Загадочные убийства - читать онлайн

Глава 1

Рождественский сочельник 1919 г.

Лавируя в предпраздничной толпе, Луиза Кэннон, опустив голову, легко шла по тротуару Кингс-роуд, хотя доверху застегнутое тонкое пальто практически не защищало девушку от резкого пронизывающего ветра. В подступающих сумерках очертания улицы начинали стираться, однако толпа не становилась меньше. Пары потенциальных покупателей мешкали перед прелестными витринами, украшенными электрическими гирляндами и соблазнительными рождественскими угощениями: в красочных картонных коробках поблескивали под густой сахарной обсыпкой яркие розовые и зеленые желейные кубики рахат-лукума, а совершенно новые фарфоровые куклы с бледными глянцевыми лицами и неподвижными ножками и ручками застыли в крахмальных нарядах с тончайшими кружевами нижних юбок, пышными складками выглядывавшими из-под подолов.

Прямо за ней в каждом выходящем на улицу окне роскошного универсального магазина «Питер Джоунз» [4] стояло по елке, чьи пушистые темно-зеленые лапы украшали красные и зеленые бантики и деревянные игрушки: миниатюрные и раскрашенные качающиеся лошадки, крутящиеся серебряные звезды, золотые яйца, полосатые баночки с леденцами… Теперь, после окончания войны и отмены нормирования продуктов, любое из этих украшений идеально воспроизводило детские фантазии о сладкой жизни.

Перед этим магазином, сцепив руки за спиной, стоял мужчина – его лицо освещалось мягким, льющимся из витрин светом, – и Луиза подумала, достаточно ли он рассеян, чтобы не заметить ловкой ручки, проскользнувшей в его карман за бумажником. С самого утра сегодня в ее голове крутились напутственные слова дяди: «И не смей возвращаться без хорошей добычи. В Рождество полно набитых карманов». Должно быть, его тоже кто-то припугнул, поскольку в последнее время он постоянно бывал необычайно сердитым и требовательным.

Кэннон подошла поближе, но мужчина вдруг резко обернулся и сунул руки в карманы. Ей следовало бы огорчиться, но на самом деле она испытала облегчение.

Поглубже спрятав подбородок в воротник, Луиза устремилась в обратный путь, ловко обходя мелькающие перед глазами зашнурованные ботинки и лакированные туфли. Помимо дяди, дома ее ждала лежавшая в постели мать. В последнее время она неважно себя чувствовала – горестные события, тяжелая работа и полуголодное существование не шли на пользу ее тщедушному телосложению. Погрузившись в свои мысли, девушка почувствовала тепло еще до того, как увидела, что оно исходит от прилавка с каштанами, и горьковатый дым болезненно отозвался в ее пустом животе.

Через несколько минут, аккуратно счистив жесткую кожуру, она погрузила передние зубы в сладкий орех и прислонилась к стене за этим прилавком, наслаждаясь теплом его огня. «Сама съем только два, а остальные отнесу Ма», – мысленно пообещала себе Кэннон, надеясь, что плоды не успеют остыть, когда она дойдет до дома. Продавец каштанов весело поглядывал на своих покупателей; вокруг него царила счастливая праздничная атмосфера. Плечи Луизы расслабились, и она вдруг осознала, что так давно ходила съежившись, что уже перестала это замечать. Подняв взгляд, она увидела, как в ее сторону направляется знакомая личность: Дженни.

Кэннон опять съежилась и попыталась скрыться в тени. Она спрятала мешочек с каштанами в карман и повыше подняла воротник. Дженни подошла ближе, и Луиза поняла, что попалась, – ей не удастся незаметно скрыться. От испуга ее дыхание участилось, и она присела, притворившись, что завязывает шнурки на ботинках.

– Луиза? – Рука в теплой зимней перчатке мягко коснулась ее локтя. – Неужели это ты?

Стройная фигурка в модном бархатном пальто свободного покроя, украшенном павлиньими перьями. Если зеленое шерстяное пальто Кэннон раньше заслуженно льстило ее изящной фигуре, то теперь его потертая ткань изрядно потускнела. Однако знакомый голос звучал очень дружелюбно и сердечно.

Пути к отступлению были отрезаны. Луиза поднялась и попыталась изобразить удивление.

– О, Дженни! – воскликнула она, и ее щеки загорелись от стыда при мысли о том, как мало времени разделяло появление ее старой подруги и едва не совершенное ею самой преступление. – Привет. Тебя трудно узнать.

– Как же приятно видеть тебя! – продолжила тем временем Дженни.

Когда Луиза видела подругу в последний раз, ее красота еще напоминала скромный бутон, а теперь он расцвел во всем своем великолепном изяществе, подобно хрустальной люстре.

– Боже мой, сколько же мы не виделись? – щебетала Дженни. – Четыре года? Или лет пять?

– Да, наверное, – ответила Кэннон, обхватив в кармане пакетик с каштанами и греясь от их тепла.

Неожиданно в поле ее зрения появилась другая личность – юная девушка, видимо, на пару лет младше самой Луизы, с темными, свободно раскинувшимися по плечам волнистыми волосами и зелеными глазами, выглядывающими из-под полей шляпки. Она мило улыбалась, очевидно, обрадовавшись этой новой встрече подруг.

Дженни положила руку на плечо девушки.

– Познакомься с Нэнси Митфорд [5]. А это, Нэнси, моя давняя дорогая подруга Луиза Кэннон.

– Здравствуйте, как поживаете? – сказала девушка, протягивая руку в перчатке.

Луиза пожала ее руку, с трудом удержавшись от реверанса. Улыбка новой знакомой лучилась сердечностью, но стояла она в позе юной принцессы.

– Нэнси – дочь хороших друзей родителей моего мужа, – пояснила Дженни. – У них из детской сбежала служанка, и на нянюшку свалилось слишком много забот, поэтому я надумала немного помочь им.

– Она сбежала с сыном мясника, – добавила Митфорд, – вызвав в деревне жуткий переполох. Я еще в жизни не слышала такой забавной истории, а Пав с тех самых пор не перестает возмущенно шипеть. – Она расхохоталась, и Луиза невольно заразилась ее весельем.

Дженни с шутливым упреком взглянула на Нэнси и продолжила свой рассказ:

– Ладно, как бы то ни было, но вообще-то мы вышли прогуляться и выпить чаю. Представляешь, Нэнси никогда не пробовала сладких рождественских пирожков с изюмом и миндалем от «Фортнума»!

Луиза, сама еще не пробовавшая ничего подобного, не знала, что на это ответить.

– Надеюсь, они вам понравились, – наконец, вымолвила она.

– О да, – воскликнула Нэнси, – восхитительно вкусно! Мне редко разрешали пробовать выпечку католического культа. – Она слегка покружилась на месте – Кэннон так и не поняла, изображала ли девушка детскую радость или выражала искренний восторг.

– Как ты поживаешь? Как дела у родителей? Ты выглядишь… – Дженни слегка замялась, но Луиза поняла ее смущение. – Выглядишь очень хорошо. О боже, как же сегодня холодно! И сколько всего еще надо успеть сделать… ведь завтра Рождество! – Она издала нервный смешок.

– У нас всё в порядке, – ответила Кэннон, переминаясь с ноги на ногу. – В общем, как обычно. Жизнь идет, время летит…

– Ах, дорогая, время и правда быстро летит, – согласилась Дженни, взяв ее под руку. – Я обещала доставить Нэнси домой. Может, ты прогуляешься с нами и мы еще поболтаем? Хотя бы недолго?

– Да, – согласилась Луиза, – конечно. Вы любите каштаны? Я купила их для Ма, но не удержалась и сама съела пару орешков.

– Ты имеешь в виду, что хочешь угостить нас мамиными каштанами? – ткнув подругу в бок и игриво подмигнув ей, спросила Дженни, чем добилась, наконец, улыбки подруги. Губы Луизы разделились, показав ровный ряд изящных зубов, а в ореховых глазах загорелся веселый огонек.

Она очистила обеим спутницам по каштану. Дженни, взяв орешек кончиками пальцев, забросила в рот, и Нэнси поступила точно так же. Луиза решила, что пора ей тоже похвалить подругу.

– Ты выглядишь прилично. Всё в порядке? – спросила она.

Дженни уже не рассмеялась, но улыбнулась.

– Прошедшим летом я вышла замуж за Ричарда Роупера. Он работает архитектором. Скоро мы уезжаем в Нью-Йорк – ему хочется отдохнуть от Европы. Говорит, что сейчас она слишком разорена войной. К тому же в Америке больше возможностей. Так он надеется, по крайней мере. А как ты сама?

– Ну, я пока не вышла замуж, – ответила Луиза. – Не успела вовремя принять хорошее предложение, поэтому решила пока вовсе отказаться от замужества.

Нэнси хихикнула, порадовав ее.

– Ты, как обычно, дразнишь меня, – заметила Дженни. – Да, ты ничуть не изменилась.

Кэннон пожала плечами. Такое замечание обидело ее, хотя она и знала, что подруга вовсе не хотела этого.

– Да, в моей жизни мало что изменилось: я по-прежнему сижу дома, и мы с Ма, как всегда, пытаемся найти работу, – рассказала Луиза.

– Мне очень жаль… Сейчас у вас трудные времена. Можно, я немного помогу вам? Пожалуйста. – Дженни начала рыться в своей изящной квадратной сумочке на серебряной цепочке.

– Нет. То есть не надо, спасибо. У нас всё в порядке. Мы же не одиноки.

– Твой дядя?

На лицо Луизы словно набежало темное облачко, но она тряхнула головой и улыбнулась Дженни.

– Да. Поэтому все у нас будет хорошо. Да и сейчас тоже прекрасно. Давайте прогуляемся еще немного. Далеко ли вы собрались?

– Я провожаю Нэнси, а потом мы встречаемся с Ричардом. Мы идем с друзьями танцевать в «Клуб Сто», там отлично исполняют джаз… Ты бывала там? Обязательно сходи. Теперь настали новые времена, а Ричард потрясающе смел и дерзок. Наверное, поэтому он и женился на мне. – Подруга Луизы понизила голос и добавила с особым заговорщическим видом: – Ведь я совсем не похожа на обычных приличных жен…

– Да уж, вряд ли мы встретим твое подобие в толпе этих супружеских пар. Но в тебе всегда было гораздо больше от светской дамы, чем в ком бы то ни было. Я помню, как упорно ты настаивала на необходимости крахмальных ночных рубашек. Помнишь, как когда-то у нас дома ты утащила горстку крахмала из буфета Ма?

Подавляя смех, Дженни захлопнула рот ладонью.

– Точно! Как же я могу забыть об этом! Помню, еще говорила твоей матери, что хотела бы работать ее помощницей, а она подняла меня на смех.

– По-моему, у прачек не бывает помощниц, – возразила Луиза, – хотя мне приходилось часто помогать ей. Как ни странно, но в последнее время я отлично освоила штопку.

Все это время Луиза осознавала, что зеленые глаза Нэнси с пониманием следят за их разговором. Она задумалась, стоило ли ей упоминать перед этой девочкой о не столь аристократическом прошлом Дженни, но решила, что подруга ее настолько не способна к каким-либо выдумкам, что Митфорд, вероятно, уже и так все знала. По крайней мере, Дженни не выказала ни малейшего смущения.

– Значит, твоя мама по-прежнему работает? – с сочувствием взглянув на Луизу, спросила она. – А как дела у твоего папы? Больше не лазает по трубам, чистя дымоходы?

Кэннон еле заметно кивнула. Ей не хотелось сейчас говорить Дженни, что отец умер всего несколько месяцев назад.

– Помнишь, как мы обычно называли их… мистер Сажа и Чистая миссис?

Две девушки, смеясь, склонились друг к другу, словно вдруг вернулись в те ученические годы, когда вместе ходили в школу с косичками и в фартуках.

На ясном черном небе начали загораться звезды, пока еще уступающие в яркости уличным фонарям. По улице с шумом проезжали легковые автомобили, и частые гудки клаксонов порой не удавалось точно интерпретировать – то ли водителей раздражало медленное передвижение передних машин, то ли они дружески приветствовали какого-то знакомого на тротуаре. Идущие навстречу покупатели задевали девушек своими пакетами и сердито поглядывали на них – приятельницы нарушали стремительное движение толпы, которой приходилось огибать их медленно передвигающийся архипелаг из трех островков.

Дженни взглянула на ручные часики и печально подняла взгляд на Луизу.

– Увы, нам пора возвращаться. Но, пожалуйста, давай еще встретимся. Я так редко вижусь со старыми друзьями… – Ее голос затих, хотя никаких дальнейших пояснений и не требовалось.

– Давай, – ответила Луиза, – с удовольствием. Ты знаешь, где я живу… Наш адрес не изменился. Желаю вам сегодня повеселиться. И счастливого Рождества! Я рада за тебя. Правда, рада.

– Я знаю, – кивнув, сказала Дженни, – спасибо тебе. И вам тоже счастливого Рождества.

– Счастливого Рождества, – повторила за ней Митфорд, слегка взмахнув рукой, и Луиза тоже помахала ей на прощанье.

Развернувшись, Нэнси и Дженни пошли обратно по Кингс-роуд. Толпы встречных людей расступались перед ними, как воды перед Моисеем.

Глава 2

Луиза всегда ждала рождественских праздников, как веселой передышки посреди унылых зимних месяцев, но в этом году, после недавней потери отца, настроение девушки, как и ее матери, не позволило им поддержать скромные семейные традиции. Квартира осталась совершенно неукрашенной, и никто не принес с базара елку.

– Столько хлопот ради одного дня, – устало пробормотала Ма.

«Ну и тем лучше, – подумала ее дочь, – что мы уже прожили этот день почти как самый обычный четверг». Ее дядя, Стивен Кэннон, проспал до полудня и едва пробурчал что-то про благую праздничную весть, приветствуя сидевших у камина племянницу и ее мать – девушка читала «Джейн Эйр», а Ма вязала темно-зеленый свитер, – прежде чем отправиться на кухню искать пиво. Сокс, собака Стивена – длинноногая черно-белая дворняжка с шелковистыми ушами – лежала возле ног Луизы, наслаждаясь теплом и покоем.

Когда Стивен опустился в кресло, Уинни подняла спустившуюся петлю и подвинулась немного ближе к огню.

– На ужин у нас есть кусок свинины, – сообщила она, слегка повернув голову в сторону деверя, – а миссис Шавелтон подарила мне маленький рождественский пудинг.

– Вот уж щедрый подарочек! – язвительно воскликнул Стивен. – Чертовы снобы! Ведь ни разу они не расщедрились на лишние полкроны, верно? А деньжата пригодились бы больше, чем пудинг.

– Миссис Шавелтон хорошо ко мне относится. Вы же знаете, что я не работала две недели, когда твой папа… когда Артур… – Уинни чихнула и, опустив глаза, постаралась восстановить дыхание и подавить приступ страха. Ее болезнь в последнее время обострилась, и не все заказчицы относились с пониманием, если она приносила выстиранное белье на день позже обещанного.

– Успокойся, Ма, – сказала Луиза, – миссис Шавелтон сделала нам очень славный подарок. К тому же, я думаю, у меня найдется несколько монеток, чтобы спрятать в нем на удачу. – Она сердито взглянула на дядю, который лишь пожал плечами в ответ и хлебнул пива.

К счастью, подкрепившись свининой с картошкой, Стивен заявил, что собирается подремать в кресле. Луиза с матерью, собрав все свои духовные силы, сосредоточились на рождественском пудинге. Девушка засунула в его середину три монетки по полпенса и воткнула сверху веточку остролиста. У них не нашлось бренди, чтобы сбрызнуть и поджечь это лакомство, и, слегка обсудив вариант использования пива вместо бренди, они отказались от такой замены.

– Счастливого Рождества! – провозгласила Луиза, торжествующе подняв целую ложку пудинга. – Первую ложку за папу, да?

Глаза Уинни наполнились слезами, но она улыбнулась дочери.

– Да, милая. За папу.

Они съели весь пудинг, даже не подумав оставить кусочек Стивену, и вместе убрали со стола. Их почти одинаковые фигуры слаженно двигались по тесной кухне в давно заведенном порядке: Луиза мыла посуду, а Уинни вытирала ее. Проснувшийся Стивен сразу накинул куртку, сообщил, что отправляется в паб, вышел из квартиры и, дождавшись потрусившего за ним Сокса, захлопнул дверь. Мать и дочь возобновили свои тихие занятия и пошли спать, как только почувствовали, что настало подходящее время – около девяти часов вечера. За стенами у соседей только-только дружно запели «Добрый король Вацлав» [6], и они знали, что им предстоит услышать еще много рождественских песен.

Через несколько часов поверхностный сон Луизы нарушил Стивен, который тряс ее за плечо.

– Что случилось? – тихо, чтобы не разбудить спящую рядом маму, прошептала девушка.

Мысленно перебрав всех, от кого можно получить какие-то новости посреди ночи, она с трудом смогла представить в этой роли хоть кого-то из знакомых. Миссис Фитч, живущая по соседству, которая заботилась об их старой кошке, когда несколько лет назад они уехали на пять дней к морю в курортный городок Уэстон-сьюпер-Мэр? Миссис Шавелтон? Но если что-то случилось с кем-то из них, разве это не могло подождать до утра? Все бабушки и дедушки давно умерли… Рождение Луизы стало «нежданной радостью» для ее родителей: она родилась, когда матери было уже сорок, а отцу сорок шесть лет.

Но Стивен, приложив пальцы к скривившимся губам, крепко схватил ее за плечо, пытаясь стащить с кровати.

– Ладно! Ладно, я встаю, – громким шепотом ответила она и потерла глаза, чтобы сбросить остатки сна.

Ма с хриплым вздохом повернулась на бок.

– Не кипятитесь, – добавила Луиза, выходя на кухню, где дожидался ее дядя. – Так в чем дело?

– Там в гостиной ждет один мужчина, – сообщил Стивен. – Он хочет видеть тебя. Он простил мне небольшой должок ради этого удовольствия. Так что уж постарайся угодить моему заимодавцу. – Ему явно понравилась собственная шутка, и его тупая физиономия скривилась в ухмылке.

– Не поняла…

– Поймешь, когда зайдешь в гостиную. Давай пошевеливайся. – Дядя подгонял девушку, точно бродячую собаку, выпрашивавшую у него объедки.

– Нет, – воспротивилась Луиза, вдруг догадавшись, на что он намекает. – Нет, я пожалуюсь Ма.

Резко подняв свою большую разлапистую руку, Стивен залепил ей такую крепкую пощечину, что она едва не упала, поскользнувшись, поскольку стояла на полу босиком. Луиза даже не успела до конца застегнуть халат, надетый поверх хлопчатобумажной ночной рубашки, и, выпрямляясь, ухватилась рукой за край стола, когда дядя залепил ей вторую оплеуху по той же щеке, на этот раз тыльной стороной ладони. Ее лицо загорелось, а скула начала болезненно пульсировать. Но она не заплакала – ее глаза оставались сухими, а в горле совсем пересохло.

– Твоей матери не нужно ничего знать. Ты же понимаешь, что у нее и так хватает проблем? Ну давай, в последний раз… помоги мне.

Луиза смерила дядю холодным взглядом. Пристально глядя на нее, он мотнул головой в сторону двери. «До чего же дошло дело, – подумала она, – просто кошмар какой-то».

В детстве именно дядя первым заметил произошедшие с ней перемены. Разок-другой он говорил ей, что у нее «не только смазливая мордашка, но и котелок варит», и она с удовольствием принимала его снисходительную похвалу. Но теперь девушка поумнела еще больше – до нее дошла двусмысленность его комплимента.

Убрав руку от горящей щеки, Луиза поплотнее запахнула халат и потуже перевязала пояс. Развернувшись, она зашла в соседнюю комнату и тихо, чтобы не разбудить мать, прикрыла за собой дверь.

У камина с давно потухшими углями стоял мужчина, которого она видела в ближайшем пабе, когда заходила туда звать Стивена на ужин: Лиам Хадсон. У нее перехватило горло.

Он взглянул на нее, прищурив глаза и решительно сжав губы. Девушка медлила около двери, держась за ручку. «Пока я держусь за нее, – мелькнула у нее мысль, – со мной все будет в порядке».

В полутемной гостиной все ее чувства, казалось, обострились. Она чувствовала исходящий от Хадсона запах эля и пота, пропитавшего его кожу, и ей даже показалось, что в комнате пахнет грязью, скопившейся под его ногтями. Из-за двери донеслись шаркающие шаги: Стивен явно подслушивал, приложив ухо к дверной панели.

– Подойди ко мне, девочка, – сказал Лиам, положив руку на пряжку брючного ремня, блеснувшую в сумраке начищенной медью.

Луиза не двинулась с места.

– Неужели юная леди не слишком хорошо воспитана? – произнес мужчина.

Костяшки пальцев девушки побелели.

– Тебе совершенно нечего бояться. – Тон Хадсона смягчился. – Мне лишь хочется посмотреть на тебя. Ты понимаешь, что твоя внешность могла бы сделать тебя богатой? – Посмеиваясь, он подошел и протянул к Луизе руку. Ее передернуло, и она, скрестив руки на груди, прошипела:

– Вы ничего не будете смотреть. Каковы бы ни были ваши желания, я не собираюсь удовлетворять их. Тронете меня – и я закричу.

– Тише, тише, – Лиам разразился лающим смехом, – в этом нет ни малейшей надобности. Послушай, дело в том… – Он понизил голос и склонил голову к ее уху.

Вновь уловив запах алкоголя, смешанного с потом, Луиза прикрыла глаза.

– Дело в том, что твой дядя задолжал мне деньги, – вкрадчиво произнес мужчина, – и тебе лишь надо оказать мне маленькую услугу, чтобы я забыл о его долге. Ты съездишь со мной в Гастингс, а потом я мигом привезу тебя обратно. Никто даже и знать-то об этом не будет.

Луиза по-прежнему стояла около двери. Ей показалось, что она услышала, как сдержанно сопит Стивен. Она представила, как тот топчется за дверью, закусив кулак зубами.

Одной рукой Лиам прижал ее спиной к стене. Луизе стало страшно. Вскинув руки, она попыталась оттолкнуть его, но он был сильнее и, обхватив одной рукой оба ее запястья, другой сладострастно провел по ее боку, задержавшись на изгибе талии и бедер.

Луиза тихо отклонилась в сторону. Отвернувшись от Хадсона, она посмотрела в сторону окна – задернутые шторы уже не сходились в центре, так как после многолетних стирок их ткань давно съежилась. Сквозь эту брешь проникал желтоватый, слегка мерцающий свет фонаря. Улица была безлюдна. Опустив глаза, девушка заметила пучки травы, пробивавшейся через трещины в тротуаре. Луиза мысленно залезла в эти трещины и скорчилась в темноте, припав к земле. Она залезала в них раньше в детстве и чувствовала там себя в полной безопасности.

С коридорной лестницы донесся какой-то шум… призывный голос Ма.

Внезапно Лиам резко оттолкнул Луизу, и она упала, задохнувшись от боли. Отступив назад, он застегнул пуговицы на куртке и поднял воротник.

– Только одна ночь в Гастингсе, – бросил мужчина перед уходом. – Всего лишь небольшая услуга.

После этого Луиза мало что осознавала, смутно слыша только бормотание голосов из темноты коридора. Тяжелые и неверные шаги пьяного Стивена, поднимавшегося по ступеням лестницы между комнатами. И, наконец, тишина.

Девушка машинально зашла в кухню, вскипятила воду в чайнике и старательно заварила чай. Накрыв заварочный чайник, она налила молока в кувшин и достала из глубины буфета фарфоровую чашку с блюдцем. Незадолго до ее рождения отец прикупил для матери этот белый с синим рисунком фарфоровый сервиз на блошином рынке Портобелло. Значит, эта чашка с блюдцем старше ее самой – им по меньшей мере девятнадцать лет, а выглядели они менее побитыми и надтреснутыми, чем девушка чувствовала себя сейчас.

Только сев за стол и поставив перед собой чашку с чаем, Луиза позволила себе поплакать, хоть и недолго. Она вытерла лицо ладонью и покачала головой. Пора было что-то делать. Внезапно ей вспомнилось, что Нэнси Митфорд говорила о сбежавшей прислуге. Может быть, они еще подыскивают ей замену? Дженни, вероятно, знает. Достав из ящика стола бумагу и карандаш, Луиза принялась писать письмо, надеясь, что оно поможет ей изменить жизнь.

Глава 3

12 января 1920 г.

Выйдя из задней двери белого крашеного дома миссис Шавелтон на Дрейтон-гарденз, Луиза и ее мать сосредоточились на своих тяжелых корзинах. Дочь Уинни, желая максимально облегчить эту непосильную для больной матери ношу, втиснула в свою корзину почти в два раза больше белья.

Дженни, ответив на письмо Луизы, посоветовала ей написать экономке Митфордов, миссис Виндзор.

«И, дорогая, – добавила она, – по-моему, тебе лучше упомянуть о какой-нибудь твоей работе с детьми, если таковая была. В детской у них шестеро детей».

С тех пор прошло почти две недели. От миссис Виндзор пока не поступило никакого ответа, и то, что Луиза не могла придумать никаких новых решений для избавления от дяди, давило на ее сознание тяжелее, чем бельевая корзина. Сильный ветер заставил их с матерью пригнуть головы, а холодный металлический блеск зимнего солнца, зависшего низко над горизонтом, обжигал им шеи, пока они с трудом тащили домой поденную работу.

Впереди Луиза заметила дядю Стивена в помятой шляпе с загнутыми полями – он стоял, подпирая фонарь, и покуривал сигарету, но, осознав, что они собираются пройти мимо него, быстро выбросил окурок. Возле его ног послушно сидел Сокс. Пес было вскочил, собираясь подбежать к Луизе, но его остановил короткий свист хозяина. Стивен угостил его каким-то лакомством из кармана и погладил по шелковистой голове, а затем нацепил на лицо улыбочку, способную разве что заморозить кого-то. Луиза видела все его ухищрения, но держалась рядом с матерью, не сводя пристального взгляда с дороги, заполненной людьми и машинами. Свидетелями.

– Эй, эй! – крикнул их родственник. – Неужели вы даже не поздороваетесь?

Мать Луизы, повернувшись, взглянула на него и озадаченно прищурилась.

– Стивен? Сегодня же нет никаких выплат, – недоуменно произнесла она.

– Я знаю.

– Тогда что ты здесь делаешь?

– Разве не может человек просто зайти, чтобы поздороваться со своей доброй старой невесткой и милой племянницей? – изрек Стивен.

Он направился к ним с легкомысленным видом, и Сокс молча побежал за ним. Луиза почувствовала странную слабость, на мгновение испугавшись, что может хлопнуться в обморок.

– Я подумал, что надо бы зайти к вам и протянуть руку помощи, – заявил мужчина, забирая у девушки корзину. Она вяло воспротивилась, но он легко вырвал ношу у нее из рук и опять повернулся к Уинни – на этот раз подобие улыбки лишь слегка приподняло уголки его губ. – Помочь вам легко и быстро добраться до квартиры.

Уинни безучастно взглянула на деверя и, не сказав ни слова, продолжила идти дальше к дому, борясь со встречным восточным ветром. Стивен отступил на край тротуара, галантно пропуская ее вперед, подобно сэру Уолтеру Рейли, бросившему свой плащ под ноги Елизавете I. Луиза глянула на хрупкую спину матери, сгорбившуюся под весом тяжелой корзины, и двинулась вслед за ней. Она не видела, как ее дядя поставил корзину с бельем на тротуар, а потом резко схватил ее за локоть.

– Не думаю, что тебе надо спешить домой, понятно? – тихо произнес он.

В этот момент Уинни завернула за угол, и их голоса заглушил шум уличного движения и громкий цокот копыт ломовых лошадей. Луиза знала, что ее мать не обернется.

– Я знаю, что ты задумала, – продолжил Стивен.

– Ничего я не задумала. Отпустите меня. – Девушка вырвала руку, но дядя схватил ее еще крепче и потащил в боковую улочку.

– Нельзя оставлять там белье! – воскликнула Луиза. – Они станут обвинять Ма за потерю, и нам ничего не заплатят. Если вам нужно куда-то отвести меня, дайте, по крайней мере, сначала вернуть им эту корзину.

Подумав немного, Стивен покачал головой.

– Они сами найдут его. Мы же всего в десяти шагах от их дома, – сказал мужчина, но когда он оглянулся на корзину, оставленную на тротуаре, его хватка ослабла.

Луиза вырвала руку и бросилась бежать обратно к белому дому. Она не вполне понимала, что сделает, когда добежит до двери – не думала, что у нее хватит смелости постучать в переднюю дверь. Дворецкий миссис Шавелтон, вероятно, даже не узнает в ней дочь прачки, хотя она уже шесть лет забирала белье вместе с матерью. И даже если он узнает ее, то, скорее всего, придет в ярость, явно увидев, что какая-то работница, а вовсе не гостья, посмела прийти с главного входа, и просто захлопнет дверь у нее перед носом.

Быстро отбросив эту идею, Луиза пробежала мимо знакомого дома, продолжая удаляться от матери, в сторону мощенной булыжником глухой улочки, где она надеялась избавиться от преследования дяди в сумрачных закоулках, если сумеет не поскользнуться на этих округлых камнях.

Но ее промедление возле ступеней главного крыльца оказалось фатальным, и на этот раз Стивен схватил ее запястья и заломил ей руки за спину. Луиза поморщилась от боли и, согнув локти и колени, попыталась освободиться, однако дядя с легкостью обхватил ее тонкие запястья одной рукой, а другой схватил ее за волосы на затылке. Девушка мельком увидела его пожелтевшие от никотина ногти, и к горлу у нее подступила тошнота.

– На твоем месте я бы не пытался вырываться, – прошипел мужчина. – Ты пойдешь со мной.

Луиза отказалась от бесплодных попыток борьбы с ним. Он был очень сильным и опасным, и у нее не было шанса победить его. Почувствовав, что она смирилась, дядя ослабил хватку у нее на затылке, хотя и продолжал держать ее руки за спиной. Женщина, быстро проходившая по другой стороне улицы, стуча каблуками, как лошадка на выездке, бросила на них беглый взгляд, но продолжила путь, даже не замедлив шага.

– Молодец, – одобрительно произнес Стивен. – Если б ты лучше слушалась меня, то у нас не появилось бы всех этих сложностей.

Точно полицейский преступницу, он провел Луизу по глухой улочке и, свернув на Фулем-роуд, нанял такси. Если водителя и заинтересовало, с чего бы мужчина в рабочих башмаках и заштопанной шерстяной куртке заставляет молодую женщину в простеньком пальто и дешевой шляпке сесть в его кэб вместе с собакой, то он не показал этого.

– Вокзал Виктория, – бросил Стивен шоферу, – да поживей.

Глава 4

12 января 1920 г.

Длинная тощая фигура Гая Салливана от смеха согнулась почти пополам, его высокая форменная шляпа угрожала свалиться, а куртка едва не трещала по швам.

– Прекрати, Гарри! – простонал он. – Я больше не могу.

Гарри Конлон, казалось, размышлял, прекратить ли ему или продолжить восхитительные мучения своего приятеля. Они украдкой выпили чаю в кабинете начальника станции городка Льюис, куда их послали расследовать дело пропажи карманных часов. Здешний начальник, мистер Маршант, хорошо известный железнодорожной полиции южной ветки от Лондона до Брайтона, практически еженедельно призывал полицейских расследовать мнимые преступления.

– Тем не менее, парни, – мрачно напомнил им суперинтендант Джарвис, – это не означает, что на этот раз он тоже ошибся. Никакой предвзятости… если вы хотите стать приличными полицейскими. Не забывайте, что индюк, для которого вид фермерской жены по утрам привычно означал кормежку, один раз таки ошибся…

– В канун Рождества, – вставил Гарри. – Да, сэр.

– Гм, да. Именно так. В канун Рождества. Молодец, Конлон, – прохрипел Джарвис, прочищая горло. – Итак, какого черта вы еще здесь толчетесь?

Гарри и Гай поспешно покинули кабинет суперинтенданта – узкую тесную комнату, едва вмещавшую письменный стол ее обитателя с кожаной столешницей и деревянный стул, но тем не менее пропитанную атмосферой Центрального уголовного суда на Олд-Бейли для любого, вызванного в его прокуренные стены. Дверь этого кабинета выходила прямо на двенадцатую платформу вокзала Виктория.

– Гарри, как тебе удалось добиться благосклонности босса к нашей смене? – спросил Гай.

– Не понимаю, о чем ты толкуешь, – ухмыльнувшись, ответил его напарник.

– Еще как понимаешь! Обычно это удавалось только Бобу и Лэнсу. Это же не столько расследование, сколько отличный выходной на природе. Я-то уж готовился в очередной раз проторчать целый день в сигнальной будке…

– Не стоит так радоваться. У нас на дворе мерзкий морозный январь, и он совсем не похож на выходной у моря в июне, – рассмеялся Гарри. – Но, возможно, я и подсуетился, обеспечив шефа на Рождество славной коробкой его любимых сигар…

Новобранцы Гарри и Гай сошлись вместе четыре года назад, во время учебных занятий железнодорожной полиции. На первый взгляд, их партнерство было далеко не очевидно. Блондин Гарри, рост которого, видимо, прекратился лет в двенадцать, имел, однако, привлекательную внешность и вполне мог бы стать кумиром женщин в сумеречном ночном клубе. На самом деле он несколько раз с переменным успехом попробовал себя на этом ненадежном поприще. Гай, напротив, был высоким – «долговязым», как называла его мать, – скуластым, с прямыми светло-каштановыми волосами и заметной щелкой между передними зубами. Толстые круглые очки вечно соскальзывали ему на кончик носа. И все же, с готовностью откликаясь на легкий юмор друг друга, эти двое выковали свою дружбу, как собратья по несчастью, забракованные для военной службы, – Гарри из-за астмы, а Гай из-за сильной близорукости.

То утро, когда Гай вернулся домой без предписания, но с выданным освобождением, с обезоруживающей регулярностью всплывало в его памяти. К шестнадцатому году один из его братьев уже погиб: его убили в самом начале этой войны в битве при Монсе [7]. Два других брата воевали во Франции, торчали в траншеях, и почерк их стоических писем домой был предательски дрожащим. Их отец простаивал двойные смены на фабрике, а мать превратилась почти в бестелесную тростинку, еле заметную, как призрак в собственном доме, едва способную издавать хоть какие-то звуки, не говоря уже о разговорах. Гай споткнулся на проверке зрения: отчаянно пытаясь избежать неудачи, он пытался угадать правильные ответы, но буквы прыгали и расплывались перед ним, и он понял всю безнадежность своих попыток. Под проливным дождем он возвращался в восьмой дом на Тули-стрит, где его ждала мать, и струи дождя затекали ему под рубашку, впитываясь в кожу. Но этого было мало; ему хотелось физической боли, каких-то мучений – каких угодно, – позволивших бы ему как-то приобщиться к храбрости его воюющих братьев. Стоя перед дверью, он пытался найти в себе силы открыть ее, старался скрыть горькое унижение. Даже слезы матери, с облегчением рыдавшей на его груди, не поколебали его желания сражаться на войне.

Вступление в ряды железнодорожной полиции определило Гаю новую жизненную цель, придало пружинистость его походке, даже если и не покончило с глупыми ухмылками окружающих. Миссис Куртис из десятого дома поздравила его с обучением на полицейского, однако не удержалась от двусмысленного вопроса: «Железнодорожная полиция ведь не такая опасная, как городская, верно?» В прошлом году три его брата вернулись домой – Берти, самый младший, отправился воевать всего за полгода до окончания и успел лишь поработать подручным каменщика. Гай обрадовался, увидев их всех живыми и здоровыми, и надеялся, что щеголеватая униформа и полицейский шлем заслужат ему толику уважения в глазах братьев, но когда его вынудили признаться, что в число его обязанностей входит полив вокзальных цветов в подвесных вазонах и обслуживание сигнального оборудования, опять начались бесконечные насмешки.

Тем утром, войдя в кабинет мистера Маршанта, Гай и Гарри увидели, что начальник станции ходит по кругу, держа в руке карманные часы.

– А, вот и вы! – воскликнул он, озабоченно сморщив свое слегка пучеглазое и заостренное, как у белки, лицо. – Опять вы немного опоздали. Пять минут назад я открыл ящик стола и нашел внутри эти самые карманные часы.

Гарри едва не лопался от сдерживаемого смеха, а Гай бросил на него строгий взгляд и, сознавая, что толстые линзы очков уменьшают его глаза, постарался придать своему лицу как можно больше выразительности.

– Понятно, сэр, – сказал Салливан. – А не думаете ли вы, что вор сам вернул их, услышав, что вы сообщили о краже?

Мистер Маршант прекратил хождение и замер, глядя на Гая с таким видом, словно тот только что открыл ему смысл жизни.

– Знаете, вы правы! Думаю, именно так все и произошло.

Гарри старательно занимался поисками своего блокнота – опустив голову и сжав зубы, он изо всех сил старался подавить угрожающие прорваться смешки. Его напарнику удалось продолжить запись показаний мистера Маршанта, по возможности серьезно кивая головой, но когда внезапно зазвонил телефон, он позволил себе, наконец, улыбнуться, перехватив взгляд Конлона.

– Извините, парни, – озабоченно произнес Маршант, – у нас опаздывает поезд из Бексхилла. Я должен пойти и разобраться с этим делом. Выпейте пока чайку.

Только плотно закрыв за начальником дверь кабинета, молодые люди расхохотались от души.

– Неужели у него окончательно крыша поехала? – изумленно произнес Гарри. – Военная медаль, пятифунтовая банкнота, перьевая авторучка – а теперь вот еще карманные часы… И все таинственным образом обнаруживается в ящике его письменного стола через несколько часов после сообщения о кражах?

– Прошу, перестань! – согнувшись от хохота и зажмурив глаза, простонал Гай. – У меня уже живот болит от смеха.

Конлон вытянулся в струнку и начал кривляться, изображая мимику начальника станции.

– Это полиция? – начал он, прогудев в воображаемую телефонную трубку. – Я должен сообщить о крайне, крайне серьезном преступлении…

Потому-то ни один из них не услышал, как дверь кабинета вновь открылась.

Глава 5

12 января 1920 г.

Сидя в такси, Стивен продолжал держать заломленную за спину руку Луизы, правда, уже менее крепко. Когда машина остановилась на перекрестке, Луиза подумала о попытке выскочить на улицу, но ее устрашила царящая вокруг жуткая какофония. С грохотом и лязгом, рассыпая искры из-под скользящей по проводам дуги, проносились по рельсам трамваи, с легким креном заворачивали за угол автобусы, бока которых поблескивали рекламами фирменного туалетного мыла «Перз», а над ними на верхнем открытом этаже маячили редкие замерзшие пассажиры. Мальчишки, которым следовало бы сидеть в школе, вышагивали по тротуарам, облаченные в «сэндвичи» – двойные рекламные щиты, выкрикивая свежие новости вроде: «Ллойд Джордж опять поднимает налоги» и «На ступенях церкви найден брошенный ребенок». Довоенным реликтом смотрелась конная повозка, стоявшая, точно памятник, около тротуара, и только дымящаяся куча навоза свидетельствовала о живой лошадиной силе этого животного. Молодые парни и незамужние особы средних лет, вихлявшие из стороны в сторону на велосипедах, порой появлялись перед окнами кэба и бросали быстрые взгляды на сидящих в машине пассажиров: мрачного вида мужчину в низко надвинутой на лоб шляпе, напряженно смотрящего вперед, и рядом с ним неулыбчивую молодую женщину.

Сердце Луизы учащенно билось в груди. Сокс лежал на полу салона и, хотя и выглядел спокойным, испуганно прижимал уши.

Девушка слишком хорошо знала натуру своего дяди, чтобы не опасаться того, куда он везет ее. Отец Луизы был младшим из шести детей в семье, где Стивен считался паршивой овцой. При первой возможности ее дядя сбежал из дома и появлялся только на похороны. «И вовсе не потому, что хотел почтить память покойного, – говорил ее отец, – а только потому, что надеялся получить что-то по завещанию или, по крайней мере, стащить у кого-нибудь из тетушек пару монет».

Пока Луиза была еще ребенком, Стивен заходил к ним несколько раз и всегда слишком долго засиживался, но ее мягким, нерешительным родителям не хватало духа попросить его уйти. Кроме того, они очень много работали, и когда Стивен предложил отводить Луизу в школу по утрам, восприняли его предложение с благодарностью. Они так и не узнали, что вместо школы он возил ее по железнодорожным станциям, давая, как он выражался, «уроки школы жизни» и обучая обчищать карманы богачей или, по крайней мере, людей в приличных пальто. Луиза, конечно, учила разные уроки, но о дядиных уроках жизни матери никогда не рассказывала. Стивен добивался ее молчания, задабривая племянницу леденцами и вкрадчиво внушая ей чувство вины. Разве у ее родителей и без того мало проблем? С горечью Луиза вспоминала, что зачастую ее радовало дядино внимание – дома ей не могли его уделять. Она не хотела делать то, за что Стивен хвалил ее, но все-таки делала. Иногда он давал ей шиллинг, с ухмылкой поясняя, что это «ее доля дохода», и она начала копить эти монетки, складывая их в спрятанную под кроватью банку. Ей думалось, что когда-нибудь она накопит достаточно денег, чтобы уйти из дома.

Поэтому никто не удивился, когда Стивен заявился на похороны ее отца, а потом и на скромные поминки, устроенные в ближайшем пабе «Скрещенные ключи». Тогда он и привел с собой Сокса, молодого, но уже хорошо обученного пса, и завоевал симпатию Луизы, сказав, что этот пес очень похож на его первую, подобранную в детстве на улице бродячую собаку. Девушка знала эту историю – дядя потом, обычно выпив лишнего и погрузившись в меланхолию, частенько пересказывал ее. В детстве он подобрал на улице бездомную дворнягу и принес ее домой, и хотя в семье все приняли эту собаку, она привязалась только к Стивену и спала рядом с ним, согревая его на полу спальни, где лежали бок о бок все шестеро детей. В итоге отец выгнал пса из дома за кражу драгоценных объедков тушенки, чем разбил брату сердце. Сокс очень похож на ту собаку, сообщил Стивен на поминках в пабе, и они с Луизой оба с улыбкой взглянули на дворнягу, постукивавшую хвостом по полу.

После похорон Уинни пребывала в жутком смятении, и когда деверь предложил помочь довести ее до квартиры, Луиза, обрадовавшись дополнительной паре рук, забыла о том, что с ним надо быть настороже. Час был поздний, и, учитывая количество выпитого эля, было бы невежливо не оставить его переночевать, как она и поступила, сказав, что спокойно может поспать вместе с матерью.

Как водится, по прошествии нескольких дней ни матери, ни дочери не удалось выбрать удобный момент и подобрать верные слова, чтобы попросить Стивена уйти из их дома. Уинни и Луиза избегали говорить об этом между собой, словно обсуждение его присутствия в их квартире могло усугубить неудобную реальность. Стивен никогда не давал им денег, но иногда мог принести в дом то, что купил или, возможно, выиграл у кого-то в пабе – кусок говядины или баранины, – поэтому они не могли пожаловаться, что он совсем ничего не вкладывает в скудные ужины, которые готовила Уинни. Перед тем, как самому приступить к еде, незваный гость всегда отрезал кусок Соксу. Со дня похорон Стивен, уходя из дома, никогда не упоминал, чем он занимается или что делал до того, как вновь заявился к своим родственницам – последний раз они видели его года два или три назад, – и мать с дочерью знали, что лучше его ни о чем не спрашивать.

Спустя несколько недель Уинни с Луизой научились терпеть его присутствие и привыкли к нему, как привыкают к постоянной боли в колене: сначала она раздражает тебя, всякий раз начиная ныть при ходьбе, а потом ты привыкаешь и забываешь о ее существовании. Помимо того, что дядя поселился в комнате Луизы и обычно приходил по ночам пьяным, суммарный вклад его личности в их домашнюю жизнь в основном заключался в угрюмом ворчании и сильно продавленном кресле, где раньше любил сидеть Артур, а теперь, обычно страдая от тяжелого похмелья, отсыпался после ланча Стивен, и рядом с ним неизменно посапывал Сокс.

Сидя в кэбе, Луиза думала о матери… Ее, наверное, удивит случившееся. И в то же время девушка понимала, что Уинни некогда будет задумываться об этом. Ее ждала большая стирка, и она будет больше обеспокоена пропавшей корзиной. Возможно, мать вернется к дому миссис Шавелтон, чтобы поискать пропажу, но скорее всего, вернется она только с уже постиранным бельем и безропотно согласится оплатить пропавшие вещи, извинившись за небрежность и смиренно отступая к двери, несмотря на то, что за многолетнюю стирку у нее ни разу не пропал даже носовой платок. Луиза любила мать, но порой та напоминала ей одну из тех застиранных наволочек, которые сама так самозабвенно стирала и гладила: чистая, белая, пахнувшая порошком «Лакс» и существующая только для обеспечения чужого комфорта.

Фактически никто не знал, что дядя увез племянницу на такси к вокзалу Виктория. Сама Луиза знала только то, что поезда с этого вокзала уходят в южном направлении. Ее пустой живот свело от голода. Она искоса глянула на Стивена, но его лицо оставалось непроницаемым.

– Куда мы едем? – спросила девушка, придав своему голосу больше решительности, чем испытывала.

– Неважно, – буркнул ее дядя, – сама скоро узнаешь.

– По крайней мере отпустите мою руку… Мне больно.

– Ага, чтобы дать тебе выскочить из машины? – И, словно предостерегая пленницу от подобного намерения, мужчина вновь так скрутил ей запястье, что стрела боли пронзила ее плечо. – В любом случае мы уже приехали, – добавил он, когда такси свернуло к стоянке у входа в вокзал, и открыл одной рукой дверцу, продолжая крепко удерживать Луизу. Она вылезла из салона и стояла рядом с ним, пока он рылся по карманам в поисках мелочи, чтобы заплатить водителю. Склонившись к окошку такси, Кэннон отдал деньги, и когда машина отъехала, потащил девушку за собой.

– Теперь ты должна мне три шиллинга шесть пенсов, – сообщил мужчина племяннице.

Он с потрясающим мастерством научился убеждать себя в том, что ничего не тратит на себя и что все ему что-то должны, словно считал себя святым, занимавшимся исключительно благодеяниями. Однажды Луизе показали негатив фотографии, и она изумилась идеальной инверсии света и тени, запечатленной в образе под стеклом, – Стивена Луиза воспринимала именно как такой негатив.

Напоминание о вздорных претензиях дяди развеяло ее страх. Бессмысленно взывать к разуму неразумного человека. Бесполезно доказывать ему свою правоту, а вырваться от него сейчас у нее чисто физически не хватит сил. Лучше всего пока изобразить смирение и упорно дожидаться первой же возможности перехитрить его. Он не страдал излишней сообразительностью, так что долго ей ждать не придется.

– Дядя, – сказала девушка, и Кэннон, не замедлив шага, оглянулся на нее, – не могли бы вы хотя бы взять меня за другую руку? Эта совсем онемела.

Стивен задумчиво помедлил, пытаясь решить, не задумала ли она очередной обманный трюк. Наконец, согласно хмыкнув, он облапил девушку и переместился на другую сторону, ни на мгновение не оставив ее на свободе. Луиза потрясла левой рукой, чувствуя, как кровь опять начинает свободно циркулировать и к ее пальцам возвращается чувствительность. Пока мужчина перемещался к другому ее боку, она увидела какую-то бумагу, торчавшую из кармана его куртки. Ей удалось разглядеть лишь уголок, но она заметила кремовый оттенок и плотную бумажную текстуру. Может, это конверт? Стивен явно не относился к тем людям, которые получают письма, и уж точно он не получал их в таких шикарных конвертах. Луиза резко откинула назад голову, прежде чем он смог догадаться, что она заметила письмо. Она поняла, абсолютно точно поняла, кому оно адресовано, и поняла также, что должна завладеть им.

Они шли в толпе обычных целеустремленных путешественников, пользовавшихся услугами этого оживленного железнодорожного вокзала. Пассажиры первого и третьего классов равно сновали перед главным входом, точно пчелы вокруг улья: сельские простаки прибывали искать работу в городе, воображая, что городские улицы вымощены золотом, чиновники в блестящих цилиндрах отбывали инспектировать северные фабрики, а за ними семенили служащие в котелках с кожаными портфелями, покачивающимися около их худосочных ног.

В любое другое время Луизу порадовала бы окружающая обстановка: цветочные ларьки, газетные киоски, носильщики с нагруженными чемоданами тележками… Как же ей хотелось быть одной из этих людей! Купить билет и уверенно сесть в поезд, который повезет ее по стране, проносясь мимо полей и долин, и доставит в чудесный городок, где перед ней откроется множество новых возможностей…

А вместо этого, грубо дергая ее за руку, ее дядя покупал два билета:

– …и один третьего класса, в одну сторону до Гастингса, – заявил он в окошко кассы.

Пленница смутно слышала, как кассир сообщил, что в Льюисе платформа короче и что там будет первая остановка, где состав будет переформирован.

– Гастингс? – удивленно произнесла Луиза. В памяти у нее мгновенно всплыли слова Лиама Хадсона.

– Там живут мои друзья, и у них мы временно остановимся. А теперь помалкивай, – велел ей дядя.

Луиза притихла, сосредоточившись на письме, которое надо будет стащить из кармана Стивена. Если в этом письме пришло приглашение на собеседование по поводу работы служанки, это ее спасательный пояс. Ей просто необходимо завладеть им.

Она продолжала молчать, пока Кэннон, лавируя между людьми, вел ее к девятой платформе, где уже стоял поезд. Стивен выбрал дальнее купе, с одной-единственной пассажиркой – пожилой дамой, тихо плакавшей в свой носовой платочек и, казалось, вообще не обратившей на них внимания. Свистя, шипя и сотрясаясь, поезд отъехал от перрона, и только тогда дядя убрал руку, дав передышку племяннице. Они сидели рядом, и Луиза застыла в напряженной позе, точно аршин проглотила, запрещая себе смотреть на карман Стивена. Сам же он, надвинув шляпу еще ниже, скрестил руки на груди и уставился в окно.

Поезд уже набрал ход, и Луиза смотрела на исчезающие силуэты Лондона, на серые оконные сетки и потемневшие от копоти кирпичные дома на южном берегу реки. Скоро лондонские предместья сменили равнинные поля Кента с буроватой стерней, четко отделенные от бледных небес ровными линиями живых изгородей. Жилые дома фермеров то удалялись к горизонту, то мелькали перед самыми окнами поезда, порой позволяя пассажирам увидеть молочные бидоны, ожидавшие у дверей амбара погрузки на телегу, или открывая перед ними лишь удушающий дым каминных труб. Когда поезд выбрался из первого туннеля, Луиза невольно восхитилась, увидев стадо белых с рыжими пятнами коров, лежавших на краю поля, с единственным стоявшим перед ними быком – точно ленивый парламент, разлегшийся перед премьер-министром. Они миновали еще два туннеля, и каждый раз, ныряя в их кромешную тьму, поезд начинал так оглушительно стучать колесами, что у девушки закладывало уши.

«В этой темноте, – подумала Луиза, – можно попробовать завладеть письмом».

Осторожно подняв левую руку, она слегка коснулась кончиками пальцев толстой шерсти куртки Стивена. Сердце ее билось так сильно, что у нее слегка закружилась голова, но она прижала локоть к боку и мягко нащупала верхний край кармана. Однако едва пленница свела пальцы, чтобы ухватиться за этот уголок, вагон вновь выехал на свет, и ей пришлось убрать руку.

Почувствовав это движение, Стивен резко взглянул на племянницу, но она совершенно спокойно продолжала смотреть вперед. Он похлопал себя по карманам, словно что-то искал, но украдкой – хотя она и заметила его осторожность – проверил наличие письма, а потом достал кисет с табаком и начал скручивать папиросу. Вскоре купе заполнилось клубами серого дыма. Пожилая дама слегка закашлялась, но это не нарушило ритма ее всхлипываний.

Когда Стивен почти докурил папиросу и красный огонек на конце окурка уже угрожал обжечь ему ноготь большого пальца, Луиза осознала, что поезд замедлил ход. Колеса начали стучать реже, а ее сердце опять принялось выбивать бешеную дробь, колотясь так, будто могло выпрыгнуть из груди. Поезд остановился, и девушка внезапно поднялась на ноги.

– Право, дядя, – сказала она, лучезарно улыбнувшись, – ты ведешь себя неприлично. Наша бедная соседка уже едва может дышать.

Пожилая дама взглянула на Луизу. Стивен поднял руку, но девушка, притворившись, что ничего не заметила, открыла окно и сочувственно улыбнулась попутчице. Она слышала, как в других вагонах хлопают двери, впуская и выпуская многочисленных пассажиров, а потом станционный кондуктор выкрикнул название станции – Льюис. Луиза открыла окно как можно ниже и, повернувшись боком, незаметно спустила из вагона правую руку и взялась за ручку двери.

– Сядь на место! – крикнул Стивен, вставая, и она поняла его намерение, когда он шагнул к ней, швырнув окурок на пол. Сокс вскочил на ноги. Луиза услышала свист кондуктора, длинный и пронзительный свист. Машинист свистнул в ответ, и девушка покачнулась, когда поезд вновь медленно застучал колесами.

Времени на раздумья не осталось. Когда Стивен приблизился, Луиза выдернула письмо из его кармана, именно так, как он сам учил ее, а затем толкнула дверь и, спрыгнув на пути, откатилась подальше. Поезд продолжал набирать скорость, хлопала открытая дверь вагона, а ее дядя стоял в дверном проеме с искаженным яростью лицом, бессмысленно открывая и закрывая рот, поскольку шипение пара заглушало все звуки.

Глава 6

12 января 1920 г.

От смеха Гарри и Гай не заметили вбежавшего в начальственный кабинет кондуктора.

– Сэр, простите, сэр, там девушка выпала на пути, – залепетал он, а потом вытянулся по струнке, увидев полицейских, и уже увереннее продолжил, обращаясь к Конлону: – Простите, сержант, я подумал, что вы здесь вместе с мистером Маршантом… Может, вы сходите со мной? Нам нужна помощь.

Напарники быстро поправили шлемы, а Гай еще и застегнул верхнюю пуговицу форменной куртки. Оба попытались замаскировать смятение чрезмерно серьезным тоном.

– А в чем проблема, сынок? – спросил Гарри, несмотря на то, что кондуктор был от силы на пару лет младше и на добрых шесть дюймов выше его самого.

– Там молодая дама, сэр, – сказал тот, пятясь к двери, – на путях. Нам показалось, что она выпрыгнула, когда поезд уже тронулся, и, видимо, повредила себе что-то. Нужно быстрее переправить ее в безопасное место.

Полицейские побежали к платформе, а кондуктор вырвался вперед, стремясь показать им путь. Вскоре все трое добрались до конца платформы, где и увидели вышеупомянутую даму. Она сидела на земле в сотне ярдов от них: одна нога вытянута, другая – поджата под себя. Схватившись за вытянутую ногу, девушка морщилась от боли, хотя при этом сидела совсем тихо. Шляпка ее съехала набок, и Гай заметил рассыпавшиеся по спине темно-каштановые волнистые пряди. Ее ботинки изрядно стоптались, и она не носила перчаток. «Она выглядит бедной и несчастной, но в то же время, – подумал Салливан, отметив этот факт, как и положено молодому человеку, – очень милой».

Изящная стройность девушки позволила мужчинам легко поднять ее на ноги.

– Простите, – сказала она, все еще дрожа от шока падения, – я не заметила, что поезд так быстро тронулся.

Вскоре ей помогли подняться на платформу, а потом добраться до станционного буфета, где она уселась за стол перед чашкой горячего сладкого чая. Кондуктор отправился искать медсестру, Гарри встал у дверей – для наблюдения, как он пояснил, – а Гай присел на стул рядом с пострадавшей.

– Итак, мисс, – сказал Салливан, – нам положено записать несколько деталей.

– Зачем? Разве я сделала что-нибудь плохое? – удивилась девушка.

– Строго говоря, ничего, мисс. Но вы подвергли себя опасности. И нам необходимо составить рапорт, – пояснил Гай, лишь слегка покраснев, – поэтому, будьте добры, назовите мне ваше имя.

– Луиза Кэннон.

– Адрес?

– Лондон, Лоуренс-стрит, домовладение Пибоди, корпус С, квартира сорок три.

– Занятие?

Луиза бросила взгляд на зажатое в руке письмо – она еще не успела прочесть его.

– Прачка. То есть я помогаю моей матери со стиркой. Но я не собираюсь всю жизнь стирать чужое белье.

– Разумеется, мисс Кэннон, – с улыбкой сказал Салливан и, помедлив, спросил: – Вы ведь еще не замужем, верно?

– Верно.

Щеки Гая порозовели чуть сильнее.

– А далеко ли вы ехали?

– В Гастингс, но я не…

– Что?

– Ничего. Я собиралась съездить в Гастингс.

– Почему же тогда вы спрыгнули с этого поезда? Или предпочли выйти в Льюисе? Порой пассажиры не осознают, что платформа здесь короче состава поезда. Такое случалось и прежде.

– О, нет, я имела в виду… Да, мне хотелось доехать именно до Льюиса… – с запинкой произнесла Луиза и смущенно умолкла.

– Значит, вы едва не пропустили свою остановку? – Гай дружелюбно смотрел на нее. – Верно?

Гарри бросил на напарника проницательный взгляд.

– Да, именно так. – Луиза застонала и, поморщившись от боли, схватилась за ногу.

– Мисс, медсестра скоро придет, – заметил Конлон. – Постарайтесь пока держать ногу в покое.

– Я не нуждаюсь в медицинской помощи, – возразила Луиза, – мне надо ехать дальше.

– Еще только несколько вопросов, мисс Кэннон, – сказал Гай. – Итак, вы путешествовали в одиночестве?

– Неужели вам обязательно нужно знать такие мелочи? Мне пора идти.

Салливан отложил блокнот и карандаш.

– Гарри, – обратился он к другу, – не мог бы ты сходить и выяснить, куда запропастилась медсестра?

Конлон понимающе кивнул и вышел из буфета.

– Расскажите мне, что случилось, – предложил Гай девушке. – У вас нет причин для беспокойства, нам просто нужно убедиться, что с вами все в порядке.

Его доброжелательный, успокаивающий тон едва не лишил Луизу остатков самообладания. Уже много месяцев или даже лет никто не говорил с ней так мягко. Она по-прежнему держала адресованный ей конверт.

– Мне нужно прочитать письмо, – внезапно заявила она.

– Ну и читайте, – сказал Салливан. – Читайте спокойно, вам некуда спешить.

Луиза медленно вытащила листок бумаги из конверта и начала читать черные чернильные строчки, написанные петляющим почерком.

– Какой сегодня день? – внезапно вздрогнув, спросила она. – Сегодня ведь понедельник, да? А сколько сейчас времени?

Гай глянул на висевшие на стене буфета часы.

– Три часа, вот-вот будет. А в чем дело?

Услышав его слова, Луиза совсем растерялась и расстроилась.

– Мне ни за что не успеть добраться туда! – воскликнула она. – Мой единственный шанс на спасение, на нормальную работу… и он потерян. Потерян. – Луиза охнула, схватившись за ногу, и глубоко вздохнула, стараясь успокоиться. – Читайте, – сказала она и протянула Гаю письмо.

– По-моему, вы можете успеть, – прочитав его, заметил полицейский.

– Но я вся грязная… только посмотрите на меня!

Салливан с удовольствием посмотрел на Луизу. Он видел стройную фигурку, прекрасный цвет лица, солнечные блики на ее скулах и большие, омытые слезами карие глаза. Однако, будучи полицейским, он также видел и замызганную шляпку с наполовину оторванным краем, дешевое пальто и изрядно поношенные ботинки, которые нуждались в новых шнурках и чистке.

– Вам действительно необходима эта работа? – спросил он.

– Да, – ответила девушка, прямо взглянув на него, – жизненно необходима.

– Понятно, – сказал Гай, – в таком случае нам лучше придумать план действий. Ждите здесь.

– Разве вы думаете, что я способна куда-то уйти? – страдальчески скривившись, спросила Луиза, хотя в глазах ее загорелся насмешливый огонек.

Салливан вышел, зато тут же вернулся Гарри, на этот раз приведя с собой медсестру. Пока Луизу осматривали, Гай сходил в кабинет начальника станции, чтобы навести кое-какие справки. К тому времени, когда девушке перебинтовали растянутую лодыжку, он вернулся, торжествующе помахивая какой-то бумажкой.

– Я записал для вас расписание поездов, и вы определенно можете всё успеть, – заявил Салливан.

– Что успеть? – поинтересовался Конлон.

– Успеть на собеседование по поводу работы, – пояснил его товарищ, внезапно осознав, что узнал об этой молодой даме гораздо больше, чем предписывали его служебные обязанности.

Медсестра встала, сложила свои медицинские принадлежности в сумку и, дав Луизе несколько кратких советов по уходу за лодыжкой, удалилась.

– Что происходит? – спросил Гарри, заметив, как раскраснелся его напарник. Конлон одарил его широкой ухмылкой, но лицо Гая осталось совершенно серьезным.

– Мисс Кэннон, – начал Салливан, – я ни в коей мере не хочу вас обидеть, но, по-моему, вам, возможно, понадобится… В общем, если б я мог предложить вам…

– Что? – озадаченно произнесла Луиза.

– По-моему, ваши ботинки надо почистить, – набравшись духу, выпалил Гай, – и я мог бы сделать это на вокзале Виктория. Там у меня есть полный набор для чистки и полировки. И нам с Гарри… то есть сержанту Конлону и мне как раз пора туда возвращаться. Верно, Гарри?

Луиза подавила желание рассмеяться. Салливан заметил ее реакцию и постарался скрыть обиду. Он понимал, что большинство мужчин в его возрасте уже обзавелись подружками, и Гарри пытался познакомить его с парой танцовщиц из «Клуба 100», но дальше заглатывания обжигающего виски с лимонным соком дело не шло, и Гай всегда возвращался домой в одиночестве.

– Почему вам хочется помочь мне? – спросила Кэннон.

Щеки Салливана опять запылали.

– Гм, – он прочистил горло, – ну, назовем это гражданским долгом. Однако нам лучше поторопиться, если вы хотите успеть на нужный поезд. Понимаете, вам нужно взять…

Он принялся сбивчиво объяснять что-то о поездах до Лондона, в Лондоне до Паддингтона и дальше до Оксфордшира, чтобы успеть к половине шестого на встречу с посланной за ней коляской, но Луиза ничего не слышала. Мысль о том, что она сможет все успеть, что ей дали шанс изменить свою жизнь, совершенно ошеломила ее изобилием возможностей. Примерно так можно попытаться съесть в один присест целый шоколадный торт… При всем его великолепном вкусе такое изобилие угрожает превысить способности ее аппетита и переваривания пищи.

– Погодите, сержант… – подала она голос.

– Салливан.

– Сержант Салливан, спасибо вам за все. Правда, – девушка кротко улыбнулась ему. – Но вам нет нужды беспокоиться обо мне. Я вполне способна добраться туда сама. Я вам искренне благодарна. Всего наилучшего. – Луиза встала и, лишь слегка поморщившись, направилась к выходу из буфета.

Гай порывался протестовать, но Гарри бросил на него многозначительный взгляд, и друзья оставили ее в покое.

– Ну раз вы считаете, что всё в порядке, мисс Кэннон, – сказал Салливан, – то возьмите хоть расписание. – И он протянул девушке список возможных поездов.

С благодарностью склонив голову, Луиза взяла его и сунула в карман, где уже лежало письмо. Больше там ничего не было, кроме носового платка, но она понимала, что действовать надо немедленно – дядя Стивен наверняка вернется следующим поездом в Льюис, чтобы найти ее.

Через несколько минут беглянка уже стояла в ожидании очередного поезда до Лондона. Окидывая взглядом платформу, она вскоре заметила хорошо одетого джентльмена средних лет, явно связанного с деловыми кругами Сити. По виду он напоминал служащего банка: шляпа-котелок, аккуратно свернутый зонт, кожаный портфель, короткие гетры… Внимательно наблюдая за ним, Луиза ждала нужного сигнала… и дождалась. Каждый человек, ожидая поезда, проверяет, всё ли в порядке: к примеру, похлопывает себя по карману пальто, убеждаясь в наличии бумажника. С учащенно бьющимся сердцем Луиза направилась в сторону намеченной жертвы, стараясь поменьше хромать. Ей не хотелось делать этого, однако, бездействуя, она не сможет попробовать ни кусочка того роскошного шоколадного торта.

– Ох! Простите, сэр! Я задумалась и не заметила вас! – смущенно воскликнула Луиза сердито взглянувшему на нее джентльмену. Его портфель упал на платформу, и из него высыпались бумаги. Кэннон, присев, начала собирать бумаги, и чиновник тоже склонился рядом с ней, хотя это далось ему с трудом.

– Ясно, – проворчал он, – давайте уж я сам все соберу.

– О, конечно, сэр, – продолжала Луиза, – мне очень жаль, сэр!

Продолжая смущенно бормотать извинения, она незаметно запустила руку в карман мужчины и как раз собиралась вытащить бумажник, когда почувствовала, как кто-то коснулся ее плеча.

– Мисс Кэннон? – На нее озабоченно смотрел сержант Салливан. – У вас всё в порядке?

Так и не взяв бумажник, девушка мгновенно вытащила руку из кармана джентльмена и выпрямилась. Она взглянула на свою несостоявшуюся жертву, все еще собиравшую свои бумаги, и недолго думая резко сказала:

– Простите меня, сэр! Я не хочу!

Чиновник в замешательстве взглянул на нее, но ничего не сказал.

Салливан стрельнул в него осуждающим взглядом и, положив руку на плечо Луизы, увел ее подальше от сомнительного индивида.

– Что случилось? – мягко спросил Гай. – Он сделал вам неприличное предложение?

Луиза, взволнованная собственной ложью, размышляя, зачем она вообще солгала, отрицательно покачала головой.

– Пустяки, – ответила она, – с такими пустяками я способна справиться сама. – Цепенея от страха, она испытывала нарастающее чувство вины.

Мельком оглянувшись на Гарри, Гай опять посмотрел на скособочившуюся шляпку Луизы и на ее перевязанную ногу. Она выглядела, как воробей со сломанным крылом.

– Могу я чем-то помочь вам?

Луиза отвернулась от него. Она не могла заставить себя попросить помощи именно у него. В конце концов, он же служил в полиции!

– Не знаю, почему мне хочется спросить вас, но разве я не мог бы одолжить вам немного денег? – спросил Салливан. – Я могу выдать вам разрешение на бесплатный проезд в поездах, и вам не придется покупать билет. И я вполне могу ссудить вам несколько монет, чтобы вы смогли перекусить во время поездки. Может, вам даже хватит на чистку ботинок, – с улыбкой заключил молодой человек.

Луиза сдалась на его уговоры. Если это поможет ей получить ту работу…

– Спасибо, я верну вам долг, – прочувствованно произнесла она. – То есть, получив…

– Не стоит благодарности, – ответил Гай. – Пока вам главное успеть на собеседование. Подождите здесь, я схожу за пропуском.

Они уже подошли к кабинету начальника станции, возле которого Салливан усадил Луизу на скамейку и, оставив при ней Гарри, удалился. Девушку охватило замешательство: она едва осмеливалась взглянуть на Гая. Он выбежал из кабинета минут через пятнадцать, хотя ей казалось, что прошла целая вечность, и передал ей пропуска и несколько шиллингов, отвергнув ее нерешительные протесты.

– У нас новое дело, – сообщил он Конлону. – Позвонил шеф… В Гастингсе произошел какой-то инцидент. Он поручил нам выяснить, что там случилось. Пока больше ничего не известно.

Затем Гай повернулся к Луизе, и она заметила, что его расстроило это тревожное поручение.

– Простите, но нам надо спешить, – сказал он. – Надеюсь, вы успеете на собеседование и получите эту работу. Возможно…

– Да, я сообщу вам, – улыбнувшись ему, ответила Луиза. – Вероятно, мне следует написать вам на адрес полицейского участка вокзала Виктория? Сержанту Салливану, верно?

– Спасибо, – кивнул Гай. – До свидания… и удачи вам.

Он повернулся к Гарри, и оба напарника, высокий и низенький, исполненные чувства долга, быстро удалились исполнять приказ начальства.

Глава 7

12 января 1920 г.

Вторая половина дня не сулила Гаю и Гарри никаких радостей. Солнце скрылось за горизонтом, и холод раннего вечера подступил вместе с сумерками через двадцать минут после того, как поезд доставил их к вокзалу Гастингса. Они быстро перешли по мосту на следующую платформу – поскольку им сообщили, что инцидент произошел именно на первой – и увидели, что поезд, вышедший из Лондона в пятнадцать двадцать, уже подъехал к конечной остановке. Толпу возмущенных пассажиров пересаживали в другой поезд; драму, случившуюся едва ли не у них на глазах, затмили мысли о будущих пропущенных свиданиях и остывающих ужинах.

На платформе возле последнего вагона стояла группа людей, а молодой носильщик держал открытой дверь купе. Большинство собравшихся были наглыми зеваками, но Гай сразу узнал среди них начальника станции мистера Маннинга благодаря его темно-зеленому мундиру и поблескивающей медной кокарде. Он беседовал с другим мужчиной – видимо, полицейским в шляпе. Рядом с ними, держа руки в карманах, стояли, тихо перешептываясь, трое рабочих в кепках и запыленных одеждах.

Ускорив шаг, Салливан подошел к начальнику и вмешался в его разговор с полицейским.

– Мистер Маннинг, сэр, – произнес он, как надеялся, уверенным авторитетным тоном, – мы – сержанты Салливан и Конлон Южнобережной железнодорожной полиции направления Лондон – Брайтон. Нас прислал суперинтендант Джарвис. Что здесь произошло?

Маннинг взглянул на Гая с серьезным и явно расстроенным видом. Он уже открыл рот, собираясь что-то сказать, но его опередил инспектор Вайн из полиции Восточного Сассекса, который не стал даже утомлять себя представлением.

– Спасибо, сержант, но у нас всё под контролем. Санитарный транспорт уже прибыл, и медики обследуют жертву. – Пригладив указательным пальцем усы, он высокомерно кивнул Салливану.

– Все понятно, сэр. Однако нам необходимо доложить обо всем суперинтенданту, – решительно заявил Гай и направился к открытой двери купе, где дежурил станционный кондуктор.

Усы детектива-инспектора Вайна, казалось, встопорщились еще круче, когда он отступил назад, пропуская сержантов.

Напарники пристально осмотрели тесное купе, где узко направленный свет газовых ламп, похожих на усовершенствованные прожекторы, так ярко освещал место преступления, что напомнил вдруг Гаю костюмированный спектакль. Глаза его быстро освоились с тусклыми расплывчатыми силуэтами. Два санитара «скорой помощи» перекладывали на носилки какую-то женщину. На ней была меховая шубка, однако ее полы разошлись, открыв взору старомодное черное креповое платье и дорогие зашнурованные ботинки. На ее склоненной набок голове с растрепавшимися волосами и открытым ртом запеклась широкая полоса темной крови.

«Не многовато ли на сегодня подвергшихся опасности женщин?» – подумал Гай.

– Она жива? – шепотом спросил он Гарри.

– Должно быть, по-моему, – прошептал тот в ответ, – смотри!

Они увидели, как женщина подняла руку с дрожащими пальцами, словно обезглавленная курица, все еще инстинктивно ищущая свою голову. Санитары вынесли носилки из двери купе и устремились через толпу зевак.

После ухода санитаров Гай и Гарри вошли в купе.

– На полу кровь, – пораженный ужасом, произнес Салливан.

Его друг взглянул на темно-красное кровавое пятно и на место, где сидела пострадавшая пассажирка. Рядом стоял потертый кожаный чемодан, неловко перевернутая шляпка и черная дамская сумочка. Там остался также журнал «Иллюстрейтед Лондон ньюс», испачканный кровью на сгибе, словно женщина прижимала его к голове, возможно, пытаясь остановить кровь. На полу валялись разбитые очки, две части сломанного гребня и какая-то газетная страница. Гай составил перечень обнаруженных предметов – получилась весьма печальная сводка женской жизни. Он заметил еще одно большое пятно крови на стене – там, где, видимо, находилась голова пассажирки.

– Заглянем в ее сумочку, – предложил Гарри. – Может, тогда мы узнаем, кем она была. То есть попросту узнаем ее имя.

Салливан открыл сумочку: внутри лежали пустой кошелек, записная книжка с нескольким тусклыми карандашными записями, которые он не смог прочесть в сумрачном свете, обратный билет до Лондона и удостоверение личности на имя Флоренс Найтингейл Шор, квалифицированной медицинской сестры, проживающей в районе Хаммерсмит на Куин-стрит в приюте Карн-форт-лодж.

Глаза Гая испуганно расширились за стеклами очков.

– Это будет расследование убийства, – оцепенело произнес он.

– Неизвестно, – буркнул Гарри, – она ведь еще жива. Давай будем надеяться, что она выживет. Пойдем, нам пора поговорить со свидетелями.

На платформе царило смятение. Пассажиры увидели вынесенное из поезда тело, что породило волну страстных перешептываний, а одна дама упала в обморок. Мистер Маннинг вдруг осознал, что стоит в окружении инспектора Вайна, двух кондукторов из этого поезда, представившихся как Генри Дак и Джордж Уолтерс, а также Гая и Гарри. Происходило бурное обсуждение дальнейших действий, но никто, похоже, никого не слушал.

Маннинг обратился к инспектору:

– Мистер Вайн, вы заберете вещи этой женщины? Нам необходимо отправлять поезд, иначе все поезда будут опаздывать целый вечер.

– На самом деле, мистер Маннинг, ко мне следует обращаться как к инспектору по уголовным делам, – заметил Вайн. – Мне жаль огорчать вас, но этот поезд теперь является местом расследования преступления. Там нельзя ничего убирать и выносить из купе.

Гай испытал смутившее его волнение. Из-за этого нападения в воздухе повисла кисловатая раздражающая атмосфера. Неподалеку от них стояли все те же трое рабочих – теперь они молчали и просто курили, опустив головы.

Инспектор Вайн поманил к себе Салливана и Конлона.

– Мне нужно доставить эту троицу в участок. Они сели в этот поезд на пересадочной станции Полгейт, но не подняли тревоги до самого Бексхилла. Говорят, подумали сначала, что она уснула, а потом, уже подъехав к следующей станции, разглядели кровь у нее на лице. Надо доставить их по одному. Участок всего в нескольких минутах от вокзала. Но будьте осторожны, парни… Они могут оказаться нашими подозреваемыми в убийстве.

Глава 8

12 января 1920 г.

Луиза вернулась в Лондон уже в темноте, и мороз явно настроился устроить очередной долгий и холодный вечер. Девушка нащупала письмо в кармане. Понятно, что она опоздала – прошел уже целый час с половины шестого, времени назначенного собеседования, но Луиза решила, что все равно поедет в Астхолл-манор. Ей ведь нечего, совершенно нечего терять.

Воспользовавшись одолженными Гаем шиллингами, она приобрела билет на метро до станции Паддингтон – согласно инструкциям, данным в письме, ей надлежало сесть в поезд до Шиптона – и, доехав туда, купила горячего чая и кусок хлеба с маслом. Только взяв в руки кружку, девушка осознала, как замерзли ее пальцы. В общей туалетной комнате на Паддингтонском вокзале она сполоснула лицо и попыталась пригладить волосы. Элегантная дама, рядом с ней поправлявшая шляпку, бросила на нее взгляд плохо скрытого презрения.

Подойдя к выходу на платформу, Луиза с тяжелым сердцем показала пропуск, выданный ей сержантом Салливаном, но кондуктор лишь равнодушно махнул рукой, пропуская ее, и она с облегчением продолжила путь. За окнами поезда мелькала только густая чернота – Кэннон не видела даже смутных лондонских силуэтов. Обессиленная, она закрыла глаза и постаралась вздремнуть.

Ей казалось, что она проспала всего минуту, когда вдруг послышался голос проводника, объявившего, что следующая станция – Шиптон. Из поезда девушка вышла всего в семь часов вечера, но из-за безлюдья и холода казалось, что уже наступила глубокая ночь. Спустившись с платформы, Луиза увидела паб и зашла туда, чтобы узнать, как добраться до Астхолл-манора.

Старики возле барной стойки окинули ее насмешливыми взглядами.

– А что вам там понадобилось? – спросил владелец паба.

– Я приехала наниматься на работу, – ответила Луиза, мгновенно уловив ситуацию. – Прошу вас, пожалуйста, может, вы подскажете мне, как туда добраться?

– Не поздновато ли для собеседования?

– Прошу вас, – повторила Кэннон. – Не могли бы вы просто подсказать мне нужную дорогу?

Старый фермер, допив остатки эля, сказал, что подвезет ее почти до места – ему все равно пора домой на ужин. Он предупредил, правда, что потом ей еще придется пройти самой около получаса по темной дороге. В благодарность Луизе захотелось бухнуться на колени, но она взяла себя в руки и сдержанно сказала:

– Благодарю вас.

Когда фермер высадил ее, на небе сгустились тучи и на землю упали первые капли дождя. Луиза подумала переждать дождь под деревом, но осознала, что тогда доберется до усадьбы совсем поздно. В иной сезон Кэннон могла бы переждать до утра на улице, но в январе было слишком морозно. Но, по крайней мере, от холода она перестала думать о ноющей лодыжке. Пытаясь согреть пальцы собственным дыханием, девушка как можно быстрее пошла по дороге, держась ближе к середине, подальше от странных теней, которые, казалось, прятались за зелеными изгородями и порой пугали ее. Мимо проехала пара машин – гудки их клаксонов заставили ее отскочить на обочину, а лучи фар высветили на мгновение поблескивающие струи падающего дождя.

Наконец – бог знает через сколько времени – Луиза увидела впереди длинную каменную стену с арочным проемом и железными воротами, которые и велел ей искать фермер. Он подсказал также, что идти лучше со стороны деревни – тогда она попадет к задней стороне особняка. Очевидно, старик понял, что она не собиралась стучать в парадную дверь.

После ее робкого стука задняя дверь открылась, и Луиза увидела молодую служанку в форменном синем платье с белой набивкой, белом льняном фартучке и белой шапочке из органди с отделкой из черной бархатной ленточки, едва прикрывавшей кудрявые волосы. Кэннон понимала, что эта девушка увидела промокшую замарашку в порванной шляпке и сношенных ботинках, с ослабшей бинтовой повязкой на ноге и покрасневшим от зимнего холода лицом. От бившей ее дрожи Луиза временно потеряла дар речи. Но служанка продолжала смотреть на нее вполне дружелюбно.

– Добрый вечер, – наконец, выговорила Кэннон. – Я понимаю, что опоздала, но мне назначили встречу на сегодня… У меня есть письмо от миссис Виндзор, она пригласила меня сюда по поводу работы в детской.

Достав из кармана помятый конверт с узнаваемым тиснением гербового щита, она показала его служанке.

– Ох, чтоб мне провалиться! – воскликнула та. – Уж и не знаю, что скажет миссис Виндзор… Тебе лучше поскорее войти в дом, а то там жутко холодно.

Подавив отчаянное желание разрыдаться, Луиза вошла в кухню, где ее усадили на стул около горячей дровяной печи, после чего служанка отправилась на поиски экономки. Кухарка, хлопотливо заканчивая приготовление семейного ужина, участливо взглянула на неожиданную гостью. Кэннон заметила, что до подачи блюд остались, должно быть, считаные минуты.

Вскоре на кухне появилась миссис Виндзор в таком же форменном платье и шапочке поверх красиво уложенных волос, черноту которых подчеркивало несколько серебристых прядей. С суровым видом она подошла к Луизе, мгновенно вставшей при ее приближении и невольно покачнувшейся от внезапной слабости.

– Луиза Кэннон? – спросила миссис Виндзор, не подав ей руки.

– Да, мадам, – ответила Луиза. – Я понимаю, что выгляжу…

– Боюсь, что бы с вами ни приключилось, – прервав ее, заявила экономка, – я не могу позволить вам встретиться с ее милостью. Вам придется вернуться домой. Мне жаль, мисс Кэннон, но я уверена, вы поймете.

Луиза вспыхнула от стыда и молча кивнула. Говорить что-то, видимо, не имело смысла. Миссис Виндзор удалилась из кухни, по пути бросив кухарке, что она идет приглашать господ в столовую.

Провожая ее взглядом, Кэннон вдруг обнаружила, что не в силах даже сдвинуться с места. Она взглянула на дождь, барабанивший в окно, осознав, что он стал гораздо сильнее, а кухарка продолжала суетиться, выставляя на стол тарелки и помешивая что-то в огромной кастрюле, распространявшей восхитительный запах. Луиза сразу почувствовала пустоту в животе и сухость в горле.

– Давай-ка, иди посиди здесь, – сказала ей служанка, – чтобы не мешаться пока под ногами у миссис Стоби. Меня зовут Ада. Тебе не придется прямо так уходить. Вот поужинаешь, а потом мы посмотрим, что можно сделать.

Оцепеневшая Луиза позволила отвести себя к скамейке в углу кухни. Она сжалась там в уголке, пытаясь стать как можно менее заметной, и смотрела, как кухарка и ее помощница сервируют блюда. Миссис Виндзор, заглянув по какой-то надобности в кухню еще раз, заметила ее, но промолчала.

Закончив все приготовления, миссис Стоби положила Луизе тушеного мяса и поставила тарелку на стол, пригласив девушку поесть. Никто не сделал ей ничего плохого, но она чувствовала себя бездомной кошкой, которой налили молочка перед тем, как выгнать обратно на улицу. И все-таки чисто по-человечески ей стало лучше – замерзшие пальцы на ногах слегка отогрелись, начала подсыхать промокшая одежда… Увы, это не отменяло ее туманного будущего, и она совершенно не представляла, что ей делать дальше.

Пока Луиза, сидя за столом, старалась тихонько собрать ложкой остатки подливки, в кухню вошла девушка с длинными темными волосами и поразительно зелеными глазами. Нэнси.

– Миссис Стоби, будьте добры, нянюшке захотелось порадовать нас горячим шоколадом и… – Она запнулась, увидев Луизу. – Так вы приехали!

Кэннон поспешно встала, царапнув ножками стула по плиточному полу.

– Да, приехала.

К ее изумлению, Нэнси весело рассмеялась.

– Боже мой, ну и переполох же тут поднялся из-за вас! Старина Хупер съездил на станцию и не нашел вас там! Что с вами случилось? Я даже забеспокоилась, – девушка продолжала тараторить с бешеной скоростью, – поскольку сама предложила нанять вас. Но теперь я так рада, что вы все-таки появились. Рассказывайте же!

– В общем, я… – начала Луиза, с трудом представляя, что собирается рассказать.

Услышав, что она стала причиной неловкости для Нэнси, Кэннон захотела по-детски спрятаться под столом и сидеть там, пока все не уйдут. Едва она успела начать объяснения, как кухарка прервала ее, напомнив мисс Митфорд о ее собственном поручении и жестом предложив Луизе сесть обратно за стол. Глядя на отвернувшуюся кухарку, Нэнси закатила глаза, но не стала продолжать расспросы. «На ее лице отражаются живые эмоции, – подумала Луиза, – какая-то жажда… непонятное, но сильное желание какой-то новизны». Она сама не раз испытывала нечто подобное.

– Вы уже виделись с Мав? То есть с моей матерью, леди Редесдейл? Она сейчас ужинает, поэтому, наверное, еще нет. А потом будет уже поздновато… Может быть, завтра? У вас есть где переночевать? – Нэнси выдвинула стул и, усевшись напротив Луизы, серьезно взглянула на нее.

Миссис Стоби неодобрительно кашлянула, но продолжила следить за закипающим молоком.

Луиза вдруг осознала, что за дверью кухни находится еще целый огромный дом. Она сроду не бывала в таких больших домах, где счастливо жили вместе процветающие семьи. Ей вспомнились слова Дженни об этой семье, написанные в том письме, где она прислала ей их адрес, – пять девочек, один мальчик и еще один ребенок на подходе. Родители, лорд и леди, и нянюшка в детской. Детская! Когда Луиза с матерью забирали в стирку белье у миссис Шавелтон, их редко допускали дальше прихожей задней двери, поэтому большие дома она видела только на картинках: красивые картины на стенах, обитые шелком диваны с пухлыми подушками, толстые мягкие ковры и камины с пылающими дровами… На стене холла – зеркало в золоченой раме, и повсюду вазы со свежесрезанными цветами из сада. И вот сейчас перед ней сидит юная обитательница такого дома с аккуратно причесанными волосами, в платье с бархатным воротничком и вязаном кардигане. Мысль о том, что Луиза могла стать частью этого дома даже на мгновение, казалась откровенно невероятной. С таким же успехом она могла мечтать работать в Букингемском дворце. Лучше уже ей уйти отсюда, и поскорее.

Кэннон резко встала и взяла со стола свою шляпку, пытаясь скрыть порванный край.

– Простите, мисс, – сказала она, – видимо, мне пора уходить.

Отойдя от стола, девушка поблагодарила кухарку, и прежде чем кто-то смог опомниться и что-то сказать, открыла заднюю дверь и вышла из дома. Ее вновь встретил холод и еще сильнее припустивший дождь. Она еще не решила, куда может пойти, но подумала, что та же дорога приведет ее обратно к станции, где, по крайней мере, можно будет найти крышу над головой. А утром ей придется стащить немного денег, чтобы купить билет на обратный поезд. От мысли о том, кто будет ждать ее дома, Луизе стало дурно, но она продолжала идти вперед, борясь с пронизывающим ветром. По щекам ее струились слезы. Если б не было матери, Кэннон предпочла бы улечься в придорожной канаве и ждать смерти.

Она успела пройти всего несколько минут и еще огибала каменную стену, когда услышала, что кто-то зовет ее по имени. Обернувшись, Луиза увидела, что по дороге за ней бежит Нэнси, натянув кардиган на голову в довольно тщетной попытке уберечься от дождя. Кэннон остановилась и замерла, не способная поверить случившемуся, пока Митфорд не догнала ее.

– Почему вы так долго не останавливались? Я зову и зову вас! – переведя дух, воскликнула Нэнси.

– Простите, – ошеломленно произнесла Луиза.

– Пошли обратно, – сказала молодая обитательница роскошного дома. – Вы сможете переночевать у нас. Я убедила миссис Виндзор, что вы будете выглядеть гораздо лучше, приняв ванну и выспавшись. Тогда утром вы нормально встретитесь с леди Редесдейл. Пошли скорей. Тут льет как из ведра, и я уже замерзаю.

Неспособная до конца поверить своему счастью, Луиза поплелась обратно рядом с Нэнси, слушая болтовню девушки, говорившей ей, как глупо с их стороны было бы отпустить ее в такой отвратительный вечер. Не похоже было, что этой семье удалось найти среди местных жителей подходящую прислугу, и они, видимо, уже отчаялись найти ее.

– Не для меня, разумеется, мне уже шестнадцать лет, – продолжала трещать Нэнси точно заведенная, – но моей сестре Пэм еще только тринадцать, и она до сих пор играет в куклы. Дирлинг исполнилось десять, а Бобо – пять лет, Дэкке пока всего три года, а Тому уже одиннадцать, но он учится в школе. Да еще леди Редесдейл опять в ожидании малыша. Она уверена, что у нас появится братик. Его собираются назвать Полом. Потому-то нам и нужна помощница в детскую… Бедной старой нянюшке Блор не справиться одной.

– Какие забавные имена! – невольно вырвалось у Луизы, но она тут же прикусила язык. Она вовсе не собиралась высказывать свое мнение. Просто от полнейшего радостного облегчения ей хотелось смеяться, смеяться по любому поводу.

Нэнси хихикнула.

– Ой, разумеется, это не настоящие имена! Просто все мы здесь редко ими пользуемся. Мав и Пав – то есть леди Редесдейл и лорд Редесдейл – называют меня Коко, потому что, когда я только родилась, мои черные волосы напомнили им императорского палача из Японии. Вы быстро привыкнете и всё поймете.

– Надеюсь, – сказала Луиза.

– Сколько вам лет? – вдруг спросила Митфорд, когда свернули обратно на подъездную аллею.

– Восемнадцать, – ответила Кэннон.

– Тогда мы подружимся, – уверенно заявила Нэнси и, когда они вновь оказались возле задней двери, спросила: – А вы сможете начать работать у нас прямо завтра? Ой, вон идет миссис Виндзор! Мне лучше побыстрее смыться. Увидимся позже! – И, подмигнув Луизе, она убежала.

Приняв вечером ванну и причесавшись, Луиза проспала ночь в свободной спальне для прислуги, а утром обнаружила, что ее одежда чудесным образом почищена и высушена. Когда она должным образом оделась и привела себя в порядок, ее отвели в малую столовую для встречи с леди Редесдейл, сидевшей на бледно-розовой софе. Кэннон нервно дрожала, понимая при этом, что у нее есть только один шанс. Ей необходимо получить эту работу.

Последовала череда быстрых вопросов, касающихся ее имени, возраста и образования, и уточнений по поводу опыта ее работы в семье Шавелтон, о которой Луиза упоминала в своем сопроводительном письме. Кэннон смогла правильно ответить на вопросы об именах и возрасте детей, упоминаемых слугами на кухне, и менее честно поведала о том, как ежедневно водила их гулять в Кенсингтон-гарденз и чинила их одежду.

– Мне следовало бы написать миссис Шавелтон, выяснить ее рекомендации, – заметила леди Редесдейл, отчего в голове Луизы прозвенел тревожный колокольчик, – но за вас поручилась Дженни, невестка миссис Роупер, так что, возможно, этого пока достаточно. Нам сейчас срочно нужна новая прислуга, как вы понимаете.

Луиза просто кивнула, опасаясь, что голос может сорваться и подвести ее.

– К слову сказать, когда вы сможете начать работать? – продолжила леди Редесдейл.

– Сегодня, миледи.

– Сегодня? – Хозяйка дома пристально взглянула на девушку. – Разве вы уже привезли с собой чемодан? Это было бы несколько преждевременно.

– Нет, миледи, я пока не привезла никаких вещей.

– То есть у вас с собой ничего нет?

– Нет. Но мне ничего не нужно.

– Странно, обычно люди нуждаются в каких-то мелочах, – заметила леди Редесдейл.

– Возможно, через неделю-другую я смогу съездить домой и привезти кое-что из своих вещей, – сказала Луиза.

Ей не хотелось, чтобы ее новая госпожа заподозрила, что она попросту сбежала из дома. Хотя, вероятно, ей следовало подумать об этом раньше.

– Да, полагаю, сможете. Не могу отрицать, что нам сейчас крайне нужна помощь. – Женщина показала на свой округлившийся живот, хорошо скрытый под складками просторного платья. – Мы примем вас на недельный испытательный срок. Если нянюшка Блор и миссис Виндзор будут довольны вашей работой, то каждую среду и каждое второе воскресенье с четырех часов дня у вас будут выходные дни. Вы должны будете возвращаться к десяти часам вечера, иначе миссис Виндзор хватит удар. Я буду платить вам первого числа каждого месяца. Один фунт.

– Благодарю вас, миледи, – пролепетала Луиза, стараясь не расплыться в улыбке, словно уличный торговец, удачно сбывший товар, и слегка присела в реверансе.

– В реверансах нет ни малейшей необходимости, – заметила леди Редесдейл, потянув за шнур колокольчика. – Я же не королева. Миссис Виндзор отведет вас наверх к нянюшке Блор, а нянюшка уже покажет вам все необходимое. Надеюсь, мы еще увидимся в пять часов, когда дети обычно спускаются к чаю. – И она отпустила Луизу легким кивком.

«Вот так удача! – подумала девушка. – Теперь изменится вся моя жизнь».

Глава 9

Коронерский суд в больнице Восточного Сассекса заседал в холодном строгом помещении с оштукатуренными стенами и высокими окошками, навевающими мысли о тюремной камере. Коронер, мистер Гленистер, устроился на возвышении за длинным столом, а по бокам от него сидели его помощник и следователь по уголовным делам. Одиннадцать присяжных, присягнувших на Библии, расположились на стоявших вдоль стены скамьях, прямо перед трибуной для дачи свидетельских показаний. Им только что показали в соседней покойницкой тело Флоренс Шор, и их бледные лица свидетельствовали о тяжести ее повреждений.

Мистер Гленистер, невысокий мужчина с серьезным видом, призвал собравшихся к тишине. Новости о безвременной и ужасной кончине этой храброй медицинской сестры привлекли всеобщее внимание, и галерея заполнилась репортерами и зеваками.

Сначала заслушали оправдательную речь солиситора железнодорожной компании. Его организации хотелось бы, сказал он, выразить глубокое сожаление и искреннее сочувствие родным и близким в связи с плачевной кончиной вышеупомянутой дамы.

Затем коронер произнес пространное вступительное слово о служебных заслугах мисс Шор: «Будучи склонной к благотворительности, покойная леди много лет служила медицинской сестрой, посвятив свою жизнь уходу за больными и ранеными на войне…»

Гай, вытянувшись в струнку, сидел между суперинтендантом Джарвисом и Гарри, на одной скамье с инспектором Вайном, и старался внимательно слушать длинное перечисление славных качеств бедной убитой медсестры, но его взгляд неожиданно привлекла бледная миниатюрная женщина, устроившаяся на передней скамье рядом с больничной сестрой в крахмальном белом халате. С другой стороны от нее сидел тощий, как скелет, мрачный мужчина в костюме, видавшем лучшие времена. Он не касался этой женщины, но часто поглядывал на нее, словно проверяя, не свалилась ли она со скамьи.

Легкие серые пряди волос этой дамы выбивались из-под непритязательной черной шляпки. Она сидела, нервно комкая носовой платок, хотя глаза ее были сухими, и смотрела вперед, но, похоже, ничего не видела и совершенно не реагировала на судейскую речь, даже когда мистер Гленистер, жестом показав на нее, попросил жюри присяжных не задавать лишних вопросов «этой бедной женщине» до второго заседания, когда ей предстояло давать показания. По окончании его речи к присяге привели мисс Мейбл Роджерс. Гай следил за тем, как она шла, еле-еле переставляя ноги, поддерживаемая под локоть больничной медсестрой.

Коронер установил место ее жительства, ее должность заведующей хозяйством в этом приюте и тот факт, что она знала покойную около двадцати шести лет. Мейбл сообщила, что ее подруга также жила в Канфорт-лодж, но всего только два месяца, после демобилизации с военной службы. Ровным, но вялым голосом она ответила, что в Калифорнии живет брат покойной, а в Англии – какая-то ее тетя и двоюродная родня.

– Каков был ее характер? – спросил мистер Гленистер. – Была ли она сдержанной или замкнутой по натуре?

– Она была очень замкнутой и очень спокойной, но вполне жизнерадостной, – ответила Роджерс.

– Не знаете ли вы, имелись ли у нее враги?

– Нет, абсолютно никаких врагов.

– У нее было крепкое здоровье?

– Нет, я бы так не сказала, но в последние годы она стала чувствовать себя лучше.

Коронер продолжил выяснять относящиеся к делу факты:

– Воскресенье одиннадцатого января она провела с вами?

– Она зашла ко мне, потом отправилась в Танбридж, а вечером опять вернулась ко мне.

Мисс Роджерс подтвердила, что мисс Шор собиралась погостить у друзей в Сент-Леонардс-он-Си, и она сама помогла ей сесть в поезд на вокзале Виктория, отправлявшийся в двадцать минут четвертого до станции Уорриер-сквер. Дальше у нее выяснили подробности о том купе, что она выбрала для подруги, а также о том, на какое место мисс Шор села и какой багаж она взяла в дорогу. Мейбл подтвердила, что сама выбирала купе и что, кроме них, там никого не было – только перед самым отходом поезда к ним присоединился какой-то мужчина.

– То есть вы тоже сидели в том купе? – уточнил коронер.

– Да.

– Вы сидели там и разговаривали с ней?

– Не помню, сидела я или стояла, но я заходила в купе.

Солнечный свет, вдруг прорвавшийся через ряд высоких окошек, высветил облако сигарного дыма, плывущее над головами присутствующих. Инспектор Хэй из Скотланд-Ярда погасил окурок сигары незадолго до начала дознания. Взглянув на дым, Гай невольно кашлянул. Пытаясь подавить кашель, он добился лишь того, что у него заслезились глаза.

– Когда поезд тронулся, в том купе находились только мисс Шор и мужчина? – продолжал задавать вопросы коронер.

– Да.

– Ваша подруга чувствовала себя, как обычно?

– Выглядела она вполне хорошо.

Затем Гленистер попросил мисс Роджерс описать ее действия после получения телеграммы о несчастье с ее подругой. Свидетельница рассказала, что была в театре, поэтому получила ее поздно и успела только на поезд в одиннадцать двадцать до Танбриджа, а оттуда добиралась уже на машине. Под конец Мейбл Роджерс опустила глаза и судорожно вздохнула.

– Вы видели покойную по прибытии? – продолжил коронер.

– Да.

– Полагаю, в больничной палате?

– Да.

– Вы оставались в больнице до самой ее смерти?

– Да. – С каждым ответом голос Мейбл звучал все тише.

– За это время она приходила в сознание?

– Нет.

– Когда она умерла?

– В пятницу вечером, без пяти минут восемь.

– Вы знали севшего в купе мужчину?

– Нет.

– А покойная?

– Тоже не знала.

– То есть, насколько вам известно, вы никогда прежде не видели его.

– Да.

Взглянув на мисс Роджерс с сочувственной улыбкой, мистер Гленистер заключил, что на данный момент у него больше нет вопросов. Старшина присяжных добавил, что у жюри их тоже нет. Один из газетных репортеров выглядел так, словно ему хотелось спросить о чем-то еще, но, очевидно, передумав, он принялся строчить очередные заметки. Следующее слушанье назначили на три часа дня четвертого февраля в ратуше Гастингса. В заключение коронер назвал это покушение «трусливым и подлым преступлением», после чего объявил заседание закрытым.

Последними зал суда покинули полицейские. Выйдя в коридор, Гай и Гарри обменялись взволнованными взглядами – они впервые участвовали в расследовании убийства и по-детски радовались новому делу. Полицейские разных чинов и ведомств стояли в сторонке, пропуская к выходу Мейбл Роджерс, на этот раз крепко поддерживаемую под руку тощим мужчиной.

Хэй взял на себя командование.

– Вайн, сейчас мы все вернемся в ваш участок. Нам необходимо согласовать план дальнейшего расследования.

Пригладив усы, инспектор Вайн лишь чуть-чуть помедлил с ответом – Хэй не был его начальником, и он прекрасно знал, что это дело ведет местная полиция, но все-таки он был выше Вайна по званию, и тому не полагалось обсуждать тот факт, что его шеф призвал на подмогу Скотланд-Ярд.

– Да, безусловно. Мы можем устроиться в моем кабинете, – согласился Вайн.

Прибыв в полицейский участок Бексхилла, мужчины расселись на разнообразных деревянных стульях, притащенных в пустую каморку, которая служила Вайну рабочим кабинетом. Хэй, отстояв свои более высокие права, как инспектор Скотланд-Ярда продолжал руководить ситуацией.

– Это убийство, парни, чревато большими неприятностями. У нас нет ни орудия убийства, ни реальных свидетелей, ни улик. Сегодня утром я разговаривал по телефону с начальником Брайтонской железнодорожной линии. Им необходимо, чтобы мы быстро разобрались в этом деле, – сообщил он, покручивая между пальцами очередную сигару. – Сегодняшняя статья в «Мейл» по поводу знаменитых убийств в поездах только усложнит дело, поскольку затрагивает, видимо, благополучие пассажиров.

Решив все-таки закурить свою «гавану», Хэй поискал взглядом спички на столе Вайна. Но не нашел.

Гай так и не осмелился ничего сказать – он лишь нервно снял свои очки и принялся протирать их полой куртки. Гарри кашлянул, пытаясь перехватить взгляд друга. Напарники обсуждали это дело в выходные дни, когда встретились в субботу вечером, якобы выпить пару коктейлей в баре излюбленного ночного клуба Конлона, но на самом деле они зашли туда потому, что их потрясло известие о смерти мисс Шор. То, что начиналось как расследование жестокого покушения, само по себе отвратительного, явно выходило за пределы их обычных дел и обернулось настоящим убийством. Оба молодых человека пребывали в понятном только им самим замешательстве: к потрясению примешивалось трепетное стремление проявить мужественность. Да, такое преступление может помочь им, наконец, доказать, что они нормальные мужчины, такие же, как их друзья и братья, прошедшие войну.

Напарники обсудили место преступления и отсутствие оружия, которое, несмотря на то, что отряды полицейских прочесали более семидесяти миль железнодорожных путей между вокзалом Виктория и Бексхиллом, так и не было обнаружено. Единственной наделавшей шума находкой оказался испачканный кровью носовой платок цвета хаки, однако такие платки могли быть у тысяч бывших солдат. Остальные обнаруженные улики ничего толком не проясняли: пятна крови на стенах, сломанные очки, пустой кошелек, украденные драгоценности… Гай постоянно ломал голову над этим делом, раздумывая, не упустили ли они какую-то важную улику. В конце концов, поезд мисс Шор мог останавливаться и в Льюисе. Напавший на нее преступник наверняка вышел на первой же остановке. Мог ли он сам заметить вышедшего из того поезда человека со следами какой-то драки?

Разумеется, в то время его внимание сосредоточилось на мисс Кэннон…

Потягивая «Бренди Александр» [8], Салливан признался, что ему хотелось бы заняться более интересной работой, может, даже перейти в Скотланд-Ярд, и он понял, что это дело дает ему шанс. Гарри, более заинтересованный разработкой движения пальцев для его последней джазовой композиции, тем не менее хотел, чтобы его друг преуспел на желанном поприще. Но молчанием этому не поможешь.

Он вновь кашлянул, и на этот раз Гай взглянул на него. «Скажи что-нибудь», – беззвучно шевеля губами, предложил Конлон. Его напарник удивленно поднял брови, хотя и знал, что Гарри прав.

– Сэр? – заговорил Салливан. – Может, нам стоит поспрашивать в ломбардах и комиссионных магазинах, не пытался ли кто-то продать там коричневый костюм, который, по словам мисс Роджерс, был на том мужчине? Или, возможно, кто-то пытался продать украденные у мисс Шор драгоценности?

– Что? Неужели вы предлагаете обойти все ломбарды Кента? – Хэй пожевал кончик своей незажженной сигары. – Однако, возможно, вы правы, это неплохая идея. Если найдется подходящий под описание костюм, то мы сможем проверить его на наличие пятен крови. Пока не обнаружено орудие преступления, это все, что мы можем предпринять.

Гай кивнул, слегка порозовев. Подтолкнув очки повыше к переносице, он опять подал голос:

– Я также подумал, сэр, может, нам стоит опросить возможных свидетелей. Я имею в виду, к примеру, мистера Дака, кондуктора поезда… Он должен был что-то видеть. И мисс Роджерс. Может, она вспомнит еще что-то о том мужчине, который сел в их купе? Не лучше ли поговорить с ней до следующего слушания? Ведь к тому времени она может забыть какие-то детали.

– Отлично, Салливан, достаточно предложений, – вмешался суперинтендант Джарвис. – По-моему, вы забываетесь. Все расследование у нас под контролем, не так ли, Хэй?

Двое старших офицеров кивнули друг другу, явно достигнув взаимопонимания в этом вопросе, отчего остальные почувствовали себя лишними рядом с этой начальственной парой.

– Безусловно, сэр, – запинаясь, произнес Гай. – Простите, сэр.

– Вы с сержантом Конлоном начинайте поиски с ломбардов в Льюисе. Маннинг может отвезти вас туда прямо сейчас. Доложите по возвращении, а мы здесь будем действовать по ситуации. Вам повезло, парни, оказаться вовремя на месте преступления. Так постарайтесь проявить себя наилучшим образом, – заключил Джарвис.

Хэя слегка расстроило, что не он выдал эти указания, но инспектор ограничился невнятным ворчанием и кивнул в знак согласия.

– Мы встретимся здесь снова в пятницу, чтобы обсудить возможные находки. А сейчас пора расходиться. Вайн… не могли бы вы подсказать мне, какой есть поблизости приличный ресторан?

Покинув полицейский участок, Гай и Гарри вышли на путь официальных следователей пресловутого убийства.

Глава 10

На второй вечер пребывания Луизы в Астхолл-маноре, после того, как она выполнила порученную ей работу, Нэнси повела ее на ознакомительную экскурсию. Началась она с парадного холла с двумя каминами и обшитыми темными деревянными панелями стенами.

– Выглядит великолепно, – заметила мисс Митфорд, – но всю эту красоту удалось спасти благодаря Пав.

В холле начиналась широкая центральная лестница, пролеты которой поднимались до самого чердака, где находилась бельевая кладовка. На последней лестничной площадке Луиза заметила еще ряд шкафов, окрашенных в цвет индиго.

– Там хранятся ливреи, – сообщила Нэнси, не подумав о том, что новая служанка даже не представляет, о чем она говорит.

Детское крыло занимало едва ли не целый этаж. Там находилась гостиная нянюшки Блор, игровая комната для детей и их спальни. Остальная часть дома казалась Луизе устрашающе огромной, однако новая сфера ее интересов выглядела уютной, расположившись к тому же в библиотеке, реконструированной, как поведала ей Нэнси, лордом Редесдейлом из бывшего амбара, где раньше хранилось зерно церковной десятины. Прямо от парадной двери начиналась так называемая «Крытая галерея», тоже построенная по проекту отца, и она вела прямиком к дверям библиотеки. Нэнси призналась, что в основном там и проводит свое время.

– Дедушка увлеченно собирал книги, – сообщила она. – Даже сам написал одну или две, а когда Том жил с нами, он обычно играл там на рояле.

В главном доме насчитывалось больше дюжины спален, а в детском крыле их было всего четыре, но у каждого ребенка была личная ванная комната с горячей водой. Одну из спален занимали нянюшка Блор, Памела и Диана, а в смежной с ней комнате предстояло спать Луизе с младшими девочками. Третья спальня через два месяца ожидала прибавления, и Кэннон присоединилась к общему предположению о том, что этот седьмой и последний ребенок будет мальчиком и назовут его Полом. Комод уже заполняли голубые вязаные комбинезончики и пинетки.

Нэнси привела Луизу к своей личной комнате с написанным на двери названием «Линтратен». Уехавший в школу Том тоже имел свою собственную комнату.

– Ему еще только одиннадцать, но она нужна ему, потому что он мальчик, – пояснила Нэнси и, подведя новую знакомую к окну, добавила: – Смотри. – Луиза увидела за садовой оградой могильные плиты церковного кладбища. – Когда всходит полная луна, можно запросто пугать гостей домашними призраками, – хихикнув, сказала молодая хозяйка дома.

Потом она прикрыла дверь своей комнаты и села на кровать, положив ногу на ногу. У Луизы возникло ощущение, что ей предстоит пройти второе собеседование, более глубокое, чем с леди Редесдейл. Но, возможно, девушке просто хотелось с кем-то поболтать. Кэннон подозревала, что всеобщим любимцем в доме был Том – все домочадцы, казалось, очень скучали по нему, постоянно рассуждая о том, чем он может заниматься в школе или чем его там кормят («Сосисками», – с легкой завистью в голосе предположила Нэнси). Луиза представила, что школа, вероятно, стала для Тома желанной передышкой, временным избавлением от выводка сестер с их неумолчной шумной болтовней, поддразниванием и нытьем. Самой ей еще придется к этому привыкнуть.

Несмотря на просьбы мисс Митфорд, Луиза продолжала топтаться около двери, сомневаясь, что служанке подобает сидеть в хозяйской комнате. Выдумка, рассказанная ею о присмотре за дочерьми Шавелтонов, сначала казалась вполне невинной, но в первые же часы знакомства с новым домом до нее вдруг дошло, как мало она знала о том, что надо делать и как себя вести.

– Давайте же, присаживайтесь, – повторила Нэнси, – мне хочется узнать о вас все на свете.

– Я думаю, что мне, вероятно, лучше вернуться к нянюшке Дикс и узнать, не нужна ли ей моя помощь.

– Называйте ее нянюшка Блор, – поправила Митфорд. – Мы все так ее зовем… даже Мав.

– Ладно, тогда к нянюшке Блор.

– Ну останьтесь, пожалуйста, еще совсем ненадолго! Не хотите ли, по крайней мере, сказать мне, где вы родились и выросли? Мне так хочется побольше узнать о вас… Мы же можем стать подругами, а подруги знают друг о друге всё, правда? – продолжала трещать Нэнси. – Вы не представляете, как мне здесь живется! Я рыдаю от скуки, целыми днями торча на чердаке с моими мелкими глупыми сестричками.

Луиза слегка растерялась, чувствуя себя в какой-то ловушке.

– Да мне особо нечего рассказывать, – сказала она. – Я выросла в Лондоне, жила там с мамой и папой.

Тут Кэннон нерешительно умолкла. Казалось, что если она тоже выразит желание подружиться, это прозвучит скорее неискренне и льстиво. Да и могла ли она дружить с девушкой из другого мира? Всем своим видом Нэнси показывала, что у нее совсем нет подруг, даже школьных. Даже таких, как Дженни.

– Понятно, но почему вам захотелось уехать из Лондона? – спросила молодая хозяйка. – Не представляю, кому может захотеться уехать оттуда… Ведь жизнь в столице такая замечательно веселая! Моя тетушка говорит, что незамужние женщины живут там совершенно самостоятельно, ходят по ночным клубам и пьют шампанское.

Луиза не знала, что и ответить.

– Возможно, но я не из их числа, – призналась она, подходя к окну. – Как у вас здесь красиво! Мне вряд ли вообще захотелось бы уехать отсюда.

Сегодня утром Луиза с изумлением взирала на красоту замерзшего сада с серебристыми стеблями травы и заиндевелой паутиной, похожей на огромную снежинку.

– А когда вы поедете домой за вещами? – внезапно спросила Нэнси.

– Не знаю, может, через неделю или две. Мне не так уж много нужно, – осмотрительно пояснила Луиза.

– Нет, по-моему, вы лукавите. Вы же приехали, не взяв с собой ровно ничего! – Митфорд рассмеялась, и хотя в ее тоне сквозила насмешка, новая служанка поняла, что это вышло случайно.

На самом деле Ада уже предложила одолжить ей кое-какие вещи до ее первой зарплаты, после чего она сможет сама пойти и купить все необходимое. Но Луизе совсем не хотелось продолжать этот разговор, и, извинившись, она вышла из комнаты Нэнси и отправилась на поиски нянюшки Блор.

Вскоре, уложив спать младших детей, Луиза и нянюшка занялись обычными делами, сидя вместе в находившейся рядом с лестницей няниной комнате – она служила одновременно игровой комнатой, столовой и гостиной для всех детей, но на каминной полке там стояли ее личные дорожные часы. Сидя порой в креслах у огня, дети и Блор слушали тиканье этих часов и разгадывали кроссворд из «Дейли миррор». В одном углу стояла игрушечная лошадка-качалка, а в другом расположился круглый стол, за которым все они собирались, когда завтракали, обедали и пили чай. В буфете красного дерева держали столовое серебро и фарфоровый сервиз с красными розочками, поскольку лорд Редесдейл совершенно не понимал, почему дети, пусть и в своей детской столовой, должны «есть, как дикари».

Луиза поняла, что если не считать ее обязанностей по уборке, разведению огня в каминах и доставки блюд из кухни, разделение труда между нею и нянюшкой распределилось вполне естественно. Кэннон больше заботилась о старших детях, а Блор – вполне правомерно – о малышах. Обычно нянюшка сидела в детской с Юнити и Деккой, читая им книжки или терпеливо строя для них башенки из кубиков, которые они пока умели только разрушать. Когда у Луизы выпадала свободная минутка, она заходила к малышам – девушка быстро обнаружила, что их мягкие щечки невольно хочется поцеловать – и полюбила их смешной детский лепет. Диана и Памела в свободное от учебных занятий время порой часами могли самостоятельно играть с куклами в кукольном доме.

Дважды в день, по настоянию нянюшки, дети гуляли в саду, по поводу чего в разное время все дети выражали недовольство, за исключением Пэм. Даже если стояла ужасная погода, Памела с удовольствием гуляла и просто обожала ежедневную верховую езду. Ей строго-настрого запретили кататься на Рейчел, любимой белой кобыле старшей сестры, на которой Нэнси обычно ездила на охоту, заставляя страшно переживать нянюшку. После верховых прогулок Нэнси частенько пропадала в библиотеке, самозабвенно поглощая книги.

В свой первый день, после беседы с Нэнси, Луиза нашла нянюшку Блор в бельевой кладовке. Эта так называемая кладовка оказалась просто обычной комнатой с небольшим высоким окошком, которое, как правило, было плотно закрыто, и с деревянными стеллажами от пола до потолка. Войдя туда, Кэннон поразилась душному и влажному теплому воздуху, резко отличавшемуся от детского этажа, где, по распоряжению леди Редесдейл, все окна круглый год держались приоткрытыми как минимум на шесть дюймов.

– Ах, вот и ты! Я как раз хотела познакомить тебя с нашим хозяйством, – сказала нянюшка. – Хотя здесь, по-моему, невыносимо жарко и душно, мне даже дурно иногда становится. Я предпочла бы, чтобы в бельевой распоряжалась ты. На этих стеллажах у нас лежат простыни и полотенца, а также детские нижние юбки, рубашки и…

Блор продолжала рассказывать и показывать, как надо следить за сменой белья, чтобы избежать постоянного износа одних и тех же простыней и полотенец.

– Здесь у нас нет никаких салфеток, – добавила она. – Когда они жили в Лондоне и отдавали их в стирку, леди Редесдейл подумала, что это слишком дорогое удовольствие. И привычка прижилась, – заметила женщина с легким неодобрением. – Тебе придется иногда заниматься еще и починкой, но ты ведь справишься, верно?

Луиза кивнула. Будь ее воля, она с удовольствием подвинула бы деревянный стул, где занимались починкой белья, поближе к стеллажам, чтобы вдохнуть исходящий от чистого белья запах мыльных хлопьев, приятно напоминавший ей о родном доме, хотя ей и не хотелось туда возвращаться. Здесь девушка была в безопасности. В этом большом особняке она чувствовала себя надежно защищенной от той горькой правды, какую, по ее убеждению, могла представлять ее реальная жизнь в Лондоне. Но здесь ее никто не найдет.

Глава 11

– «Располагающей наружности джентльмен, одетый в богатый, но неброский утренний костюм из серого твида, дополнил свой наряд шоколадного цвета галстуком, легкомысленно заколотым изящной жемчужной булавкой…»

– Ни один приличный мужчина не будет носить жемчужную булавку! Да еще с каким-то шоколадным галстуком! Полнейшая нелепая безвкусица, – поднявшись с кресла, провозгласил лорд Редесдейл на всю библиотеку.

Эта сцена могла бы показаться странной любому, случайно заглянувшему в библиотеку, поскольку на первый взгляд лорд находился там в полном одиночестве. Однако под столом, скрытые от всех накрахмаленной белой скатертью, сгрудились пять сестер Митфорд и их новая помощница няни. Нэнси читала вслух обожающей ее аудитории последнее издание книжицы «Бойлер». Тем утром она шепнула Луизе, что страшные истории Подвального Угрюмца для нее на самом деле написала она сама. Угрюмец сочинял только жуткие сказки.

– Их они гораздо больше пугаются, – давясь от смеха, пояснила мисс Митфорд.

Ее отец, вероятно, не был столь благодарным слушателем, но буквально за несколько дней Кэннон успела понять, что известная поговорка в данном случае не применима, поскольку язвительный «лай» лорда Редесдейла неизменно ранил больнее, чем возможные укусы [9].

Нэнси высунула ярко-розовый язычок, совершенно уверенная в том, что отец не может видеть ее проступка.

– И чтоб не попадались мне на глаза с вашими глупыми ухмылочками! Тоже мне, «подстольщицы», – посмеиваясь, бросил лорд Редесдейл и вышел из комнаты.

Время близилось к ланчу, и Луиза подумала, что ей пора уже, вероятно, вести всех в детскую, но Нэнси подбиралась к концу своей страшилки. Она пришла сюда с девочками, чтобы приглядеть за ними и дать нянюшке отдохнуть.

Эти первые дни в Астхолл-маноре давались новой воспитательнице нелегко. В огромном доме она чувствовала себя чужой и робела перед детьми, особенно когда те собирались все вместе. Однако здесь, под столом, спрятавшись от всех, Луиза ощущала себя одной из них, и так же, как и они, внимала страшной истории Нэнси, которую та читала не менее пугающим выразительным голосом.

Диана то и дело, обычно после особенно жутких эпизодов, взвизгивала, хотя выглядела так, будто радовалась тому, что ее пугают. В ее лице уже проявлялись черты, красота которых позже будет ослеплять любого. Памела – по словам Нэнси, «самая сентиментальная из всех нас» – казалось, постоянно затаивала дыхание, ожидая очередной жестокой шуточки, которыми ее в изобилии обеспечивала старшая сестра. Нэнси призналась Луизе, что провела три самых счастливых года, будучи единственным ребенком, пока не появилась Памела, совершенно непростительно испортив ей всю жизнь.

Сестры становились все беспокойнее, их животы начинали урчать от голода. Юнити пожаловалась, что у нее в ногах колются иголочки, а Декка цеплялась за пуговицы Луизы. Нэнси помахивала фонариком, который стащила из кармана отцовского пальто.

– Так вы собираетесь нормально дослушать? – приказным тоном произнесла старшая из сестер и тихо продолжила со зловещей медлительностью: – «Его благородная томность внезапно исчезла, он резко выпрямился, зажав в руке вилку, и на лице его отразилось предчувствие близкой кончины. Чужеродная особа непривлекательной наружности с когтистыми пальцами подобралась ближе и…»

– Мисс Нэнси, пора заканчивать! – Край скатерти резко поднялся, и все увидели начищенные до блеска туфли с черными шнурками и шерстяные чулки нянюшки Блор. – Вылезайте-ка быстро оттуда и живо поднимайтесь наверх! Вам еще нужно отмыть ваши руки и лица перед ланчем, и если я обнаружу хоть один грязный ноготок, то скажу миссис Стоби, чтобы не подавала никому из вас ни кусочка пудинга.

Луиза выбралась первой и начала извиняться перед нянюшкой, но та прервала ее, хлопнув в ладоши:

– Не тебе тут надо извиняться! Мисс Нэнси знает, что это именно ее вина. А ты отправляйся забирать наш поднос от миссис Стоби.

Кивнув, Луиза с удовольствием побежала на кухню, с тревогой осознавая, что едва не совершила какую-то ошибку. Испытательный срок еще не закончился, а она крайне нуждалась в этой работе. Стивен никак не проявлялся в этой округе, и девушка начала, наконец, дышать спокойнее, позволив себе поверить, что ему не удастся найти ее.

После нее дети вылезали из-под стола в порядке, обратном возрасту: Декка на своих неустойчивых пухлых ножках держалась за Юнити, следом за ними выбралась Диана, за ней – раскрасневшаяся Памела и, наконец, неохотно – Нэнси, всячески показывая свое недовольство и подразумевая, что она и сама уже собиралась заканчивать.

Поднявшись в детскую с подогреваемым блюдом жареной ягнятины с картошкой, Луиза начала накладывать еду на тарелки для себя и для нянюшки – они смогут спокойно поесть вдвоем. Поскольку сегодня не было гостей, дети отправились на ланч – то есть второй завтрак или обед – в большую столовую, где обычно ели их родители. До приезда к Митфордам Луиза вообще редко что-то ела в середине дня. А Митфорды еще и ужинали по вечерам. Ей приходилось осваивать нескончаемый список новых слов и дел, о которых дома она и понятия не имела.

Кэннон услышала перестук быстрых шагов девочек, поднимавшихся по лестнице, и как раз в этот момент заметила, что Ада задумчиво положила на поднос номер «Дейли ньюс». Вчерашний, разумеется – его передавали в детскую после того, как газету читали леди Редесдейл и миссис Виндзор.

– Проследи, чтобы они хорошо вымыли руки, Луиза, – напомнила нянюшка, подойдя к столу и проверив набор блюд. – Гмм… Что-то нас нынче обделили хлебом. А чем же, интересно, собирать соус? Неужели миссис Стоби ожидает, что мы будем хлебать его ложкой?

Ада быстренько убежала вниз по лестнице, прежде чем нянюшка Блор успела озадачить ее поручением.

Сцепившись пухлыми кулачками и маленькими сухими ручками, три младшие девочки выстроились в цепочку, и Луиза повела их в ванную комнату. Няня тем временем зашла в спальню за изящной щеткой для волос, вручную изготовленной фирмой Мейсона Пирсона – заплетенные утром толстые косы Памелы и Юнити растрепались на концах, выскользнув из шелковых лент.

Нэнси подошла к буфету и, взяв газету, открыла страницу объявлений. Заметив, что Луиза вернулась в комнату, она начала читать вслух:

– Состоялась помолвка между Рупертом, сыном лорда и леди Пози, Шимплинг-парк, Саффолк, и Люси, дочерью мистера Энтони О’Мэлли и покойной миссис О’Мэлли из Северного Кенсингтона, Лондон. О боже! – хихикнула девушка. – Решили запустить лису в Шимплингский курятник.

– Вы знаете их? – спросила Луиза.

– Нет, – ответила Нэнси, – но понятно, что это неудачная партия. Не думаю, что мисс Люси О’Мэлли познакомилась с возлюбленным Рупертом во время представления ко двору.

– Какого представления?

– Представления ко двору, – повторила мисс Митфорд. – Есть, знаете ли, такая церемония, когда дебютанток, впервые выезжающих в свет, представляют королю. Правда, из-за войны королевских балов не устраивали уже несколько лет… Будущим летом ожидается первый – после большого перерыва. Хотелось бы мне попасть на этот королевский бал!

– А когда вам это предложат? – спросила Луиза.

– Когда мне стукнет восемнадцать. Впереди еще целая вечность… – Нэнси опять принялась просматривать газету, а помощница няни засуетилась вокруг девочек, поправляя им платья и приглаживая волосы. – Вы знаете, – вновь оторвавшись от объявлений, сказала Митфорд, – Мав говорит, что, скорее всего, в этом году мы поедем в Лондон после рождения младенца. Надеюсь, Пав позволит мне ходить на танцы. Ведь мне уже целых шестнадцать лет, а если я сделаю высокую прическу, то буду выглядеть значительно старше.

Войдя в комнату, вооруженная щеткой для волос нянюшка услышала ее последние высказывания.

– Его милости недосуг думать о таких пустяках, – решительно изрекла она и, притянув к себе Памелу, вытащила бледно-розовую ленту из ее волос и принялась заново заплетать косу.

Нэнси, надув губки, сложила газету и принялась читать заголовки на первой странице.

– Надо же, тут описана довольно жуткая история! – воскликнула она.

– Насколько жуткая по шкале ужасов? – спросила Памела, повернув к ней голову и вынуждая нянюшку покрепче натянуть ее «конский хвост». – Ой!

– По-моему, около десяти, – задумчиво произнесла Нэнси. – Максимальный ужас. В прошлый понедельник на Брайтонской железной дороге, на одной из станций между Лондоном и Льюисом, совершено жестокое покушение на медсестру…

– На Брайтонской линии? Но мы же ездили на том поезде! Нянюшка! Только послушай! – воскликнула Пэм, округлив глаза.

Довольная привлеченным вниманием, ее старшая сестра продолжила:

– Ее обнаружили во вторник без сознания три дорожных рабочих, а вчера вечером она умерла. Полиция разыскивает человека в коричневом костюме.

– Перестаньте, мисс Нэнси, – укоризненно произнесла Блор. – Такие новости вовсе не для маленьких ушек. Достаточно вам уже удалось постращать их нынче утром.

Но Памела, точно ищейка, уже шла по следу этой истории.

– Нянюшка, мы же с вами на таком поезде ездили в гости к вашей сестре! Правда, только прошлым летом! А там не говорится, в каком купе это случилось? Вдруг мы сидели в том же самом?

Луиза взглянула на Нэнси, и они обменялись понимающими взглядами, однако мисс Митфорд продолжила читать… не способная отказаться от искушения поддразнить сестер.

– Более тщательное расследование показало, что она получила тяжелую травму левой части головы… Ужасно глубокую рану, и всю ее одежду залила кровь…

– Мисс Нэнси Митфорд! Вы еще недостаточно взрослая, чтобы я не могла разложить вас на коленях и отшлепать щеткой, если вы не умолкнете сию же минуту, – пригрозила няня, покраснев от сдерживаемого гнева.

– Но нянюшка, это же так прискорбно! – оправдываясь, возразила Нэнси, пытаясь придать своему голосу печальный озабоченный оттенок. – Она была медсестрой… мисс Флоренс Найтингейл Шор. Интересно, может, она родственница той мировой знаменитости?.. [10] Ах, точно, здесь сказано, что их отцы были кузенами. Она только что вернулась в Англию – после пяти лет военной службы во Франции, где трудилась в Королевском армейском сестринском корпусе имени королевы Александры…

– Как вы сказали… Флоренс Шор? – тихо уточнила нянюшка.

– Да, Найтингейл Шор. А что?

– Она была подругой Роуз… О боже! – Неожиданно пошатнувшись, Блор взмахнула рукой, пытаясь восстановить равновесие, и Луиза бросилась к ней и помогла ей дойти до кресла.

– Кто такая Роуз? – спросила Кэннон.

– Сестра-близняшка нашей нянюшки, – сообщила Памела. – Она вместе к мужем владеет кафе в Сент-Леонардс-он-Си, и мы у них гостили. Ах, там не жизнь, а сплошное блаженство! Она продает такие вкусные пирожные с кремовой начинкой, что если есть их неосторожно, то крем выплескивается и стекает по подбородку…

– Верно, верно, милочка, – утихомиривая девочку, сказала няня. – Ох-ох-ох, бедная Роуз! Наверное, Флоренс как раз ехала к ней в гости… Вы знаете, Флоренс работала медсестрой в Ипре, когда там воевал милорд, и именно ее письма к Роуз позволили нам узнать, что он цел и невредим. Она знала, естественно, что я работаю в его семье. В то время эти новости стали огромным утешением для ее милости. И вот теперь ее убили! Ох, как это ужасно! Она была доброй женщиной. Так заботливо ухаживала за всеми солдатами… Ужасный конец. Не представляю, куда катится наш мир, просто не представляю. – Нянюшка Блор откинулась на спинку кресла и принялась искать по карманам носовой платок.

Луиза, которая поначалу слушала не слишком внимательно, внезапно вздрогнула.

– На какой станции, мисс Нэнси, ее обнаружили?

Молодая хозяйка недоуменно взглянула на нее, но затем опять углубилась в газету.

– Рабочие подняли тревогу в Бексхилле, ее сняли с поезда, идущего в Гастингс, но полицейские считают, что нападение могло произойти между Лондоном и Льюисом. А почему вы спросили?

– О, просто так, – растерянно ответила Луиза. – Я просто удивилась…

Множество мыслей промелькнуло у нее в голове. Она спрыгнула с поезда в Льюисе. И потом вдруг Гая Салливана срочно вызвали на какую-то станцию… неужели в Гастингс? Девушка не смогла вспомнить точно, но все-таки подумала, что, вероятно, он отправился именно туда.

Нэнси свернула газету и отложила ее в сторону.

– Когда мы поедем этим летом в Лондон, то, думаю, я смогу попросить Мав заказать мне новое платье. Ведь если я пойду на танцы, мне необходимо будет произвести хорошее впечатление, – заявила она, но никто ее не слушал.

Нянюшка неотрывно смотрела на горящий в камине огонь, а Луиза старательно причесывала Диану.

– Я сказала, что мне могут заказать новое платье. Может быть, даже купят какие-то наряды для будущего представления ко двору… Вряд ли я еще сильно вырасту до восемнадцати лет, правда? – спросила Нэнси, слегка повысив голос.

Но ей по-прежнему никто не ответил.

– Бедняжка, – пробормотала Блор, – она заслуживала лучшей участи. Я должна написать Роуз. Луиза, милочка, не могла бы ты найти мне почтовую бумагу?

– Конечно, нянюшка, – сказала Кэннон, размышляя, сможет ли прочитать эту статью, когда дети уйдут. Она не знала, что все это означало, но определенно чувствовала, что там есть нечто важное.

– Мисс Нэнси, будьте добры, не могли бы вы отвести девочек вниз? – спросила няня.

Явно недовольная такой просьбой, старшая из детей все-таки протянула руку Декке, и малышка ухватилась за нее, доковыляв до сестры на своих неустойчивых пока ножках, после чего все девочки медленно прошествовали вниз по лестнице, чтобы присоединиться к родителям в столовой и отведать жареной ягнятины.

Письмо

3 мая 1917 г.

Ипр [11]

Моя дорогая подруга,

Прости, что уже две недели не писала тебе, но я просто не могла выкроить ни минутки свободного времени – по крайней мере, такой минутки, не считая еды и сна, когда после работы у меня еще оставались хоть какие-то силы. Вскоре после моего предыдущего письма тебе поступило сообщение о том, что нас перевозят в Ипр, где я теперь и нахожусь. Это в нескольких часах езды к северу от департамента Сомма, однако мне и моим медсестрам в общем смысле показалось, что мы вовсе никуда не переезжали. Практически все свободное от сна время мы проводим в реанимационном госпитале. От госпитального брезентового шатра до нашего палаточного дортуара всего пара шагов, поэтому и видим мы то же самое, что видели раньше.

Земля вытоптана солдатскими сапогами, у цветов нет ни малейших шансов вырасти, а про то, что светит солнце, мы знаем лишь потому, что в лазаретах и нам, и раненым бывает жутко жарко и душно. Конечно, постоянно слышна стрельба, и снаряды взрываются с таким оглушительным грохотом, что все невольно вздрагивают. Кажется, что над нами грохочет жуткий нескончаемый гром. Здешняя обстановка совсем не похожа на нашу службу во время Бурской войны, и мне немного совестно, когда молодые медсестры приходят ко мне, ожидая успокоительных слов и спрашивая, что же будет дальше и когда все закончится… А я чувствую себя такой же неопытной и наивной, как они.

Почему-то мне кажется, что за все время с начала этой войны атмосфера в Ипре сейчас наиболее удручающая. Я приехала сюда из нашего бывшего лагеря с восемью опытными медсестрами в качестве подкрепления, чтобы оказывать по возможности всяческую помощь. И мы вдевятером обслуживаем госпиталь на семь сотен коек. Ежедневно мы отправляем в тыл солдат, подлатав их по мере сил, но поток раненых только увеличивается, и нам приходится постоянно искать для них новые места. Некоторых даже укладываем на землю, когда, как обычно, заканчиваются койки.

В кои-то веки у нас не так много душераздирающих трагедий с ампутацией конечностей, что всегда особенно мучительно переживают новобранцы. Страданий, правда, и без того хватает, но большинство наших солдат натерпелись от неожиданного и ужасающего использования против них отравляющего газа. Они рассказывали нам, что этот газ совершенно неожиданно заполнил их траншеи. У них начинала гореть кожа, и они чувствовали жжение в груди.

Несчастные страдальцы! Наши сердца, наверное, не выдержали бы таких ужасных переживаний, если б у нас выпала хоть минута на раздумья. В общем, даже хорошо, что у нас полно забот. Мы дежурим в госпитале целыми сутками, уже давно путаем день с ночью, не думаем ни о голоде, ни об усталости, служба идет своим чередом. Пытаемся вздремнуть по возможности, но урывками.

На этой войне врачи творят какие-то чудеса, но они почти бессильны в борьбе с поражениями от этого отвратительного газа. Никто ничего не в силах поделать. Врачи могут лишь немного облегчить боль, а нам приходится смотреть, как люди медленно умирают, и каждый вдох словно бритвой режет им грудь. Ужаснее всего, на мой взгляд, то, что далеко не каждое отравление фатально, но предсказать исход нет никакой возможности. Порой даже с виду очень сильно пораженные люди вдруг выздоравливают. Но ради чего? Чтобы опять вернуться на фронт? Едва ли мы могли бы пожелать этого хоть кому-то.

В нынешние тяжкие времена наш дух поддерживают разные удивительные истории: солдаты рассказывают нам либо о своей довоенной жизни, либо о случаях героической храбрости, проявленной на этой войне. Поэтому ты можешь представить, как я разволновалась, услышав о знакомом человеке – пусть я и не знаю его лично, но между нами есть относительная связь. Я имею в виду мистера Дэвида Митфорда. Уверена, ты вспомнишь, что Лаура, сестра-близняшка Роуз, служит в его доме няней.

Вся его семья, должно быть, очень тревожится с тех пор, как старшего брата Д.М. недавно убили во время Лоосского наступления, ведь он оставил дома беременную жену. Если у нее родится мальчик, то он, малыш, унаследует фамильный титул, а если девочка, то титул перейдет к Д.М. и он станет лордом Редесдейлом. Между тем Д.М. настаивал на возвращении на фронт, несмотря на то, что у него осталось только одно легкое – он ведь уже заработал инвалидность, – и ты только представь, дорогая, что я почувствовала, узнав, что его батальон размещен здесь, в Ипре!

И это еще полбеды. Он прибыл в апреле, незадолго до той злосчастной битвы, и его, вероятно, назначили офицером, непосредственно ответственным за поставку боеприпасов. Однако сражение оказалось на редкость тяжелым, потребовалось исключительно много боеприпасов, и положение оставалось страшно опасным. Кто-то из его батальона рассказал одному из наших раненых о его героической храбрости, и все мы потихоньку пересказывали эту историю друг другу.

Как нам рассказали, Д.М. ясно понял, что боеприпасы придется подвозить ночью, пользуясь прикрытием темноты, но сражение никак не прекращалось, и подводам приходилось заезжать прямо в обстреливаемый город. Иначе они не успели бы доставить все вовремя. А постоянная необходимость в снарядах означала, что этот путь надо было проделывать не только каждую ночь, но даже дважды за ночь. Д.М. решил, что можно попробовать нагрузить лошадей побольше и как можно быстрее проехать с ними по городу, несмотря на то, что на улицах рвались снаряды и их обстреливали пушки.

И более того.

Каждую ночь, распределяя риск, Д.М. неизменно поручал доставку разным солдатам. А вот сам он – отец пятерых детей и, возможно, наследственный барон, поскольку его старший брат погиб, да еще и потерявший одно легкое – участвовал в этих рейдах постоянно. Меня просто дрожь пробирает, когда я думаю об этих опасностях. Каждую божью ночь, дважды, он со своими подчиненными гонял лошадей через город. До сих пор ему везло, и пока он не потерял ни одного человека. Но сколько же еще продлится это сражение? Никому не известно, и я боюсь за него каждую ночь, все мы тут за него переживаем. Солдаты говорят, что он хороший человек.

Кстати сказать, хороши практически все солдаты. Никто из них не заслуживает этой ужасной уготованной им судьбы.

Ладно, пора заканчивать. Мне предоставили пару часов отдыха, и я собираюсь прогуляться в ближайший лесок посмотреть, нет ли там пролесок. Посижу одна на полянке, полюбуюсь на природу, вспоминая тебя. Помнишь, как цвели пролески три года назад, когда мы устроили пикник на природе? Надеюсь, ты по возможности бережешь себя. Я понимаю, что мои печальные повести ничто по сравнению с твоими, ибо я в жизни еще не встречала никого смелее тебя.

С сердечной любовью,

Фло.

Глава 12

Гай и Гарри начали поиски коричневого костюма и украденных драгоценностей с одежных комиссионных магазинов и ломбардов Льюиса. Салливан исполнился энтузиазма: наконец-то он чувствовал себя настоящим полицейским!

Во втором ломбарде болезненного вида приемщик, который, если судить по пятнам на рукавах, видимо, не стирал рубашку с самого Рождества, откровенно рассмеялся им в лицо.

– Зачем тому, кто сбежал с бриллиантами, сдавать в ломбард костюм? – просипел он. – Если б он забрел ко мне, то не получил бы и пары шиллингов.

Гай яростно возразил, что это единственный способ избавиться от улики, но приемщик продолжал хрипло смеяться, стуча себя кулаком в грудь, и напарники предпочли быстро ретироваться.

В одном из комиссионных магазинов их подвели к огромной куче мужской одежды, которую сдавали сюда со времени начала военных действий, и они, стараясь не дышать, разбирались в гардеробе неизвестного покойника – включавшего, очевидно, пижаму, в которой он почил и которую никто не удосужился выстирать, несмотря на свидетельства пагубного пристрастия ее бывшего владельца к куреву.

И тем не менее Гай уговорил Гарри продолжить поиски. Проверив все нужные места в Льюисе, друзья решили, что на сегодня достаточно. Теперь они могли вернуться на поезде в Лондон, а завтра утром опять заняться поисками уже в Бексхилле и Полгейте.

– Вряд ли этот парень сошел в Полгейте, учитывая, что там в поезд сели те рабочие, – заметил Салливан, – но нам все равно придется там поискать.

Конлон особого восторга не испытывал, но, по крайней мере, признал, что расследование внесло приятное разнообразие в их рутинную службу.

Гай изо всех сил старался подбодрить друга.

– Если мы найдем убийцу, – напомнил он, – то продвинемся по службе. Может, нас даже возьмут в Скотланд-Ярд.

Тем не менее, несмотря на все их старания, следующие несколько дней оказались для напарников столь же безнадежными в плане поисков: нигде не обнаружилось ни подходящих под описание драгоценностей, ни костюма. Инспектор Вайн решил совершить тур по курортным пансионам и обнаружил в одном из них оставленный коричневый костюм, но исследования патологоанатома не выявили на нем никаких пятен крови. Слегка запутал расследование солдат, заявившийся в полицию с признанием в убийстве женщины в поезде, однако хватило одного короткого допроса в Скотленд-Ярде, чтобы убедиться в ложности этого признания. Его передали обратно армейским властям как дезертира.

Вскоре после этого состоялось второе дознание. Представители власти собрались в том же составе: коронер и его помощник, полицейские из трех ведомств, солиситоры и одиннадцать присяжных. На этот раз допрашивали новых свидетелей, в частности, доктора Спилсбери, появление которого глубоко взволновало Гая.

– Ведь это именно он идентифицировал разложившийся труп жены доктора Криппена, спрятанный им в подвале собственного дома, – пылко прошептал он своему напарнику, который в ответ тихо посоветовал ему угомониться.

Первой допросили Мейбл Роджерс, по-прежнему одетую в глубокий траур. Салливан заметил, что на этот раз она пришла без сопровождения медсестры, хотя ее спутник выглядел не менее убого, чем на первом дознании. Она не носила обручального кольца, так что он, видимо, не мог быть ее мужем, хотя и явно заботился о ней. Они часто переглядывались, и если Мейбл затруднялась с ответом на вопрос коронера, ее голос обретал уверенность лишь после того, как ее сопровождающий одобрительно кивал ей. Ее попросили повторить некоторые детали, касающиеся мужчины, зашедшего в их купе.

– Я уже рассказала все, что смогла вспомнить, – сказала мисс Роджерс. – Он был в коричневатом твидовом костюме из какого-то смешанного легкого материала. Ни шляпы, ни пальто у него, по-моему, не было. Кажется, он вошел без всякого багажа, хотя, возможно, и с небольшой сумкой. На вид я дала бы ему лет двадцать восемь или тридцать, и он был чисто выбрит.

– Как вы полагаете, к какому классу он мог принадлежать? – спросил коронер.

– Он мог быть клерком, каким-то служащим.

– А как вы думаете, много ли денег взяла с собой в поездку мисс Шор?

– Около трех фунтов, – ответила Мейбл. – Тем утром мы вместе с ней ходили по магазинам, и она говорила, что не может потратить больше, иначе ей не хватит денег на путешествие.

– Не могли бы вы более подробно описать ее внешний вид? Она носила какие-то драгоценности?

– Она была в новой шубке и выглядела вполне прилично одетой. Наверное, напавший подумал, что она богата. Обычно Фло носила два кольца с бриллиантами и наручные часы на золотом браслете.

Гай пребывал в восторженном состоянии. Раньше он присутствовал всего на двух или трех коронерских дознаниях, устроенных по причине того, что кто-то пытался броситься под поезд, но тогда ему и слышать не приходилось о профессиональном расследовании убийства. А теперь случилось это сенсационное событие: пострадавшая женщина в поезде, оружие не обнаружили, и никаких арестованных подозреваемых. В зале суда вновь собрались репортеры, яростно строчившие что-то в своих блокнотах.

После свидетельских показаний мисс Роджерс коронер вызвал инженера, представившего проектные чертежи станции Льюис, и тот объяснил, что пассажиры из двух задних вагонов вынуждены либо ждать, когда поезд, вновь тронувшись, доползет до платформы, либо спрыгивать на пути, как зачастую и поступали те, кому не удалось вовремя спросить кондуктора и пересесть в нужный вагон, либо не хватало терпения дождаться отправления.

Неожиданно Гарри подтолкнул Гая локтем в бок. Коронер как раз вызвал для показания Джорджа Клаута, первого из железнодорожных рабочих, обнаруживших Флоренс Шор и поднявших тревогу на станции Бексхилл. Напарники присутствовали на допросе этих рабочих прямо после обнаружения, но дознаватель, вероятно, собирался склонить их к некоему новому признанию. Понятно, как это бывает – присутствие присяжных и строгого суда могло испугать любого и побудить к правдивым ответам. В данный момент эти рабочие оставались единственными подозреваемыми.

Клаут подтвердил, что в тот день он работал на железнодорожном участке Хэмпден-парк. Потом он встретился на пересадочной станции Полгейт с двумя своими знакомыми, Уильямом Рэнзомом и Эрнестом Томасом, где они дождались пятичасового вечернего поезда до Бексхилла. Они заняли последнее купе, где он и Томас сели спиной к локомотиву, а Рэнзом – напротив, рядом с мисс Шор.

– Значит, вы заметили, что там сидела дама? – начал задавать вопросы коронер.

– Я видел, что кто-то сидит в дальнем от меня правом углу купе по ходу поезда, – ответил Клаут, вынимая руки из карманов.

– Вы зашли в купе уже в сумерках?

– Да, начало смеркаться.

– Купе было освещено?

– Очень тускло.

– Газовым светильником, полагаю?

– Да.

– Но вы увидели кого-то, когда сели в купе?

– Минут через десять, когда мы проехали уже около мили, я заметил, что наша попутчица была дамой.

– Как она сидела?

– Откинувшись назад. Ее голова лежала на мягкой спинке дивана.

– Вы обратили внимание на ее руки?

– Я не видел ее рук, они скрывались под шубой.

– А ее ноги стояли на полу?

– Да.

– Когда вы взглянули на нее еще раз?

– На полпути между Полгейтом и Певенси.

– Что вы увидели?

– Я увидел, что с ней что-то не так.

– Что именно?

– Она сидела в странной позе.

– А что еще показалось вам странным?

– Я заметил кровь на ее лице.

– Свежую кровь?

– Не могу сказать.

– Много крови?

– Да, много.

– Она бежала по ее лицу?

– Не могу сказать.

– И что вы сделали?

– Я сказал Рэнзому, что, похоже, с дамой на угловом месте что-то случилось. По-моему, я сказал: «Похоже, она где-то сильно ударилась». Но он, видимо, не услышал меня. Он был сильно простужен.

– Но вы повторили это Томасу?

– Нет. – Джордж Клаут стоял, переминаясь с ноги на ногу. В такой официальной обстановке он чувствовал себя по меньшей мере неловко.

– Почему вы не сказали ему?

– Я больше ничего не говорил об этом, пока мы не доехали до Бексхилла.

– Почему же вы так долго ждали?

– Я не думал, что у нее настолько серьезное повреждение.

– А вы заметили, дышала ли эта дама?

– Да, мне казалось, что она увлечена чтением.

– Она сидела с открытыми глазами?

– Она то открывала, то закрывала их.

– С перерывами?

– Да, сэр.

Гай заметил, что во время этого допроса мисс Роджерс совсем расстроилась и, опустив голову, то теребила сумочку на коленях, то дергала зацепки на пальто. Возможно, она была профессиональной медсестрой, но ее огорчили слова о ранах ее подруги и осознание того, как мисс Шор пыталась, хоть и неудачно, призвать на помощь. Весьма удивительно также, что эти рабочие сразу не проявили к ней более пристального внимания. Клаут сказал, что никакой крови в купе он не заметил, не говоря уже о других признаках беспорядка, а остальные двое рабочих просто подтвердили все сказанное им.

Затем для дачи показаний вызвали кондукторов, и сначала к присяге привели Джорджа Уолтерса. Если свидетельские показания Клаута вызывали беспокойство, то сказанное Уолтерсом прозвучало возмутительно.

– Она сидела по ходу поезда, как-то скособочившись, – начал он. – Ее голова откинулась на мягкую обивку спинки дивана, а ноги вытянулись вперед, обнажив колени, потому как она сползла вниз. Руки она держала перед собой, и пальцы ее постоянно двигались. Она несколько раз поднимала руку, шевеля пальцами – казалось, разглядывала их.

Второй кондуктор, Генри Дак, тоже дал показания. Он ехал в том поезде с вокзала Виктория, а в Бексхилле к нему обратился Клаут. Именно тогда Дак решил, что пострадавшую женщину необходимо доставить в ближайшую больницу Гастингса. Они позвонили прямо из Бексхилла, вызвав санитарную машину на следующую станцию. Мистер Дак также вспомнил, что видел, как в тот роковой понедельник в Льюисе из последнего купе этого вагона выскочил мужчина, который затем пошел по платформе, но из-за вечернего сумрака кондуктор не смог хорошо разглядеть его. Сгустились сумерки, но светильники на станции еще не горели, и Генри видел лишь смутный силуэт в свете своего служебного фонаря.

Мог ли это быть нападавший? В конце поезда находились два вагона, в одном из них ехала полуживая мисс Шор, и неизвестный мужчина мог выскочить из любого из них. Куда он пошел дальше? Никто из персонала станции его не заметил, но у них и не было причин обращать на него внимание, особенно если этот пассажир ехал по билету и вышел обычным путем через турникеты. Гай почувствовал, как нетерпеливо поерзал рядом с ним Гарри – близилось время чаепития. Конлон руководствовался потребностями желудка и уже с нетерпением ждал ежедневного куска кекса. Салливан же не испытывал ни малейшего укола голода, пока не узнал, что следующим свидетелем будет доктор Спилсбери.

Коронер вызвал доктора на свидетельское место. Спилсбери был приятного вида мужчиной с ясными и умными глазами. Строгий костюм с цветком в петлице гармонировал с прямым ровным пробором его тщательно причесанных волос. В сухой профессиональной манере он описал ранения мисс Шор, анализ которых проводился на следующий день после ее смерти. Гай не понял биологических подробностей, но четко уловил, что три нанесенные ей раны вызвали обильное внутреннее кровоизлияние.

– Причина смерти? – спросил коронер.

– Коматозное состояние, обусловленное переломом черепа и повреждением мозга, – ответил доктор Спилсбери.

– Чем, по вашему мнению, могли быть вызваны данные повреждения?

– Такие глубокие раны могли быть нанесены тяжелым предметом с относительно большой ударной поверхностью.

– Мог ли быть использован револьвер?

– Да, тупой конец рукоятки револьвера обычного размера.

– Есть ли у вас какие-то гипотезы по поводу количества нанесенных ударов?

– Как минимум три, но, возможно, и больше.

– Мог ли один из ударов вызвать потерю сознания?

– Да.

– Как вы полагаете, могла ли дама после одного из этих ударов сидеть в том положении, в котором ее обнаружили?

– Нет. Должно быть, она сидела, когда на нее напали, либо нападавший усадил ее. Если б она стояла, то не смогла бы самостоятельно сесть в такое положение.

«Надо же, как интересно, – подумал Гай, – значит, сначала преступник ударил ее, а потом усадил в нормальное положение и положил ей на колени газету… Хотя они забыли упомянуть про разбитые очки на полу, если только они не упали сами, когда поезд тронулся». Так или иначе, но преступник явно хотел, чтобы другие пассажиры как можно дольше не замечали плачевного состояния мисс Шор. Зачем ему это понадобилось? Салливану хотелось как следует обдумать мотивы преступника, но пришлось опять сосредоточить внимание на дознании.

Доктор Спилсбери продолжал отвечать на вопросы спокойным, обстоятельным тоном. Он подтвердил, что орудие убийства пробило череп и что это орудие не могло быть обычной прогулочной тростью, а также что жертву не могли ударить в тот момент, когда она высунула голову из окна. По его мнению, на нее напали, когда она спокойно сидела. Наконец, медик сообщил, что не обнаружил никаких признаков борьбы, за исключением ранки на кончике языка женщины.

Оставался еще последний вопрос.

– Нет ли каких-то свидетельств попытки насилия? – спросил коронер еще более мрачным тоном.

– Нет, сэр, – ответил доктор Спилсбери.

Мисс Роджерс, должно быть, испытала облегчение, услышав его заключение. Заседание почти закончилось, не считая коротких допросов врачей местной больницы. Коронер подвел итог заседания, присяжные удалились на совещание и через несколько минут вернулись с вердиктом. Несмотря на все усилия полиции, приложенные к обнаружению преступника, убийца Флоренс Найтингейл Шор остался неизвестным.

Позже в одном из ближайших к суду баров Джарвис, Хэй и Вайн заливали пивом горечь разочарования и досады. Гай и Гарри, остро осознавая, что все еще находятся при исполнении, сидели рядом с начальством, потягивая имбирный эль. Сами они больше помалкивали, но прислушивались к разговору, который, к большому огорчению Салливана, почти не затрагивал дальнейших планов расследования. В какой-то момент Вайн проворчал что-то насчет случайного ограбления, посетовав, что дама оказалась в неудачное время в неудачном месте и на нее напал какой-то доведенный до отчаяния парень, вернувшийся с войны, а Хэй и Джарвис, кивнув, поддержали его мнение и выпили еще по кружке пива.

Колено Гая ходило ходуном от охвативших его беспокойства и неудовлетворенности. Немного помедлив, он не смог удержаться от вопроса:

– Если это было простое ограбление, почему преступник нанес ей такие тяжелые ранения? Ведь, по существу, она была уже пожилой дамой. Он мог запросто отнять у нее деньги и драгоценности и спокойно сбежать.

Три старших офицера обменялись понимающими взглядами и снисходительными ухмылками, а Вайн ответил таким тоном, что Салливану захотелось оттаскать его за усы:

– Возможно, он не собирался убивать ее, а хотел просто лишить сознания. Некоторые из солдат начисто забывают, насколько они сильны. Он ведь оставил ее живой, верно? Не стал доделывать свое черное дело. Нет, тут и речи не может быть о преднамеренном убийстве. Как нам ни жаль вас разочаровывать.

Гай предпочел промолчать. Он по-прежнему думал, что такая версия не вполне правильна, но не осмелился оспаривать мнение старшего по званию.

Вскоре инспектор Хэй встал и накинул пальто.

– Я уезжаю, парни. Всего вам наилучшего и удачи. Не думаю, что мы увидимся в ближайшее время.

– Что вы имеете в виду? Что же будет дальше? – спросил Гай, игнорируя сердитый взгляд Джарвиса.

Хэй сдвинул на затылок шляпу.

– Ничего, сынок. Пока мы исчерпали все возможные средства расследования, хотя, возможно, еще объявятся новые свидетели. Но для вас дело можно считать закрытым. Будь я на твоем месте, то поискал бы для своего пламенного взора более интересное занятие, – заметил инспектор, после чего тихо усмехнулся и, толкнув дверь, вышел на улицу.

Глава 13

Нэнси вышла из кэба и направилась ко входу вокзала Виктория. Вслед за ней выбралась из такси Луиза, держа на руках Декку, обнимавшую ее за шею пухлыми ручками. Вытянув шею, Кэннон покрутила головой, отыскивая взглядом быстро удалявшуюся фигуру старшей дочери своих хозяев.

– Мисс Нэнси! Подождите!

Старшая из сестер Митфорд остановилась и взмахнула руками.

– Мы же можем пропустить что-нибудь важное!

Луиза промолчала, протянув руку Юнити, которая с крайне серьезным выражением лица тоже вылезла из машины. Последней вышла Диана, чьи белокурые волосы сразу заблестели на полуденном солнце, что вызвало явное раздражение Нэнси. Старшая сестра заявила, что если Диана стала двигаться так же медленно, как черепаха, то ей пора уже и втягивать голову в панцирь, но светловолосая девочка просто не обратила внимания на ее шутку.

Следом подъехало второе такси, и вскоре из него выгрузились нянюшка Блор, Памела и Том. Они с сожалением расстались с волнующими признаками сельской весны – с резвившимися на лугах барашками, с распустившимися на обочинах стайками нарциссов, похожих на яичные желтки в лепестковых белках, – однако атмосфера центра Лондона тоже порадовала их свежим весенним дыханием. На деревьях набухли зеленые почки будущих листьев, а небесной синевы хватило бы на пошив матросских костюмов для целого флота. Внезапный порыв ветра едва не сорвал с Луизы шляпку.

В это путешествие помощница няни предпочла бы не ездить – ей не хотелось возвращаться в Лондон, и уж тем более на вокзал Виктория и на его Брайтонскую линию. Последнюю неделю она плохо спала, то и дело выныривая из снов, в которых за ней гнался Стивен, уже горячо дыша в затылок, хотя наяву оказывалось, что к ней в кровать тайком забралась Юнити и спокойно посапывает, уткнувшись ей в волосы.

Во всех прочих отношениях здешний порядок жизни прекрасно устраивал Луизу. За городом дядя не пытался искать ее, и до последних нескольких ночей ей даже удавалось в основном выкинуть его из головы, прилежно сосредоточившись на уборке белья и медленных прогулках с Деккой по саду, во время которых они старательно считали все встречные подснежники.

Но учитывая, что леди Редесдейл на несколько недель последнего месяца беременности предписали постельный режим – ребенок мог появиться на свет со дня на день, – а дети стали раздражительными из-за ограничений Великого поста, им решили устроить отдых на море, отправив всех на несколько дней погостить к Роуз, нянюшкиной сестре-близняшке. Луиза спросила, не лучше ли ей остаться в Астхолле и приглядеть за леди Редесдейл и ожидаемым новорожденным, но Блор рассудила, что ей девушка будет нужнее. А ее милости, привыкшей к процессу деторождения, будет более чем достаточно и акушерки.