налилось кровью. По всему, он не ожидал от новичков такой наглости. И действительно, неслыханная наглость… Мало того что этот несчастный еврейчик посягнул на их территорию, он, судя по всему, не боялся их, хотя трое здоровяков легко могли расправиться с двумя хлюпиками.
– Здесь землей владеет тот, кто первым пришел на нее, – буркнул белобрысый.
Жара и тяжелая работа разморили его, начинать драку не хотелось. Хотелось, чтобы эти невесть откуда взявшиеся людишки просто ушли, но они не торопились этого делать.
Главарь набрал в грудь воздуха и выпалил:
– Если вы сию минуту не уберетесь отсюда, мы поможем вам это сделать. И тогда пеняйте на себя. У меня и у моих ребят тяжелые кулаки.
Насмерть перепуганный Лейба дернул брата за руку.
– Шепсель, давай уберемся, пока не поздно.
Младший будто его не услышал.
– Господа, мы участвовали в боях на Молдаванке. – Он вдруг улыбнулся как-то по-детски. – О, судя по всему, вы не имеете и представления об одесской Молдаванке – и зря. Почему вы думаете, что не получите отпор?
Белобрысый хмыкнул и повернулся к своим приятелям.
– Ребята, видит бог, я не хотел кровопролития. Но эти евреи явно не понимают, что здесь лишние. Давайте поможем им уйти.
Парни загигикали, кто-то схватил Лейбу за шиворот, поднял на ноги и принялся отвешивать тумаки.
– Брат, не сдавайся. – Шепсель еще пытался его напутствовать, но это было бесполезно.
Двое здоровяков повалили несчастного на землю, и в ход пошли ноги. Щуплого Шепселя атаковал сам белобрысый. Его крепкий кулак врезался в нос Шепселя, и кровь брызнула на грудь, как жидкость из раздавленного помидора.
– Вы нанесли мне обиду, – пробормотал младший Гойдман, вытирая кровь, и вдруг, подняв с земли камень, стал медленно наступать на главаря. – А вот теперь, милейший, я расшибу вашу дурную голову. Вы нехороший человек. Только нехороший человек попирает законы гостеприимства.
Белобрысый оскалил крупные лошадиные зубы, явно не ожидая подтверждения слов коротышки, но в ту же секунду сильный удар по уху заставил его покачнуться и осесть на землю. Он уже не мог подняться, лишь озирался по сторонам, его круглые серые глаза остекленели и налились кровью.
Шепсель бросился к остроносому чернявому парню, которого сразу окрестил Вороном. Ворон довольно невежливо мутузил Лейбу, и несчастный брат никак не мог подняться на ноги, чтобы оказать хоть какое-то сопротивление. Меткий удар в ухо свалил и Ворона, Шепсель помог брату подняться, и они погнались за третьим, вовремя понявшим, что лучшее в такой ситуации – скорее унести ноги. Потом братья Гойдманы подняли за шиворот белобрысого и Ворона и, доведя их до маленькой рощицы, пинками придали ускорение.
– Сегодняшний бой мы выиграли, братишка. – Шепсель сокрушенно взирал на испорченный растоптанный обед. – Мы сделали с ними то, что греки с троянцами. Но, чувствую, он далеко не последний. Мой тебе совет: не нужно сразу по-собачьи ложиться на спину и поднимать лапы вверх. Эти господа бьют не больнее, чем Сема с Молдаванки. А если вспомнить, как нам доставалось порой от нашего соседа, старого полуслепого Наума…
Лейба, вытирая кровь, сочившуюся из царапины на лбу, кивнул и поднял бутылку с водой.
– Нас могли убить, – прошептал он, сделав хороший глоток теплой, не утолявшей жажду воды, – ты прав, эти могут не прийти, но придут другие.
– Черт возьми, – выругался младший брат и оглянулся по сторонам. – Ну, скажи на милость, почему я не вижу полицейских? Это поселок, и тут должна быть полиция. Разве ей неизвестно, что происходит в округе? Если нет, то скоро все будет завалено трупами. Не думаю, что начальство погладит за это по головке.
Лейба кивнул.
Тогда братья еще не знали, что полиция давно была в курсе всех драк, которые происходили на территории раскопок, и не вмешивалась в них.
Один раз полицейским все же пришлось поработать, но тогда насмерть забили молодую пару, и стражи порядка быстро отыскали виновных. Больше таких случаев не было. Вот почему многие кладоискатели, а особенно местные, жители села Парутино, вели себя нагло, по-хозяйски.
Братья Гойдман оказались первыми, к которым парутинцы почувствовали уважение. Во-первых, они получили достойный отпор, что ни говори, а силу тут уважали, во-вторых, уже подружившись с Гойдманами, сочли их грамотными и образованными и с удовольствием слушали рассказы Шепселя об археологии и о древнегреческой Ольвии, почерпнутые младшим братом из книги, подаренной антикваром Штерном.
Братья взяли патент на закупки, открыли антикварную лавку в Очакове, но оказалось, что продавать-то особо и нечего.
За год они накопали множество черепков, которые некоторые коллекционеры все же брали за сущие копейки, и пару серебряных монет. Вырученных денег едва хватало на прокорм. К тому же кроме местных крестьян их заприметил и местный урядник – уникальный взяточник.
«Дармоглот», – прозвал его Лейба, но братья не могли не давать на лапу представителю правоохранительных органов. Они по-прежнему ходили в обносках, жили впроголодь и по-прежнему надеялись отыскать Трою.