За завтраком Агапит Абрамович вскользь упомянул, что хотел бы повидать сегодня, если возможно, графиню. И, когда они вышли из ресторана, Савищев спросил у него:
– Так что же, вы теперь к нам? Вы ведь хотели видеть мою маман?
– Да особенно незачем! – возразил Крыжицкий, имевший вид хорошо и плотно поевшего человека, очень этим довольного и благодушного. – Незачем особенно! – повторил он. – Я могу в другой раз!
– Да нет, отчего же? Поедем!
И они поехали.
Графиня встретила Крыжицкого приветливо.
– А-а! Здравствуйте, милый! Ну, что наши дела? Есть какие-нибудь новости?
– Есть, графиня! – ответил Крыжицкий.
– Погодите, погодите, голубчик, я сейчас усядусь, и тогда вы рассказывайте!
И она, захватив свое вязанье, примостилась на кушетке, которую очень любила, потому что на кресле своими коротенькими ножками не доставала до пола.
– Ну вот, отлично! – снова заговорила она, зашевелив длинным крючком. – Рассказывайте теперь, какие у вас новости?
Крыжицкий сделал тревожно-грустное лицо и несколько раз провел рукой по шляпе.
– Новости не особенно приятные, графиня!
– Да неужели неприятные? – улыбнулась та. – Вот первый раз, когда вы мне говорите это, а до сих пор приносили все хорошие!
– Очень уж сложное дело! – вздохнул Агапит Абрамович.
– Да всякое дело сложно: вот хотя бы связать даже или сшить что-нибудь, вы думаете легко?
И она смеющимися, веселыми глазами посмотрела на Крыжицкого и покачала головой:
– Вы, мужчины, в это не верите… вот разве Костя только, – показала она на сына, – вдруг получил интерес к моим тряпочкам, но и то с тех пор, как у меня завелась прехорошенькая портниха.
– Ну, полно, – сказал Савищев.
– Ну что там «полно»! Разве я, миленький, не вижу всего?.. Хочешь пари держать, что ты с удовольствием сейчас пойдешь в мою спальню и принесешь мне оттуда моток шерсти, которой мне недостает?
Савищев с некоторой поспешностью встал с места и направился к двери.
Графиня кинула вязанье на колени и маленькими ручками захлопала в ладоши, восклицая:
– Вот и попался, миленький! Вот и попался!.. В спальне-то никого и нет!
Савищев пожал плечами и сказал:
– Да мне никого и не нужно!
Затем он прошел в спальню, но не с такой, правда, поспешностью и стремительностью, с какой поднялся со своего места.
Агапит Абрамович, поймав его взгляд, выразительно посмотрел на него: «Помни, дескать, метрическое свидетельство!»
– Ну? Так что же ваши новости?.. Я умираю от нетерпения узнать их, а вы ничего не рассказываете! – обратилась Савищева к Агапиту Абрамовичу, когда ее сын вышел. – Вы говорите, дело сложное?
– Да, графиня. Оберландовское наследство слишком многим пришлось по вкусу и многие точат на него зубы.
– Но ведь вы, миленький, говорите, что у нас есть все права?
– Но другие, хотя и ошибаются, тоже думают, что и у них есть права на него.
– Так Бог с ними, голубчик, пусть и они получают! Самое лучшее – разделиться всем, вот и спроса и споров не будет, и все будет отлично. Разве это почему-нибудь нельзя?
– Нельзя, графиня. Наши противники – очень сильные люди и хотят все целиком забрать в свои руки.
– Вы говорите, противники… – забеспокоилась Савищева, – значит их много?
– Много. Дело в том, что на это наследство претендуют иезуиты.
– Ах, иезуиты! Знаю! Про них говорят много дурного, да все это – неправда! Дедушка Модест Карлович знавал Грубера и говорил, что это – идеальный человек. А дедушка Модест Карлович никогда не лгал!
– С тех пор, должно быть, иезуиты изменились! – произнес Крыжицкий. – И стали другими! По крайней мере, в нашем деле можно ждать от них больших неприятностей.
– Миленький, каких же больших неприятностей?.. Ну самое худшее, что это они получат наследство, а не мы… так что ж такое? Проживем и так! Правда ведь? Вы, голубчик, не огорчайтесь!
И снова, чтобы развеселить Агапита Абрамовича, который был огорчен, по ее мнению, тем, что им хотели помешать иезуиты, графиня подмигнула ему в сторону спальни, сказав:
– А ведь Костя-то пропал! Ведь моя портниха-то сидит там! Это я пошутила, что там никого нет!
Она быстро соскочила с кушетки, мелкими шажками направилась к двери и из соседней комнаты звонким для своих лет голосом крикнула к спальне:
– Костя! Что же моя шерсть?
Услышав голос матери, Савищев быстро отстранился от Мани, действительно находившейся в спальне графини, и быстро шепнул ей:
– Где тут шерсть лежит?
– Вот! – сказала Маня и, схватив моток, сунула его ему в руку.
– Сейчас, маман, иду! – на ходу ответил Савищев и удалился.
Маня, оставшись одна в спальне, быстро подошла к туалету, выдвинула ящик, взяла оттуда бумагу, только что положенную при ней Савищевым и, быстро расстегнув пуговицы на лифе, спрятала ее за корсаж.