Монах-казначей был маленьким узкоплечим человечком с лысой головой, поросшей редким черным пухом, с длинным красным носом и слезящимися глазками. Под истертой коричневой рясой остро выпирал огромный треугольный живот. При тщедушности всего тела это пузо под рясой казалось нелепым – как будто монах ради смеха засунул под одежду кочковатую старую подушку. Ренард едва удержался, чтоб не ткнуть монаха пальцем в живот, но не удержался от нелепого смешка.
– Что такого смешного? – спросил монах, отрываясь от пергаментного свитка и строго глядя на следопыта.
Таких свитков перед ним на столе лежали десятки вперемежку с ломаными гусиными перьями, и лишь подле самого монаха осталось немного свободного места – для его рук и бронзовой чернильницы в виде Паладина на крылатом коне. Сейчас маленький бронзовый Паладин был опрокинут, дабы открыть черное озерцо чернил в брюхе бронзового Пегаса.
– Задание дурацкое, – сказал Ренард и уставился в угол, где тьма прятала комья паутины и пыли.
Огромный зал даже в полдень был погружен в темноту – лишь узкие полосы света, как пробоины в день и тепло из мрака и ночи, лежали на каменном полу.
– А составлял его тот, кто понятия не имеет, что творится в наших землях после того, как проклятые вырвались из Преисподней. – Ренарду не было нужды лебезить перед этим типом и уж тем более ему врать.
– Твое дело не рассуждать, а выполнять приказ, – монах вновь уткнулся носом в свиток и принялся бубнить: – «Командование отрядом поручено рыцарю Нигелю. Ежели он будет тяжело ранен или убит, командование должно перейти к рыцарю Гоару. Следопыту принадлежит совещательный голос на совете рыцарей. Выбор пути от рассвета до заката целиком выбирает означенный следопыт Ренард, но пункт назначения выбирает командующий отрядом. Если рыцарь Гоар погибнет, то звание командира переходит к рыцарю Эмери, и в последнюю очередь к рыцарю Джастину. Копия сего задания вручается следопыту Ренарду для ознакомления».
«Как же эти крысы из императорской канцелярии любят расписать каждый шаг своих подчиненных», – с тоской думал Ренард, глядя на склоненную голову монаха.
Можно вообразить, что, сидя за столом и вылавливая мух из бронзовой чернильницы, им удается рассчитать каждый шаг в приграничных землях. Но убеждать в чем-то этих магов чернильницы и гусиного пера – было делом безнадежным. Они придумывают задания, а ты, следопыт, изворачивайся, чтобы его выполнить. Потом, собравшись в своей пропахшей пылью зале, эта братия будет с умным видом рассуждать, какие мудрые они отдавали приказы, и как все продумали, и что без их советов никто бы не сумел одолеть страшного врага. Спору нет, в неприступных белоснежных башнях столицы сидят великие маги, но какое им дело до простых лучников и несчастных крестьян! Их куда больше занимают интриги императорского двора. Следопыт редко бывал в Фергале, но когда он входил в ворота столицы, то ему начинало казаться, что воздух настолько пропитан магией, что загустел и застревает в горле.
– Ты точно хорошо знаешь дорогу на Ниинорд? – спросил монах, закончив чтение.
Даже длиннющие инструкции монахов когда-нибудь да кончаются.
– Да уж знаю, – не слишком вежливо ответил Ренард. – Но я бы не стал пробираться в Ниинорд. Этот городишко нам попросту не удержать: проклятые сотрут его с лица земли за пару часов. Другое дело Норт – это сильная крепость – там и надо было собирать наших стрелков и беженцев.
– Тебя забыли спросить об этом, следопыт. – Монах растянул губы в улыбке. – Запомни, твое дело: показывать дорогу, а задание Нигеля – доставить монахиню Цесарею в означенный город.
Монах-казначей говорил о Цесарее так, будто ее не было в зале. Но она присутствовала, стояла у окна, у той половины, что была открыта, запрокинув голову и чуть подавшись вперед, будто пила солнечный свет.
– Скажу тебе по секрету, только тебе, – монах поманил следопыта пальцем, чтобы тот наклонился. – У монахини этой один дефект.
– Дефект? – Ренард невольно покосился не монахиню. – По мне так она красивая…
– Не о мордочке ее речь! – прошипел монах. – Дар у нее дефективный. Понимаешь? Если на поле боя начинает лекарить, то заживляет раны и своим, и чужим. Не отличает врагов от своих. Понимаешь, о чем я?
– Разве это дефект? – пожал плечами Ренард. – Пусть лечит раненых в госпиталях…
– Да что ж ты все советуешь! И откуда ты такой взялся!
– А вы, все такие умные, отчего не предсказали, что проклятые вылезут, как крысы, в наших землях? А? И что от Бетренбурга не останется камня на камне – в прямом смысле слова? А разве я не писал вам донесения, разве не говорил, что видел баронессу, и как эта тварь выжигает землю и сеет страх близ нашей крепости? – взъярился Ренард. – А? Или никто не получал сообщений?! Или их просто выкидывали вместе с гонцами за ворота Фергала?
Монах не ответил, сделал вид, что занят составлением очередной инструкции.
– Теперь там одна сплошная выжженная земля и развалины, а проклятые прут и прут дальше, и наши села и города горят, горят, горят…
Монах упорно молчал.
– Могу я переговорить с инквизитором? – внезапно сбавив тон, спросил Ренард.
– Нет. Твое дело – указывать дорогу. Тебе ясно? – Монах попытался изобразить что-то уж совершенно снисходительно-начальственное.
«Вот сука, – подумал Ренард. – Я всегда готов служить Империи! Но почему приходится при этом служить всякой мерзкой дряни?»
– Ясно. Да не совсем. Нужны деньги на припасы – сухари, уксус, сыр, копченые ребра, горох. Овес для лошадей. Кто выдаст? Старший ключник?
– Лишних припасов в замке нет, – объявил монах.
– Тогда деньги.
Монах сначала посерел, потом покраснел.
– Жители города обязаны снабжать армию по первому требованию… – выдохнул он, весь трясясь от праведного гнева.
– Без денег ничего забирать не буду. Деньги, да не зеленая медь, по краешку вся обкусанная, а полновесное золото или, на худой конец, серебро. Или езжай сам проводником – и следуй своей инструкции! – Голос Ренарда заледенел от ярости.
– Да тебя в подвалы инквизиции запрут!
– Отказ грабить свое же население – ересь?
Монах побагровел. Потом засунул руку в карман свой коричневой рясы, немного помедлил и, наконец, извлек заранее приготовленный кожаный мешочек. Не прояви Ренард настойчивости, сей мешочек так бы и остался в кармане монаха.
Следопыт буквально вырвал добычу из пухлых пальцев, растянул ремешок. Внутри было серебро – монет двадцать. Ну что ж, не так уж и плохо. На припасы должно хватить.
– Здесь распишись! – монах подтолкнул сшитую суровыми нитками книгу. – Получил двадцать пять серебреных «демосов» на нужды отряда.
– Двадцать пять? – Ренард высыпал серебро на стол и стал пересчитывать.
– Двадцать… – откашлявшись, сказал монах и ткнул пальцем в нужную строчку.
Ренард ссыпал двадцать монет назад в мешочек и расписался.
– Доволен? – Монах сопел от злости, будто отдал следопыту свои последние личные сбережения.
– Да что уж там! – махнул рукой следопыт. – Давай сюда твою поэму.
Монах открыл рот, чтобы одернуть наглеца, но ни одной подходящей фразы не нашлось. Посему рот захлопнул, свернул свиток с наставлениями и протянул Ренарду.
Следопыт сунул свиток за пояс. Ну что за дурацкое задание! Тащиться в полуразрушенный Ниинорд, когда огромная армия проклятых собирается в землях Империи неподалеку! Да, лучники и рыцари смело сражаются, но как им устоять против тех, кто не боится смерти и, пав в бою, снова возвращается в армию Бетрезена из Преисподней, получив новое тело?
Но приказ есть приказ, и в Империи, – которая сама, в общем-то, и есть одна сплошная армия, только тем и занятая, что постоянно молится и воюет, – приказы не обсуждают.
Монах закрыл чернильницу, сгреб свитки в кожаный футляр и потрусил из залы. Ренард слегка поклонился – получилось так, что поклонился он спине и заднице этого треклятого монаха. Цесарея даже не заметила ни спора из-за денег, ни ухода казначея.
Монахиня-то она монахиня, но при этом совсем девочка, бледное лицо кажется прозрачным из-за темного убора и парчового платка, плотно обхватившего тонкую шею. И платье на ней длинное, до полу – в таком неудобно сидеть верхом на лошади, и уж тем более карабкаться по каменистой тропе где-нибудь в приграничье. Но монахиням не положено иное платье, хотя все же в дорогу можно и переодеться…
Ренард зачем-то вытащил свиток из-за пояса и вновь пробежал глазами начало инструкции:
«Приказываю отвезти монахиню Цесарею в Ниинорд…»
Ну что ж, раз приказано довезти и оставить в этом самом Ниинорде, будто кинуть в пасть демонам, значит, будет сделано.
Мерзкие нынче наступили времена. Немногие купцы, что вернулись из Алкмаара, доносили, что там бушует эпидемия чумы. Все порты на имперском берегу Горгового моря уже закрыли, и прибывших посадили на карантин. Товары сожгли вместе с одеждой, а корабли окуривали дымом можжевельника и чистили потоками сильнейшей магии. На счастье, чума так и осталась в алкмаарских землях. Да, эту беду пока удалось отвести, а вот что делать с проклятыми – никто, похоже, не ведал. Когда расселась земля, и из адского пламени вылезли огромные демоны, дыша огнем, все будто обезумели от страха. Одни бежали, куда глаза глядят, другие в ужасе преклоняли колена перед проклятыми. Каждому вновь обращенному демоны выжигали пентаграмму на лбу, после чего, потеряв остатки воли, одержимые готовы были без звука умереть по приказу Бетрезена.
Ренарду довелось сражаться с одержимыми – они были плохими вояками, но брали числом, ни минуты не колеблясь, кидались на клинки и копья голой грудью.
«А ведь это все наши, наши», – гнал Ренард мысль, причиняющую почти физическую боль.
Уничтожив Бетренбург, проклятые двинулись не на столицу Империи, как все ожидали, а на северо-восток. Зачем? Неведомо. Ясно было одно – их гонит туда воля Падшего. И движутся они то ли в земли гномов, то ли эльфов, сжигая при этом города и села Империи. Умники в столице предлагали вообще не оказывать сопротивления – отступить, сберечь армию и поглядеть, что будет. Отдельные следопыты, такие как Ренард, пытались увести беззащитных жителей с пути проклятой армии. Две деревни удалось спасти, три были сожжены дотла.
Ниинорд был захвачен легионами проклятых, разграблен, сожжен, а потом внезапно оставлен армией Бетрезена. Отступавшие разрозненные отряды Империи снова заняли развалины и даже кое-как смогли подреставрировать стены и закрепиться в полуразрушенном городке. В крепость теперь стекались уцелевшие беженцы с близлежащих земель, туда же свозили раненых, а их было много, очень много, и они умирали десятками каждый день. Им в самом деле нужна была монахиня, способная магией излечивать раны. Нелепость и безвыходность всегда соседствуют на войне. Хорошо бы найти такого мага, который сумел бы предусмотреть все ошибки и промахи подчиненных. Но с провидцами дела пока обстоят туго, а потому, потеряв отличную крепость Бетренбург, солдаты Империи должны оборонять ни на что не годный Ниинорд.
– Ты хоть лечить умеешь? – спросил Ренард у девчонки, вновь пряча свиток с приказом за пояс.
– Умею. – Голос ее зазвенел, будто колокольчик.
– У меня тут язва.
Он наклонился, сдернул грязный платок и продемонстрировал серую шею, на которой ближе к правому уху цвел алый фурункул, крошечный гнойный вулкан.
– Сядь, пожалуйста, достойный воин, тебе будет удобнее. – Цесарея указала на деревянное кресло у окна.
Одна створка рамы была открыта, и солнечный свет падал ярким платком на каменный пол, вторая половина оставалась затворенной, и лучи, проникая сквозь зеленые и красные стекла тяжелого свинцового переплета, ложились на пол цветным узором.
Ренард передвинул кресло и сел так, чтобы целиком оказаться в потоке солнечного света. Девушка склонилась над ним. Он ощутил, как ее дыхание слегка щекочет кожу.
– Наклонись, достойный, закрой глаза и не двигайся, – попросила она.
Замерла. Развела руки. Едва слышный шепот прошелестел ропотом свежей листвы.
Он повиновался, свесил голову, замер.
Монахиня взывала к Всевышнему, пусть изольет свою милость в ее раскрытые ладони, пусть наделит силой исцеления. Ну надо же! Беспокоить Всевышнего из-за какого-то фурункула! А впрочем, почему Всевышнего лично? У него там наверняка определенный запас магической милости и в подчинении расторопные ангелы, те самые, что так вовремя подставили Бетрезена – вот они и изливают в ладони монахинь и магов потоки полученной от Всеотца великой силы – надо только, чтобы шепот был достаточно горяч, а о чем попросят, неважно в принципе. Фурункул равен пронзенному сердцу.
А потом мыслей не стало – почудилось Ренарду, что он уже не в мрачной зале укрепленного замка, а на берегу реки в теплый солнечный день, лежит на песке и солнечный лучи согревают кожу…
– Ну, вот и все, – долетел до него голос Цесареи.
Ренард открыл глаза. Девушка стояла чуть поодаль, глядя в пол – на узор красно-зеленых пятен, будто пыталась что-то особенное разглядеть в игре света. Сейчас она показалась Ренарду еще более бледной, чем прежде. В имперских землях монахи каждый год обыскивают крестьянские лачуги да дома обедневших сквайров, ищут младенцев, наделенных магической силой, а отыскав, забирают у родителей, оставив взамен кусок пергамента с благодарственной записью самого Великого инквизитора. Клочок пергамента – вот и все, что остается у родителей вместо ребенка.
Ренард поднес руку к шее. Там, где все предыдущие дни бугрился мучивший его фурункул, не обнаружилось ничего кроме едва ощутимого под пальцами шрамика. А, главное, больше не было боли.
– Отличная работа, нет, правда, отличная! – восхищенно проговорил Ренард. – Однажды мне пронзили руку стрелой, другой раз я получил мечом по башке – правда, плашмя. В третий раз… ну про третий раз лучше не рассказывать юной девице. Так вот, те три раны не идут ни в какое сравнение с треклятым фурункулом.
– В третий раз тебе попали стрелой в ягодицу, – сказала Цесарея без тени улыбки.
– Ну да, было такое дело, – хмыкнув, подтвердил следопыт. – Очень неприятная рана, даже подлеченная служкой, – придешь в таверну и стоишь как идиот у стены, ешь бобовую похлебку стоя и делаешь вид, что тебе до зарезу надо глядеть на улицу. Но с фурункулом, с этой дрянью, еще хуже. Сколько раз я желал, чтобы эта гадость вскочила на языке Бетрезена.
– Не поминай имя Падшего! – в ужасе воскликнула Цесарея и отступила в тень.
– Да что плохого, если у повелителя Преисподней вскочит фурункул на языке? Ладно, ладно, не буду при тебе больше ничего такого говорить.
Он направился к двери, но, прежде чем уйти, оглянулся.
Девушка по-прежнему стояла, не двигаясь, а красные и зеленые пятна света лежали на подоле ее тяжелого платья-доспеха.
«Интересно, как она в этих ужасных тряпках поедет верхом на лошади? – подумал следопыт. – Надо будет выбрать ей хорошего скакуна, привыкшего таскать на хребте рыцаря в полном вооружении».
Ренард вышел из замка на городскую площадь. Отсюда паутиной разбегались во все стороны десятки узких переулков.
Когда подъезжаешь к Леонидии, ее белые стены под голубой черепицей издалека кажутся несказанно красивыми. Другое дело вблизи – побелка серая, местами штукатурка обвалилась, обнажив потемневшую от времени кладку, а черепичные крыши поросли мхом. По краям крыш черепица вообще разбилась, кажется изглоданной неведомым чудовищем, а синие ее осколки мелькают там и здесь в грязи на улицах, будто частички грустного осеннего неба. В этой грязи роются куры и валяются в лужах свиньи. Вернее, рылись и валялись. Теперь, когда каждый день в городе появляются беженцы и солдаты, всю уцелевшую скотину держат под замком. Отчаявшиеся горожане прячут все – припасы, одежду, металлическую посуду, деньги, белье, девчонок, чтоб не приглянулись солдатне, мальчишек, чтоб не умыкнули в поредевший в боях отряд. Но все усилия напрасны – добро находят и отбирают, девчонок раскладывают прямо в родительской спальне, а безусым пацанам выдают форму да луки и отправляют в бой.
Леонидия – типичный маленький городишко, который война навсегда может стереть с карты Невендаара, и никто не узнает даже, где именно он находился.
Мимо проехала телега, запряженная рыжим мерином – плотный запах конского пота, смешанный с запахом навоза, шибанул в нос. Лошадь вел под уздцы парень в нелепой войлочной шапке. На телеге везли какой-то жалкий скарб, и ехали, сгрудившись вокруг двух женщин, дети. За телегой, опираясь на суковатую палку, шагал старик в желтой рубахе. Штаны его, доходившие до колен, превратились в лохмотья, а босые ноги покрылись черной коростой грязи.
– Откуда? – окликнул старика Ренард.
– А зачем тебе? – отозвался тот, подозрительно уставившись на лохматого парня в рыжем камзоле, с кожаной, украшенной медными бляхами перевязью, на которой висел тяжелый меч, а из-за спины выглядывало оперение многочисленных стрел, плотно набитых в большущий колчан. Разумеется, старик узнал по экипировке следопыта, но от этого не сделался более приветливым.
– Ищу подходящую дорогу на Ниинорд, – уточнил Ренард.
– Зачем?
– Помощь должен доставить нашим.
– Мы с берегов Луциана, – нехотя сообщил старик.
– Далековато шли. Почему не в Ниинорд?
Старик посмотрел на него, как на деревенского дурачка.
Ничего не ответил, только сплюнул – плевать старику было удобно: спереди не хватало трех зубов. Следопыт улыбнулся: иногда приятно, когда твои слова подтверждаются, даже вот так, плевком.
На деревянной вывеске, что болталась на медных цепях, изображен был толстый монах с кружкой в руке. Монах на вывеске был вылитый казначей – такое же остро выпирающее пузо, такие же обвисшие щеки и лысая голова. Вывеска не вдохновляла, но иной таверны в Леонидии не было, и Ренард вошел.
Оказалось, заведение довольно приличное – дубовые столы и стулья, каменный только что вымытый пол слегка парил. Под потолком – бронзовый светильник, в дневное время погашенный, но оплывшие накануне свечи уже заменены новыми – из белого воска. Окна, выходящие во двор, открыты, и кусты цветущего жасмина заслоняют неприглядные кирпичные стены конюшни.
Ренард сел у окна, заказал жареного цыпленка и бутылку вина. Потом достал из сумки старую, еще отцовскую карту, нарисованную на большом куске мягкой кожи, и развернул на дубовой столешнице. Но даже яркий солнечный свет не помогал точно разглядеть изрядно полинялые надписи. Впрочем, разглядывать было особенно нечего. Ренард и так знал, что дорога предстоит самая что ни есть путаная, придется следопыту изворачиваться ужом, чтобы протащить за собой весь отряд к этому самому Ниинорду.
Рыцарей, что должны были сопровождать Цесарею, он уже видел. Отряд безусых юнцов, бывших сквайров, которым всем чохом пожаловали рыцарское звание, наскоро проведя посвятительный обряд. Если и коснулась их магия, то совсем чуть-чуть, не проникнув в сердце и не добавив сил. Скорее всего, никто из рыцарей еще не принимал участия в серьезном бою, разве что дрались как петухи друг с другом на тупых макетах. Да, по нынешним временам любого сквайра готовы сделать рыцарем, чтобы он как можно быстрее умер во славу Империи.
Один Нигель, глава отряда, побывал в серьезной битве. Следопыт лично был тому свидетелем.
Ренард помнил, как Нигель гнал лучников и крестьянских парней, вооруженных вилами и самодельными мечами, на болотистое поле возле крошечной деревушки, названия которой следопыт так и не узнал. Как не узнал, откуда близ этой задрипанной деревушки взялся разлом, ведущий в Преисподнюю. Разлом, в котором благополучно исчез целый лес, а вот замок местного сеньора вместе с самим сеньором, его семьей, священником и служками, уцелел.
– Остановим проклятых! – орал Нигель, потрясая мечом. – Остановим проклятых или умрем.
Они и умерли там все на этом поле. Ренард долго еще был уверен, что Нигель пал вместе с остальными. Но нет, этот горлопан как-то сумел ускользнуть и вырваться из кровавой каши, которую сам же и заварил. Почти все погибли, а Нигель уцелел.
Ренард спорил с этим дурнем до хрипоты, предлагал не принимать бой на открытом поле, а запереться в замке, а потом, если сильно припечет, ускользнуть под покровом темноты по тайной тропе, хорошо известной следопыту. Но Нигель потащил бойцов в открытое поле. В замке остались лишь женщины и дети, раненые да старики, ну и вся эта братия в рясах вместе с сеньором. Ренарду, можно сказать, повезло – в самом начале боя он получил как раз ту стыдную рану стрелой в ягодицу. От своего стрелка, к слову. Рану на ягодице служка кое-как если не залечил, то закрыл своей магией. Но к тому времени как Ренард и два десятка раненых оклемались в замке, на поле боя всё было уже кончено. Вернее, и самого поля уже не было как такового, на его месте чернела покрытая пеплом пустошь. Проклятые истребили солдат Нигеля и подступали к замку. Ренард собрал тех, кто решил уйти (а захотели практически все, кроме спятившего священника) и вывел их тайной тропой через болота. Человек пять канули в топи, несколько детей и женщин отстали, и, какова их судьба, Ренард старался не думать. Но остальных он вывел к своим.
Говорят, великим магам Империи стоит сделать незначительный жест, и огромное вражеское войско падет на поле битвы. Возможно, так и случается иногда, но великим магам Империи нет дела до простых крестьян и ремесленников. Да, по большому счету, и до простых лучников им тоже дела нет. Только легионы проклятых – совсем не те враги, кого можно уложить в землю одним приказом. Они вырываются из Преисподней то в одном месте, то в другом, а самые сильные маги Империи засели в Фергале и наружу носа не кажут. Ну да, главное, чтобы столица не пала – на все остальное плевать.
«Ладно, ладно, не твоего ума дела, как оборонять Империю, – одернул сам себя Ренард. – Да если б и знал, никто не спросит. Твоя задача – проводить монахиню в Ниинорд и не словить при этом еще одну стрелу в задницу. Задача, к слову сказать, непростая, придумать, как спасти Империю – и то проще. В самом деле – чего уж сложного? Договориться с гномами, которые всегда были нашими союзниками, да запихать проклятых обратно в их Преисподнюю, пока сам Бетрезен, тупой наш создатель, не вылез из какой-нибудь слишком широкой щели».
Ренард вздохнул, подлил себе в кружку еще вина. Опрокинул залпом. Вино было кислое, с осадком.
Итак, рыцари – одни мальчишки под командой упертого дурня. Лучники собрались мало лучше – отряд, отступивший с юга, жалкая кучка новобранцев, принесшая с собой панический страх, и никакой магией не вытравить этот след на их жалких сердцах.
Судя по тому, как легко легионы проклятых смяли регулярные войска Империи и захватили крепости, они вот-вот должны были уже очутиться здесь, в Леонидии, и тут же двинуться дальше. То, что их до сих пор не было под стенами города, оставалось для Ренарда загадкой.
Что их остановило? Тайная сила магов Императора? Тогда почему Император не приказал заняться магией раньше и спасти Бетренбург и людей? Пока что маги Империи благополучно пасовали перед яростью легионов. Ладно, ладно, будем считать, что они все это время копят силы для решающего сокрушительного удара. Но никакого удара пока не последовало – никто о подобном не слышал. Так что или кто встал тогда у проклятых на пути?
Дверь распахнулась с грохотом – будто сам адский паладин ворвался в таверну. Но на пороге стоял белокурый мальчишка в нелепой, не по размеру, броне. Наверняка с утра напялил доспехи, которые ему недавно пожаловали. Древний хлам, к слову.
– А, Ренард! – грохоча железом, парнишка ринулся к столу следопыта. Вблизи парень выглядел еще моложе – безусое лицо, чуть вздернутый нос, детские пухлые губы и какое-то восторженно-щенячье выражение серых глаз. Лет шестнадцать, не больше. Он все время отбрасывал назад лезущие в лицо длинные волосы. – Я так и думал, что ты здесь.
Он уселся, заскрежетав поножами по деревяшке стула, и какая-то железяка, плохо прикрепленная, со звоном упала на каменный пол.
Парень попытался ее подобрать, но не получилось нагнуться. Проходившая мимо румяная служанка улыбнулась, дерзко сверкнув белыми зубками, наклонилась и подобрала детальку.
Юнец залился краской и, чтобы скрыть смущение, решил хлопнуть служанку по пышному заду, но промахнулся, угодил наручем по глиняному кувшину, тот дзинькнул и развалился ровно пополам, облив подол юбки все тем же кислым мутным вином. Если б не доспехи, парень наверняка бы спрятался под стол от стыда. Служанка рассмеялась, покачала головой, потом спросила:
– Кто будет платить?
– Я заплачу, – ответил Ренард. – А парню принеси воды.
– Я рыцарь Джастин! – гордо объявил юнец.
Служанка вновь прыснула и убежала, грозный рык хозяина призвал ее на кухню.
– Где остальные? – спросил следопыт. – Я же сказал вам всем, что буду в таверне. Чтоб подошли сюда. Поесть надо да провизией затариться, я уже сговорился с хозяином, чтоб приготовил нам все, что понадобится, в дорогу.
– А рынок? – Джастин из кожи вон лез, чтоб изобразить из себя бывалого воина.
– На рынке сейчас всякую дрянь продают. Если хочешь отравиться – пожалуйста, топай на рынок. Возможно, тебе повезет, и монахиня сможет тебя излечить.
– Монахиня? – Джастин аж подпрыгнул. – Ты ее видел? Она сильная? У меня сестра в монахинях. Тоже Цесарея зовут. Может, – это моя сестра?
– Наверняка сильная – мне фурункул с шеи свела. И, вполне возможно, что сестра. Вы с нею похожи.
– О, нет, при чем здесь фурункул! – Джастин оскорбился до глубины души. – Я говорю о подлинной, высшей силе. Говорят, монахиня может залечить пронзенное стрелой сердце, если Всевышний откликнется на ее призыв.
– Ну да, если это стрела, пущенная богом любви.
– Следопыт! – гневно изогнул бровь Джастин. – Дурные речи не должны касаться монахини! Ты отнимаешь ее силу.
– Ничего я ни у кого не отнимаю. А монахиня не может лечить тяжелые раны – она своей магией касается всех понемногу. Чем задавать дурацкие вопросы, лучше закажи цыпленка, вина не проси – нам хватит одной бутылки на двоих. И не забудь вечером проверить – наполнены ли сумки копченой олениной и сухарями.
– Разве у нас не будет вьючных лошадей со всеми припасами?
– Если ты лично не позаботишься о припасах, то не будет.
Ренард свернул карту, спрятал за пазуху и принялся за еду.
Джастину ничего не оставалось, как последовать его примеру, – пухленькая служанка принесла, как было приказано, курицу, а вместо воды – кувшин доброго эля. Сразу видно, что Джастин тронул ее сердце.
– Тебе доводилось сражаться с проклятыми? – поинтересовался Ренард, глядя, как парень раздирает на части цыпленка, причем кусочки мяса и кожи сыплются в просвет между кожаной курткой и наручами.
– Да, я… – Джастин залился краской. – Я дрался.
Юный рыцарь замолк и еще больше покраснел.
«Не имеет значения», – хотел сказать Ренард, но счел за лучшее промолчать.
Ему уже сделалось ясно, что жалкий отряд сопровождения Цесареи набирался вовсе не для того, чтобы биться с легионами проклятых. Эти юноши и кучка лучников должны были охранять монахиню на дорогах Империи от своих, на большее бравые вояки были не способны.
И в прежние года, куда более спокойные, имперские дороги не славились своей безопасностью. Паломники и разбойники, два бедствия, с которыми не мог сладить ни один Император, поджидали путников за любым поворотом тропинки. Считалось, что хотя бы раз в жизни каждый житель должен побывать в сердце Империи и припасть к святыням Фергала, чтобы вдохнуть новую веру во Всевышнего в свое сердце. Но не только жаждущие укрепить веру путешествовали по дорогам: преступники всех мастей, убийцы, грабители, насильники заковывались в цепи, на них надевали ошейники скорби, скрепленные магией, и осужденные отправлялись в Фергал, дабы предстать пред очами Великого инквизитора, который с помощью магии снимал с преступников прегрешения. Так что эта разнородная толпа, одетая в рубища, зачастую босая, с посохами и сумками для подаяний шлялась по дорогам, и далеко не всегда направлялись они в столицу Империи. Каждый преступник имел при себе послание местного священника к Великому инквизитору. Этот клочок пергамента служил своеобразным пропуском не только от одного города к другому, но и на двор паломников, где всех, жаждущих поклониться святыням, поили, кормили и укладывали спать. Многие путники так никогда и не добирались до столицы: одни умудрялись путешествовать из города в город, от одного двора паломников к другому. Одни преступники с помощью магов-отщепенцев сбрасывали докучливые ошейники, чтобы присоединиться к банде грабителей. Другие все же добирались до столицы в обществе благочестивых девиц, которым после долгого путешествия была одна дорога – в жалкую каморку борделя. Сняв с шеи тяжкий груз, тяжкий в прямом смысле и переносном, прощенные возвращались назад, чтобы спустя месяц-другой вновь отправиться в путь за очередным отпущением грехов. Искушенные, они уже отлично знали все ловушки предстоящего пути, все возможные ухищрения и все доступные блага.
Разумеется, никто не мог позволить, чтобы в обществе подобных личностей путешествовала Цесарея, а выбранного эскорта было вполне достаточно, чтобы шугануть два десятка «жаждущих прощения» негодяев. Но что делать с демонами, если они появятся на пути, Ренард понятия не имел.
– Это правда, что проклятых нельзя убить? – спросил Джастин, довольно быстро расправившись с цыпленком.
– Одержимых убить нетрудно, берсерков – сложнее, а вот темного паладина или рыцаря ада, боюсь, тебе не одолеть, – заметил Ренард. – А с демоном лучше вообще не связываться. Им неведом страх смерти. Каждая проклятая душа возвращается в Преисподнюю, где вновь обретает плоть, и с каждой смертью демон становится только сильнее.
– Что же с ними делать?
– Запереть под землей, завалить все разломы и запечатать с помощью магии. Только это не наша забота. Все равно нам это не по зубам. Пусть об этом думают там, – следопыт ткнул пальцем в небо, но было неясно, кого он в данный момент имеет в виду – самого Всевышнего или правителей Империи.
Дверь распахнулась, и в таверну вошел человек в грязной одежде, весь черный от грязи или от копоти, от чего именно, Ренард не сумел разобрать. Тряпка, которой новый посетитель обмотал голову, тоже была почти черной. Только белки глаз сверкали на грязном лице, да еще зубы, когда он крикнул обычное:
– Хвала Всевышнему!
– Хвала, – нестройно отозвались сидевшие в таверне.
– Это трубочист? – спросил Джастин.
Ренард не ответил.
Человек снял с головы заскорузлую тряпку, обнажил желтовато-белый лоб с багровой, только-только начавшей подживать раной.
Трубочист, который не был трубочистом, шагнул к столу Ренарда, схватил кружку Джастина с элем и опрокинул залпом.
– Проклятые? – поинтересовался Ренард.
– Мертвецы. – Черный человек говорил достаточно громко, и все в таверне застыли.
– Кто? – переспросил Ренард.
Человек сбросил на стул грязный плащ, остался в кожаном камзоле и грязной рубахе, но все же с трудом можно было различить ее цвет – рубаха была зеленой. Вошедший числился в армии следопытом, как и Ренард.
– Ожившие мертвецы. Они саранчой лезут из Алкмаара. Пересекли нашу границу западнее Фальген Хейма и катятся на север, уничтожая все на пути.
– Но в Алкмааре чума, – напомнил Ренард.
– Была. А теперь – вот эти… мертвяки… – следопыт схватил бутылку, глотнул из горла. – Теперь все умершие встали и прут на нас. Нежить! Ты бы их видел. Просто мертвяки, настырные вампиры, личи, рыцари…
– О, Всевышний, – прошептал Джастин. Он хотел спросить, кто такой лич, но боялся показаться наивным сосунком.
– Рыцари? – переспросил следопыт.
– Рыцари смерти. У них летающие кони с огромными костяными бивнями. Вокруг копыт – огонь пыхает.
– Впечатляет! – Джастин постарался изобразить закаленного в боях воина.
– Обосрешься, когда увидишь в первый раз, – предрек «трубочист». – Да и во второй раз мало легче. Я переправлялся через залив на одном из кораблей нежити с черными парусами. Так что насмотрелся на этих тварей. Ну и еще на многое другое.
– Куда они движутся? – повторил свой вопрос Ренард.
– Надеюсь, что к гномам. Иначе нам конец. А так…
– А так?
– Конец гномам.
Пошатываясь, чернолицый направился к стойке, не заплатив, взял еще бутылку вина, и вернулся к столу Ренарда. Уселся без приглашения, хлебнул вино прямо из горла бутылки.
– Кто такой лич? – спросил Джастин.
– Бывший некромант, который хорошо послужил Мортис. Такой вот городок, как Леонидия, сожжет огнем и не поперхнется.
– А мертвецов как убивать? – Джастин попытался выпить эль из своей кружки, и не сразу понял, что чернолицый уже осушил ее до дна.
– Проще простого. Рубишь на куски, и они лежат. Главное, чтобы тебя самого не разрубили.
«Трубочист» допил вино, накинул на плечи грязный плащ и вышел, пошатываясь.
С минуту все молчали. Потом Ренард поднялся и подошел к стойке.
– Бутылку алкмаарского, – бросил трактирщику серебряную монету. – Покрепче.
– А за него кто заплатит? – трактирщик покосился на дверь.
– Всевышний.
Ренард вернулся к столу и наполнил кружки до краев – себе и Джастину.
– Пей, больше алкмаарского вина не будет. А я его так любил! Ммм… Букет отменный и послевкусие… – рука следопыта дрогнула.
Служанка вновь вернулась, принесла буханку румяного душистого, еще горячего хлеба и подмигнула юному рыцарю.
– Я, пожалуй, загляну в кладовую, посмотрю, что можно взять с собой… договорюсь… – пробормотал Джастин, не отрывая взгляда от темной юбки, что так аппетитно топорщилась на пухлых ягодицах.
– Валяй, – буркнул Ренард и протянул мальчишке зеленый треугольный камень на цепочке.
– Что это?
– Амулет от дурной болезни. А то Цесарее придется тратить свою магию на твои совсем не героические болячки.
Джастин залился краской – до закатного багрянца.
– Иди, иди, – несильно пихнул его в плечо Ренард. – Помирать всегда легче, когда знаешь, что такое очень быстрый трах на мешках с мукой.
Джастин покраснел еще больше, хотя это казалось невозможным.
– А что… камень точно поможет? – пробормотал он.
– Конечно! Я отдал за него пять золотых. Да ты не волнуйся, если не поможет, я с жулика, что мне его всучил, шкуру спущу.
Служанка отвела Джастина не в кладовую на мешки, а в маленькую комнатенку под крышей – практически всю занятую старой кроватью с пухлой периной. В момент любовных игр кровать скрипела на все голоса, а из перины белым, почти магическим облачком поднимался нежный гагачий пух, который привозят торговцы с северного побережья материка, что лежит за островом Гигантов.
Все кончилось быстро, быстрее, чем хотелось Джастину. На прощание ему был дарован поцелуй, да еще пару глотков выдержанного сладкого вина из темной бутыли, которую служанка стащила из хозяйского погреба и к которой время от времени прикладывалась сама, но и для кавалеров не жалела.
В крошечной комнатенке Джастин не сумел облачиться снова в доспехи, надел лишь штаны да кожаную куртку, сгреб железо в подаренный щедрой возлюбленной мешок, и, перекинув свой громыхающий груз через плечо, спустился на первый этаж по шаткой лестнице. Хозяин вручил ему еще один мешок – с припасами, и выпроводил на улицу.
Ночь давно наступила, две луны висели над шпилем донжона, заливая все вокруг серебряным светом. Говорят, в такой час объятия возлюбленной самые сладкие, а зачатые дети радуют своих родителей всегда и во всем.
Вот только Джастина наверняка зачали совсем в другой момент.
Угнездив мешок с громыхающим железом на плече, юный рыцарь потащился в казарму. Грядущий поход его не вдохновлял. Мечтал Джастин о какой-нибудь большой битве, где сойдутся имперские рыцари с легионами проклятых, и он, Джастин, лично прорвется сквозь ряды одержимых и берсерков, чтобы пронзить мечом самого Великого герцога Преисподней. В мечтах Джастин видел себя восседающим на крылатом коне, совсем позабыв, что он – всего лишь новоиспеченный рыцарь, а не паладин Империи, как его старший брат Дайред.