Интерес к тексту как высшей коммуникативной единице, представляющей собой осмысленную «последовательность вербальных (словесных) знаков» (Николаева 1990: 507), потребность в его изучении, поиск способов анализа определяются как обращением лингвистической науки к исследованию языкового функционирования, так и ориентацией современного образования на речевое развитие обучаемых. Текст – носитель смысла, находящего выражение в его структуре и языковых средствах, – становится посредником между филологической наукой и практикой обучения языку – и родному, и иностранному.
Известно предостережение Ф. де Соссюра от вовлечения речи и текста в круг лингвистического изучения, поскольку обращение к ним поставило бы перед исследователем множество задач, связанных одновременно с единицами всех языковых уровней. Однако осознание того, что человек говорящий обладает «знанием каждой словоформы укорененно в ее сфере употребления, в составе множества хранимых памятью выражений» (Гаспаров 1996: 86), заставило лингвистов обратиться к функционированию языковых единиц, наблюдению за теми контекстами, в которых они употребляются. Привычный подход, когда те или иные языковые единицы (звук, слово, его формы, словосочетание и предложение) выделяются для исследования их значений, классификационных признаков, стал меняться. Возникла новая установка – рассмотрение языковых единиц в отношении к формированию смысла, к некой понятийной категории, средствами выражения которой они являются. Первые функциональные грамматики, оставаясь в рамках языковой системы, рассматривали употребление языковых средств разных уровней в рамках семантических категорий / позиций, отмечаемых в предложении как единице ее высшего уровня. При этом менялся и подход к пониманию и описанию предложения – основной единицы синтаксиса. Академическая грамматика 1980 года представила предложение уже не в традиционном «разобранном» виде (предикативность и ее составляющие – время и модальность, выделение главных и второстепенных членов и их выражение), а в его целостном/модельном выражении. Для каждой выделенной модели было отмечено ее типовое значение, основанием которого выступает вид ситуации внеязыковой действительности, реальной или ментальной. Например, семантика структурной схемы N1 – Vf (сущ. в им. пад. и личная форма глагола) – это «отношение между субъектом и его предикативным признаком – действием или процессуальным состоянием» (Русская грамматика 1980: 252). Так был реализован основной принцип знаковых систем: каждое означающее имеет свое означаемое. При этом исследователи отмечали особую природу предложения и значения этого термина: «Под ним может пониматься, с одной стороны, единица языка, с другой стороны – единица речи. Чтобы избежать этой неоднозначности, единицу языка принято называть предложением, а соответствующую ей единицу речи – высказыванием». План содержания предложения называют «значением, а план содержания высказывания – смыслом» (Кобозева 2000: 199–200). Таким образом, рассмотрение предложения как определенного типа построения отличается от его рассмотрения как «конкретного экземпляра», который содержит информацию, переданную не только непосредственно языковыми средствами, но и сопровождающими их знаниями об объективной действительности, включаемыми в сообщение. Так, наряду с типовым представлением приведенной выше структурной схемы: Лес шумит, можно представить и конкретное использование в контексте, где высказывание подвергается истолкованию (с добавлением определенных коннотаций): Осень. Вечер. Темно, холодно. И лес шумит. Означаемым для предложения оказывается жизненная ситуация: «…вместо утверждения Это предложение имеет такой-то смысл – можно прямо сказать: Это предложение изображает вот такую ситуацию» (Витгенштейн 1994: 21).
На этом фоне текст стал восприниматься и оцениваться как область функционирования предложения и как некое самостоятельное образование, более сложное, чем предложение, но допускающее семиотическое осмысление. Выделенные в нем изначально категории целостности и связности (в другой терминологии – когерентности и когезии) отмечали присущую тексту членимость и интегрированность его частей в единое смысловое целое. По-новому, с одной стороны, как типологически отмеченные, а с другой – подвергающиеся трансформациям в разных типах текста, стали осмысливаться его части, традиционно выделяемые в нем: сложное синтаксическое целое, абзац, функционально смысловые типы речи, первичные речевые жанры и др. Текст как целое обнаружил наличие стереотипных построений (хотя его нормой признается все-таки «нерегулярность текстовой структуры» (Скреб-нев 1975)). «Если денотатом языкового знака является некоторое явление (объект, действие или состояние), то денотатом текста, оказывается некоторая обозначаемая им ситуация, то есть фрагмент действительности – актуальной или мыслимой, реальной или же представленной в нашем воображении. Актуальная ситуация всегда конкретна (что выражается в ее соотнесенности с пространственно-временными координатами), между тем как мыслимая ситуация может быть как конкретной, так и абстрактной (в последнем случае она мыслится вне пространства и времени)» (Успенский 2007: 98–99).
Таким образом, текст обретает возможность быть истолкованным в качестве сообщения о ситуации, представленной в языковой форме. Объем описания этой ситуации и, соответственно, текста может быть самым различным, как и формы его языкового выражения, которые зависят от выбранного для сообщения фрагмента действительности и отношения к нему говорящего.
Для анализа фрагмента действительности, который может стать содержанием сообщения, разработана форма его представления в виде фрейма – структуры данных, отражающей некоторую типовую ситуацию (Минский 1978: 250) или «структуры данных об определенной сфере человеческого опыта» (Кобозева 2000: 170).
В составе фрейма отмечаются значимые компоненты ситуации (слоты), которые находят языковое выражение, отражая при этом самые различные установки говорящего. Так, например, представим себе ситуацию посещения мемориального литературного музея. Мы сообщим/узнаем о том, кем и когда он создан, найдем сведения о жизни писателя, о культурной ситуации его времени и конкретном окружении, на фоне чего представляется его творчество. Заключительная часть, как правило, связана с завершением жизни и творчества писателя. Эти компоненты в разных текстах на данную тему могут быть по-разному содержательно наполнены, по-иному расставлены и своеобразно оформлены речевыми средствами: от традиционного, исторически выверенного (например, музей Н. А. Некрасова в Петербурге) до инсталляционного, динамичного, трагического (музей В. В. Маяковского в Москве).
Так складывается структурное содержание текста – разделение представленной в нем общей ситуации на составляющие ее тематические компоненты, типология которых изначально определяется самой объективной действительностью (денотатно-референтный подход), и связь между этими компонентами (композиция), корректируемая авторской позицией – его взаимоотношениями с действительностью. Структурно-содержательная и прагматическая организация текста определяет отбор и организацию языковых средств, которые подвергаются здесь речевым преобразованиям, выполняя конкретное смысловое назначение и вписываясь в свое окружение. Структура текста предопределяет и его речевой анализ.
Все рассуждения до сих пор касались главным образом структуры текста, ее составляющих, формирующих текст и служащих своего рода инструментарием при его анализе. Текст же в целом характеризуется набором основных категорий текстуальности, в состав которых входит комплекс условий и отношений, свойственных речевой деятельности и процессу порождения ее продукта – текста, что воспроизводится при его восприятии. В наиболее полном виде – признают большинство исследователей – они изложены Р.-А. де Бограндом и В. Дресслером (см.: Филиппов 2003: 119; Тичер, Мейер, Водак и др. 2009) и отражают такие сущностные характеристики, как когезия – связность; когерентность – целостность, смысловое единство текста; интенциональность – намерение, це-леполагание говорящего; воспринимаемость – включение учета адресата; информативность – содержание текста, передающее знания о действительности в авторской интерпретации; ситуатив-ность – условия, в которых протекает речевое общение, и интертекстуальность – включенность текста в глобальное текстовое пространство.
Отметим близость предложения и текста как образований, характеризуемых целостностью содержания, отображающего реальность, воспроизводимых по некоторой модели, для которых значим композиционный принцип построения и которым присуща категория смысла как расширения значения за счет включения знаний субъектов речи. При функционально-семантическом представлении предложение может рассматриваться в разных аспектах. При этом аспект понимается как «угол зрения, под которым исследователь в научных или практических целях рассматривает семантико-структурное и функциональное устройство предложения»: «Используя многоаспектный подход, то есть последовательно поворачивая к себе предложение той или иной его гранью, ученый получает возможность сосредоточить свое внимание на выявлении характеристик именно данной, отдельно взятой стороны объекта в отвлечении от всех других его сторон» (Копров 2010: 38).
Изучение лингвистической литературы, посвященной тексту, анализ текстов разной функциональной (дискурсивной) принадлежности, использование текстов в практике преподавания русского языка как родного и иностранного привели авторов данного пособия к выводу о том, что в отношении к указанным категориям текстуальности, опирающийся на структурные показатели и языковые средства, анализ текста носит систематизирующий (системный) характер, применительно к восприятию приближает к постижению его смысла и позволяет развивать при обучении способности к порождению собственных текстов-высказываний. При этом авторы отдают себе отчет в том, что рассмотрение качеств текста и их языкового представления по отношению к категориям текстуальности неизбежно сопряжено с повторениями, так как все категории являются принадлежностью одного объекта – текста. В связи с этим принципиально важным оказывается подход с позиций доминанты, позволяющий сосредоточиться на сущностных качествах каждой категории текстуальности.
Попытка преодолеть синдром «выученной беспомощности».
Приведенное выше определение текста как осмысленной «последовательности вербальных (словесных) знаков», разумеется, является крайне обобщенным и требует толкования. Представим некоторые положения, принятые авторами пособия в качестве исходных.
Известно, что практически первую дефиницию дал И. Р. Гальперин: «Текст – это произведение речетворческого процесса, обладающее завершенностью, объективированное в виде письменного документа, литературно обработанное в соответствии с типом этого документа, произведение, состоящее из названия (заголовка) и ряда особых единиц (СФЕ), объединенных разными типами лексической, грамматической, логической, стилистической связи, имеющее определенную целенаправленность и прагматическую установку» (Гальперин 1981: 18). Как видно, определение уже содержит то, что положено в основу понимания текста, выделения его основных категорий: он представляется как произведение ре-четворческого процесса, обладающее завершенностью, которая отражает целенаправленность этого процесса, состоящее из ряда сверхфразовых единств, объединенных разными типами связи, и объективированное и обработанное в соответствии с типом документа, то есть обладающее типологическими особенностями. Вопрос об исключительно письменном характере текста потребовал дополнительного изучения, результатом которого стало выявление основных качеств текста даже у такой категории устного текста, как разговорный диалог. Сделан вывод «о существовании группы универсальных категорий, свойственных всем разговорным диалогам <…> эти категории можно считать текстострукту-рирующими <…> Универсальные категории определяют инвариантные признаки текстовой структуры разговорного диалога и позволяют говорить об особом типе текстовой интегративности, коммуникативно-событийной, прагматической и динамической» (Борисова 2001: 319).
Таким образом, текст заявлен как объект лингвистики, обнаружены характерные его качества как в письменной, так и в устной речи. Среди них особо значимыми представляются воспроизводимость (существование определенных типов текста), законченность, структурная целостность, «структурирование сверху», от смысла (Адмони 1988: 206–207). (Отметим скобками и такое положение: «Важно <…> указать на органическую связь порождающих процессов с деятельностью сознания. Общее направление этих процессов будет определено точнее формулой “от содержательных процессов сознания к речевым текстам и от речевых текстов к содержательным элементам сознания”» (Кацнельсон 1972: 119).) Перечисленные выше признаки текстуальности так или иначе соотносятся со сказанным, позволяя, однако, расположить их в иной, чем у Р.-А. де Богранда и В. Дресслера, последовательности. Принятое нами расположение соотносится с отражением структуры коммуникативного акта: сфера адресанта непосредственно связана с интенциональностью, целеполаганием в речевой деятельности, целостностью как реализацией целеустановки и связностью, обеспечивающей целостность смысла; текст характеризуется прежде всего информативностью; адресат, разделяющий текстовую деятельность с адресантом, воспринимающий текст как целое, то есть представляющий себя в роли адресанта (Успенский 2007: 112), «включен» в области воспринимаемости и ситуатив-ности. Интертекстуальность характеризуется сложностью своих составляющих. Сюда часто включается принадлежность текста к определенному типу, что сегодня чаще всего обозначается как ин-тердискурсивность, а также использование прецедентных высказываний, объединяющих адресанта и адресата на уровне знаний, и, наконец, обращение к чужим текстам как инородным включениям, наделенным особой содержательной и экспрессивной силой. В узком значении интертекстуальность сводится к последнему, тогда как интердискурсивность находит свое место в области информативности, а прецедентность – в воспринимаемости.
Обращение к этим категориям при указании на их роль в представлении теории текста, в определении принципов анализа рассматривается нами как системный подход к тексту. Обращение исследователей к его анализу чаще всего оказывается связанным с выделением отдельных компонентов (смыслового поля текста, модальности, времени и пространства и т. п.), значимые сами по себе, они не обеспечивают некоторого целостного представления об объекте изучения. Отметим, что каждый из них находит свое место при обозначенном нами подходе.
Таким образом, текст представляется продуктом речетворческо-го процесса, в структуре которого отражен и сам процесс его порождения. Этот процесс задан целым рядом экстралингвистических факторов, что находит выражение в отборе и особенностях функционирования средств всех уровней языковой системы. Они подвергаются семантическим преобразованиям, обусловливающим приращения смысла, что, в свою очередь, зависит как от взаимодействия языковых единиц в составе текста, так и от языковой культуры/ сознания субъектов порождения и восприятия текста. Вот почему не только порождение текста, но и чтение есть творческий процесс, связанный с проникновением в его смысловую глубину.
Особо следует отметить привлечение к анализу религиозных текстов, прежде всего в жанре проповеди. По характеру общения с адресатом, привлечения актуальных в социоэтическом плане тем, реализации как в письменной, так и устной форме, они сближаются с публицистическими текстами. Однако их содержательная основа принципиально отлична: такой текст опирается на сюжеты Св. Писания, толкование которых применительно к актуальным ситуациям действительности осуществляет второй субъект повествования – проповедник, что определяет его языковые особенности. Что касается привлечения преимущественно православных текстов, то, как известно, сущностные основания религий сближаются, хотя отмечаются их поведенческие реализации. Не затрагивая этих вопросов и сосредоточиваясь на основных характеристиках религиозных текстов, авторы делают попытку познакомить современного читателя со структурными и языковыми особенностями таких текстов.
Принципиально важные подходы к представлению материала пособия:
• признание текста типологизированным структурированным явлением, что позволяет выявлять его ведущие черты, то есть в процессе анализа работать с текстом как обладающим некоторыми общими чертами с текстами аналогичных жанров и облегчающим дальнейшую работу (понимание и порождение) с подобными текстами;
• представление признаков текстуальности и их языковых реализаций вместе с текстовыми иллюстрациями и поощрение активной интерпретации рассматриваемых явлений учащимися (заметим, что в пособиях И. Р. Гальперина, В. Г. Костомарова и нек. др. тоже отмечена тенденция к совместному изложению теоретических положений и практических наблюдений, тогда как в большинстве пособий активность учащихся задается только постановкой вопросов по содержанию изложенного материала и иллюстрирующих их текстов); • включение во вторую часть пособия заданий для разбора текстов разной функциональной принадлежности, базирующихся на теоретическом материале первой части и предполагаемых возможных ответов на теоретические задания, что призвано продемонстрировать как сложность смысловой структуры текста, так и разный когнитивный потенциал языковой личности. Полагаем, что данное пособие поможет развивать столь необходимую современному человеку способность к адекватному пониманию текстов, составляющих его глобальное окружение, и порождению собственных текстов, обеспечивающих надежное речевое общение.
Литература
Адмони В. Г. Грамматический строй как система построения и общая теория грамматики. Л., 1988.
Адмони В. Г. Система форм речевого высказывания. Л., 1994.
Борисова И. Н. Русский разговорный диалог: структура и динамика. Екатеринбург, 2001.
Витгенштейн Л. Философские работы: В 2 ч. М., 1994. Ч. 1.
Гальперин И. Р. Текст как объект лингвистического исследования. М., 1981, 2004.
Гаспаров Б. М. Язык. Память. Образ. Лингвистика языкового существования. М., 1996.
Кацнельсон С. Д. Типология языка и речевое мышление. Л., 1972.
Кобозева И. М. Лингвистическая семантика: Учеб. пос. М., 2000.
Копров В. Ю. Семантико-функциональный синтаксис русского языка в сопоставлении с английским и венгерским. Воронеж, 2010.
Минский М. Структура для представления знаний // Психология машинного зрения / Ред. П. Уинстон. М., 1978. С. 249–250.
Николаева Т. М. Текст // Лингвистический энциклопедический словарь. М., 1990. С. 507.
Русская грамматика: В 2 т. Синтаксис. М., 1980. Т. II.
Селигман М.Э.П. В поисках счастья. 2-е изд. М., 2011.
Скребнев Ю. М. Очерк теории стилистики. Горький, 1975.
Тичер С., Мейер М., Водак Р. и др. Методы анализа текста и дискурса / Пер. с англ. Харьков, 2009.
Успенский Б. А. Ego Loquens. Язык и коммуникативное пространство. М., 2007.
Филиппов К. А. Лингвистика текста. СПб., 2003.