Текст. Теоретические основания и принципы анализа - читать онлайн

1.1. Общее представление категории

1. Прочитайте текст 1 и комментарий к нему.

Можем ли мы определить по этой записи, кто, где и о чем разговаривает? Да, можно сказать, что коммуникантами могут быть:

• соседи по дачному участку (коммуникация происходит при встрече на дачном участке или на дороге);

• коллеги, встретившиеся на работе после выходных дней;

• друзья или родственники (в этом случае «вас» – не форма вежливости, а указание на группу адресантов, и место разговора не поддается определению).

Тема разговора – предполагаемый урожай яблок. Эту информацию мы можем восстановить достаточно легко, при этом не обидим никого из участников. Однако очевидно, что подобного анализа диалога недостаточно, если мы говорим о коммуникации. Допустим, мы знаем, что говорят соседи. Судя по вопросу и второй реплике первого соседа, он может желать:

• выполнить долг вежливого человека, проявив внимание к своему знакомому при встрече;

• выяснить, как обстоят дела у соседа, чтобы сравнить со своими успехами;

• подбодрить второго коммуниканта напоминанием о том, что скоро яблоки созреют и садовник сможет заработать (говорящий знает, что яблоки – одна из серьезных частей семейного бюджета);

• заставить соседа лишний раз поволноваться о своем будущем (говорящему дополнительно известно, что яблоки – одна из серьезных частей семейного бюджета и что в этом году яблони у второго коммуниканта не цвели);

• заранее заручиться обещанием собеседника пригласить к себе в сад (говорящий помнит о том, что в прошлом году у соседа было так много яблок, что он позволил соседям собирать его фрукты).

Разумеется, это неполный перечень возможных намерений первого коммуниканта, однако даже в этих пяти вариантах очевидна палитра возможностей.

Своими ответами второй сосед может желать:

• пожаловаться соседу, чтобы вызвать его сочувствие;

• предупредить соседа о невозможности выполнить просьбу (подозревает, что тот может начать просить о чем-то);

• получить совет, поскольку сосед – опытный садовник;

• отвести возможный сглаз и рассказать о плачевности своего положения (по многовековой привычке крестьян), хотя на самом деле он ожидает хороший урожай;

• рассказать о своей неудаче, чтобы таким образом успокоить соседа, у которого никак не получается получить хороший урожай со своих яблонь.

Мы вновь останавливаемся на пяти возможных намерениях, хотя и этот список может быть продолжен.

Для чего нам нужно знать намерение говорящего? Если первый сосед проявляет себя просто как вежливый человек, то и рассматривать его высказывания мы будем в русле фатической речи. Если своими репликами он добивается получения информации, то мы рассматриваем их как реализацию тактики запроса информации. Если он подбадривает соседа, то мы оценим, насколько он был успешен в создании хорошего настроения у второго коммуниканта… От верного определения речевого намерения говорящего зависит то, что мы (и он сам, разумеется) будем считать коммуникативным успехом или коммуникативной неудачей.

Обратим внимание: для полноценного понимания самого приведенного выше бытового диалога и оценки его результата нам нужно знать, с какой целью задает свой вопрос первый коммуникант и что хочет ему сообщить второй коммуникант. Следовательно, можно говорить о необходимости для полноценного анализа дискурса такой категории, как цель высказывания. Не зная о коммуникативном намерении говорящего или отказываясь от анализа коммуникативного намерения автора текста, мы лишаем себя базы, на основании которой можно делать какие-либо заключения о приведенном тексте.

2. а) Познакомьтесь с текстом и определите, какими могли быть цели высказываний участников этого разговора.

Благодаря приведенному выше тексту и размышлениям об интенциях садоводов (текст 1) и двух приятелей (текст 2) мы видим еще одну особенность рассматриваемой нами категории. Если мы анализируем диалог, то речевые намерения адресата и адресанта могут совпадать (допустим, оба соседа ведут светскую беседу и отдают себе в этом отчет), а могут и не совпадать (допустим, первый хотел подбодрить второго, а второй отводит сглаз от своего урожая). Если же мы обратимся к другой форме текста, например к роману или к стихотворению, то и здесь намерение, с которым автор начинает творить свой текст, может как совпасть с тем смыслом, который читатель извлечет из текста, так и войти с ним в полное противоречие.

Г. Гадамер писал о том, что выпущенный в мир, обособленный от своего источника в лице автора текст начинает жить собственной жизнью и обретает определенную возможность для установления новых связей. Поэтому цель интерпретации заключается не в воссоздании, или реконструкции, первичного (авторского) смысла текста, а в создании, или конструкции, смысла заново.

Таким образом, в смысловое пространство художественного текста включено, наряду с намерением автора, намерение читателя. В отечественной лингвистике данные проблемы активно разрабатываются в последнее время Тверской герменевтической школой (Т. И. Богин, Т. Е. Заботина, Н. Л. Галеева, А. А. Богатырев, М. В. Оборина, О. П. Панкеева и др.). Согласимся также собобще-нием: «Смысл текстового целого – интенция текста – дает возможность вывода читательских смыслов, в том числе и тех, которые не были предусмотрены автором, в пределах, накладываемых целостностью текста и его историческим контекстом» (Чернявская 2009: 50).

Однако, сравнивая бытовой устный разговор и диалог, воспроизведенный или созданный в письменной форме, мы заметим и важное их различие.

Писатель подробно представляет то, что наблюдатель мог бы увидеть своими глазами. Более того, поскольку мы обратились к классическому роману, мы понимаем и то, чего не мог бы узнать наблюдатель, – реальные намерения коммуникантов, их размышления о намерениях друг друга. Конечно, не каждый письменный текст дает такую возможность, но каждый письменный текст вербализует ту ситуацию, которая понятна свидетелю и участнику коммуникации. Мы наблюдаем, таким образом, за тесной связью двух текстовых категорий – исследуемой нами и ситуативностью.

Обратимся к иному дискурсу: рассмотрим тексты, продуцируемые людьми, присутствующими на защите магистерской диссертации.

Магистрант произносит вступительную речь, в которой он должен представить свою работу комиссии. Магистрант свободен в выборе формы своего выступления, в отборе материала для выступления, в выборе интонации и манеры произнесения своей речи. Есть обязательные условия подобного выступления: магистрант должен показать, почему выбранная им тема интересна и актуальна, озвучить свою гипотезу и доложить о результатах проведенного исследования. Речь будет успешна, если магистрант будет осознавать, какова цель его действий: хочет ли он произнести нечто, чтобы выполнить неизбежный ритуал, или он желает поделиться с заинтересованными лицами тем, что его волнует.

Затем слово берет рецензент. Он обязан в общих чертах осветить содержание работы, подчеркнуть ее сильные стороны, отметить недостатки и задать вопросы. При всей стандартизованности подобных выступлений рецензии получаются разные, их по-разному произносят и по-разному воспринимают. Рискнем предположить, что, помимо опыта и личного мастерства рецензента, важную роль в достижении цели рецензирования играет осознанное определение автором цели своего высказывания.

Мы можем заметить, что и в научном дискурсе речевое намерение адресанта является одной из базовых категорий текста. Обратим внимание на то, что речевые намерения могут быть явные, анонсируемые говорящим, и скрытые, не афишируемые автором. Так, истинная цель магистранта может быть иной – ввести в заблуждение собравшуюся научную общественность. В итоге возможно несовпадение действительной интенции говорящего и коммуникативной интенции, предоставляемой в высказывании говорящего для распознавания слушающему. Вспомним здесь примеры Дж. Остина, относящиеся к расхождению явных и скрытых интенций или неискренности: «Я поздравляю вас – в устах человека, который испытывает вовсе не удовлетворение, а скорее даже досаду; Я соболезную вам – в устах человека, не испытывающего к вам никакого сочувствия; Я вам советую… – в устах человека, который не считает, что выполнение совета принесет наилучшие плоды» (см.: Остин 1986) и т. д.

Имея общее представление об интенции как текстовой категории, попробуем выработать ее определение. Сначала приведем словарное определение этой категории:

Мы видим максимально обобщенное представление, которое помогает развивать наши размышления в правильном направлении.

В лингвистику понятие интенции было введено последователями английского логика Дж. Остина для достижения большей точности в описании иллокуции и иллокутивной функции. В определениях интенции, появившихся с тех пор, ученые обращают внимание на различные ее аспекты. Так, по определению Г. П. Грайса, интенция – это намерение говорящего сообщить нечто, передать в своем высказывании определенное субъективное значение (Грайс 1985: 224).

Кроме того, существует теория планирования М. Братмана, согласно которой человек является планирующей личностью (planning agent). Планы имеют иерархическую структуру, элементами которой являются интенции. Реализуя последовательно каждую из интенций, человек выполняет запланированное, достигая или не достигая при этом определенного результата. «Интенция, как элемент модели планирования, имеет свойство стабильности (будучи однажды сформированной и “рационально осмысленной”, интенция не исчезает до момента ее реализации); она является одновременно причиной и результатом практического осмысления (каждая интенция в пошаговом выполнении плана, достигнув стабильности и будучи реализованной, является стимулом для порождения новой интенции); интенция выполняет своеобразную функцию “контроля поведения”» (Антонова 2006: 68). Таким образом, в теории планирования интенция определяется как особое состояние сознания, порождаемое практическим осмыслением реальной ситуации и рассматриваемое отдельно от других ментальных состояний.

В указанной статье А. В. Антонова соединяет идеи теории планирования с достижениями теории релевантности Д. Уилсон и Д. Спербера. «В центре этой теории находится иерархическая ин-тенциональная модель коммуникации, состоящая из двух уровней: информативной интенции (informative intention) и коммуникативной интенции (communicative intention). Сама вербальная коммуникация рассматривается Уилсон и Спербером не просто как процесс кодирования и декодирования информации, а как процесс правильной интерпретации интенции говорящего на уровне мета-репрезентаций при условии релевантности информации» (там же: 69). При этом информативная интенция – это «ментальное представление говорящим такого положения дел, при котором некоторая информация становится доступной сознанию слушающего в результате высказывания говорящего» (там же: 70). Как и следовало ожидать, коммуникативная интенция – это намерение сообщить реципиенту, что говорящий имеет информативную интенцию. Значит, к определениям рассматриваемой категории можно добавить и следующее (мы пытаемся вводить в новое определение уже использовавшиеся обозначения): интенция – это соединение ментального представления говорящего о субъективном значении с намерением сообщить об этом представлении реципиенту.

Если от категорий логики перейти к категориям семантики и прагматики, то полезно иметь в виду определение интенции, которое помещает нашу категорию непосредственно в русло изучения конкретных проблем социальной коммуникации: «…комплекс целей, породивший именно такой (т. е. избранный говорящим) вариант общения» (Арутюнов, Чеботарев 1996: 76).

Конечно, чаще всего интенция определяется как цель высказывания, при этом закономерно составляются разнообразные каталоги интенций (см., например: Адамьянц 1999: 22). Аналогичное понимание интенции выражено у О. Г. Почепцова: «…разновидность желания, которое сформировалось на основе определенных целей и мотивов говорящего и для реализации которого носитель коммуникативного намерения предпринимает определенные шаги, используя оптимальные языковые средства» (Почепцов 1986: 170).

Несколько иное, но близкое понимание объема понятия у Н. И. Формановской. Она полагает, что речевая интенция – это «намерение говорящего совершить адресованное речевое действие практического или ментального характера» (Формановская 2005: 107). Коммуникативное намерение можно понимать как замысел строить речь в информативном или фатическом ключе, в официально-деловом, разговорном или ином стиле, в монологической или диалогической форме, устно или письменно, согласно той или иной стратегии и тактике. Речевая интенция «является психическим денотатом перфомативного высказывания в речевом акте и в то же время мотивационно-целевым побуждающим субстратом такого же речевого акта» (там же: 110). Продолжая эти размышления, мы отмечаем, что, с одной стороны, речевая интенция – это своеобразный психический денотат соответствующей лексемы: обвинять, упрекать и др. С другой стороны, это мотивирующая и целевая установка воздействовать на адресата и взаимодействовать с ним с помощью интенции – пропозиции высказывания: обвиняю вас и т. д.

Во всяком случае, для нас важно, что речевое намерение мотивирует речевой акт, лежит в его основе, воплощается в интен-циональном смысле, который имеет разные способы языкового выражения. Закономерно поэтому и появление методики интент-анализа, который позволяет выявить речевое и коммуникативное намерения автора высказывания (по большей части эти исследования проводятся на материале политических текстов, см. работы Т. Н. Ушаковой, Н. Д. Павловой и др.).

Наконец, возможен и более узкограмматический подход к проблеме анализа интенции, такой метод представлен в работах А. В. Бондарко. Исследователь предпочитает говорить об интен-циональности и определяет ее как «связь языковых значений с намерениями говорящего, с коммуникативными целями речемысли-тельной деятельности, т. е. способность содержания, выражаемого данной языковой единицей, в частности грамматической формой (во взаимодействии с ее окружением, т. е. средой), быть одним из актуальных элементов речевого смысла. Примером проявления интенциональности в сфере грамматических значений может служить смысловая актуализация семантики времени в высказываниях, включающих соотношения временных форм: Я здесь жил, живу и буду жить» (Бондарко 2001: 4).

Иное понимание термина мы находим в работах исследователей текстов. Так, И. П. Сусов определяет интенцию как «основной текстообразующий фактор, организующее звено в многослойной содержательной структуре речевого произведения» (Сусов 1979: 101). Впрочем, при анализе текстовой интенции исследователи обычно предпочитают не давать собственное определение этой категории, а сразу переходить к рассуждениям о ее наличии, распознавании и восприятии в конкретном тексте. В самых общих чертах можно отметить, что при интенциональном анализе текстов необходимо помнить об определенных трудностях. Лишь немногие единицы языка и текста употребляются в тексте в своем прямом значении, большинство же приобретают различные экстралингвистические элементы смысла, поэтому значение любого высказывания, даже очень простого по составу лингвистических единиц, является многомерным. Совершенно нейтральные с точки зрения коммуникативной направленности предложения информативного характера можно создавать и понимать с учетом не только системного значения, но и ситуативного интенционального значения в конкретном речевом употреблении. Чтобы установить прагматический тип того или иного фрагмента или целого текста, необходимо обратиться к экстралингвистическому анализу ситуации, анализу контекста.

б) Прочитайте определения интенции еще раз. Ответьте на вопросы.

1. Есть ли что-либо общее в этих определениях?

2. Чем различаются между собой эти определения?

3. Какое определение интенции вам кажется наиболее точным? Объясните, почему.

Интенция – это:

• намерение передать субъективное значение с целью получить определенный результат (Г. П. Грайс) – логический подход;

• особое состояние сознания, порождаемое практическим осмыслением реальной ситуации и стоящее отдельно от других ментальных состояний (М. Братман) – теория планирования;

• соединение ментального представления говорящего о субъективном значении с намерением сообщить об этом представлении реципиенту (Д. Уилсон, Д. Спербер) – теория релевантности. Более специализированным образом, с акцентом на семантическом и прагматическом аспектах, интенцию можно определить так:

• цель высказывания;

• намерение говорящего совершить адресованное речевое действие (Н. И. Формановская).

3. Прочитайте текст 4. Ответьте на вопросы.

1. С каких позиций цитируемые исследователи рассматривают интенцию?

2. Почему Н. С. Ковалев предпочитает говорить об интенцио-нальности?

3. Насколько обоснованным вам представляется стремление Н. С. Ковалева объединить в своем рассуждении понятия «концепт» и «интенциональность текста»?

4. Применим ли интенциональный анализ к таким текстам, как летопись?

4. Прочитайте определение интенции, которое приводится в «Википедии». Подумайте над вопросами.

1. Как вы опишете адресата этого определения?

2. Как вы думаете, какие специалисты участвовали в создании этого определения?

3. Что добавило это определение к вашему знанию об интенции?

4. Есть ли что-либо в этом определении, с чем вы не согласны?

5. Как вы думаете, что следует добавить к статье об интенции для энциклопедии открытого типа?

1.2. Интенция в художественном тексте

Для начала размышления над основными интенциями художественного текста сравним мемуары и художественную автобиографию. Смысл мемуаров – в их документальности. Жизнеописание последовательно излагает события, хотя не с идеальной полнотой и всегда с элементом предвзятости, вольной и невольной, но в безусловном подчинении главной цели – составить достоверную «картину жизни». Автобиографический художественный текст всегда избирателен в подаче материала. Материал должен волновать, задевать, вызывать сочувствие (или антипатию), и в этом случае читатель говорит: «Мне нравится эта книга». Жизнь каждого человека, как последовательность дней, сера и обыденна, потому фрагменты выбираются сообразно их яркости, живости, способности взволновать читателя.

Разумеется, подобную реакцию может вызвать и проповедь, философский трактат, заметка в журнале, научная статья или статья закона. Специфика художественного текста состоит в том, что он конституирует виртуальную реальность, по отношению к которой читатель является созерцателем и одновременно строителем, поскольку именно в сознании читателя происходит реконструкция слов в образы предметов, лиц и событий, и в этом заключается ценность художественной литературы. Неважно, имеют ли виртуальные конструкты литературы прообразы в реальной жизни. Важно, чтобы эти конструкты отвечали читательским ожиданиям, чтобы в них воплощались разнообразные потребности, желания, мечты читателя.

Таким образом, можно сказать, что глобальная интенция мемуарного дискурса – сообщить информацию о предмете. Интенция художественного текста – доставить удовольствие с помощью этого предмета. Определив эти общие соображения относительно намерений авторов художественных текстов, перейдем к рассмотрению лингвистического плана обсуждаемой категории. Самая известная категория, близкая к интенции, – образ автора.

«Образ автора – концентрированное воплощение сути произведения, объединяющее всю систему речевых структур персонажей в их соотношении с повествователем, рассказчиком или рассказчиками и через них являющееся идейно-стилистическим средоточием, фокусом целого» (Виноградов 1959: 140). По мысли В. В. Виноградова, содержание текста и цель создания текста соотносятся с языковыми средствами, использованными для выражения мыслей. Понятие «образ автора» высвечивается при выявлении и вычленении других понятий, более определенных и конкретных, – производитель речи, субъект повествования. Вершиной этого восхождения и оказывается образ автора. Производитель речи – субъект повествования – образ автора – такая иерархическая расчлененность помогает постижению сущности искомого понятия, то есть образа автора. Однако реальный автор (производитель речи), приступая к созданию произведения, имеет определенную цель или задание: либо сам себе ставит эту задачу, либо получает ее извне.

Известны, например, муки Ф. М. Достоевского при определении формы субъекта повествования при создании «Подростка»: от автора или от «я»? Почти полгода мучился Достоевский вопросом, как писать роман. Ю. Ф. Карякин, исследовавший этот вопрос, насчитал около 50 высказываний Достоевского на этот счет (Карякин 1989).

Образ автора, естественно, создается в литературном произведении речевыми средствами, поскольку без словесной формы нет и самого произведения, однако этот образ творится читателем. Он находится в области восприятия, которое задано и направлено волей автора, но на процесс восприятия оказывает влияние не только автор. Именно потому, что образ автора больше относится к сфере восприятия, а не собственно материального выражения, возникают трудности в точности определения этого понятия (аналогичная ситуация сложилась, например, со всем понятной, но никем точно не дефинированной категорией «подтекст»).

Часто эта категория называется и по-другому – субъективи-зацией, то есть творческим сознанием субъекта в его отношении к объективной действительности. Образ автора – это не субъект речи, часто он даже не называется в структуре произведения. Это «концентрированное воплощение сути произведения» (Виноградов 1971: 118) или «нравственное самобытное отношение автора к предмету изложения» (Л. Н. Толстой). Л. Н. Толстой писал: «Во всяком художественном произведении важнее, ценнее и всего убедительнее для читателя собственное отношение к жизни автора и все то в произведении, что написано на это отношение. Цельность художественного произведения заключается не в единстве замысла, не в обработке действующих лиц, а в ясности и определенности того отношения самого автора к жизни, которое пропитывает все произведение» (цит. по: Валгина 1998).

Существуют различные способы понимания интенции в художественном тексте и ее анализа. Рассмотрим основные из них.

1. Интенция автора художественного произведения – желание передать свое мировоззрение.

В работах по анализу текста можно встретить такое обозначение области исследования, как метапоэтика. Это поэтика по данным метапоэтического текста, или выявление кода автора, имплицированного или эксплицированного в художественных и даже нехудожественных текстах. Метапоэтика опирается на исследования дискурсивной данности, на данные языка автора.

Например, исследование метапоэтики А. П. Чехова приводит к выявлению режиссерских интенций писателя. Данные метапоэ-тического дискурса позволяют говорить о влиянии театрального текста на драматургический, а также о том, что драматург обладает собственным видением сценической интерпретации и способен обосновать его. Изучение режиссерских интенций проводится путем установления корреляции художественного текста с основными идеями времени его создания; той же цели служит определение рефлексии А. П. Чехова по поводу современного ему театра и по поводу сценических интерпретаций пьес. Метапоэтический анализ предполагает привлечение объемного массива фрагментов метапоэтического дискурса, на основе которого выделяются ключевые позиции интерпретации. После этого анализа делается следующий вывод: «Важной чертой режиссерского видения является сохранение этического, интеллигентного начала писателя, драматурга. Терпение и смирение, скромность материальных запросов (“нищета духом”), любовь и сердечная теплота, даже терпеливое безмолвие (“молчание… молчание…”) – черты нравственного мира его героев. Сам А. П. Чехов, отказавшийся от прямой проповеди, вложил суждения об этом в их уста» (Ходус 2008: 95).

2. Интенция – идея автора, которую исследователю нужно выявить и сформулировать своими словами.

Пример подобного отношения к интенции автора текста мы видели выше: см. фрагмент из работы Н. С. Ковалева (c. 25–26). Напомним, что интенциональность в данном случае – это совокупность всех реализаций ядерного концепта, выражающая намерения автора, коммуникативную направленность текста как смыслового целого. Способом выяснения интенции становится когнитивный (концептуальный) анализ текста.

3. Интенция автора – желание воздействовать на эмоции читателя.

а) Примером одного направления внутри обозначенного подхода может послужить анализ стихотворения В. Маяковского «А все-таки» Е. В. Тырышкиной ([2005]). Исследователь полагает, что Маяковский пишет о тех, кто понять его может, но не хочет (люди высокой культуры), и о тех, кто понять готов, но не может (чернь). Тем самым поэт взывает к идеальному читателю, который поймет и оценит, одновременно декларируя невозможность понимания, невозможность для кого бы то ни было занять эту позицию. Интенция же поэта, согласно цитируемой статье, здесь интересна именно с точки зрения основного объекта – художественного явления авангарда. Осознанное намерение автора – вызывать сильные эмоции у читателя, разбудить и разбередить его душу, а затем бросить, не позволив достичь катарсиса. Действительно, адресата «постоянно провоцируют на сочувствие, жалость – и демонстрируют его неспособность понять высокие истины, доступные лишь поэту, а как только он ловится на крючок человечности (“я – ваш поэт”), его гневно бичуют; жаждут признания – и оскорбляют, и в конце концов оставляют с носом, превращая все сказанное в шутку» (там же).

б) Несколько иной подход к анализу текста предлагает, например, О. В. Василенко (2001). В статье доказывается, что «авторской установкой “Сказания о Борисе и Глебе”, по-видимому, было вызвать сочувствие к убитым братьям. Автор акцентирует внимание на мученической смерти братьев. Интенцией автора не было написать типичное житие. Именно поэтому автором используется больше императива-мольбы, так как этот оттенок значения эмоционален и содержит в себе меньший процент назидательности, чем призыв и увещевание». Интенция здесь – авторская установка, близкая к категории образа автора.

4. Интенция автора – вызвать у читателя рефлексию по поводу абстрактных категорий.

А. А. Богатырев (2000) анализирует рассказ В. Шукшина «Срезал» и доказывает, что коммуницируемая текстом ситуация общения проигрывается читательским сознанием одновременно в двух параллельных сценариях – фактически рассказанном и отрицающем его должном, нормальном. Это состояние может интерпретироваться как разрыв между отклонением и нормой и как разрыв между сущим и должным. Сфера рефлексии реципиента художественного текста над предметами такого порядка и образует, по мысли ученого, интенцию текста.

5. Интенция автора – тайная идея, которую надо дешифровать, поскольку она открывается не всем. Вариант: интенция – желание поиграть с читателем, предложить головоломку, которую можно отгадать на разных уровнях понимания.

Для иллюстрации подобного отношения к анализу намерения автора текста обратимся к произведению И. А. Крылова – басне «Волк на псарне».

Первый вариант прочтения: под ловчим подразумевается великий русский полководец М. И. Кутузов. Поводом для написания басни послужили события, связанные с желанием Наполеона вступить в мирные переговоры, которые были отклонены М. И. Кутузовым. Вскоре после этих переговоров Кутузов нанес войскам Наполеона поражение при Тарутине. Заметим, что, по свидетельству современников, басню «Волк на псарне» И. А. Крылов собственноручно переписал и отдал жене М. И. Кутузова, которая отправила ее мужу в письме. М. И. Кутузов прочитал басню после сражения под Красным собравшимся вокруг него офицерам и, произнося слова «а я, приятель, сед», снял фуражку и потряс наклоненной головой.

Обобщая подобную трактовку, скажем, что эта басня – драма, в которой даны характеры в их психологической и социальной реальности. Волк силен и хитер, но Ловчий тоже мудр и не поддается на описание мнимой силы противника и выгоды от перемирия.

Однако басню можно прочитать и иначе, что и предлагает сделать Л. С. Выготский (1986). Его удивляет тревога, близкая к панике, в первой части басни. Кроме того, результатом ошибки волка становится не растерянность его самого, а смятение псарни.

С точки зрения поэтики, это противопоставление подтверждается: шумливый, кричащий, бегающий, бьющий, смятенный стих вдруг делается длинным, медленным и спокойным, переходя к описанию волка. Гибель волка неизбежна, однако он величав и спокоен, говорит торжественно и даже иронично: «И начал так: “Друзья, к чему весь этот шум?”». Противоречие между истинным положением дел и самосознанием и поведением персонажей служит основным структурным приемом всей басни (волк хочет всех съесть – на словах он обещает им покровительство; он жалко забился в угол – на словах он милостиво обещает больше не обижать овец; собаки готовы растерзать его каждую секунду – на словах волк обещает им защиту; на деле перед нами вор, который клянется в верности. Ловчий, прерывая речь волка, отвечает ему явно в другом стиле и тоне. «Если язык волка совершенно правильно назвал один из критиков возвышенным простонародным наречием, неподражаемым в своем роде, то язык ловчего явно противоположен ему как язык житейских дел и отношений. Его фамильярные “сосед”, “приятель”, “натуру” и т. д. составляют полнейший контраст с торжественностью речи волка» (там же). Поразительно, но ловчий согласен на мировую, он отвечает волку на его предложение о мире согласием в прямом смысле. Переговоры закончились мировой, травля – смертью. Одна строка рассказывает о том и о другом вместе.

Рассматривая басню таким образом, мы можем охарактеризовать ее как трагедию, в которой традиционно объединяются гибель и торжество героя (при этом героем оказывается не ловчий, а волк). «Разве кто скажет, что в этой басне против волка обращено острие насмешки? Напротив, наше чувство организовано и направлено таким образом, что нам делаются понятными слова одного критика, который говорит, что Крылов, выводя своего волка на гибель, мог, пародируя евангельский текст и слова Пилата, выводившего на гибель Христа, сказать: “Ессе lupus”» (там же: 41).

1.3. Интенция в публицистическом тексте

Глобальная авторская интенция в публицистическом тексте – убеждение читателя в правильности авторского понимания происходящего (не информирование или развлечение и не стимуляция мыслительного процесса в сознании читателя). Н. И. Клушина (2008) приводит целую парадигму различных текстовых категорий, которые служат эффективному воплощению стратегического намерения публициста. Более того, на основании анализа колоссального объема материала из разных СМИ ученый делает вывод о том, что сегодня происходит смещение в нюансах этой глобальной интенции: от убеждения в сторону манипулирования.

Порождение текста диктуется авторской интенцией (авторским коммуникативным намерением). Таким образом, именно интен-циональные черты текста становятся текстообразующими.

Важно также помнить, что в публицистическом творчестве в большой степени, чем в каком-либо творчестве, адресант учитывает активную позицию адресата. Влияние гипотезы адресата осуществляется уже в дотекстовой деятельности, на этапе формирования замысла, так как существуют некие информационные запросы аудитории, воздействующие на формирование авторского замысла журналиста. Но какое влияние оказывает это обстоятельство на текст? Вспомним, что М. М. Бахтин характеризовал авторский замысел как «речевую волю говорящего» (Бахтин 1979: 276). Т. М. Дридзе (1996) замечает, что в авторском замысле отражается цель создания текста: замыслом является то, для чего или ради чего предпринимает усилия автор. Ученый также подчеркивает, что целостность структуры текста обусловлена наличием концеп-туальности в замысле. Таким образом, концепция будущего текста и его цель формируются как реакция на запросы аудитории и как стимул к ее ответу в дальнейшем.

Поскольку сегодня воздействующая функция публицистического текста становится его ведущей характеристикой, об интен-циональном анализе подобного текста можно говорить в любом случае, когда объектом исследования становится публицистический текст. Все возможные художественные, риторические, структурные и иные средства, используемые автором такого текста, можно рассматривать как средства воплощения глобальной интенции текста этого типа.

1.4. Основные принципы выявления интенции автора текста

Поскольку мы полагаем, что интенция является базовой категорией текста, то логично заключить, что любой из известных методов и принципов анализа текста в конечном итоге может привести нас к выявлению интенции автора. Однако представляется, что будет полезным перечислить методы, которыми по преимуществу пользуются современные исследователи, размышляющие над интенцией автора анализируемого ими текста. Ограничимся кратким перечнем подобных подходов (при желании читатель может обнаружить применение указанных методов анализа в статьях и примерах, имеющихся в данном разделе):

• анализ формы и следования стандарту при обращении к текстам делового и научного характера;

• анализ композиции при обращении к художественным и публицистическим текстам;

• выявление и анализ использования перформативов и других грамматических способов передачи авторской интенции в документах и деловых письмах;

• анализ стилистических средств в текстах всех типов;

• анализ ключевых слов, выявление мотивов, определение ассоциаций в публицистических и художественных текстах;

• анализ концепта как структурообразующей единицы;

• анализ коннотаций и выявление подтекста;

• анализ используемых тактик и стратегий при анализе текстов, принадлежащих устной речи.

5. Выберите художественный или публицистический текст и проведите его интенциональный анализ.

1. Определите, что именно вы будете понимать под интенцией автора выбранного текста. Аргументируйте свое понимание этой категории применительно к выбранному тексту.

2. Еще раз прочитайте параграф «Основные принципы выявления интенции автора», приведенный выше. Определите, какие из предложенных способов анализа в большей степени соответствуют выбранному вами материалу. Объясните свой выбор.

3. Проведите анализ.

4. Опишите, какими другими путями можно было бы выявить интенцию автора выбранного текста. Сравните возможности, которые предоставляет тот или иной путь. Совпадут ли выявленные различными способами интенции?

Литература

Адамьянц Т. З. К диалогической коммуникации: от воздействия – к взаимодействию. М., 1999.

Антонова А. В. Об интенциональной модели манипулятивного речевого акта // Вестник СамГУ. 2006. № 10/1 (50). С. 67–73.

Арутюнов А. Р., Чеботарев П. Г. Интенции диалогического общения и их стандартные реализации // Русский язык за рубежом. 1993. № 5/6. С. 75–82.

Бахтин М. М. Проблема речевых жанров // Бахтин М. М. Автор и герой. К философским основам гуманитарных наук. М., 1979.

Богатырев А. А. Понятийная и идейная семантическая интерпретация художественного текста // Тверской лингвистический меридиан. Вып. 4. Тверь, 2000. Режим доступа: http://www.tol.tversu.ru/Meridian4.htm.

Бондарко А. В. Лингвистика текста в системе функциональной грамматики // Текст. Структура и семантика. Т. 1. М., 2001. С. 4–13.

Валгина Н. С. Теория текста: Уч. пос. М., 1998. 210 с. Режим доступа: www.hi-edu.ru/e-books/xbook029/01/index.html.

Василенко О. В. Коммуникативный акт в текстах Борисо-Глебовского цикла // Бодуэновские чтения: Бодуэн де Куртенэ и современная лингвистика: Междунар. науч. конф. Казань, 11–13 дек. 2001 г.: Труды и материалы: В 2 т. / Под общ. ред. К. Р. Галиуллина, Г. А. Николаева. Казань, 2001. Т. 1. C. 61–62.

Виноградов В. В. Проблема автора в художественной литературе // Виноградов В. В. О теории художественной речи. М., 1971.

Виноградов В. В. О языке художественной литературы. М., 1959.

Выготский Л. С. Психология искусства. М., 1986. Гл. 6: «Тонкий яд»: Синтез. Библиотека Гумер – гуманитарные науки [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://www.gumer.info/bibliotek_buks/psihol/vugotsk/_psiskus_index.php.

Грайс Г. П. Логика и речевое общение // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 16: Лингвистическая прагматика. М., 1985. С. 217–238.

Дридзе Т. М. Социальная коммуникация и культура в семиосоциопси-хологии // Общественные науки и современность. 1996. № 3. С. 11–29.

Карякин Ю. Ф. Достоевский и канун XXI века. М., 1989.

Клушина Н. И. Интенциональные категории публицистического текста (на материале периодических изданий 2000–2008 гг.): Автореф. дис. … д-ра филол. наук. М., 2008.

Остин Дж. Л. Слово как действие // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. XVII: Теория речевых актов. М., 1986. C. 22–131.

Почепцов О. Г. Основы прагматического описания предложения. Киев, 1986.

Сусов И. П. О двух путях исследования текста // Значение и смысл речевых образований / Отв. ред. И. П. Сусов. Калинин, 1979. С. 90–103.

Тырышкина Е. В. Русский авангард начала 20-го века: аспекты прагматики // Поэзия авангарда [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://avantgarde.narod.ru/beitraege/ov/et_pragmatika.htm.

Формановская Н. И. Эмоции, чувства, интенции, экспрессия в языковом и речевом выражении // Эмоции в языке и речи: Сб. науч. ст. / Под ред. И. А. Шаронова. М., 2005. С. 106–116.

Ходус В. П. Режиссерские интенции А. П. Чехова по данным метапоэ-тики // Вестник Ставропольского государственного университета. 2008. № 5 (58). С. 88–96.

Чернявская В. Е. Лингвистика текста: Поликодовость, интертекстуальность, интердискурсивность. М., 2009.

Словарь

Большой энциклопедический словарь. [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://dic.academic.ru/dic.nsf/enc3p/139766.

Источники

Колесова Д. В. Запись на улице. Ленинградская область. 2009.

Попов О. Два уровня, три финала, 100 марок и несколько примеров // Полит.ру [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://www.polit.ru/analytics/2009/06/29/2uroven3final.html.

Толстой Л. Н. Анна Каренина. М., 1970.

Ковалев Н. С. Древнерусский летописный текст: принципы образования и факторы эволюции: Уч. пос. Волгоград, 2001// Единое окно доступа к образовательным ресурсам [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://window.edu.ru/window/library?p_rid=25530.

Интенция // Википедия [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://ru.wikipedia.org/wiki/Интенция.

2.1. Категория целостности в аспекте лингвистики

Во всех определениях интенциональности подчеркивалось ее целевое назначение: интенциональность понимается как замысел, намерение, цель, ради достижения которой осуществляется речевое действие. Цель определяется как то, что задает внутреннее единство производимого действия, его целостность. По отношению к тексту цель формирует его смысловую цельность, которая позволяет дать краткий ответ на вопрос, о чем этот текст, и часто находит выражение в его заглавии. Автор одной из первых книг, посвященных теории текста, И. Р. Гальперин пишет: «Один из существенных признаков текста – его завершенность. Этот признак выталкивает на поверхность текста заголовок, без которого, с моей точки зрения, нельзя построить модель текста» (Гальперин 2004: 5). Обратимся к примеру (текст 1), где писатель Ю. Бондарев рассказывает о своей работе.

1. а) Прочитайте текст, подберите название для него. Определите, в какой мере оно отразит замысел автора, реализованный в этом тексте и формирующий его смысловое единство. Аргументируйте свой выбор.

Внимательное прочтение текста позволяет обнаружить в нем трижды употребленное «ключевое» слово, которое организует содержание как первого абзаца, так и второго: с его помощью непосредственно фиксируются «шаги» творчества писателя. Оно удерживает наше читательское внимание на протяжении всего текста, обеспечивая его цельность. Хотя, конечно, не оно одно выполняет эту объединяющую, интегративную функцию.

б) Назовите это слово, включите его в заголовок.

Категория смысловой целостности была выдвинута в качестве основного признака текста, когда его изучение только начиналось. Целостность текста понималась как его содержательная организация, функционально направленная на достижение определенной цели, «решение определенной задачи» (Леонтьев 1979: 28).

Отношение к ней лингвистов не было одинаковым. Дело в том, что далеко не в каждом тексте мы обнаружим, как в разобранном выше примере, ключевые слова, которые объединяют как предложения внутри компонентов текста (в нашем случае компонентами текста являются сложные синтаксические целые, представленные абзацами), так и сами эти компоненты. Даже при отсутствии таких слов мы можем воспринимать соединение предложений как текст. Казалось, что смысловая целостность текста не обеспечивается сколько-нибудь определенными языковыми средствами и поэтому не может быть признана лингвистической категорией. Связанная с деятельностным аспектом речи, с процессами его создания и восприятия, она была отнесена к категориям психолингвистики, в рамках которой рассматривалась как некое неструктурированное образование, соотносимое со сферой бессознательного, как некий до конца неосознаваемый образ объекта, возникающий в сознании адресата при восприятии целого текста. Способом его изучения признавался психолингвистический эксперимент – опрос читателей для выяснения того, какой смысл они извлекли из текста. Об этом писали, например, А. Р. Лурия (1979), Н. И. Жинкин (1981), Л. В. Сахарный (1994) и др.

Однако развитие лингвистической семантики, системного представления о лексических и грамматических значениях языковых единиц, рассматриваемых в системе, наблюдение за тем, как эти значения преобразуются в речи, то есть за процессами пользования языком, и параллельно за тем, как одновременно с ними порождается текст, за его структурными особенностями, оказало воздействие на отношение к смыслу, который складывается в ходе ознакомления с целым текстом, является результатом интеграции всего того, что составляет содержание текста. Лингвистика оказалась перед необходимостью заниматься не только значениями языковых единиц, но и порождаемыми ими в процессе речи смыслами: «…термины значение и смысл предстают как соотносимые понятия, но значение относится к языку (представляет собой явление языка), а смысл – к речи (представляет собой явление речи): значения заданы в языке, между тем смысл строится (образуется) в тексте. Если денотатом языкового знака является некоторое явление (объект, действие или состояние), то денотатом текста оказывается некоторая обозначаемая им ситуация, т. е. фрагмент действительности – актуальной или мыслимой, реальной или представленной в нашем воображении» (Успенский 2007: 98–99).

«Осознав некий текст как целое, мы тем самым ищем его понимания как целого» (Гаспаров 1996: 324). Единство ситуации, лежащей в основе текста, считается одним из главных факторов, определяющих целостность текста, его тематическое поле, которое представляет «согласованную» по смыслу и синтаксически организованную лексику.

Тема понимается как некий «первоэлемент текста». «Тема есть то содержание, то семантическое поле текста, которое выражается языковыми средствами различных уровней и разнообразными приемами» (Жолковский, Щеглов 1975: 143–145).

Сравните с предыдущим такое высказывание: «…чем теснее содержание сообщения связано с фактами реальной жизни (или воображаемой как реальной), тем меньше оно нуждается в специальном подчеркивании или даже просто в выражении их взаимосвязи. Отсюда вытекает принципиальная возможность опирать связность текста на связях, заложенных в самих передаваемых явлениях и фактах, т. е. на уровне референта речи» (Кожевникова 1979: 60).

Мы воспринимаем целостность как содержательную категорию того речевого высказывания, которое определяется как текст. Однако, как мы уже знаем, целостность оказывается порождением не только представления в тексте определенной ситуации реальной действительности, но и отражения этой ситуации под определенным углом зрения, в соответствии с тем, как она осмыслена говорящим (обозначенное им «положение дел») и воплощением ее в определенной жанровой форме.

Возвращаясь к приведенному выше тексту Ю. Бондарева, можно сказать, что в нем представлены воспоминания конкретного человека (Когда-то увиденные мною в жизни сцены, а вследствие этого возникшие ощущения мучительно сидят в моей памяти), но фактически речь идет о потребности рассказчика перенести воспоминания на бумагу. Рассказ воплощается в форму миниатюры – жанра интеллектуальной рефлексии. Указанные обстоятельства позволяют говорить о модальной (отношение говорящего к содержанию сообщения) и структурной (соответствие особенностям избранной жанровой формы) целостности текста. Этот текст завершен, автор выполнил свою задачу, соединив две программы с установками на представление особенностей своей памяти и осуществление этих особенностей в процессе творчества, то есть реализовал условия коммуникации – достиг коммуникативной целостности.

Итак, целостность – это важнейшая текстовая категория. Последовательность предложений, не соотносимых с какой-то одной ситуацией, представляемой говорящим, и поэтому лишенных смысловой целостности, текста, как правило, не образует. Смысловая целостность неизбежно дополняется целостностью модальной, структурной и коммуникативной.

Дать определение целостности с позиций лингвистики, то есть обеспечения всех ее составляющих средствами языкового выражения, трудно, часто мы находим в таких определениях тавтологию. Например:

«Под целостностью понимается единство текста, его способность существовать в коммуникации как внутренне и внешне организованное целое» (Анисимова 2003:17).

2. Сравните следующие определения. Укажите, что их сближает и каковы те отличия, которые можно считать выделением особых аспектов явления целостности. (Обратите внимание, что в приводимых ниже определениях наряду с целостностью используется термин «интегративность», имеющий некоторые отличия в своем значении, которые не являются принципиальными для нашего раздела.)

«Интегративность есть ориентация всех элементов текстовых структур на синтез – на воплощение содержательного плана текста, организованного авторской интенцией, его конкретными целями и мотивами» (Сидоров 1987: 67).

«Тексту присуща внутренняя организация, превращающая его на синтагматическом уровне в структурное целое» (Лотман 2000: 63).

3. Попробуйте дать свое определение целостности текста. Сравните его со следующим, обратив внимание на набор представленных качеств:

Целостность текста – такое его свойство, которое задается целью речевого высказывания / речевой деятельности автора и выражается в законченности содержащейся в нем мысли, которая соотносится с той или иной ситуацией действительности (реальной или ментальной), что находит выражение в соответствующей структуре/организации текста и его речевом выражении.

2.2. Составляющие смысла текста

Текст является сложным образованием, которое передает не только сообщение о действительности, но и информацию, проявляющую позицию субъекта речи. Эти составляющие смысла текста, взаимодействуя, участвуют в формировании его целостности. При этом целостность предполагает несводимость свойств целого к его составляющим, равно как и анализ его составляющих возможен только с точки зрения целого: «…текст генерирует смыслы» (Лотман 1992: 144).

Для иллюстрации того, что целостность смысла текста охватывает его тему (предмет сообщения, соотносимый с реальной или ментальной действительностью), так и выражение отношения к предмету сообщения субъекта или субъектов речи, приведем пример.

Если мы задумаемся о смысловой целостности этого отрывка, легко вычленяемого из текста очерка «Наше живое время»[1], то обнаружим здесь целостное изложение основной темы – гигиены мысли – (не уклоняться, не отвлекаться в сторону дурного, мелкого, это было бы чем-то нездоровым, непозволительным… вся красота в чувстве движения мысли, веры в истину), а также присутствие еще одной темы: ее автора, В. И. Вернадского (в пору молодости В. И. Вернадский писал, ему казалось (кругом стоят густою стеною великие идеалы), ему очень хотелось) и, наконец, темы автора очерка, комментирующего возраст ученого (был он (Вернадский) в ту пору молод, и ему казалось).

Таким образом, можно убедиться в том, что понятие целостности текста оказывается многоаспектным, многогранным, в конкретном воплощении требующим работы мысли и чувства. В современной лингвистике выделяются категории диктума – представления содержания сообщения о реальной или ментальной действительности и модуса – открытого (эксплицитного: я знаю, что…; мне нравится, что…) или сопровождающего сообщение (имплицитного: он опять наговорил чепухи) выражения отношения говорящего к сообщаемому. Как видно из предыдущих примеров, целостность текста формируется по отношению к двум составляющим смысла сообщения – диктуму и модусу.

2.3. Средства формирования целостности текста

Руководствуясь приведенными выше положениями, обратимся к анализу категории целостности в ее речевом воплощении. В имеющихся исследованиях средствами формирования целостности признаются:

• наличие общей темы, которая представлена прежде всего в заголовке текста (при его отсутствии в стихотворном тексте – в первой строке); органически в заголовке может найти отражение или тема текста, или позиция автора в отношении этой темы (напомним, что соответствует диктуму и модусу смысловой организации текста), иногда в заголовке интегрированы обе эти составляющие; общая тема текста проявляется также в присутствии ключевых – повторяющихся, ведущих тему – слов;

• существование содержательной «рамки» текста – тематических перекличек начала и конца текста;

• структурное единство организации текста, наличие иерархии коммуникативных программ, что находит выражение в смысловой организации компонентов текста и связях между ними. Указанные средства предназначены прежде всего для собственно содержательной, денотативной/диктумной стороны текста; как правило, она координируется с оценочной позицией, задающей модальную целостность. Приемы развертывания текста, ранжирование коммуникативных программ определяются говорящим лицом, они характеризуются как регулятивная модальность, определяющая коммуникативную целостность, – все эти компоненты слагаемого смысла находят воплощение в структурной организации текста, его линейном развертывании.

Существенным фактором является и стилистическая целостность текста, она задается адресантом, владеющим нормами построения высказывания в определенной сфере общения и обладающим креативными способностями.

2.4. Заголовок в организации смысловой целостности текста