Снежинки за окном падали часто-часто. Набережная Мойки в Петербурге стала уже вся белым-бела. Любоваться ею из жарко натопленного зала кофейни Вольфа и Беранже было одно удовольствие. В полуденный час в нем хватало свободных мест, и столик в дальнем от входа углу двое солидных мужчин заполучили без труда. В пятницу 12 февраля4 1882 года настоящий наплыв посетителей ожидался позднее.
Самым солидным из этой пары был рослый, начинающий полнеть, но еще довольно моложавый блондин лет за сорок. Просторный двубортный пиджак и шелковый жилет идеально сидели на его плечах. Натуральная английская шерсть, из которой был пошит весь костюм, стоила недешево, как и карманные часы, золотая цепочка от которых свисала из жилетного кармана. Воротничок и манжеты просто образцового состояния наводили на мысль о чем-то военном.
Несколько месяцев назад блондин в самом деле носил мундир, только не армейский, а Отдельного корпуса жандармов. В конце сентября минувшего 1881 года полковник Всеволод Романович Левкович оставил службу в нем, получив назначение в Министерство императорского двора и уделов. Сейчас на фарфоровой тарелке перед ним лежал внушительный кусок яблочного пирога, коему Всеволод Романович успел воздать должное.
Лицом к Левковичу и левым боком к дивному виду на Мойку сидел второй посетитель, возрастом постарше, поменьше ростом и неброской внешности. В его волосах соломенного цвета кое-где проступала седина, на правой щеке темнела родинка. Кожа этого человека, кажется, совсем не знала загара, а круглые серые глаза с редкими ресницами глядели куда-то мимо собеседника. Он будто не слушал Всеволода Романовича, но тот знал, что подобное впечатление обманчиво.
Неброским был и серый сюртук второго ценителя популярной кофейни. Его наряд, от брюк в полоску до широкого черного галстука, был выдержан скорее в повседневной манере, не содержа в себе никаких элементов парадности или франтовства. К ним статский советник5 в отставке Григорий Денисович Платонов не питал пристрастия и в иные времена.
–Обширность ваших познаний известна многим, – сказал Левкович, прихлебнув кофе по-турецки.
После завершения войны за освобождение славян6 этому напитку вернули первоначальное название.
–Надеюсь, всё-таки не слишком многим, – обронил Платонов, по-прежнему глядя в пространство позади Всеволода Романовича.
Левкович благодушно засмеялся, показав крепкие ровные зубы.
–Давно у нас не было случая посидеть вот так, никуда не торопясь, – продолжил он, снова нацеливаясь на пирог.
–Полагаю, вы и сегодня нашли его с трудом, – заметил Григорий Денисович. – Или уже полностью освоились на новом месте?
Вилка и нож застыли в воздухе. Левкович вздохнул.
–Григорий Денисович, я вас отлично понимаю. По сути, мне переданы все дела, которыми занимались вы при особе прежнего министра. Но Богом клянусь, не имел никакого касательства к вашей отставке…
Платонов жестом показал: полноте, мол.
–Будь всё иначе, я не принял бы ваше предложение встретиться.
–Очень рад, что не держите обиды… – бывший жандарм еще раз прервался, видя, что Григорий Денисович не закончил.
–Я прекрасно понимаю, как устроена жизнь при дворе. Новая метла по-новому метет, и деликатные обязанности, когда-то возложенные на меня, должен выполнять чиновник, облеченный безусловным доверием. Оно достигается годами совместной службы или же заслугами чрезвычайной важности, – пояснил Платонов, наконец посмотрев Левковичу прямо в глаза.
Всеволод Романович развел руками.
–Лукавить не стану. Графа Иллариона Ивановича7 я знаю не слишком давно. За меня поручились высокопоставленные персоны, министр прислушался к их мнению. Других подробностей сообщить не могу, давал слово. А заслуги чрезвычайной важности, надеюсь, впереди.
–Примерно так я и представлял то, что произошло, – кивнул Платонов. – Что за дело у вас ко мне? Рассказывайте.
Левкович отложил столовые приборы.
–Вы, конечно, знаете господина Рыльского?
–Того, который дружен с Варварой Игнатьевной Шебеко8?
–Да.
–Скажем так: в целом осведомлен о его похождениях.
Вопрос, исходивший от Левковича, заставил Платонова чуть наморщить лоб. У него это считалось признаком любопытства. Что касалось упомянутого Андрея Аполлинариевича Рыльского, о нем можно было говорить долго. По словам завистников и недоброжелателей, происхождение его было покрыто туманом, а предки исповедовали иудаизм. Григорий Денисович доподлинно знал, что это не более чем навет. Рыльский вел родословную от русских мелкопоместных дворян Могилевской губернии, переселившихся туда после первого раздела Речи Посполитой. Своим стремительным возвышением он был обязан исключительно себе.
Начав карьеру с низшей ступени в департаменте Государственного казначейства, амбициозный и напористый молодой человек затем сменил канцелярский стол на место в Санкт-Петербургском частном коммерческом банке. Бурное развитие в период реформ сыграло ему на руку. Обладая даром убеждать людей и заводить полезные знакомства, Рыльский скоро преуспел. Банк остался позади. Андрей Аполлинариевич занялся самостоятельным предпринимательством, чему также поспособствовал выгодный брак. Супруга была старше него на шесть лет, ее первый муж, офицер гвардии, погиб в результате несчастного случая на маневрах.
Благодаря жене Рыльский получил входной билет в столичное аристократическое общество. А с Варварой Игнатьевной Шебеко он сошелся, наверное, благодаря похожести характеров. Известно, что беспокойные и деятельные люди притягиваются другу к другу, как небесные тела. Мимолетная беседа Андрея Аполлинариевича и Варвары Игнатьевны в одном из салонов положила начало тесным деловым отношениям. Их апофеозом десять лет назад стала история с концессией на постройку Ростово-Владикавказской железной дороги.
К таким концессиям и железнодорожному строительству с казенными субсидиями, вообще, приложили руку разные высокопоставленные сановники империи. Имея влияние на избранницу царя-освободителя, Варвара Игнатьевна повлияла и на состав акционеров, а посредником при сем выступил, разумеется, вездесущий Рыльский. Доставшийся ему изрядный куш он, по слухам, выгодно вложил в ценные бумаги и с тех пор отдавал предпочтение биржевым спекуляциям. Кроме врожденного нюха на прибыль, этот делец до недавнего времени знал многое из того, о чем избегали писать самые авторитетные газеты.
–Чем же вас заинтересовал господин Рыльский? – спросил Платонов, отпив из своей чашки.
–Видите ли, есть предположение, что он причастен к некоей политической интриге, – явно подбирая слова, ответил Левкович.
Григорий Денисович сильнее наморщил лоб.
–Я не ослышался? К политической интриге? Позвольте усомниться. Мне всегда казалось, что сего гешефтмахера привлекают только деньги.
–Я был того же мнения. Но буквально на днях поступили сведения, что он решил освоить неизведанную для себя стезю.
Платонов скептически хмыкнул.
–Нельзя ли всё-таки подробнее?
На гладком лице Левковича отразилось подобие страдания.
–Григорий Денисович, я бы с радостью, но связан не только честным словом, а и служебным долгом.
Взгляд Платонова, вновь как бы рассеянный, переключился на столик возле входа. За ним чаевничали двое юношей и барышня богемного вида. Раздавался беззаботный смех.
–Вам доводилось слышать, когда Рыльский в последний раз виделся с Шебеко?
–Нет, к сожалению. Если я не ошибаюсь, он уже года три живет в Париже, Петербург посещает редко, – статский советник в отставке откусил кусочек своего любимого эклера.
–Может быть, кто-то из ваших знакомых подскажет?
И на этот вопрос Всеволода Романовича не последовало сколько-нибудь обнадеживающего ответа.
–Не все прежние знакомые сейчас горят желанием общаться. Что касается остальных… Нет, не могу сказать, что кто-то из них был близок с Рыльским. С его бывшей женой пробовали поговорить?
Левкович отрицательно качнул головой.
–Она после развода и слышать не желает об Андрее Аполлинариевиче. Его беспорядочные связи, как и денежные аферы, стали притчей во языцех. Наталья Анатольевна считает себя оскорбленной и скомпрометированной.
–Да-с, дела сердечные… – вполголоса проговорил Платонов. – Хотя сомневаюсь, что сердечность это про нашего персонажа.
–Значит, вы уверены в том, что Рыльскому хватает других игр в жизни? – зашел с другого бока Всеволод Романович.
Платонов посмаковал густой, крепко заваренный кофе, только потом дал ответ.
–Мы с ним не были представлены друг другу. Поэтому мне сложно делать окончательный вывод. В принципе люди способны к самым удивительным кульбитам, но здесь… Выходит, и Варвара Игнатьевна замешана в интриге?
Вопрос про Шебеко, видимо, не доставил радости Левковичу. В прошлом бравый жандарм чувствовал, что ступает на зыбкую почву.
–Мне как раз предстоит понять, существует ли интрига, – начал он медленно. – Дыма без огня не бывает, сами понимаете. Екатерина Михайловна едва не стала коронованной императрицей. Можете представить, какое положение заняла бы тогда ее наперсница…
–После трагической кончины государя Александра Николаевича9 это всё отошло в область преданий, – заметил Платонов.
–Кое-кто полагает, что нет.
–Вот как? Кто же?
–Давайте пропустим ваш вопрос, – предложил Левкович.
–Многовато пропускаем. Но ладно, хозяин барин, – Григорий Денисович опять глядел прямо на собеседника. – Спрошу по-другому. Как ваш “кое-кто” мыслит якобы вероятное возвращение Екатерины Михайловны в Зимний дворец?
–Мы срубили голову революционной гидре. Главари нигилистов повешены на Семеновском плацу. Тем не менее, опасность сохраняется. Господь милостив, но даже в тщательно охраняемой Гатчине10 могут объявиться террористы…
–Я понял, что вы имеете в виду, – перебил Платонов. – Есть закон о престолонаследии. Наследником государя Александра Александровича является его старший сын Николай.
–Помилуйте, ему тринадцать лет.
–Значит, будет регентство до совершеннолетия. Только при чем тут княгиня Юрьевская?
Всеволод Романович повел плечами, словно замечательный двубортный пиджак был ему тесноват.
–Как бы выразиться правильнее… Буква закона и практические действия – это не всегда одно и то же. Судьба регентства может оказаться в руках великих князей. Если допустить, что у них имеются собственные мнения насчет того, кто должен царствовать…
–Вы далеко заходите в своих рассуждениях, – вкрадчиво молвил Григорий Денисович. – Что же, кто-то захочет возвести на престол другое лицо? Кого?
Левкович залпом допил остывший кофе, как водку.
–Григорий Денисович, я с вами откровенен настолько, насколько позволяют обстоятельства. Всё произнесенное безусловно останется между нами. Благодаря вам я остался в живых во время того жуткого дела на Покровской11, такое не забывается.
–Вы можете рассчитывать и на мое молчание сегодня. Кого ваш “кто-то” рассматривает в качестве претендента?
–Георгия Александровича Юрьевского. Сына покойного императора от Екатерины Михайловны12, – тихонько, наклонившись ближе, сказал Левкович.
–Совершенно сказочная история, – уверенно заявил Платонов.
–Почему?
–Пусть мы на секунду представим, что найдутся желающие преступить закон. Всё равно эта кандидатура не найдет необходимой поддержки внутри царствующего дома.
–Э-э, не горячитесь. Либеральная партия потеснена, но не разбита. С увольнением Милютина, Лорис-Меликова, Абазы, а особенно великого князя Константина Николаевича13, точка не поставлена. Не удивлюсь, если в случае потрясений последует какая-нибудь неожиданность.
–Деление на партии в России очень условное, – сказал Григорий Денисович меланхолически. – По-моему, вы сгущаете краски.
–А, по-моему, это вы судите чересчур благодушно. Незыблемость самодержавия провозглашена, однако его противники могут нанести ответный удар.
–Руками милейшей Варвары Игнатьевны?
–Напрасно иронизируете. Эта дама – авантюристка с отменным аппетитом. Стоит последить за ней, и за ее компаньоном тоже. Париж – известное гнездо смутьянов. Еще во время службы в корпусе жандармов я слышал, что Рыльский водится с эмигрантами очень сомнительной репутации. Как и прочие, не придал значения.
–Думаете, есть какая-то связь между кружком Шебеко, бывшими министрами, Екатериной Михайловной и революционерами?
–Готов допустить, – отрезал Левкович.
За столом повисла долгая пауза. Всеволод Романович кликнул официанта и распорядился насчет еще одного кофе.
–Итак, сеть поистине грандиозная. Если вы не ошибаетесь, конечно. Или если не ошибается ваш “кто-то”, – подытожил Платонов, когда официант удалился. – Будете заниматься этой версией?
–Как иначе защитить государя? Мы не имеем права повторить просчеты наших предшественников, – с чувством сказал Левкович и осекся. – Простите, могло прозвучать бестактно.
–Что вы… За охрану первого марта отвечали совсем другие люди. Мне точно не в чем каяться.
Снегопад за окном усиливался. Набережная была еле видна.
–Вы не очень поверили в мою версию, верно? – спросил Всеволод Романович, заполучив вторую чашку бодрящего напитка.
–Не очень. Разнородная выходит мозаика. К тому же вы не рассказываете, чем вас вдруг заинтересовал Рыльский. Ему наскучила Парижская фондовая биржа и он решил сделать ставку на революцию в своем Отечестве?
–Надеюсь рассказать вам больше, но потом. Возможно, после командировки.
–Что, в Париж едете? – улыбнулся Платонов.
Левкович расплылся в ответной улыбке, при этом его глаза остались серьезными.
–От вас ничего не скроешь… Еду по служебной надобности, а куда, не скажу. Такие правила, да.
–Подожду вашего возвращения, – Григорий Денисович был само смирение.
–Обещаю, что встретимся здесь же. С вашей подачи я тоже пристрастился к этому заведению, – Всеволод Романович пригубил кофе и нацелился на кусок пирога, от которого уцелело менее трети.
В этот момент по ту сторону двери, ведущей в зал, донеслись чьи-то громкие голоса. Затем к столику возле окна рысцой подбежал официант.
–Вам письмо-с, – он протянул Левковичу запечатанный конверт с двуглавым орлом.
Платонов увидел, как изменилось лицо полковника, когда тот прочел содержание, судя по всему, краткой записки.
–Вынужден вас покинуть, – объявил Левкович напряженным голосом, вставая со стула.
–Наш уговор в силе? – безмятежно осведомился Григорий Денисович.
–Уговор? Ах, да, разумеется, – уже на ходу бросил его старый знакомый, сунув официанту купюру и направляясь в гардероб.
Кусок яблочного пирога остался лежать на тарелке.