– Алло! Андрюша? Это Татьяна тебя беспокоит.
– Привет.
– Что-то голос у тебя... нерадостный. Случилось что?
– Да нет, просто замотался совсем, дела – одно за другим: то убийство, то грабеж, то бандитское нападение. Как взбесились прямо! И все такие, одно другого краше.
– В смысле?
– Да глухари полные, в смысле. И так с ног сбиваемся, с тем, что есть, разделаться бы, а тут на днях еще и антиквара одного грохнули, тоже висяк тот еще...
– Ой, Андрюшечка, а я вот как раз по поводу антиквара. Не расскажешь поподробнее?
– Эх, Танька, никогда-то ты просто так не позвонишь... всегда с корыстными целями.
– Ну, что же делать, Андрюшечка, ведь я без вас никуда, я ведь без вас как без рук просто...
– Да ладно уж, не заливай. Ты что узнать-то хотела?
– Ну... как бы... все.
– Вот так вот просто? Все?
– Ну, Андрюш, ну, не вредничай! Ты мне в общих чертах расскажи, каковы обстоятельства убийства, как следствие идет, может, вы что-то нарыли уже...
– Убит в собственном подъезде поздно вечером, орудие убийства – веревка, по всей видимости, очень тонкая и крепкая... Может, даже рыболовная леска. Улик нет, свидетелей нет, зацепиться абсолютно не за что.
– А мотив?
– Ты фамилию-то убиенного знаешь?
– Ну, знаю, Шульцман, а что?
– Ну вот сама подумай, по каким мотивам можно убить человека с такой фамилией?
– С такой фамилией? Подожди-ка... юдофобия?
Сделав довольно длинную паузу, видимо, для того, чтобы показать мне, насколько все запущено, Андрюша протянул голосом, полным трагической безнадежности:
– Да-а-а, мать... стареешь. Видать, уходили сивку крутые горки...
– Да говори ты толком! Не юдофобия, тогда что?
– Да какая, к черту, юдофобия?! Юдофобия – басня для тупорылых бритоголовых ублюдков, чтобы удобнее было ими манипулировать. Но ты – опытный сыщик, умная женщина, как ты-то можешь покупаться на подобную дешевку?
– Ну а зачем тогда ты мне голову морочишь? При чем здесь фамилия?
– А при том, что кто у нас самый умный, тот и самый богатый! Ты вспомни, у того, кто «Челси» купил, какая фамилия? У Ротшильда какая фамилия? Деньги, деньги и еще раз деньги – вот то единственное, что всерьез можно принимать за мотив убийства человека с подобной фамилией.
– Ты, Андрюша, лицо попроще бы сделал. А то накрутил тут – и Ротшильда, и «Челси»... Ты, вообще, в курсе, что имущество антиквара еще при жизни, а уж тем более после смерти, для всех посторонних закрыто такими юридическими замками, что даже мышь не проскочит? Документально оформленными замками, нотариально заверенными!
– А кто здесь говорит об имуществе антиквара? О его имуществе никто и не говорит.
На подобное заявление я даже не сразу нашлась, что и ответить. Минуту назад мне говорят, что только деньги антиквара могут быть мотивом в этом деле, и тут же я слышу, что об этих деньгах речь не идет. Что ж, один – ноль в пользу старого друга. Было совершенно очевидно: Андрюша понял, что поставил меня в тупик, и теперь незримо для меня наслаждался своим торжеством.
Но не так-то просто сбить с толку такую опытную ищейку, как Татьяна Иванова! Немного подумав, я поняла, что Мельников, похоже, имеет какую-то информацию, которая мне еще не известна, и именно это позволяет ему безнаказанно огорошивать меня разными парадоксальными заявлениями.
Намереваясь отомстить за свое минутное замешательство, я решила расколоть старого друга не просто так, а внушив ему чувство вины, чтобы, терзаемый угрызениями совести по поводу своего нехорошего поступка, он сообщил мне эту неизвестную пока информацию не в качестве одолжения, а в виде искупления за свою вину.
– Конечно, Андрюша, – смиренным голосом начала я, – ты у нас большой начальник, у тебя в руках все официальные рычаги... Где уж нам, одиноким частникам, тягаться с тобой. Конечно, ты имеешь гораздо больше возможностей для получения разной информации и прочего... Но, если ты припомнишь некоторые прошлые дела, если у тебя еще не совсем отшибло память, то, может быть, ты вспомнишь и то, что я, например, хотя и не имею твоих полномочий, но, несмотря на это, всегда делилась с тобой своими скромными достижениями, и это очень часто даже помогало тебе привлечь преступников к ответственности. Конечно, где уж мне равнять свои заслуги с твоими, но...
– О-ой! Ну, завела... Ладно, кончай причитать, я уже прослезился.
– Да нет, Андрюшечка, при чем здесь причитать, я серьезно говорю: если, предположим, ты считаешь, что я не вправе узнавать от тебя какие-то данные по делу, а могу только сама предоставлять информацию... постоянно. И даже преступников... довольно часто...
– Да ладно тебе, Татьяна, что ты, в самом деле? Когда это я отказывался тебе информацию давать?
Андрюша говорил с интонацией человека, обиженного в своих лучших чувствах. Похоже, мои стрелы попали в цель.
– Ну, вот сейчас, например. Я к тебе с серьезным вопросом обращаюсь, а ты... непонятно что, прятки какие-то затеял.
– Да какие прятки? Сама слова сказать не дает, сама – прятки! Никакие не прятки, а русским языком объясняю тебе, что, помимо своей основной антикварной деятельности, Шульцман еще давал деньги взаймы под проценты. То есть проще говоря, занимался ростовщичеством. И, похоже, у него было немало должников.
Ах, вот оно что! Это действительно новость. И такая новость, которая давала сразу сто очков в пользу финансовой версии. Потому что хоть и поворачивается мотив совсем другой стороной – получается, что Шульцмана мог убить не тот, кто хотел отнять его деньги, а тот, кто не хотел отдавать ему свои, – но тем не менее это все тот же финансовый мотив.
Действительно, если, предположим, кто-то задолжал Шульцману серьезную сумму и не мог ее отдать... а Шульцман, в свою очередь, требовал... то... Хм, да, в такой ситуации все возможно.
Я представила себе все разнообразные и хитро переплетенные отношения, которые могут возникнуть между человеком, неофициально дающим деньги взаймы, и его клиентами. Во-первых, ему нужна какая-то гарантия возврата этих денег, а значит, он дает их не просто так, а под залог. Те же произведения искусства вполне могут здесь фигурировать. Или драгоценности...
– Он брал залоги? – спросила я у Мельникова.
– Само собой. И я думаю, что очень не слабые. Ведь он вел эту свою деятельность неофициально, следовательно, к нему очень часто обращались люди, которым почему-либо было неудобно занимать в официальном порядке и вообще как-то афишировать, что в данный момент они нуждаются в деньгах. Так что в стоимость услуг входила и плата за конфиденциальность, так сказать.
Андрюша просто читал мои мысли, поскольку следующим пунктом моих размышлений были как раз эти две позиции – конфиденциальность и стоимость залога. Учитывая круг общения Шульцмана, можно предположить, что должниками его были люди, известные в городе, или, что более вероятно, их жены или дети, не желающие, чтобы близкие узнавали о том, сколько они просаживают, например, в казино. Или «на булавки». А таким людям огласка, разумеется, ни к чему.
С другой стороны, и размеры сумм, которые давались взаймы, в этих случаях наверняка были не маленькими, а следовательно, и залоги являлись, как выразился Андрюша, «не слабые».
Теперь представим такую ситуацию: маменькин сынок проиграл на рулетке годовой папенькин заработок. Чтобы никто ничего не заметил, он выпрашивает у маменьки (или просто ворует) бриллиантовое колье, которое папенька подарил ей на свадьбу, и несет его антиквару в залог за деньги, которые должны заткнуть образовавшуюся брешь в семейном бюджете.
Сразу вернуть такую сумму, разумеется, не может ни маменька, ни уж тем более сынок (который продолжает играть на рулетке), а между тем время идет, и наступают маменькины именины. «А что, Марфуша, – вдруг вспоминает папенька, – а не надеть ли тебе на именины мой давний подарочек – бриллиантовое колье?»
Что делать в такой ситуации? Все рассказать? Но сынок прекрасно понимает: едва только папенька узнает о том, чем оборачиваются для семейного бюджета невинные развлечения чадушка в казино, как он тут же отправит сыночка лет на десять куда-нибудь «в деревню к тетке» – свиней пасти да ума набираться. И не видать ему рулетки и прочих радостей жизни как своих ушей. Маменька тоже здесь ничем не может помочь, потому что и сама за счет папеньки живет.
И вот сынок, поколебавшись немного между перспективой впасть в немилость у папеньки и бесплодной надеждой стибрить еще одно бриллиантовое колье у маменьки (за неимением такового), вдруг набредает на очень удачную мысль: решить проблему в корне, то есть устранить самого антиквара. А нет антиквара – нет и долга.
Да, все это вполне могло «иметь место быть», и придуманная мной история была еще довольно невинной. В действительности на аренах тайного ростовщичества могли разгораться и куда более сильные страсти. Если, например, вместо маменькиного сынка в деле будет фигурировать маменькин любовник... У-у-у! Тут такой сюжет может закрутиться! А значит, для всевозможных финансовых мотивов будет полный простор.
Но вот вопрос: почему Вера в своих заявлениях была так категорична? Ведь если... А впрочем... Кто сказал, что старый антиквар так уж всецело и полностью посвящал домашних в свои дела? Вполне возможно, что...
– Слышь, Андрей, а родственники были в курсе того, что Шульцман ссужал деньгами своих сограждан?
– Точно не могу сказать, но, кажется, нет. Его старшая дочь вообще финансовую версию не приемлет категорически. Думаю, если бы она знала, то все-таки... по-другому бы себя вела. Но, впрочем, я у родственников об этом не спрашивал, да и тебе пока не советую. Это, знаешь ли, такая материя... здесь осторожно нужно.
– Ну да, ну да...
– А ты с чего вообще этим делом-то заинтересовалась? Расследование, что ли, заказали?
– Вроде того.
– И кто же?
– Это, Андрюшечка, закрытая информация. Тайна клиента.
– Вот, вот, так я и думал. А еще про меня что-то говорит! Это из тебя ничего не вытянешь – вот это точно.
– Неправда. Если я имею какие-то подтвержденные данные, я тебе всегда их сообщаю, так что не заливай. А если неподтвержденные, то в твоих же интересах не забивать ими голову, пока они не подтвердятся.
– Ну посмотрите на нее – всегда вывернется!
– А ты как думал! Ну что, будем считать, что договорились – по этому делу работаем в сотрудничестве?
– Эх ты! Ловко! И не говорили ничего, а уже договорились. Шустрая ты, Татьяна, прям как мотоцикл.
– А то! Но вы, кажется, имеете что-то возразить? Хотите сказать, что сотрудничество со мной когда-то было для вас бесполезным?
– Да нет, почему. Иногда бывало и полезным, – с подозрительно двусмысленной интонацией сказал Андрей.
– Опять начинаешь? – угрожающе спросила я.
– Да ладно, ладно, – рассмеялся он, – не буду, раз ты шуток не понимаешь. А то укусишь еще.
– Запросто. Ну, в общем, я буду позванивать. Лады?
– Идет.
– Ну, пока... Ой! Нет, еще не пока.
– Что там у тебя еще?
– Ну, как что, а трупик осмотреть? Ты-то его видел, счастливчик, а я, как всегда, все в последнюю очередь. Да еще выпрашивать должна.
– Ой, ну прямо бедная родственница! Ладно уж, позвоню в морг, завтра с утра приезжай, они будут в курсе. Только не задерживайся, быстренько пришла, быстренько ушла. Они там с восьми.
– Не задержусь, не волнуйся. Еще учить меня будет!
Мы с Андреем распрощались, и я отметила для себя первый пункт в расписании на завтра: съездить в морг. Да, хорошее начало дня!
Впрочем, на этот раз я не особенно надеялась найти на трупе что-то интересное. Учитывая место и способ убийства, все должно быть предельно простым и ясным. Никаких колото-резаных ран, которые иногда можно истолковывать в разных смыслах, никаких пулевых отверстий, которые тоже могут дать опытному человеку много дополнительной информации, никаких гематом. Шрам на шее – только и всего.
Гораздо больше меня сейчас беспокоило другое. Узнав от Андрея новость о ростовщичестве, я вдруг очень сильно засомневалась в том, будет ли иметь мое дополнительное расследование вообще какой-то смысл. Ведь хотя Вера и раздражала меня своими экономными причудами, но все-таки расследование оплачивает она, и значит, проводя его, я должна действовать в соответствии с ее пожеланиями. А ее пожелания были совершенно конкретными и определенными: искать любой мотив убийства, кроме финансового.
Предположим, она не знала о неофициальной кредитно-финансовой деятельности своего отца, но даже и в этом случае получается, что это не ее проблема, а моя. Что, если не милиция, а именно я зайду в тупик, пытаясь найти какие-то скрытые мотивы в деле, где вполне достаточно очевидных?
Сомнения терзали меня, и я даже малодушно подумала, а не отказаться ли мне от этого дела, пока оно не зашло слишком далеко. Но в это время позвонила Вера и сообщила, что Семен Валентинович Гиль через полчаса будет ждать нас в кафе на набережной.
Приняв этот звонок за перст судьбы, я не стала говорить клиентке о своих сомнениях. Спустившись к машине, я отправилась вначале за Верой, которая должна была отрекомендовать меня и склонить моего собеседника к откровенности.
Через полчаса мы уже входили в означенное кафе.
– Здравствуйте, Семен Валентинович! – протянув руки для дружеского объятия, приветствовала Вера невысокого, крепко сбитого человечка с быстрыми серенькими глазками, который поднялся нам навстречу из-за самого дальнего столика.
– Здравствуй, Верочка, здравствуй, дорогая. Ну, как ты?
– Ой! Так тяжело, так тяжело, Семен Валентинович, вы не поверите! Мы еще как-то держимся, а мама, бедная, просто не находит себе места.
– Ничего, нужно терпеть. Все когда-нибудь там будем. Нужно терпеть...
– На похороны-то вы придете?
– Ну, как же, обязательно. Конечно, приду. Что там милиция говорит? – в свою очередь спросил Гиль, зыркнув своими шустрыми глазками в мою сторону.
– Да, кстати... вот... как раз... – наконец вспомнила обо мне Вера. – Вот, познакомьтесь, пожалуйста – это Татьяна, частный сыщик. Я заказала ей расследование... чтобы узнать, кто же на самом деле убил папу. Ведь эта милиция, вы сами знаете, им стоит только сказать, что у человека есть деньги, как они никакого другого мотива и не видят. Вот и занимаются сейчас этими деньгами... только время зря тратят. А Татьяну мне очень рекомендовали... Володя Савельев – вы же знаете его? – он очень Татьяну хвалил.
– Ну, что же, очень хорошо, – говорил Гиль, подозрительно ощупывая меня своими глазками. – Дополнительное расследование... очень хорошо. Мы все будем надеяться...
Я решила, что настало время и мне вступить в разговор.
– Я просила Веру Самуиловну представить меня лично для того, чтобы вы не сомневались: я представляю ее интересы, и чтобы мы с вами могли побеседовать со всей возможной откровенностью.
– Да, Семен Валентинович, вы уж, пожалуйста... – поддержала меня Вера. – Ведь нужно же найти того, кто убил папу!
– Ну, как же... нужно. Очень нужно, – говорил Гиль, бегая глазками по сторонам.
– Тогда, если вы не возражаете, я задам несколько вопросов?
– Ну, как же... конечно. Если нужно... задавайте свои вопросы.
Судя по выражению его лица, рекомендация Веры не очень склонила его быть со мной откровенным. Впрочем, я на многое и не рассчитывала. Мне были немного известны особенности той среды, в которой действовал уважаемый господин Гиль. Я знала, что среда эта очень специфичная и закрытая и что закрытость эта связана, прежде всего, с тем, что там иногда проворачивают не совсем законные операции.
Поэтому я и не надеялась, что Семен Валентинович так-таки и выложит мне все свои коммерческие тайны, едва только узнает, что я здесь по поручению дочери убитого антиквара. Но, по крайней мере, присутствие Веры давало надежду на то, что со мной хотя бы будут говорить, тогда как в любом другом случае, скорее всего, не захотели бы даже встретиться. Я набрала воздуху в грудь и приступила.
– Когда в последний раз вы видели Самуила Яковлевича?
– В тот самый день, когда его... когда случилось это несчастье. Днем мы, как обычно, встречались с ним по делам, а вечером он пошел на эту вечеринку. Кто бы мог подумать, что все так закончится...
– В день вашей встречи вы не заметили чего-то необычного, каких-то непривычных особенностей его поведения? Он не был взволнован, например, или, может быть, напуган?
– Да нет... нет, все было как обычно. Ничто не предвещало беды.
– Понятно. Теперь я хотела бы поговорить о той деятельности, которой вы занимались вместе с Самуилом Яковлевичем.
Судя по сразу же возникшему отчуждению на начавшем было уже оттаивать лице агента, я поняла, что о «деятельности» он мне много не расскажет, и, следовательно, если и есть в этом деле какой-то внятный мотив, то он имеется именно здесь.
– Если я правильно поняла, вы часто находили покупателей для Самуила Яковлевича?
– Ну... в общем, да... Но, впрочем, у него еще был магазин, туда тоже приходили люди. И покупали.
– Да, разумеется. Но я бы хотела поговорить сейчас о клиентах, которых находили для него вы. Что это были за люди, как бы вы могли их охарактеризовать?
Агент совсем скуксился, съежился на стуле и, кажется, даже немного уменьшился в объемах. О «людях» говорить он явно не хотел.
– Ну... видите ли... вообще-то это конфиденциальная информация. Наши клиенты не любят, когда про них много рассказывают...
– Семен Валентинович, я ведь не прошу вас называть мне адреса и фамилии. Я прошу дать общую характеристику тех, кто входил в число ваших клиентов. Например, это, наверное, были люди достаточно состоятельные, из небедных слоев общества, не правда ли?
– Ну... в общем, да... состоятельные...
Я поняла, что по этому пункту ничего от него не добьюсь. Может быть, с ростовщичеством мне повезет больше? Я помнила о предостережении Мельникова и о том, что Вера, скорее всего, не знала об этой стороне деятельности своего отца, и я не планировала пока ставить ее в известность. Но даже в ее присутствии я могла с помощью некоторых полунамеков попытаться выудить из неразговорчивого Гиля пару-тройку высказываний на эту тему.
– При продаже каких-либо антикварных вещей или картин каким образом производились расчеты?
– Чаще всего наличными. Иногда деньги переводились на счет в банке, но это бывало редко.
– А могли, например, в уплату за картину быть приняты драгоценности? Или другое произведение искусства?
На лице моего собеседника выразилось откровенное недоумение. Немного подумав, он сказал:
– Иногда мы обменивались между собой... то есть продавцы, если, например, у кого-то было то, что нужно нам, а у нас было то, что нужно ему. Определяли примерную стоимость, и если у кого-то предмет был дешевле, он доплачивал наличными. Ну, или... по договоренности. Но, насколько я помню, с клиентами таких обменов никогда не делалось. Они всегда рассчитывались деньгами.
– Хорошо. А клиент должен был обязательно рассчитаться сразу при получении нужной ему вещи или была возможность, так сказать, покупки в кредит? – все пыталась я навести Гиля на нужную мне мысль.
Но при этом вопросе он совсем уже вытаращил глаза и, похоже, окончательно принял меня за полоумную.
– Разумеется, сразу.
– И что, не было ни малейшей возможности немножко оттянуть оплату? – игриво улыбнулась я. – А может, у человека в тот момент денег не случилось?
– Если в тот момент не случилось, значит, пусть приходит, когда «случилось», – раздраженно заговорил Гиль. – Вы поймите, девушка, мы у своих клиентов паспортные данные не спрашиваем, сегодня он здесь, а завтра – неизвестно где. Какой тут может быть кредит?! Да и вообще... У нас все на самоокупаемости, нам никто ничего не дарит, мы сегодня продали вещь, а завтра нам что-то купить надо и, может быть, в два раза дороже. Как мы сможем дело вести, если всем кредиты будем раздавать? А самим на что жить?!
Семен Валентинович не на шутку разволновался. Видимо, я задела его за живое. Однако в смысле информации о ростовщичестве это, увы, ничего не дало.
Напоследок я попробовала прощупать еще одно направление.
– Насколько я поняла, – начала я, когда Гиль немного успокоился, – прежде чем выставить на продажу, например, картину или какую-то старинную вещь, вы сначала определяете ее подлинность?
– Разумеется. Кстати, по этим вопросам мы довольно часто обращаемся к господину Савельеву, с которым вы, кажется, знакомы.
– Да, да, конечно, – поспешила ответить я, вспомнив несколько некстати, как сегодня утром господин Савельев грохотал чашками у меня на кухне. – А вообще, не бывает такого, чтобы покупатель, приобретя у вас какую-то вещь, потом заявлял претензии?
– Я о таких случаях не знаю, – сделав морду кирпичом, ответил агент.
Он явно недоговаривал что-то, но что? О том ли, что всех, кто имеет к ним претензии, они отсылают подальше, или о том, что на всех вещах, которые выставлены в магазине Шульцмана, так же, как на изделиях из турецкого золота, написано: «Предметы возврату и обмену не подлежат»?
Вопрос был интересный, ведь многие вещи подобного рода действительно очень дорогие, и если кому-то продали подделку за оригинал... Как хотите, а тут тоже вполне мог скрываться мотив.
Вообще, чем дальше я знакомилась с этим делом, тем больше появлялось в нем такого, что могло бы указывать на мотив. Иногда, расследуя преступления, я чуть ли не до самого последнего момента не могла определить, что же являлось мотивом. А сейчас – дело еще в самом начале, а мотивов уже слишком много.
Мне оставалось выяснить еще только один вопрос.
– Вы сказали, что в тот день, когда произошло убийство, вы встречались с Самуилом Яковлевичем по делам. Чем вы занимались после этого?
На лице моего собеседника появилась довольно неприятная кривая усмешка.
– Это вы насчет того, не я ли совершил преступление? Должен разочаровать вас. До семи вечера я был в своей конторе, это могут подтвердить многие, кто находился там, а после этого отправился в гости. У моих старых знакомых был юбилей – тридцать лет со дня свадьбы, и мы с женой сидели у них до самого позднего вечера. Солнечная, 35, Наум Кацман, можете проверить.
Я хотела было, как поступаю в таких случаях, сказать ему, что это обычная процедура и он не должен обижаться, но, взглянув еще раз на его противную усмешку, подумала: «А не пошел бы ты!» – и не стала ничего говорить.
Вместо этого я решила взять у него номер мобильного. Было совершенно очевидно, что из нашей сегодняшней беседы я извлекла не слишком много полезного, поэтому вполне возможно, что мне захочется встретиться с агентом еще раз, уже без Веры. И мне совсем не улыбалось вновь полдня искать его.
– Если вы не против, я бы хотела взять ваши координаты на тот случай, если вдруг возникнет что-нибудь срочное. У вас есть мобильный телефон?
– Да, пожалуйста.
Гиль продиктовал мне номер, и я записала в свой блокнот. Ну, вот и прекрасно. Теперь можно будет созвониться как-нибудь на досуге и без лишних свидетелей поговорить о такой интересной деятельности, как тайное ростовщичество.
Я распрощалась со своими новыми знакомыми, которые решили еще немного посидеть в кафе, чтобы выпить по чашечке кофе и поговорить о своих делах, и вышла на улицу.
Обдумывая только что состоявшееся интервью, я понимала, что оно получилось не слишком удачным. Агент явно не хотел говорить по существу дела, и если так же поведут себя и оставшиеся двое близких знакомых Шульцмана, шансы мои на поиск нефинансового мотива будут очень невелики.
Я понимала, что отчасти такая несловоохотливость объяснялась тем, что моим собеседникам с первых слов становится известно, кто я и с какой целью обратилась к ним. А если человек знает, что у него пытаются что-то выведать, у него сам собой закрывается рот, даже если он имеет дело с лицом неофициальным. Но подобраться к знакомым Шульцмана как-то иначе я не могла. Ведь в этой среде все всех знают, и в каком бы образе я ни явилась перед ними, я в любом случае буду человеком со стороны, и никто не будет говорить со мной. Поэтому мое появление с подачи Веры было еще не самым худшим вариантом.
Приехав домой, я первым делом приготовила кофе.
Устроившись на кухне с сигаретой в одной руке и чашкой кофе в другой, я принялась размышлять о том, что же явилось итогом тех двух направлений моих действий, которые я сегодня разрабатывала.
Беседа с Мельниковым дала весьма интересные сведения о ростовщичестве, но и поселила во мне очень серьезные сомнения. Сейчас, на досуге, я снова начала колебаться, правильно ли я поступаю, что иду на поводу у Веры и пытаюсь искать какие-то другие мотивы, когда финансовые говорят сами за себя.
Но тут я вспомнила, что беседа с Гилем, хотя и не дала почти никаких конкретных фактов, все-таки указывала на некоторые другие плоскости, в которых тоже мог располагаться мотив. Хотя бы та же подлинность проданных вещей. Конечно, антиквар всегда мог отговориться тем, что, мол, вы у себя вещь неизвестно сколько держали, могли сами двадцать раз ее подменить, а теперь мне обратно приносите и говорите, что я продал вам подделку. Да, он вполне мог так сказать и, в общем-то, был бы прав. Особенно если он и в самом деле продал этому человеку подлинник. Но сам-то покупатель не может не знать, что именно у него в руках – вещь, купленная у антиквара, или вещь подменная. И если его претензии справедливы, то...
Нет, думаю, пока рано говорить, имеют ли смысл поиски нефинансовых мотивов в этом деле или не имеют. Пока у меня еще слишком мало данных. А значит, нужно, времени не тратя даром, начинать собирать эти данные со всей возможной интенсивностью. Вот завтра, например...
Тут зазвонил телефон.
– Танюша? Это Володя. Звоню, чтобы предупредить тебя: сегодня не смогу приехать. У меня тут одно дело в Покровске, закончим очень поздно, а возможно, и завтра еще придется заниматься, так что я переночую здесь, в гостинице.
Новость была не очень приятной, но, с другой стороны, мне и самой завтра нужно было рано вставать, а учитывая, что я сегодня не выспалась, думаю, следует расценивать происходящее как шанс наверстать упущенное.
Недолго думая, я решила использовать свой шанс и завалилась спать.