Шелестов придирчиво осмотрел свою форму, поправил погон на гимнастерке, расправил складки под ремнем. «Интересно, – подумал он, – кому-то бросится в глаза появление нового подполковника в советской военной комендатуре Бухареста? Скорее всего, не бросится, потому что военная комендатура в городе сейчас, после его освобождения, занимается всем, чем угодно. И не только охраной и патрулированием улиц, и не только выслеживанием прятавшихся врагов, не только помощью в обеспечении граждан питанием, не только разминированием улиц, объектов, развалин домов. Комендатура занимается еще и фильтрацией граждан, выдачей временных документов, всевозможными проверками и даже формированием муниципальной власти.
Через комендатуру проходит множество командированных в город по разным делам офицеров Красной Армии. Часто меняется личный состав. Нет, отследить появление нового человека сложно, если только кто-то специально не занимается такого рода слежкой, круглосуточным наблюдением и идентификацией всех сотрудников. Ну, ничего, – Шелестов надел фуражку, – я же тут почти официально, почти легально и даже командировочное удостоверение имею, которое в этой комендатуре и отмечено».
Сбежав вниз по лестнице на первый этаж, Шелестов стал открывать двери в одну комнату задругой и спрашивать, кто видел майора Гаспаряна. Оказывается, его видели все и «только что». Оставалось удивляться, как Арсен умудрялся оказываться в одно и то же время в разных местах. Но это было так, и никакой мистики в этом не существовало. Деятельная натура, удивительная энергия и работоспособность делали Гаспаряна незаменимым помощником коменданта по очень многим вопросам. Он всюду успевал, все знал и все помнил. И это притом, что в комендатуру Арсен Гаспарян попал после госпиталя, где его собрались комиссовать из армии. Но он каким-то образом умудрился уговорить, убедить комиссию, и его оставили, но годным к нестроевой службе. После выздоровления у майора одна нога была чуть короче другой, и ходил он прихрамывая. Только Шелестов, да еще, может быть, несколько близких друзей знали, каково это с такой ногой ходить и даже почти бегать весь день. Уставал Гаспарян страшно, но об этом знали даже не все самые близкие друзья.
Нашел майора Шелестов на заднем дворе в гараже комендатуры, где тот распекал одного шофера. Максим подошел и встал рядом с помощником коменданта. Перед ним, понурив голову и старательно делая честное лицо, стоял Буторин в солдатском обмундировании и с погонами ефрейтора.
– Как так можно, Буторин? – негодовал майор. – Ты водитель комендатуры, органа советской власти в этом городе, ты боец Красной Армии! Ты должен понимать, что мы лицо армии, лицо нашей советской страны здесь. По нам судят и о народе, и о стране в целом.
– Виноват, товарищ майор, – мямлил Буторин. – Сморило меня. После дальнего рейса да еще ж и с устатку махнул рюмочку наркомовской, а меня сморило. Потому и опоздал малость.
– Что, Арсен, расслабились ребятки в тыловом городе? – усмехнулся Шелестов. – За что ты так бойца тут полощешь?
– Да заявился в три часа ночи! – буркнул Гаспарян. – Не армия, а сплошной дом отдыха. Вы посмотрите на него, товарищ подполковник! Вроде и не мальчик уже, волосы вон седые, а все туда же – по бабам.
– Никаких баб, товарищ майор. – Буторин сорвал с головы пилотку и прижал ее к груди, глядя преданно в глаза майора. – Я с этим делом никогда, товарищ майор! Оно мне зачем, приключения искать? Своих дома будет навалом, там и оторвусь. А тут, да на чужбине…
– Ой, иди, Буторин! – махнул рукой Гаспарян. – Сил у меня нет с тобой! Помяни мое слово, что, если ты еще раз нарушишь дисциплину, я тебя не на фронт отправлю, я тебя на родину отправлю, в самую тундру!
Буторин напялил на голову пилотку, неумело отдал честь и трусцой побежал в сторону ангаров с машинами. Шелестов проводил его взглядом. Так, значит, что-то нащупал Виктор. Так просто он на скандал с начальством не стал бы нарываться. У него положение сложное. Ему и дело надо делать, и не прослыть заядлым нарушителем дисциплины. Значит, нам надо поговорить вечером.
– Арсен, мне помощь твоя нужна. – Шелестов взял под руку майора и отвел в сторону, под навес, где не так палило солнце.
– Всем нужен Арсен, всем нужна помощь, – блеснув белыми ровными зубами, улыбнулся Гаспарян. – Работа моя такая, что я всем нужен и нужен постоянно. Что вы хотели, товарищ подполковник?
– Требуется дополнительная охрана на аэродром. Прибывает самолет, а в нем человек. Понимаешь?
– Начальство, – сразу сделал вывод Гаспарян. – Взвода из комендантской роты хватит? Могу позвонить дежурному в воинскую часть на Слипице, подбросят роту или две на машинах. Можем оцепить аэродром.
– Нет, Арсен, взвода хватит. Ребята там боевые. Ты мне взвод лейтенанта Русанова дай. Толковый командир. Мне, наоборот, нужно устроить охрану так, чтобы со стороны не было видно, что какие-то особые условия или что точно прилетает большое начальство. Секретность!
– Секретность, это хорошо. Только вы, товарищ подполковник, там, в Бэнясэ, секретности не добьетесь. Я же был там, это не военный аэродром, а проходной двор. Начнете закрывать доступ, и всем станет понятно. Да и девушки-диспетчеры будут знать обо всех самолетах.
– Нет, не в Бэнясэ, – усмехнулся Шелестов.
Максим хорошо понимал, о чем его пытался предупредить Гаспарян. Румынский гражданский аэропорт на окраине столицы временно стал военным аэродромом. Гражданских рейсов сейчас, естественно, не было, и использовала этот аэропорт советская военная администрация. Там базировался полк военной транспортной авиации и истребительный полк. Разумеется, на транспортниках перебрасывался и личный состав, и командование в Москву и назад. Через него осуществлялась воздушная связь между фронтами. Видимо, знал об этих условиях и Платов. И в своем сообщении он указал, что прилетит на транспортнике, но садиться машина будет на старом аэродроме Пошта, который еще не так давно использовался и немцами, и румынами.
Лейтенант Олег Русанов был родом с Дона. Невысокий, чернявый, с чуть кривыми кавалерийским ногами, он всем рассказывал, что его дед воевал в прошлую германскую в пластунах в особом эскадроне и отличился во время Брусиловского прорыва, который был хорошо подготовлен в том числе благодаря разведке и действиям пластунских отрядов. Этому донские казаки научились у кавказских горцев и часто действовали вместе с ними. И в своем взводе он среди бойцов, казалось бы, не особенно боевого подразделения наладил обучение приемам рукопашного боя, владения всеми видами оружия, прежде всего холодного, скрытному перемещению на местности и в населенных пунктах, ориентированию и способам разведки вражеских позиций. Народ во взводе был не сильно молодой – старшие возрасты призыва, используемые во втором эшелоне войск и в войсках обеспечения. Поначалу многие считали, что молодой командир выслуживается, «не наигрался в детстве», но потом втянулись в учебный процесс. Ну а после пары успешно проведенных операций, в которых принимала участие и их комендантская рота, инициативу лейтенанта во взводе оценили все. В первом случае взвод отражал нападение высадившихся в нашем тылу немецких десантников на планерах, а во втором – во время прочесывания местности, когда искали группы вооруженных до зубов эсэсовцев, пытавшихся пробиться к фронту. Оба боя были успешными и без потерь для взвода. Шелестов знал обо всем этом, поэтому и попросил Гаспаряна выделить ему в помощь именно взвод Русанова.
Через два часа Шелестов сидел с Русановым над картой местности. Можно было бы, конечно, оцепить аэродром плотным кольцом войск; силы для этого, в принципе, собрать было можно, но только о секретности операции не могло уже быть и речи. Любому, даже не военному человеку стало бы понятно, что на аэродроме ждут прибытия высокопоставленного пассажира. Вражеская разведка знает, что должны прибыть представители спецслужб трех стран, причем очень высокого ранга. Но каким способом они прибудут, и если самолетом, то на каком аэродроме произойдет посадка самолета.
– Смотри, лейтенант, с запада открытое пространство – заброшенные поля. Есть большая канава, которая тянется вдоль полей. Это остатки поливной системы вроде наших арыков в Средней Азии. Тут же у края дороги пара заброшенных полуразвалившихся строений. Какие-то сараи или времянки для сельскохозяйственных рабочих. С юга примыкает поселок. Дома одноэтажные, древесная растительность низкорослая. Зона отчуждения перед аэродромом метров четыреста. Не скажу, что очень открытая. Есть и кустарник, и другие формы рельефа в виде каких-то ям, промоин, бугорков. Но, в общем, не очень изрезанная местность.
– Лес только с севера и востока, – согласился Русанов и постучал по карте ногтем. – С востока небольшой и редкий. Как раз со стороны захода самолетов на посадку, а с севера довольно густой массив.
– Да, самый опасный участок, – кивнул Шелестов. – Но опасаться нам нужно не только леса, откуда диверсанты могут подобраться относительно незаметно. Уловки могут быть разными, их учили этому. Атака может произойти с любой стороны и в любой момент. Диверсанты могут придумать что-то нестандартное для нападения. И нам нужно быть готовыми к любой неожиданности.
– Вплоть до охраны пассажиров самолета по пути с аэродрома в другое охраняемое место?
– Видимо, да!
– У меня боеспособных бойцов сейчас двадцать четыре человека, – задумчиво произнес лейтенант, разглядывая карту. Ребята в основном опытные и дисциплинированные. Знают, как вести себя в засаде, не подведут: курить не будут, не будут разговаривать. А нам нужно прикрыть довольно протяженный периметр. Надо обеспечить полностью безопасные участки.
– Думаю, что считать какие-то участки полностью безопасными не стоит, – вставил Шелестов. – Мы можем прикрыть их со стороны аэродрома дополнительными постами и пулеметными расчетами внутри периметра. Но, увы, если только мы ждем атаки вражеской пехоты. Диверсанты могут действовать более хитро и изощренно. Так что давай кумекать, лейтенант, что мы можем сделать, чтобы обезопасить аэродром, самолет и его пассажиров.
Обсуждение затянулось надолго. И когда солнце склонилось к закату, Шелестов отпустил лейтенанта готовиться, а сам отправился в комендатуру, чтобы связаться с комендантом аэродрома. Договорившись о встрече, он тут же выехал на аэродром, выбирая дорогу таким образом, чтобы невозможно было даже предположить о цели его поездки. Всю дорогу Максим посматривал в зеркало, пытаясь понять, не следит ли за ним кто-то.
Комендант ждал Шелестова у проходной и сразу приказал часовому открыть ворота. Коренастый майор с прямыми плечами и выпуклой грудью, делавшей его похожим на солдата царских времен, застывшим перед начальством, как их изображали иногда в детских книжках.
– Майор Изюмов, – протянул комендант крестьянскую широкую ладонь и пожал руку Шелестова, как будто тисками стиснул. – Чем могу помочь нашим советским органам?
– Тихо-тихо, – понизил голос Шелестов и, взяв майора за рукав, повел его по дорожке от КПП к зданию штаба. – Не надо, чтобы кто-то слышал, что я из НКВД. Эта операция особо секретная и последствия могут быть самыми страшными. Так что, товарищ майор, давайте поработаем с вами вместе. Военный комендант Бухареста вам звонил, и он выделит нам с вами дополнительные силы, которые прибудут сюда поздно вечером.
Пока не стемнело, Шелестов прошел с комендантом аэродрома по всему периметру, осмотрел хранилища топлива, мастерские, подсобные здания и помещения. На аэродроме не базировались авиационные части или подразделения. Он работал в основном в режиме запасного аэродрома и аэродрома связи для легкомоторного транспорта. Но состояние полосы и ее длина позволяли принимать истребители и даже транспортные американские «дугласы» и советские Ли-2. Времени до прилета Платова оставалось очень мало. Шелестов отдавал себе отчет в том, что он со своими мерами безопасности может опоздать. Надо быть готовым к противодействию хотя бы за сутки до прилета. А если диверсанты знают о времени прибытия этого самолета? И месте его приземления? Но откуда?
Шелестов покачал головой, пытаясь говорить с самим собой, выдвигая на каждый аргумент свой противоаргумент. Утечка информации? Может быть, но откуда, на каком этапе цепочки? Он и так свел к минимуму все промежуточные пункты информации, оставив только самые необходимые в «точках принятия решений». Заместитель военного коменданта Бухареста, командир взвода из комендантской роты, комендант аэродрома. На аэродроме он предупредил, что ни с кем ничего не обсуждать. Только приказ и ссылка на поверку боеготовности, учебную тревогу и не более. Казалось бы, все меры предосторожности приняты, но остается переброска взвода бойцов на аэродром, а это сделать скрытно не получится. И тут Шелестов вспомнил автобус кинопередвижки!
В сумерках Шелестов на своей машине вывез четверых бойцов взвода на легковой машине комендатуры, которую он выпросил у Гаспаряна. Выехали еще пятеро, но через полчаса. И еще через полчаса оставшиеся пятнадцать бойцов вместе с лейтенантом в автобусе кинопередвижки выехали со двора комендатуры и окраиной города добрались до аэродрома. Там, уже в помещении столовой, расставлялись стулья, сдвигались столы и собирался немногочисленный персонал обслуживания аэродрома для просмотра кинофильма «по доброте» коменданта города, присланного в эту воинскую часть. Бойцы же взвода занимали определенные для каждого позиции, устанавливались ручные пулеметы, дополнительные скрытые посты и «секреты» по периметру. Надо отдать должное коменданту аэродрома, получившего это хозяйство далеко не в лучшем состоянии. Но несколько дзотов по периметру и окопчиков для охраны на случай воздушной тревоги он успел привести в порядок давно. И сейчас бойцы просто скрытно занимали их, готовясь к возможному бою.
Утренний туман растянулся над аэродромом, словно призрак, скрывая все детали и придавая местности зловещий вид. Слабый свет восходящего солнца пробивал серость утра, освещая длинные ряды военных машин и ангары, расположенные чуть поодаль взлетно-посадочной полосы. В полной тишине можно было различить лишь уханье сов и шаги патрульных, обходящих территорию.
Небо слабо осветилось восходящим солнцем, и тогда стало видно, что далеко на горизонте показался темный силуэт транспортного самолета Ли-2. Гул двигателей приближался, нарастал в тишине. Уже было видно, как солнечные лучи, пробивающиеся сквозь облака, отражаются на его серебристом корпусе. Посреди ночи Шелестов получил сообщение из Москвы, что на борту этого самолета находится комиссар государственной безопасности 3-го ранга Платов.
Поддерживать связь с бойцами Русанова и караулом аэродрома возможности уже не было. Самый опасный и сложный момент в такого рода операциях. Сработает только то, что ты сумел предусмотреть и предвидеть. Как ты расставил силы, какую задачу поставил, так и сработает твоя засада, твои бойцы и командиры. В предутренней тишине любой голос, даже тихий, раздается далеко по лесу и степи. Рацией пользоваться нельзя, световые сигналы на рассвете неэффективны. Все эти способы будут работать, когда начнется бой, когда появятся и втянутся в боестолкновение диверсанты. Тогда можно будет командовать своими силами, но часто бывает уже поздно предпринимать еще какие-то меры.
Шелестов понимал, чувствовал, что сейчас в лесу и еще где-то совсем рядом затаился враг. Еще с вечера он получил сообщения, что некая группа в советской форме попыталась объехать контрольно-пропускной пост на дороге. Ией это удалось. Группа скрылась в лесу. И произошло это в пяти километрах севернее аэродрома. Южнее в паре километров местные жители видели нескольких чужаков в гражданской одежде. На виду оружие те не держали, но у одного жители рассмотрели под одеждой шмайсер. Атака будет комбинированной. Диверсанты атакуют охрану аэродрома и снаружи, но это, скорее всего, будет обманный ход – его цель отвлечь на себя силы охраны. А вот главный и точный удар они нанесут в момент посадки самолета или его полной остановки. Цель – уничтожение высокопоставленного представителя советской разведки.
В момент, когда самолет коснулся земли и начал замедлять ход, первые выстрелы прозвучали со стороны окраин аэродрома. Оглушительный вой тревожной сирены пронзил воздух, и план Шелестова вступил в силу. Капитан Жуков, возглавлявший охрану аэродрома, быстро раздавал команды и лично возглавил отряд, направленный на ликвидацию проникших диверсантов. Несколько небольших групп, прорвав ограждение, атаковали взлетную полосу у ангаров, но были сразу же отбиты пулеметчиками и ружейным огнем. Здесь врага ждали!
Рассветное небо разорвали раскаты автоматных очередей и грохот гранат. Как и предполагал Шелестов, отвлекающий удар диверсанты нанесут из леса. Там сейчас с основной частью своего взвода держал оборону Русанов. Диверсантов было много, но они, понеся существенные потери, сразу откатились назад, продолжая обстреливать позиции взвода. Как и предполагал Шелестов, враг будет пытаться здесь, укрытый лесом, сковывать основные силы обороняющихся, а если позволит ситуация, то и нанести главный удар именно с этой стороны. Они с Русановым даже опасались, что диверсанты могут притащить с собой легкие минометы.
И вот Шелестов дождался главного удара диверсантов, который они считали, видимо, надежным и верным в данной ситуации. За грохотом боя не было слышно приближения автомобиля. И вот из просеки выскочил бронетранспортер, с которого на ходу прыгали вооруженные люди.
Высадив десант перед ограждением из колючей проволоки, машина снова набрала скорость и всем своим весом врезалась в ограждение, ломая деревянные опорные столбы, разрывая и волоча за собой проволоку.
– Давайте, ребятки, вперед, смелее, – глядя на дальнюю часть аэродрома, приговаривал Шелестов, не отрывая бинокля от глаз. – Ждем вас!
Переведя бинокль на самолет, Шелестов с удовольствием отметил, что люди, покинувшие самолет, успели спрыгнуть в защищенный блиндаж у края полосы. «Значит, Платов и пилоты в безопасности», – подумал он и снова перевел взгляд на диверсантов. И здесь случилось неожиданное для нападавших. Полыхнуло пламя, и через черноту взрыва было видно, что бронетранспортер буквально подбросило вверх, земля разлетелась комками и мелкими камнями по кустам и деревьям за ограждением аэродрома. Машина горела, свалившись одним колесом в воронку от фугасной мины. Несколько из них установили еще вчера, три штуки были управляемыми и могли быть приведены в действие с наблюдательного пункта Шелестова. Но вражеский бронетранспортер удачно сам наехал на наскоро оборудованное минное поле.
Диверсанты, следовавшие за бронетранспортером, залегли, но тут же попали под перекрестный пулеметный огонь охраны. Шелестов видел, как по одному, по двое диверсанты стали подниматься и отбегать к лесу. Несколько тел осталось лежать на открытом пространстве, где их настигли пули советских солдат. Еще несколько минут, и остатки диверсионной группы начали сдаваться, бросая оружие. Видимо, был убит их командир или он скрылся с поля боя, оставив своих бойцов. Русанов появился на взлетной полосе, размахивая руками и выкрикивая команды. По полю провели нескольких безоружных диверсантов с заложенными за голову руками. Капитан Жуков на машине проскочил к южной части ограждения, там тоже стали подниматься люди с поднятыми руками.
– Все в машину! – приказал Шелестов, откладывая бинокль.
Он знал, что опасности больше нет. Периметр надежно прикрыт, а бойцы Русанова уже прочесывают окрестности. Там ведь мог оказаться и снайпер. И когда машина остановилась возле блиндажа, оттуда, отряхиваясь и посмеиваясь, вышли два летчика.
– А где пассажир? – спросил Шелестов, открывая дверь и выпрыгивая из машины на бетон взлетной полосы.
– Какой пассажир? – удивился командир экипажа, молодой старший лейтенант с белесыми юношескими усами под вздернутым носам. – У нас не было пассажира, мы доставили груз медикаментов для госпиталя.
– Будет еще один самолет?
– Нет, у нас запланирован был только один рейс в Бухарест.
«Теперь все понятно, – идя по бетонной полосе к зданию штаба, думал Шелестов. – Я свяжусь с Москвой, и мне скажут, что вылет Платова отменился. А вообще-то этого и следовало ожидать. Угроза покушения очень высока, и сразу так подставляться смысла нет. Но вопрос в другом, а откуда диверсанты знали время и место посадки самолета, на котором должен был прилететь полномочный представитель советской разведки?»
Роль простого военного шофера при комендатуре была продумана Буториным до мелочей. Хитрый предприимчивый человек, который готов поживиться чем угодно и не особенно афиширующий какие-то принципы. Или, наоборот, отсутствие принципов. Не стоило разыгрывать деревенского простачка, человека из народа. Не хватит опыта, не хватит лексикона и поведенческих моделей. Сам Буторин человек исконно городской, поэтому и играть роль он решил именно городского в прошлом шофера.
Кабачок в освобожденном Бухаресте гудел от разговоров и смеха. Окурки сигарет в пепельницах на столах, дым и аромат дешевого вина, разгоряченные раскрасневшиеся лица и потные шеи. Эта атмосфера просто переполняла помещение. Буторин, сменив в подворотне гимнастерку на обычную мужскую рубаху и жилет, сидел за столиком в углу. Вещевой мешок, в котором была его гимнастерка и ремень, лежал на полу возле правой ноги. Конечно, солдатские штаны и сапоги могли выдать в нем военного человека, но так здесь одевались нередко, ведь город только недавно освобожден и еще не зажил нормальной жизнью. Буторина больше беспокоили военные патрули, которые быстро распознали бы в нем «нарушителя дисциплины». И тогда прощай удобная и привлекательная легенда. А вот то, что в нем узнают военного шофера нужные люди, этого он и добивался. Тихо сидя в углу, приглядываясь к посетителям, Виктор пытался понять, кто эти люди, чем заняты, чем зарабатывают на хлеб. Просто повеселиться, выпить сюда пришли или по делу?
Кивнув на свободный стул и вопросительно посмотрев, к нему за столик подсел худощавый мужчина с крючкообразным носом. Он держал в руке кружку с пивом и старательно изображал человека «навеселе», хотя Буторин хорошо видел, что человек трезв и полностью отдает себе отчет в словах и действиях. Не зря он подошел, не зря. Наконец начала клевать рыбка?
– Ты как машину водишь? – спросил незнакомец по-русски с сильным акцентом.
Мужчина ничем не выделялся среди посетителей этого дешевого кафе. Поношенная гражданская одежда, щетина, да и голова нуждалась в стрижке уже пару недель назад. А его взгляд был острым, будто он собирался просверлить им Буторина насквозь.
– Когда как, – спокойно ответил Виктор, делая глоток пива из своей кружки. – Зависит от дороги.
– Дороги тут плохие, – заметил незнакомец с легкой улыбкой. – Освобожденные территории, разрушенные мосты…
– Да. Тяжелая работа, но кто-то должен ее делать, – отозвался Буторин, прищуриваясь. – А ты, друг, кем будешь?
– Мы все тут в одной лодке, товарищ, – уклончиво ответил мужчина. – Но, раз уж заговорили, может, у тебя есть желание получить доплату за свои труды?
Буторин напрягся, но внешне остался невозмутим. Он посмотрел в глаза незнакомцу, пытаясь соединить во взгляде одновременно и холод, и любопытство.
– В наше время любой лей[3] лишним не будет, – осторожно сказал он. – Что надо сделать? Груз куда-то подбросить? Так я легковую машину вожу. Не по адресу обращаешься, браток. Но если не обидишь, то могу свести и с водителями грузовиков. Вкусно поесть каждый хочет. Это вам на солдатская каша.
Мужчина наклонился ближе, понижая голос до шепота:
– Потребуются кое-какие сведения. Ничего сложного, просто информация о передвижении советских частей. Взамен я обеспечу тебя не только деньгами, но и безопасным местом на случай отступления красных.
Буторин промолчал, не торопясь демонстрировать какую-то реакцию на эти слова. Сейчас надо сделать вид, что ты задумался, взвешиваешь. Главное, показать, что тебя такое признание незнакомца не пугает. И если немецкий агент ведет себя так откровенно, то не стоит поддаваться на его провокацию и с радостью соглашаться. Пусть сомневается, пусть наблюдает, а мы будем распутывать эту сеть осторожно и аккуратно. «Нет, сильно осторожничать тоже нельзя, – подумал Буторин. – Я же просто шофер, а не профессиональный разведчик. Проще, реагируй проще».
– Интересное предложение, – протянул он, приподняв брови. – А что, если мне нужно больше деталей? Кто мне гарантирует, что потом не окажусь за решеткой и под трибуналом? Расстрел мне гарантирован.
– Формальности, формальности, – бодро ответил незнакомец. – Здесь мы оба рискуем, и оба ходим под смертью. На то она и война! Но войны кончаются, а жить хочется всегда, хочется вкусно есть и сладко спать. И иметь все самое лучшее. Война самое время, когда можно многое получить. Деньги решают все, деньги решают, как мы будем жить. Ты не переживай, приятель, мы своих не бросаем. Если что, мы перевезем тебя в безопасное место, уедешь с деньгами за границу и будешь жить припеваючи, как у вас говорят. Ты же будешь героем! А героям хорошо платят.
Буторин промолчал, изображая на лице плохо скрываемую бурю страстей. Надо промолчать, я же простой шофер, я никогда не жил богато и в достатке. Значит, меня обуревает жадность, мне хочется верить этому человеку, я не подозреваю, что он может предать меня и в опасный для себя момент просто уберет. Я в такие тонкости не могу проникнуть, я шофер, у меня нет опыта шпионских игр. Но сразу не соглашайся!
– Завтра в этом же кабаке, в это же время, – еще понизив голос, сказал мужчина, вглядываясь в лицо русского шофера. – К тебе подойдет человек и передаст записку. Там будет написано, куда тебе идти и где мы встретимся. Детали обсудим позже и в другом месте. Ты согласен?
– Ладно, как вас там, не знаю, зовут. Я послушаю, что вы мне скажете и что предложите, – сделал хитрое лицо Буторин.
Машин в городе было мало, но недостаток транспорта вполне восполняли конные повозки. Самого разного вида рессорные конные коляски стояли у Северного вокзала, поджидая пассажиров. Коган, одетый в строгий деловой костюм-тройку, в мягкой шляпе на голове вышел на привокзальную площадь и, лениво окинув взором вереницу колясок, сделал небрежный жест длинным складным зонтом-тростью, подзывая возницу. От одной из колясок отделился мужчина средних лет в клетчатой рубахе с засученными по локоть рукавами и суконном жилете.
– Коляску к вашим услугам, господин! – торопливо заговорил он по-румынски. – Прикажете погрузить ваш багаж?
Не поняв ни одного слова, Коган прекрасно знал, что мог сказать румын, и только кивнул в ответ и неспешно двинулся к его коляске. Носильщик следом покатил свою тележку, и они вдвоем с извозчиком ловко загрузили два чемодана солидного господина.
– Картурешти, – старательно выговаривая заученные румынские слова, сказал Коган. – «Рембрандт-отел ь».
Зная заранее маршрут от вокзала до отеля, на полпути Коган тронул ручкой зонта спину кучера и велел остановиться возле национального коммерческого банка. Банк был открыт, но еще не работал. Это Коган знал совершенно точно. Да и заработает он еще не скоро, но сделать видимость своей деловой активности все же нужно. Зайдя в банк, Коган встретил служащего который что-то начал ему объяснять, разводя руками. Выслушав его, Коган вежливо приподнял шляпу и вышел на улицу. Ну что же, эта остановка себя оправдала. Вон та пролетка с зелеными крыльями над колесами ехала за ними от самого вокзала. Коган это видел в зеркальце, которым пользовался, чтобы не поворачивать демонстративно назад голову. Теперь пролетка стояла у стены метрах в пятидесяти. И когда Коган снова уселся в свой экипаж и лошадь тронулась, он убедился, что пролетка с зелеными крыльями последовала за ним. Отлично, меня заметили в этом городе!
Комфортабельный отель, построенный в Бухаресте в 1925 году, сумел сохранить за время войны большую часть своего лоска. Правда, высокая дверь парадного входа потеряла часть остекления и недостающие элементы были пока забиты просто фанерой. Но сохранившееся стекло было чистым и сверкало на солнце, как хрусталь. Персонал был вымуштрован, вежлив и предупредителен. Все комнаты и холлы застелены изысканным паркетом. Неповторимый интерьер украшен строгой мебелью в стиле начала века. Украшают комнаты изящные винтажные лампы и светильники, ткани естественных оттенков и прекрасные картины, обрамленные в резные рамы. На первом этаже здания находится уютное кафе, тоже оформленное в элегантном стиле начала XX века.
Заполнив на немецком языке карточку посетителя, указав в ней свою фамилию как Грубер и род занятий – коммивояжер из Турции, Коган с наслаждением принял ванну в номере, надел свежую рубашку и спустился в кафе. Следовало осмотреться, убедиться, что он в самом деле является объектом чьего-то внимания. Прямой слежки он больше не заметил, а внимания к его особе было хоть отбавляй. Еще бы, в послевоенном Бухаресте, где еще не особенно наладилась нормальная жизнь населения и деловых кругов, вдруг появляется такой франт с замашками лорда.
Обедал Коган не спеша, со вкусом. Подозвав метрдотеля, он задал несколько вопросов о городе, работающих банках, бирже. Поинтересовался, часто ли в ресторане отеля бывают люди из деловых кругов, кто вообще, как правило, останавливается в их отеле. Когда к столику подошла молодая женщина с корзиной и предложила купить цветы, он щедро заплатил за небольшой букет и задал несколько вопросов цветочнице о тех местах, где вечером было бы приятно погулять в Бухаресте с дамой. Сегодня Коган был исключительно любопытен и доброжелателен. На время его видимая спесивость ушла в тень. Радовало и сбывшееся ожидание, что многие люди, особенно из среды обслуживания, сносно говорили по-немецки.
Вечером Коган проехался на вокзал, побродил среди пассажиров, заглянул в первый класс. Посетил несколько парков и бульваров в исторической части города, прошелся возле здания муниципалитета. На бульваре он «нечаянно» наступил на ногу владельцу большого магазина одежды, тот лично руководил приведением в порядок витрин своего заведения. Один из немногих магазинов, которые начали открываться в Бухаресте после выхода Румынии из войны. Извинившись весьма изысканно на немецком, Коган высказал несколько дельных и обоснованных советов по восстановлению витрины магазина. Хозяин счел их разумными и пригласил гостя столицы к нему в магазин выпить рюмочку мерло. Коган вежливо согласился. Отказаться было бы странным для гостя Бухареста из деловых кругов. Ведь Румыния является одним из крупнейших в мире производителей вин и пятой по величине среди европейских винодельческих стран после Италии, Франции, Испании и Германии.
И только на третий вечер произошел наконец контакт, который Когана насторожил с самого начала. Вечером ресторан был полон. Усевшись за свой любимый столик у колоннады, Коган заказал ужин и бутылку «Соло Квинта». Он ужинал солидно, не торопясь, потягивая белое сухое вино и слушая музыку. Августовский вечер был теплым и наполненным ароматом цветов, разливающимся по вечерним улочкам освобожденного от фашистов Бухареста. Гости приезжали и уезжали, мужчины часто были с дамами, одетыми весьма прилично и даже изысканно. Деловой мир Бухареста явно был в силе. Вот на площади у отеля остановился блестящий черный автомобиль. Из него вышел высокий мужчина в добротном костюме с кожаным портфелем. У входа в ресторан метрдотель поклонился и провел мужчину к столику у дальней стены, где уже сидели двое мужчин и курили сигары. Деловая встреча.
Внутри гостиницы и в ресторане царили уют и спокойствие, что резко контрастировало с наружной суетой. Из-за столика, за которым сидел Коган, открывался вид на прекрасно освещенную улицу. На какой-то миг Коган отвлекся и сразу понял, что к столику кто-то подошел. Это была женщина. Высокая, с пышными волосами и глазами, которые, казалось, видели много больше, чем они показывали. Несмотря на всю таинственность ее глаз, дорогой костяной мундштук с сигаретой, который она держала в руке, Коган сразу понял, из каких слоев общества эта дама. Дорогая проститутка, промышлявшая в изысканных ресторанах.
– Вы позволите прикурить? – вежливо спросила женщина по-немецки с заметным акцентом.
– Мадам, – вежливо наклонил голову Коган, показывая тем самым, что признает женщину не немкой.
Он поднялся из своего кресла и, взяв со стола канделябр со свечами, поднес женщине, та прикурила и с интересом посмотрела на мужчину. Правила хорошего тона требовали продолжения общения, если дама не уходит. Поставив канделябр, Коган сделал приглашающий жест рукой.
– Не изволите присесть за мой столик? Вино, фрукты?
– Сегодня душный вечер, – улыбнулась женщина и села напротив. – Жажда. Немного вина, я не против. Меня зовут Амелия.
Голос у женщины был мягкий, артистичный, полный эмоций. Коган представился и налил вина в свободный бокал. Затем он демонстративно долил немного вина и в свой бокал. У русских во время застолий это называется «освежить». Так делают только русские. Знает ли об этом новая знакомая, или она изначально знает к кому подошла? Странное чувство возникло у него в груди: смесь любопытства и легкой опаски, которая лишь подогревала его интерес. Нет, это не просто проститутка или даже совсем не проститутка, а умело играющая эту роль женщина. Значит, на меня обратили внимание и будут проверять. Ладно, посмотрим.
Их разговор продолжался, постепенно перемещаясь на более интимные темы. Бокалы вина пустели, и оживленные лица собеседников освещались мягким, чуть трепещущим светом свечей в канделябре. Решив, что время пришло, что обе роли сыграны в первом акте этого «спектакля», Коган предложил продолжить вечер у него в номере. Амелия согласилась, не задумываясь, легко послав ему обворожительную улыбку. Ждала этого приглашения? Так проститутка она или подосланный агент для проверки моей личности?
Вечер становился все более туманным и загадочным. Запах вина смешался с ароматом духов. Они говорили, смеялись и постепенно начали сближаться. Близость их касаний разгоралась страстью, словно скрывавшейся под тонким покровом напускной сдержанности их душ. Нежные поцелуи и едва уловимые прикосновения повлекли их к кровати. Коган играл свою роль самозабвенно и искренне, все более и более показывая свое опьянение, которое накатывает на него. Мгновения страсти сменялись чувственными прикосновениями и тихими стонами. Вздохи наполняли воздух, а тени от лампы придавали всему происходящему таинственность. Время словно растворилось для них в этом моменте. Их тела соединялись и расходились в ритме древней симфонии, даруя им обоим ту разрядку, к которой они так стремились. Жар страсти то нарастал, то затихал, и они лежали, обнимаясь и чуть касаясь друг друга губами.
А потом Коган сделал вид, что задремал. Будет ли женщина его будить, тормошить, она ведь должна отработать свои деньги, которые намерена получить? Или не будет? Амелия еще какое-то время нежно целовала его, чуть касаясь лица и груди своими тонкими изящными пальчиками. Потом он затихла, будто прислушиваясь. Только вот к чему она прислушивалась? К звукам из коридора или к его дыханию? Пыталась понять, уснул он или нет? За тенью полуопущенных ресниц он наблюдал за тем, как Амелия, двигаясь с кошачьей грацией, встала с кровати и скользнула к его деловому портфелю.
Ее тонкие пальцы умело разложили папки, и она начала перебирать бумаги. Ее движения были быстрыми, почти нервными, как у человека, знавшего, что нужно искать. Под лампой мелькали его деловые документы и проспекты. Вот женщина извлекла из внутреннего кармана его пиджака паспорт. Внимательно следя за каждым ее действием, Коган думал, а какие тайны хочет разгадать эта загадочная женщина и что дальше следует ждать от ее сокрытых намерений? Его личность, его дела, с которыми он сюда приехал? Амелия суетилась, она явно торопилась и забыла, что следует посматривать на уснувшего мужчину.
Коган медленно сунул руку под подушку и беззвучно извлек оттуда вещицу, купленную сегодня в одном магазинчике, где продавались самые разные безделушки, порой даже не работающие. И сломанные зажигалки, и примусы, и настольные лампы, и старые брючные ремни, и несколько фотоаппаратов. Там Коган и увидел этот миниатюрный фотоаппарат, размером чуть больше двух спичечных коробков. Аппарат не работал, да и пленки в нем не было, но сейчас это было не столь важно.
Амелия повернулась после третьего щелчка фотоаппарата, когда пыталась сунуть паспорт в карман пиджака. Глаза женщины испуганно расширились. Коган еще раз щелкнул затвором фотоаппарата и опустил его. Амелия сделала движение, как будто хотела броситься к двери, но в нижнем белье, кружевных панталончиках по гостинце бегать она не сможет, тогда она опустила голову и медленно села на стул.
– Я думаю, что моего заявления властям и администрации отеля и приложенных фотографических доказательств будет достаточно, чтобы сформулировать обвинение в попытке кражи? Не так ли, Амелия? Или у вас другое имя?
– Умоляю вас, господин. – Женщина стиснула руки, а потом в отчаянии закрыла лицо руками и разрыдалась. – Умоляю вас, не губите меня!
– Не понимаю, почему я должен относиться к вам снисходительно, – пожал Коган плечами. Он встал с кровати и накинул на плечи халат. – Не понимаю, почему я должен как-то иначе обходиться с проституткой, которая попыталась меня обокрасть.
– Простите, простите, – в голос зарыдала женщина, и Когану пришлось подойти, сжать ее плечо и зло прошептать, чтобы она не шумела, иначе ему придется вызвать администрацию отеля. Он понял, что плачет женщина искренне, ее отчаяние тоже искреннее. И, видимо, она занимается тем, чем занимается, не просто из-за заработка или собственного удовольствия.
– Что вам от меня было нужно? Ну? – Он чуть повысил голос и тряхнул женщину за плечо. – Рассказывайте честно, и, возможно, я буду снисходителен и даже помогу вам.
– Нет, я не могу! – рыдала Амелия. – Ни за что! Я погибну, погибнет моя дочь, а она – это все, что у меня осталось. О господин! Пощадите меня!
Коган налил в стакан из графина воды и протянул женщине. Та схватила его и выпила залпом, проливая воду себе на грудь. Коган закурил и сел напротив, наблюдая за женщиной. Та постепенно начала брать себя в руки, понимая, что слезами ей ничего не добиться. А этот мужчина, может быть, он и правда не такой злой, может, и он и правда будет к ней снисходителен и поможет ей? Все эти эмоции были написаны на лице женщины, и Коган просто ждал, когда она сможет нормально мыслить и говорить. Наконец, намочив платок, женщина собралась и перестала плакать. Она несколько раз поднимала умоляющие раскрасневшиеся от слез глаза на Когана.
– Ну, теперь к делу, – сказал он, затягиваясь дымом сигары. – Кто вас послал?
– О господин, это страшные люди, – покачала головой женщина. – Они способны на все, они могут убить меня, они грозились убить мою дочь, если я не стану им помогать. Я боюсь их!
– Кто вы? Румынка, молдаванка? Вы же не немка?
– Нет, – помотала женщина головой. – Я из Валахии. Война разорила мой дом, и я перебралась в Бухарест. Я умею шить, я думала, что смогу здесь зарабатывать, но война спутала все планы. Нам с дочкой столько пришлось претерпеть. Поверьте, не от хорошей жизни я стала такой, нужда толкнула меня на это ремесло, у меня не было другого выхода. Это ради дочери.
– Как тебя зовут?
– Анка Василе.
– Анка, – тихо повторил Коган. – Ну, это лучше, чем Амелия. Хорошо, Анка, давай рассказывай все по порядку, кто и зачем тебя ко мне подослал, а я подумаю, как вытащить тебя из болота и спасти жизнь твою и твоей дочери. Поверь, я многое могу. Больше даже, чем ты ожидаешь. И сломать хребет твоим врагам я тоже могу. Дай только время.
– Я не знаю, кто они, господин, – заговорила женщина. – Может быть, румынская тайная полиция – сигуранца, а может, даже немцы. Советские войска освободили половину Румынии и столицу, король Михай сверг и арестовал Антонеску, но эти страшные люди еще здесь, они затаились, они вынашивают какие-то свои планы. А люди хотят просто жить, люди рады, что не надо больше воевать с Советским Союзом.
– Чего они хотели от меня, что ты должна была найти в моих документах?
– Я должна была посмотреть ваши бумаги, запомнить и рассказать им. Они хотят знать, кто вы, откуда и зачем приехали. Я не знаю, почему они вами так заинтересовались. Я должна была подсыпать вам снотворное, но не стала, потому что мне показалось, что вы пьяны и так уснули без снотворного. Скажите, господин, вы им враг? Кому вы враг, а кому друг? Вы скрываетесь под чужими документами от советской комендатуры, значит, советским вы тоже враг, как и они?
– Много вопросов, Анка, – строго напомнил Коган. – Вопросы здесь задавать буду только я, а ты отвечать на них. Если, конечно, хочешь, чтобы я спас тебя и твою дочь. И если ты хочешь жить здесь долго и счастливо, зарабатывая на жизнь своим трудом, а не в постелях постояльцев отелей.
– Вы поможете мне? Я могу вам довериться?
– Сейчас я единственное твое спасение, единственный человек, который может, а главное, хочет тебе помочь. Если ты будешь выполнять мои приказы, все мои желания сразу и без лишних вопросов, я спасу тебя и обеспечу твое будущее.
– Да, господин, я готова на все ради этого, – слабо улыбнулась женщина и стала спускать с плеч бретельки своей сорочки. – Я вам нравлюсь?
– Ну-ка прекрати это, – не меня позы и не меняясь в лице, приказал Коган и снова затянулся дымом сигары. – Это мне от тебя не нужно. Забудь! Слушай меня и запоминай!