В квартире было тихо и душно. Нина толкнула ногой дверь сразу, как вошла. Подождала, пока та щелкнет замком, запираясь, и громко позвала:
– Па! Па, ты дома?!
Отца дома не было, хотя его рабочий день должен был уже закончиться. Нина вздохнула. Что-то с предком в последние дни такое творилось, чему она вообще не могла дать объяснения. Он подолгу запирался у себя в комнате, почти не выходил на кухню, откуда раньше она его веником гнала, чтобы не мешал ей готовить своей болтовней про невероятные открытия и их с Нинусиком светлое будущее.
– Вот, дочуня, смогу защитить свой проект, тогда мы с тобой… – Отец мечтательно жмурился. – Куда хочешь слетаем!
– Куда, па? В Африку, что ли? – фыркала Нина в сторону отца недоверчиво.
– Может, и туда, – загадочно ворочал он бровями. – А что!
– Сиди уж, африканец! – смеялась она беззвучно.
Отца она считала большим талантливым ученым и вместе с тем рассеянным и не приспособленным к нынешней жизни дитятей. Там, где отец трудился, к нему было несколько иное отношение. Там его считали неудачником. Но наряду с этим пользовались его мозгами, как и кому хотелось. Нина злилась, пыталась учить его жизненной хитрости. Получалось плохо. Отец переучиваться не хотел. И все время мечтал. Мечтал сделаться богатым, осчастливить дочь, показать ей мир мечтал. Но при этом почти ничего для этого не делал, по-прежнему просиживая старые штаны в своей старой конторе, зачатой еще в социалистическом, удобном для многих мирке.
Где-то полгода назад он вдруг посерьезнел, начал приносить работу на дом. Подолгу просиживал у себя в комнате. Потом был период ликования, следом на отца накатила озабоченность, а совсем недавно ей почудился в его глазах страх. И как-то пару раз он вдруг приходил к школе ее встречать вечером после секции. Свою странность в поведении объяснить отказался. На неделю воцарился мир и понимание. Отец шутил, был в приподнятом настроении, но с телефоном по-прежнему запирался в своей комнате почти каждый вечер. И еще начал уходить куда-то. Без объяснений уходил, без объяснений возвращался. Каких-то незнакомых людей стал в дом приводить.
Вот и сейчас его нет. Нина это поняла по тапкам отца, сиротливо жавшимся к стенке прихожей. И даже в комнату не пошла. Зачем? Она переоделась, разложила учебники на столе, показав им длинный язык – учить страшно не хотелось, но надо было. Подружке обещала. Ее подвести она не могла. Подруга – это святое.
Потом приготовила поесть, села к столу, пододвинула к себе тетрадку и учебники и… тут же минуты через две начала болтать по телефону.
Ну не училось, ну! И неохота, и новостей и планов куча, которые надо обсудить, обтрещать с подругой. И душно ужас-то как! Окно, что ли, открыть? Так высоты она боится. Нина покосилась в сторону окна. А что, если открыть, и отойти от окна подальше, и учить уроки не за столом, что рядом с окошком, а на диване? Идет! Подумано – сделано. Она открыла окно, занавесила голый проем, плюхнулась с разбегу на диван и…
И тут же услыхала нечто, заставившее ее швырнуть учебник в сторону. Какое-то странное осторожное шарканье. Что за фигня?! Отец дома? А тапки?
– Па? – снова позвала она, и он снова не отозвался.
Нина встала, рванула на себя дверь комнаты и опешила.
Вдоль стены крался мужик! Он и шаркал, понятное дело! С чего отцу-то ее так ходить – вдоль стены бочком, на цыпочках.
Высокий симпатичный и будто даже знакомый какой-то. Она его точно видела, только где?! На артиста какого-то будто бы похож. Причесан хорошо, одет прилично.
Обо всем этом она успела подумать в первые три секунды, пока не накрыл тихий, свистящий холодом ужас.
– Только тихо, – шепнул мужик ей, глядя прямо в глаза и начав медленно идти прямо на нее. – Только не вздумай кричать, если не хочешь, чтобы твоему папе сделали больно. Не хочешь ведь, нет?
– Папа… – всхлипнула Нина, на мгновение зажмурилась. И тут же замотала отчаянно головой. – Нет, не хочу! Не надо!
– Кричать не станешь? Вот и умница, – с ласковой убежденностью проговорил мужчина, продолжая идти на пятившуюся Нину и при этом потирая руки в кожаных черных перчатках. – Зачем кричать? Разве криком можно что-то решить? Нет, милая… Сейчас мы с тобой…
Перед тем как он выбросил ее в окно, она еще успела подумать, что он решил взять ее. Прямо в ее комнате, прямо не снимая перчаток, прямо на диване, на котором ее еще мама пеленала в младенчестве. А как было не подумать, если он судорожно глотал все время, жадно осматривал ее всю, от растрепанных волос до голых ног, едва прикрытых шортами? А потом потянул к ней руки. Хищно, алчно, жадно. Схватил за талию, потом прижал к себе, ощупав разом спину, зад, бедра. Потом чуть оттолкнул, подхватил, поднимая вверх, и швырнул. Но не на диван, о господи! Он бросил ее в окно!..