Париж, 29 мая 1912 г., среда
В балетной труппе его прозвали Чумой. Какую роль ни дай – он ею заразится, а потом заразит всех артистов, гримеров, осветителей, реквизиторов и даже капельдинера. Ему это прощали. Ему все прощали, потому что Чума заражал своими танцами зрителей. На сцене он полностью перевоплощался в своего персонажа. Каждый жест, каждый изгиб руки, каждый прыжок Чума репетировал как сумасшедший. Как все танцовщики, которых Сергей Павлович брал в свою антрепризу.
Сегодня Чума был в Париже, и лучи майского солнца казались артисту настоящими лучами славы. Дягилев его выбрал, а значит, впереди новые спектакли в Монте-Карло, в Италии, в Англии… Настал конец их скромной жизни с матерью и сестрой. Сколько они пережили, пока Чума учился в Императорском Санкт-Петербургском театральном училище! И вот он здесь, в самом центре мира искусств, в центре французской столицы, перед театром «Шатле», где сегодня будут показаны четыре спектакля «Русского сезона».
Молодой танцовщик поправил волосы, подошел к двери и представился. Охранник его пропустил. Фух, как жарко! У входа, кроме французов, никого не было. Чума поднялся на второй этаж и заглянул в зал. Оркестр репетировал музыку Гана из «Синего бога». Артисты уже собрались на сцене и слушали указания главного хореографа дягилевской антрепризы Михаила Фокина. Сам Дягилев чинно сидел в партере с группой приглашенных гостей, без которых не обходилась ни одна репетиция. Французские критики, журналисты и неугомонный Жан Кокто.
Чума улыбнулся. Он всегда так улыбался, когда задумывал проказу. Вот Дягилев удивится! И какую физиономию скорчит его верный старик Василий! А Броня наверняка снова испугается. Вот выйдет потеха!
Артист поправил цветок в нагрудном кармане и, оглядевшись, быстро подошел к элеватору. Да благословенны будут эти железные машины современных театров! Так он поднимется, не привлекая к себе лишнего внимания. А если сегодня все получится, то за один вечер Чума поднимется на самую вершину театрального Парнаса.
На двери уборной было написано Nijinsky. Чума вошел, вытащил из своей брезентовой сумки старую прямоугольную коробочку с гримом и прислушался. Внизу звучала музыка Гана, за окном шумел город.
Василий уже приготовил костюм для премьеры. Чума поспешно сбросил с себя одежду, надел трико и начал гримироваться. Они запомнят этот день надолго. Черным от грима пальцем артист накрасил веки, подвел брови… Нижинский сегодня представит настоящего Фавна. Публика заразится его танцем. Чума хмыкнул и водрузил на голову сделанные по специальному заказу Бакста рога. Образ готов!
Танцовщик мягко вскочил на пол и сложил руки так, словно принимал в дар гроздья спелого винограда. Музыка стихла. Чума по-звериному повернул голову в сторону двери. Никого.
Чума сделал несколько па перед зеркалом и вздохнул. Деревянные половицы паркета нещадно скрипели. Это тебе не сцена.
Но что там за темное пятнышко у вазы? Краска от грима? Артист поскреб ногтем пол и понюхал. Пахло ржавчиной. Наверное, костюмерша уколола палец иголкой… Или капельдинер поцарапал руку о шипы роз, когда заносил букеты цветов… Чужих цветов…
От этих мыслей танцовщика затошнило. Еще пару минут назад ему казалось, что трико прекрасно обтягивало тело. Теперь черные пятна костюма расплывались, умножались и устремлялись от ног к горлу. Танцовщик оперся было на зеркало, но холод стекла так быстро пробрался от пальцев до самых кончиков волос, что он отдернул руку.
В коридоре что-то щелкнуло, и в уборной погас свет. Вероятно, очередное замыкание. Такое иногда случается, ничего удивительного. Артист вышел в коридор и повернул штепсель на стене. Люстра снова загорелась. Он вернулся. Все выглядело так же. Шкаф, стул, кисточки на туалетном столике… Только теперь со стены напротив на него смотрели черные глаза Фавна. Рога бога качнулись, и артист невольно вздрогнул. Что за наваждение! Это же просто зеркало! Он снова устроился за туалетным столиком и решил поправить грим.
В коридоре скрипнул пол. Кто-то подошел к двери. Чума выпрямился. Судя по шагам, это Дягилев! Или Василий… Танцовщик встал перед зеркалом в позу Фавна и приготовился сыграть со стариком шутку.
Внизу снова зазвучала музыка. Танец служителей из «Синего бога». Значит, репетиция продолжается. Литавры заиграли тот же мотив: «Пам! Пам! Пам!» Никто не заходил. Танцовщик снова посмотрел на себя в зеркало и подул. Стекло запотело. Артист нарисовал на нем круг и поставил в центре точку.
– Нижинский? – раздался голос из-за двери.
Танцовщик расплылся в звериной улыбке и ответил:
– Да.
Дверь медленно отворилась. Нет, это не Василий… Василий обычно не задерживается у входа. В центре нарисованного круга появилось дуло револьвера. Артист решил, что ему кажется. Должно быть, это игра света и тени.
Литавры снова застучали: «Пам! Пам!..» В унисон с третьим ударом раздался выстрел. Падая на пол, танцовщик подумал, что паркет театральной уборной снова запачкается.