Мы притормаживаем под мостом, и я встаю. Аким пропускает меня в узкий коридор между креслами. Пробираюсь к выходу, любовно прижав к себе рюкзак. Только сейчас понимаю, что взяла тот самый, который Марк подарил на восьмое марта. Хочется кричать, но я не стану. Во мне еще осталась гордость и сила, чтобы задушить в себе ненужные чувства. Я переживу это.
Аким оттягивает меня, прикоснувшись небрежно к талии, от этого волна неприятия прошибает плечи, а горло наливается горькой ватой. Тощий пробирается между пассажирами первый и на выходе подает услужливо костлявую руку.
– Тебя что дома не кормят? – бросаю я недовольно, но принимаю помощь. Пытаюсь зацепиться хоть за что-то, что может отвлечь и заглушить мысли о Марке.
– Я сам живу, – отнекивается Кощей и тут же прячет сухую ладонь в карман легкой курточки оливкового цвета. – Пройдемся по берегу? Я знаю классное место, где можно побыть у воды. Тебе понравится.
Киваю и поворачиваю лицо к солнцу: перевалило за полдень. От слез щиплет щеки, и кожа кажется нагретой изнутри. На губах, как нарочно, разгорается неостывший поцелуй мужа. Кто мне Марк на самом деле? Трогаю пальцами лицо, чувствуя, как намертво прилипли ко мне его прикосновения. Не верится, что утром таяла в его объятьях, а сейчас ненавижу и хочу вырвать из себя, как чертополох. Закусываю пальцы, стискиваю ими губы.
Найдите мне лекарство от любви…
– Расскажи, Аким, чем ты занимаешься? – говорю я быстро, балансируя на высоких пискливых нотах вперемешку с хрипом. Жму кулаки до боли в косточках, чтобы отрезвить себя.
– Работаю на фирме оператором, – отвечает тощий, уводя взгляд на крыши одинаковых серо-бурых высоток. – Скучная фигня. Картон, бумага, фломастеры и всякая канцелярская мелочь. А еще синий экран. Ну-дя-ти-на.
И почему мне кажется, что он врет? Не подаю вида.
Серый высушенный асфальт приятно прогревает подошвы кроссовок. Мы идем по тротуару, что забирает влево и изгибается полумесяцем. Над дорожкой склоняются длинные косы ив.
Впереди вижу дерево, к которому прижималась прошлым летом, когда думала, что Марк умер. Жалела его. Боялась, что не увижу. До судорог. А он…
Прогоняю наваждение. Ветер встряхивает шевелюрой исполинского растения, и мелкие тонкие листья, раскрашенные лимонным желтым, пикируют вниз.
– Пойдем быстрей, – говорю я. Хуже воспоминаний может быть только воспоминание на каждом шагу. Все напоминает о Марке. Будто Вселенная надо мной издевается.
Аким странно лыбится, а затем подает острый локоть. Соглашаюсь на такое внимание, хотя тощий мне категорически не импонирует.
– Лучше ты о себе расскажи. Мы ведь виделись с тобой прошлым летом. Ты поменялась очень. Будто горишь изнутри – красавица. Как последний год прошел?
Сглатываю. Что-нибудь полегче нельзя спросить?
– С детьми занимаюсь в клубе. Гимнастика, танцы, балет, немного йоги.
Комплимент пропускаю мимо ушей. Больно надо. Кто поверит, что я красивая с красными глазами и опухшими веками? Фальшь в каждом его слове.
– А я в детстве пробовал на бальные ходить, но не сложилось, – пожимает плечом Аким. – Ноги кривые, и руки не с того места растут.
Самокритика прелестная, только вот больше смахивает на подлизывание.
Я рассматриваю его профиль. Кого-то он мне напоминает, но никак не могу вспомнить. Или форма лица, или размах плеч… А может это выправка, как у солдата?
Нос у него, как у буратино: острый, дерзкий и чуть приподнятый на кончике. Подростковые прыщи сошли. Даже некий шарм появился во внешности. Но одет все так же безвкусно. Из-под широкой куртки, явно не его размера, выглядывает теплая рубашка в клетку. Джинсы цвета охры затертые и изношенные, с оттянутыми коленями. Зачем ко всему этому наряду черные туфли с острым носком напялил, непонятно.
Спускаемся по тропинке и направляемся к реке. Ветер дует в лицо, и в нем чувствуется еле заметный запах рыбы. По берегу растягивается кованое ограждение. Слева площадь, где сейчас шумят группы молодежи. Велики, ролики, скейты, чего только нет. А справа, в низину, уходит лесопосадка. Там забор и обрывается.
– Пойдем, – говорит Аким и направляет меня в густую тень под деревьями.
– Хватит уже ходить вокруг да около, – говорю я, отцепившись от него и отодвинувшись на безопасное расстояние. Грунтовая дорожка позволяет идти вдвоем. – Говори, откуда все знаешь? Ты же меня сейчас не просто так нашел. Ты в курсе, где Лиза?
Аким хмыкает. Резко так, будто крышку пепси отделили от бутылки.
– Пока не знаю, но найду ее. Хочу этого не меньше тебя.
– Выкладывай, – приказываю, перепрыгивая через бордюр, что разделяет плиточную тропу и ковер из серого песка.
Пляж здесь тихий и пустой. Октябрь. Уже никто не купается: все сидят около воды на площади. Зачем идти в глушь, если можно повеселиться на чистых лавочках вместе с друзьями?
– Давай дойдем до… – Аким поворачивает корпус и показывает длинным пальцем куда-то в сторону. Какой же он вытянутый! Как спица. Даже выше стал, за время что я его не видела.
– А что там?
– Покажу.
И почему я ему не доверяю? Интуиция, как пчела, жужжит над плечом и заставляет меня сомневаться. Но я иду. Все равно делать нечего.
– Вика, ты знаешь о своем даре?
Поворачиваю голову. Да так резко, что деревья, кажется, изгибают стволы и наклоняются в одну сторону. Ворох мошек влетает в лицо. Это насекомые, или у меня перед глазами мир рассыпается?
– Не знаешь, значит. Ладно, – Аким идет чуть вперед и, раздвинув ветки кустовой акации, пропускает меня в нишу.
Между деревьями застывают, как на стоп-кадре из кино, несколько качелей. Одна высокая, парочка детских, а одна в виде лавочки – широкая с высокой спинкой.
Кощей приглашает меня к последней.
Я сажусь, не чувствуя ног и рук. Дар? О чем он бредит?
– Так ты не знаешь, что уже маг? – голос его писклявый и от улыбки искажается до противного скрипа.
– Что за ересь? – прыскаю и отодвигаюсь подальше, будто боясь заразиться его помешательством.
Аким жует губы какое-то время, а потом встает и быстро ходит туда-сюда передо мной.
– Доказательства нужны, – говорит он сам себе, приложив палец к губам. Пепельный волос небрежно торчит во все стороны. Точно сумасшедший профессор! Меня даже тянет на смех.
Тощий отходит к кустам и, резко оторвав одну из веток, возвращается. Показывает мне ладонь. Чистая, светлая, ни одной мозоли. Руки Марка более грубые: шершавые и крупные. Нууу… хватит…
– Хочешь мне линию судьбы показать? – скалюсь я, заталкивая мысли о муже глубоко на дно души. Бывшем муже!
– Нет. Сначала настройся. Сделай два три вдоха-выдоха медленно. А лучше закрой глаза.
– Аким, ты меня пугаешь. Ты точно нигде головой не ударился? Год прошел, мало ли.
– Делай, что говорю! – неожиданно взвизгивает он, а в голосе появляется властная интонация. Пугающая. – Ты хочешь Лизке помочь?
– Хочу, – сникаю я.
Бросаю обреченный взгляд на реку. Темные воды скользят и пузырятся. Они не помогут мне. Я – дурочка, что все время попадается в ловушку. Муха, а не бабочка. Покажи мне липкую ленту – я тут как тут.
Кощей дергается, и я не сразу понимаю, что он делает. Это движение так знакомо. Невольно приоткрыв рот, не могу удержать «ах!».
В секунду острая ветка рассекает запястье Акиму, и на коже проступает алая нить. Во придурок!
– А теперь закрой глаза и подумай о том, как рука будет выглядеть, если там не будет раны, – тощий приседает рядом и протягивает мне ладонь.
Отодвигаюсь машинально. Кровь капает на грунт и остается на нем грубыми бурыми кляксами.
Закрываю глаза, но не выполнить просьбу, а чтобы не видеть этот бред. Вспоминаю, как вонзила нож в незнакомого человека, защищая Марка. Судорога пронизывает тело. Кого я защищала? Любимого или палача?
Делаю несколько вдохов, но мне все время кажется, что воздуха не хватает. Дышу и не могу надышаться. В груди горит, будто вулкан проснулся. Нет меня без мужа и никогда не будет. Мне придется стереть себя, разрушить и построить заново. Но довериться кому-либо я уже вряд ли смогу. После Игоря и Марка – от меня осталась только пустота.
– Твою мать! Не раскрылась ты до конца… – гаркает Аким.
Осторожно гляжу исподлобья и вижу, как он шепчет над раной, и она затягивается на глазах. Я помню рассказы о магах, но это ведь только рассказы. Помню воздействия Марка и Яна, что больше походили на телепатию, чем на магию. А вот лечение…
Порох коричневого цвета ссыпается на пол, и на месте раны Акима снова оказывается целая кожа и сеточка вен.
Внезапно вспоминаю, как Марк лечил меня, а затем и Ян. В голове форшмак. Что в моей памяти реальность – теперь трудно понять. Ловлю себя на мысли, что хочу закрыть глаза, уснуть и не проснуться.
– Пойдем, Вик. Я тебя отвезу в надежное место. Ты сейчас явно не в форме, и вижу, что домой не особо хочешь, – говорит Аким, и я слышу несвежий запах из его рта. Ну, что за неряха?
– Куда это? – прищуриваюсь. Недоверие катится по гортани и заставляет сглотнуть лишнюю слюну.
– Там много таких, как ты. Таких, как я. Ты научишься управлять собой. Мы найдем твою подругу.
– Академия, что ли? – смеюсь. – Академия магов для потерянной в лабиринтах памяти. Прямо название для романа. Сочинитель ты, Аким. Выдумщик.
– А что тебя удивляет? Если есть маги, есть и учебки. Это и ежу понятно. Ну, академия – это ты загнула, но школой назвать можно. Хотя я больше люблю называть просто – дом.
– И к какому синдикату вы относитесь? Ян рассказывал, что есть две ветки.
– Три, если быть точным.
– И кто же третьи? Только не говори, что избранные, – усмехаюсь, а у самой на душе тоскливо и мрачно. И сердце бьется где-то в горле. Сейчас хоть куда согласна, лишь бы не домой.
– Маттеры – темные маги, – тихо отвечает Аким и стряхивает с ладоней невидимую грязь. – Но мы вроде как не признаны.
– Хочешь сказать, я такая, как вы?
– Не хочу. Я говорю это.
Просыпается желание до истерики рассмеяться и яростно забросать Акима желчными словами, чтобы опровергнуть его высказывания. Но я так устала, что возбуждаю любопытство и заставляю себя сказать:
– Согласна. Веди меня в свою школу! Или академию. Разницы все равно нет.