Ленуар спустился на второй этаж и окунулся в бархатный мир непринужденных декольте, белых перчаток и страусовых перьев. Их обрамляли благородные черные фраки и смокинги. В противоположной стороне зала появился потный Нижинский.
Артист замер, обводя взглядом публику. Его губы дрогнули в сомнении: улыбнуться или нет? Одни зрители притихли и с любопытством рассматривали зверя. Другие явно сдерживали смешки. Третьи ставили на подносы бокалы с шампанским и шли поздравлять звезду русского балета. Весь этот улей гудел, звенел и готовился ужалить. Ленуара отделяли от Нижинского десять метров, но толпа перед ним смыкалась все плотнее.
Ленуар в первый раз видел танцовщика так близко и мысленно на ходу нарисовал его карикатуру. У гения танца была длинная толстая шея. На ней качалась большая голова, казавшаяся еще больше из-за массивных рогов костюма. Мускулистые ноги поддерживали аморфное, но крепкое тело. Экзотичности образу добавляли слегка раскосые горящие глаза и короткие пальцы рук. Сложно было поверить, что этот парень только что был на сцене римским богом.
– Как он красив! – раздался знакомый голос. Ленуар обернулся. За ним стояла Николь, а с ней – девушка в пестром костюме.
– Познакомься, это Люси Жанвиль, артистка французской пантомимы «Русского балета» и моя бывшая коллега, – уставшим голосом сказала Николь. – А ты был… здесь?
Люси не видела Ленуара, она шла к Нижинскому. Ленуар кивнул Николь и, как корабль, рассекающий волны, тоже пошел к танцовщику. Василий держался рядом. Толпа с аплодисментами расступалась перед артистом балета, он поклонился и направился в коридор. Николь застыла на месте и с удивлением наблюдала за происходящим.
В коридоре к Нижинскому подошел еще один господин. У него были резко очерченные квадратные брови и узкие губы. Господин затараторил что-то по-русски танцовщику на ухо. Взгляд Нижинского блуждал, а грудь часто вздымалась, словно он до сих пор не спустился со своей скалы.
– Это главный балетмейстер «Русских сезонов» Михаил Фокин! – сказала Люси Жанвиль, проследив за взглядом Ленуара. – Я так его люблю! Ему сейчас, как никогда, нужна дружеская поддержка!
– Кому? Балетмейстеру?
– Вацлаву.
– Вася! – раздался рядом крик. На него одновременно обернулись и слуга Василий, и Вацлав Нижинский. Кричал сухой худенький молодой человек. Волосы его топорщились в разные стороны, а благородная осанка подчеркивала гибкость тела. Если бы он не румянил бледные щеки и не подкрашивал губы, его можно было бы отнести к парижскому бомонду. А так он явно принадлежал к другой, более артистической породе жителей города. – Как ты себя чувствуешь? Ты живой? Ты меня очень напугал!
– Кто это? – уже машинально спросил Ленуар у танцовщицы. – «И откуда ему известно про убийство?» – добавил про себя Ленуар.
– Это Кокто. Жан очень дружен с Дягилевым, – отмахиваясь от агента Безопасности, ответила Люси.
– Опять эта тетка! – громко хмыкнул по-русски Фокин, поравнявшись с Ленуаром.
Сыщик провел указательным пальцем по усам и сделал последние два шага, разделяющие его с Нижинским.
– Мсье, срочно уходите отсюда. Вашей жизни угрожает опасность! – при этом Ленуар подхватил Нижинского под руку и приготовился его вести наверх.
– Вацлав! Вацлав! Как ты? Я очень за тебя волновалась. Ты был великолепен! Публика в восторге. Все тебя любят, Вацлав! Невероятный успех! – кричала по-французски недавняя спутница Ленуара. Танцовщик смотрел на них непонимающими глазами.
– Люси, благодарю, но сейчас Вацлаву надо отдохнуть и переодеться, – остановил ее Кокто. – О «Фавне» мы еще успеем поговорить. Пропусти.
– Вацлав, я буду тебя ждать после «Жар-птицы»! Ты величайший артист балета! Никогда об этом не забывай! – девушка хотела сказать еще что-то, но ее за пояс схватил облысевший, а от этого казавшийся еще более лопоухим мужчина.
– Люси, не позорься, пойдем отсюда. Ты вытащила меня на балет не для того, чтобы я участвовал в этом балагане, – сказал он девушке.
– Ах, это мой брат, Эрнест Мари Жанвиль. Он сегодня в первый раз согласился прийти посмотреть на меня в «Синем боге». Эрнест, позволь, я сейчас вернусь! – Однако Эрнест крепко сжал руку на поясе сестры и не позволил. Категорически не позволил ей следовать за Вацлавом дальше. Девушка дернулась и крикнула танцовщику: – Вацлав! Ты величайший! Береги себя!
Ленуар повел Нижинского наверх. Кокто с Василием не отставали. В конце последнего лестничного пролета над ними нависла огромная фигура русского импресарио. На макушке у него, бросая вызов закону притяжения, возвышалась шляпа. Она казалась очень маленькой, но при ближайшем рассмотрении становилось понятно, что не шляпа была маленькой, а голова огромной. У человека были опустившиеся вниз внешние уголки глаз и такой же опустившийся живот, отчего он напоминал отъевшегося бульдога. Он опирался на трость рукой, украшенной несколькими крупными кольцами, и нервно покусывал губу. От этого ниточка его усов изгибалась черным дождевым червячком.
– Серж, с Вацлавом все в порядке! Мы его уже ведем переодеваться! Костюм Василий вынес в коридор, к началу спектакля успеваем! – крикнул Кокто.
– Веди Вацлава в Мишину уборную, – ответил Дягилев, обращаясь к слуге.
– А почему он не может переодеться у себя в уборной? – спросил Кокто.
– Жан, у Вацлава разбили зеркало, – ни капли не сомневаясь в собственных словах, сказал Дягилев. – Ты пойди пока послушай, что там говорят о «Фавне». Сегодня для нас важный вечер.
– А что эти дилетанты в искусстве могут говорить о «Фавне»? В этом году у нас в театре собрался не Париж, а провинция! Они не будут говорить о «Фавне». Они отмахнутся от него, как от докучливой мухи.
Нижинский словно пришел в себя и резко повернулся к Кокто.
– Что ты сказал?
– Жанчик, иди послушай. Может, не все жужжат об одном и том же. В таких делах важны нюансы. Тебя ли этому учить? – французский Дягилева походил на граммофонную пластинку: слова звучали правильно, но царапали слух шершавыми звуками. Ленуар мысленно согласился, что нюансы важны.
Кокто перевел взгляд на Нижинского, потом снова на Дягилева и, кивнув им обоим, ретировался. Только после этого Дягилев отступил, пропуская вперед своего первого танцовщика и остальных.
– Кто это? – спросил он у мадемуазель Нижинской, показывая на Ленуара пухлым пальцем.
– Это господин полицейский, Сергей Павлович, – ответил Василий.
По последнему этажу бегали артисты балета. Дягилев взял трость в руки и громко хлопнул три раза в ладоши.
– Десять минут до спектакля! – Его голос пролетел, как коршун над полем овец. Слова импресарио в переводе не нуждались. Все артисты разбежались, и через пару секунд коридор опустел.
Василий достал из кармана связку ключей и повел Нижинского в одну из уборных. Видимо, уборную хореографа Фокина. По дороге старик взял стул, на котором висел костюм танцовщика к следующему спектаклю. Ленуар хотел было пойти за ними, но Дягилев остановил его своей тростью. Черный взгляд русского импресарио тяжело опустился на сыщика. Но черный был частью природы Габриэля Ленуара. «Черным» его назвали при рождении, поэтому взгляд Дягилева не произвел на него впечатления.
– Господин полицейский, я попросил Василия вызвать квартального или гвардейца, который помог бы нам вынести тело убитого из уборной Вацлава. Но, кажется, вы не выполнили своего долга.
– Мой долг – служить интересам Французской Республики, – спокойно ответил Габриэль Ленуар. – Здесь произошло предумышленное убийство, и теперь этим делом займется бригада краж и убийств парижской префектуры полиции.
– Тогда вызовите шефа вашей бригады, – поглаживая свои перстни, ответил Дягилев.
– Мой главный начальник – префект полиции Луи Лепин. Думаю, вы о нем слышали. Если вы настаиваете, я могу обратиться к нему за помощью.
– Нет-нет… Погодите… Вы неправильно меня поняли. Возьмите мою визитку. Дело очень деликатное. Труп нашли в уборной Нижинского накануне премьеры. «Фавн» и так взбудоражил умы, давайте постараемся избежать скандала. Если о трупе узнают газетчики, то придется отменять на время расследования весь русский сезон, а я не могу этого позволить, господин…
– Ленуар. Габриэль Ленуар.
– Мсье, возьмите вот. – Дягилев достал из кармана несколько скомканных банкнот и протянул этот шарик своему полному сюрпризов собеседнику. – Это вам. Помогите нам утрясти это дело без шума.
Агенту Безопасности случалось оказываться на мели, но если по части трат он был импульсивен и неразборчив, то по части источников своего дохода признавал только легальные с его точки зрения. К подобным источникам относилась оплата за службу, выигрыши в карточных и других играх и, наконец, кошелек родного дяди Леона Дюрока. В общем, главным критерием добросовестно заработанных денег для Ленуара были выдуманные им самим правила получения этих денег. А в данном случае правила диктовал не он, а русский импресарио с большой головой и тонкими усами, поэтому принять деньги на таких условиях сыщик категорически не мог. Он благородно отодвинул руку Дягилева в сторону и сказал:
– Я агент Безопасности парижской префектуры полиции, мсье, я всегда действую без шума. И обещать вам могу только одно: убийцу танцовщика я найду. А вы сделайте все необходимое, чтобы сберечь вашего Фавна. Убийца метил в него, и то, что пуля попала в голову другого артиста балета, – чистая случайность.
Дягилев медленно кивнул и с усилием улыбнулся, обнажая свои крокодильи зубы.
– Договорились. Занимайтесь своими делами, а Нижинским займусь я. Что вам от меня требуется?
– Соберите всю труппу завтра перед репетицией в театре, чтобы я смог их допросить, а также позвольте мне поговорить с самим Вацлавом Нижинским и его сестрой.
– Броней? А при чем тут Броня? С Вацлавом говорить не нужно. Ему без того сейчас приходится тяжело. Фокина я тоже попрошу завтра подождать вас в отеле. А труппу я вам соберу. В театре. Только, может, не стоит им сразу рассказывать об убийстве…
Вместо ответа Ленуар попросил дать ему ключ от уборной Нижинского, чтобы организовать работу «микробов». Уже у двери уборной Дягилев снова окликнул сыщика. Чуть помедлив, он спросил:
– А вы уверены, что Чумакова убил не Вацлав? Мне очень важно это знать…
– Я не уверен даже в том, что Чумакова убили не вы, – ответил Ленуар.
Через несколько минут спектакль продолжился, а в уборной Нижинского уже суетились «микробы» из отдела сигнализации. Они аккуратно складывали в деревянные ящички стаканы и коробочку с гримом, вытягивали линейку вдоль трупа и фотографировали его с переносной лестницы.