Чем ярче личность и чем выше её внутренняя энергетика, тем менее возможности её проявления и самовыражения могут пробиться в узкие, усреднённые «под всех» двери общепринятых культурных норм реальной повседневности.
Именно ограниченность этих возможностей влечёт яркую неординарную личность к творчеству, как социально возможному средству реализации своего требующего выхода внутреннего конфликта.
«…Неосознаваемая психическая деятельность является составным элементом любого акта человеческого поведения. Особенно велика ее роль в творческих процессах, проявляющихся в развитии науки, искусства, языка» [15, с. 13].
Этим же объясняется и факт малого интереса к искусству или полное отсутствие такового у людей низкой культуры и узкого личностного диапазона. Их не обременённая высокой культурой эмоциональность, не считаясь ни с какими нормами, свободно выплескивается на окружающих в поступках и поведении, а потому и не нуждается в каких-то других, в том числе и творческих, способах самовыражения. Более того, такие люди ищут возможности для подобного антисоциального поведения, как единственного доступного им способа получить разрядку своего внутреннего конфликта. Достаточно вспомнить поведение «трамвайных хамов» или вызывающие умиление у разночинной интеллигенции так называемые народные забавы типа многолюдных драк «стенка на стенку». Сюда же можно отнести и агрессивный ажиотаж необременённых культурой граждан вокруг спортивных соревнований, сопровождаемый массовыми побоищами «болельщиков».
Так как же быть нашему эмоциональному, но высокоморальному страдальцу? Как освободиться от постоянного дискомфортного чувства неудовлетворённости, если реальная жизнь и собственные моральные принципы такую возможность не представляют? Можно, конечно, помечтать. Рисуя в своих грёзах яркие картины тех или иных воплощений своих страстных желаний, человек в значительной степени освобождает свою психику от гнетущего стресса неудовлетворённого желания. Это, кстати, является основной мотивацией детских игр и их (условно говоря) творчества. Дети в самом процессе рисования попросту мечтают, зримо воплощая свои мечты на бумаге.
Мальчишки очень любят рисовать войну. При этом, рисуя, они звуками и жестами сопровождают процесс, тем самым приближая к реалии свои фантазии присущего им генетически унаследованного от предков комплекса воина-защитника.
Девчонки же по природному назначению, как правило, наследуют другие факторы и играют в «дочки-матери», а рисуют куколок и принцесс.
Так природа позаботилась о человеке, дав ему путь социально адаптированного удовлетворения эмоций, не нашедших выхода в реальности. Это – игра у детей и творчество у взрослых.
Очевидно, что творчество относится к незыблемым потребностям человечества, как-то связанным с его биологической сутью3.
Психоаналитики утверждают, «что искусство занимает среднее место между сновидением и неврозом и что в основе его лежит конфликт, который уже “перезрел для сновидения, но ещё не сделался патогенным”… “Поэт делает то же, что и играющее дитя; он создаёт мир, к которому относится очень серьёзно, то есть вносит много увлечения, в то же время резко отделяя его от действительности”… ребёнок никогда не стыдится своей игры и не скрывает своих игр от взрослых, а взрослый стыдится своих фантазий и прячет их от других, он скрывает их, как свои сокровеннейшие тайны, и охотнее признается в своих проступках, чем откроет свои фантазии, “поэтому [они] вытесняются в область бессознательного”» [2, с. 92, 93, 94].
В этом, очевидно, и заключается тайна талантливой поэзии: чем более поэт откровенен в своём творчестве, тем более его стихи проникают в душу читателя.
Так происходит именно потому, что у взрослого появляется то, чего нет у ребёнка: это одновременно и резкая активизация сексуального инстинкта в переходном возрасте, и возникшая на возрастной переоценке собственного «Я» и полученных при воспитании убеждениях морально нравственная цензура собственного сознания. Собственные моральные устои не позволяют свободно и открыто реализовать (тем не менее, активно бушующие) сексуальные фантазии в тех или иных проявлениях творчества. Человек ищет способы опосредованного, замаскированного для цензуры сознания выплеска запретных фантазий. В этом и заключается существенное и принципиальное отличие детских игр, сопровождаемых рисованием, от подлинно творческого процесса,
Нужно сказать, что фантазирует отнюдь не счастливый, а только неудовлетворённый. Неудовлетворённые желания – побудительные стимулы фантазии. Каждая фантазия – это осуществление желания, корректив к неудовлетворяющей действительности. В творчестве человек как бы мечтает о несбывшемся, как бы восполняет недостающее. Вот откуда родилось: «Удовлетворённые не творят», или совсем уже одиозное: «Художник должен быть голодным». Правда, при этом не уточняется, какой голод имеется в виду: физический или духовный? У каждого человека своя мера голода, в зависимости от диапазона его психики и культуры сознания. Одному для сытости достаточно женщины, полкило колбасы и пол-литра водки, а другой остаётся неудовлетворенным, а значит, и творчески вдохновенным, находясь на пике славы и будучи владельцем замков и миллионных состояний. Третий же, в силу предельной ограниченности своих потребностей (вспомним Диогена с его теорией счастья), пребывая фактически в состоянии иллюзорного самообмана, как бы всем и всегда доволен, а потому редко испытывает чувство вдохновения и какие-либо мотивации для активной деятельности.
В этом мы можем найти объяснение такому феномену проявления человеческой натуры, как лень. Ведь и в животном мире сытое и удовлетворившее сексуальный инстинкт животное предпочитает отлёживаться где-нибудь в укромном месте, экономя свои жизненные ресурсы, пока вновь возникшее чувство неудовлетворённости не нарушит его внутреннюю гармонию.
Таким образом, первопричиной творчества является не разумная деятельность, не эмоциональная сфера и не социальная организация человека, а взаимоотношение этих составляющих, имеющих в своей основе конфликт, являющийся продуктом необходимости соизмерять свои эмоциональные потребности с жизненными реалиями, социумом, а главное – с цензурой собственного, воспитанного на общественной морали самосознания.
Конфликт этот не осознаётся человеком как таковой ввиду того, что эмоциональная сфера находится вне пределов сознания, и переживается им, как чувство неосознаваемого дискомфорта и беспокойства. Творческими людьми это состояние определяется как вдохновение. Изживая своё вдохновение в творчестве, человек достигает катарсиса, а попросту – снимает стресс от затянувшегося психологического конфликта в себе самом.
Так что всем известная поэтическая «Муза» не есть нечто существующее вне художника и произвольно навещающее его время от времени. Она находится в самом художнике и обнаруживает себя только умеющим услышать её иногда очень слабый голос и дать ей выход в творчестве.
Мы знаем знаменитое признание Гоголя, который утверждал, что он избавляется от собственных недостатков и других влечений, наделяя ими героев и отщепляя таким образом в своих комических персонажах собственные пороки. Такие же признания засвидетельствованы целым рядом других художников. По свидетельству психоаналитиков, Шекспир и Достоевский потому не сделались преступниками, что изображали убийц в своих произведениях и таким образом изживали свои преступные наклонности. При этом искусство является чем-то вроде терапевтического лечения для художника и одновременно для зрителя – средством уладить конфликт с бессознательным, не впадая в невроз4.
Эти признания дорогого стоят… Не может художник создать что-либо значимое, не будучи предельно искренним перед самим собой, не обнажив и не вывернув наизнанку все глубинные, сокровеннейшие закоулки своей души. Наиболее «правильные» и актуальные с позиций здравого смысла умозаключения не могут быть основой для создания по-настоящему художественного произведения, если они не пропущены через глубины собственного переживания. Даже самые «реалистические» шедевры мирового искусства, рассчитанные самими авторами, казалось бы, только на рациональное восприятие, именно в силу врождённого таланта художника оказываются носителями того самого подсознательного содержания, выраженного в композиционном строе, языке, колорите, ритмике и других формальных проявлениях, позволяющих говорить о неповторимости индивидуального творческого языка автора. Это даёт право отделять их от громадного количества умозрительно таких же по смысловому содержанию, но не «шедевров». В хорошем реалистическом искусстве подсознательное содержание проявляется через наслаждение великолепной формой и подтекстовый эмоциональный образ, но отнюдь не только через смысловое содержание. В противном случае мы будем иметь, пусть даже высокопрофессионально исполненное, но «мёртвое» произведение, удовлетворяющее лишь такие же умозрительно-рациональные запросы возможного зрителя или читателя.
«Нецензурность» и неосознанность сексуальных побуждений человека к творчеству, как правило, не дают возможности для приверженного определённым культурным традициям автора выразить их в ясной для сознания форме – в виде смыслового содержания (за исключением эротических и порнографических форм творчества, подвергаемых, как правило, осуждению общественной моралью). Именно поэтому запретные желания при помощи искусства достигают своего удовлетворения опосредованно: в наслаждении художественной формой. Подобно тому, как во сне подавленные желания проявляются в сильно искажённом виде, так же точно в художественном произведении они проявляются замаскированные от цензуры нашего сознания формой.
И вот эта возможность изживать величайшие страсти, которые не нашли себе исхода в нормальной жизни, видимо, и составляет область биофизиологической основы искусства.
Очевидно, что исследовать природу творчества невозможно без анализа этой основы, определяющей выразительные возможности языка искусства – художественной формы, и истоков появления таких возможностей в психике человека.