История эта случилась давно – в восьмидесятом году минувшего, двадцатого века. Если быть совсем точным, то в конце апреля месяца. К чему такая точность? В ней есть смысл, и это очень весомый и значимый смысл, а в чем он заключается, читателю станет понятно из дальнейшего повествования.
Есть в Сибири городок под названием Углеград. Был он и в восьмидесятые годы двадцатого века, и вообще его история уходит корнями в седую древность. Никто из местных жителей не может в точности сказать, когда именно возник этот городок. Даже местные ученые и те теряются в догадках. Ну а что вы хотите? Это Сибирь. Здесь города зачастую возникали без всякого, так сказать, документального сопровождения. Какие могли быть документы в этих диких и необжитых краях? Пришла нужда – люди и организовали поселение. Очень может быть, что вначале это была простая заимка, затем – хуторок, дальше – село, а затем уже дошло и до города. Ну а документы – что ж? Документы – постольку-поскольку. Во многих сибирских городах их история передается легендарным образом – из поколения в поколение и из уст в уста. Но такой способ, конечно, не слишком надежен. Люди уходят, предания забываются…
Впрочем, речь в данном случае будет идти не об истории города Углеграда. А о тех событиях, которые произошли в нем в восьмидесятом году двадцатого века. Хотя, конечно, будь это какой-нибудь другой город, то возможно, этих событий и не было бы. Или они бы развивались совсем не так, как это случилось в Углеграде.
Поэтому следует хотя бы вкратце сказать – в чем, так сказать, суть и смысл города Углеграда. Издавна в нем добывали каменный уголь. Собственно, город и возник потому, что под ним испокон веку имелись просто-таки неисчерпаемые угольные залежи. Другого смысла возводить город в этих не слишком приветливых краях просто не было. Итак, внизу, под землей, – уголь, а сверху – город. Оттого-то и название у него соответствующее – Углеград.
Город возводился по известному принципу. Вырыли в каком-то месте угольную шахту – тотчас же вокруг нее начинал селиться народ. Строились дома, магазины, школы, больницы, дворцы культуры… Не сразу, конечно, а постепенно, но вместе с тем целеустремленно и неуклонно. В тех домах жили люди, работавшие в шахте, в тех больницах они лечились, в те школы ходили их дети, в тех дворцах культуры народ веселился, плясал и пел после окончания нелегкой шахтерской смены…
Шахт в округе было немало, и вокруг каждой из них рано или поздно возникал поселок. Постепенно таких поселков образовалось множество. Каждый из них имел свое название – такое же, как и шахта. Допустим, шахта называлась Черная Гора – так же называли и поселок вокруг нее. А если, допустим, шахта называлась Каменка, то и поселок непременно назывался так же.
По-своему это было удобно и понятно и к тому же позволяло ориентироваться в круговерти и хитросплетении множества поселков. Особенно – почтальонам. Долгое время в поселках не было не то что названий улиц, но даже самих улиц не было – в том смысле и в том виде, в котором они обычно существуют. Народ возводил себе жилища произвольным, творческим образом. Выбрал человек подходящее место где-нибудь на косогоре, там и поселился. А другому больше понравилось местечко в долине, под косогором. А третьему – на лужайке у речушки. Какие уж тут улицы? Поэтому адресаты и писали на конвертах: «Черная Гора, Иванову Сидору Петровичу». И все. Почтальон приносил эти письма, вываливал их ворохом в шахтовой конторе, а уж получатели разбирали их сами.
Долгое время поселки были автономными, то есть не объединенными в какую-то общую административную единицу. Но затем кто-то догадался объединить их до кучи, дав этому объединению общее название – Углеград. Так было проще всей этой россыпью управлять, кормить народ, присматривать за порядком. И что с того, что, допустим, из поселка Веселый, где располагалась шахта под таким же названием, до, предположим, поселка Каменка ехать было полдня на телеге? Все равно это был самый настоящий город, а не ералаш из отдельных, никак друг с другом не связанных поселков. Соответственно и жизнь в Углеграде стала меняться в другую, лучшую сторону. Тут тебе и школы, и больницы, и магазины, и кино. Известно, в городе жить веселее.
Углеград возник еще до войны, и это был веселый, юный и задорный город. А вот когда началась война, все, конечно, изменилось. Мужчины ушли воевать, их место в шахтовых забоях заняли женщины, дети, лошади…
А еще – заключенные. Потому что в окрестностях Углеграда с самого начала стали возводиться тюрьмы и колонии. К началу войны они окружали Углеград плотным кольцом, а некоторые колонии и лагеря располагались прямо посреди поселков – едва ли не в самом их центре. Для кого они возводились в таком количестве? Известно, для кого. Отбывали в них сроки и те, кого называли политическими, и уголовники, и кого только не было.
Селились здесь и те, кого называли «кулацкими элементами». Впрочем, в Углеграде их называли несколько иначе: «раскулаченными элементами». Обитали они не в лагерях и не в тюрьмах, для них возвели специальный поселок, состоящий сплошь из наспех слепленных деревянных бараков. Не мудрствуя лукаво, поселку дали название – Кулацкий. «Раскулаченные элементы», эти исконные хлеборобы, вынуждены были трудиться в шахтах – иного способа добыть кусок хлеба власти им не предоставляли. Да и где они могли здесь хлебопашествовать, когда кругом сплошные изрытые косогоры, а за ними – сплошная непроходимая тайга?
Так вот. С началом войны в шахты стали загонять всех, в том числе и раскулаченных, и уголовников. Стране требовался уголь, как можно больше угля, потому что уголь необходим при производстве танков, пушек, снарядов и патронов, которые нужны для победы. «Элементы» трудились в шахтах добросовестно – они буквально-таки на генетическом уровне не представляли, как это можно: жить и не работать. Чего не скажешь об уголовниках. У этой публики генетика была совсем другая – противоположная.
После того как стало ясно, что победа в войне останется за Советским Союзом, на угледарских шахтах стало чуть легче. Сюда во множестве стали прибывать военнопленные немцы. Понятно, что никто при этом не разбирался, умеет ли вчерашний фашист и душегуб рубить уголек. Их просто всем скопом загоняли в шахты, и там, под землей, они волей-неволей становились проходчиками, забойщиками, доставщиками, коногонами…
После окончания войны в Углеграде появилась и вовсе доселе невиданная публика – бандеровцы. Их было немало. Часть из них помещали в охраняемые лагеря, другая же часть жила относительно свободно – в специально построенном для них барачном поселке, который, следуя давним угледарским традициям, так и назвали – поселок Бандеровский.
В основном эти люди также трудились на шахтах: отказываться работать они не могли и не имели права. Да и потом – как бы они жили, если бы не работали? В Углеграде так им и сказали: не хотите умереть с голоду – ступайте на шахты. Возражения не принимаются. Все, кто станет возражать, завтра же окажутся за решеткой и колючей проволокой.
Шли годы, страна, в том числе и город Углеград, залечивали нанесенные войной раны. Постепенно, эшелон за эшелоном отбыли из города военнопленные немцы. Поговаривали, что обратно в Германию – восстанавливать свою истерзанную войной родину.
Лагерей с заключенными-уголовниками вокруг Углеграда также стало заметно меньше.
Постепенно и незаметно стали исчезать из города и «раскулаченные элементы». Некоторые из них отбыли обратно в те места, откуда их в свое время выселили, но большинство просто перебрались из поселка Кулацкий в какие-то другие места. Кто – в окрестные деревни, кто поселился в другой части города. Ну а куда им было деваться? Что их ждало в тех краях, откуда их выселили? Пепелище во всех смыслах этого понятия. Тяжело возвращаться на пепелище. Прав ты или виноват перед людьми, своей совестью и законом, а все равно – тяжело. Вот и расселились бывшие «элементы» по окрестным весям. Поселок между тем так и продолжал именоваться – Кулацкий.
А вот что касается бандеровцев, то тут дело обстояло несколько иначе. Отсидев свои сроки в окрестных угледарских лагерях, эти люди даже не пытались вернуться в свои родные места. Не то чтобы они не имели права на возвращение – закон им это позволял. Однако помимо официального закона есть еще и другой закон, который можно назвать законом обстоятельств или, если угодно, законом совести. Иначе говоря, бывшие бандеровцы просто опасались возвращаться на свою родину. Некоторые – а таких были единицы – все же рисковали и уезжали из Углеграда, но большинство ни о каких отъездах и переездах даже не помышляли. Они боялись. Боялись того, что там, на родине, их узнают, а узнав, вспомнят и о том зле, которое они творили. И что тогда? А тогда могло статься все что угодно. Оправдываться? Ссылаться на то, что такое было время? Говорить о своих убеждениях? Ну какие же это оправдания? Там, где кровь, – там не может быть никаких оправданий. Нет на свете ничего тяжелее, чем пролитая человеческая кровь.
Оттого эти люди и не помышляли о возвращении на свою бывшую родину. Но и раствориться среди людей и весей наподобие бывших «кулацких элементов» они также не желали. Или не могли в силу собственной психологии и из-за своего отношения к действительности. Они продолжали жить в Углеграде, но жили обособленно, отдельной группой.
Местом их жительства все так же был поселок Бандеровский, но теперь это было уже не официальное, а обиходное название. На самом деле бывший поселок Бандеровский уже давно стал частью городского микрорайона Каменка, но народ с прежним упорством называл этот закуток именно Бандеровским поселком. Да и как его было называть иначе? Для этого не было никаких весомых аргументов и оснований. Чужие в этом поселке почти не появлялись, им здесь были не рады, их не встречали и не вступали с ними в беседы. Даже воды из колодца и то нельзя было зачерпнуть постороннему человеку! И уж разумеется, редко-редко какая-нибудь девица из поселка осмеливалась выходить замуж без родительского позволения не за своего, а чужого парня – а согласия на это родители не давали. То же самое касалось и парня: он также редко когда рисковал брать в жены девушку откуда-то извне. Конечно, случалось всякое, однако тех девушек и тех парней, которые пошли против родительской воли, просто изгоняли из поселка, отрекались от них и забывали о них – будто бунтарей и вовсе никогда не было на свете.
К официальным властям обитатели поселка относились с большой настороженностью. То есть старались свести общение к минимуму, а то и вовсе обойтись без него. Поэтому-то и местному участковому инспектору сложновато приходилось, если он по какой-нибудь служебной надобности заворачивал в поселок.
Впрочем, обычно таких надобностей у участкового не возникало. Что бы в Бандеровском поселке ни происходило – ничего его обитатели никогда не выносили наружу, все решалось в своем узком кругу. А уж что там творилось на самом деле, того никто из посторонних не знал. Убийств или каких-то громких краж там не случалось вовсе. Даже мелких хулиганств по пьяному делу и тех не было. Потому участковый и не забредал в Бандеровский поселок.
Да, обитатели поселка Бандеровский работали, без этого никак. И, между прочим, трудились исправно и дисциплинированно, особых нареканий со стороны начальства к ним не было.
Что же касается отношения к бывшим бандеровцам со стороны прочих жителей Каменки, да и Углеграда в целом, то это особый разговор. Кто-то их сторонился, кто-то втайне ненавидел, но большинство относились с равнодушной терпимостью. Иначе, наверно, и быть не могло. Люди есть люди, и никто из людей не может жить, испытывая к соседу постоянную ненависть, кем бы этот сосед ни был. Да к тому же самые разные люди проживали в Углеграде – так распорядилась история и так сложилась судьба. А потому приходилось уживаться.
Словом, никому бывшие бандеровцы, обосновавшиеся в Углеграде, не доставляли особых хлопот. Живут себе и живут. Пускай живут как хотят, лишь бы не причиняли никому зла. Самим себе – пускай причиняют, если хотят, а всем прочим – не надо.