Привстав на цыпочки, молодая женщина развешивает бельё на верёвках, натянутых во дворе. Она прихватывает прищепками скатерти и простыни и беззлобно шепчет: «Ну, ты, баловник, не мешай!» Это адресовано ветру.
Весёлый ветер треплет мокрое белье, надувает пододеяльники и наволочки. Это у них игра такая. Рубашка, висящая на верёвке вниз воротником, взмахивает рукавами, как будто дирижируя невидимыми руками.
Маленькая белая пелёнка с нетерпением ожидает этого счастливого момента – оказаться рядом с остальным бельём на верёвке.
Как она боялась, когда это случилось впервые, смешно вспомнить! Сначала бельё положили в стиральную машину, и та стала крутить его, вертеть туда и сюда, то заливать водой, то сливать воду. От жары и давки некуда было деться, приходилось терпеть и ждать. Всем было нелегко, но тяжелее всего было рубашке, которая очень волновалась, что пуговки оторвутся.
Когда закончилось последнее полоскание и машина приступила к отжиму, опытная наволочка шепнула негромко: «Держись, не бойся, осталось недолго!»
Ничего подобного, самое страшное началось для пелёнки во дворе! Ветер болтал и крутил её на верёвке, тянул вверх, и она ужасно боялась, что прищепки не удержат её. Но прищепки держали надёжно, они знали свою работу. И маленькая белая пелёнка постепенно пришла в себя и даже стала получать удовольствие от ощущения свободы и лёгкости.
И она действительно становилась всё легче и легче по мере высыхания и, наконец, ощутила такой восторг, что запела тихонько, а потом все громче и громче. Но песенку эту могли слышать только наволочки и простынки, людскому уху разговор вещей не слышен.
Других песен, кроме колыбельных, наша пелёнка не знала и поэтому пела то, что ей больше всего нравилось:
«Спят большие птицы средь лиан,
Спят моржи в домах из синих льдин,
Солнце спать ушло за океан,
Только ты не спишь, не спишь один.
Ночь бросает звезды на пески,
Поднятые сохнут якоря,
Спи, пока не гаснут маяки,
Спи, и пусть не дрогнет тишина…»*1
А дальше – про паруса и острова, про волны и дельфинов…
Прекратили перешёптываться носовые платки, проснулся задремавший было большой пододеяльник. Пододеяльник-малыш, убаюканный знакомой песенкой, наоборот, уснул…
Памперсы сегодня вытесняют пелёнки и подгузники, и всё реже можно увидеть белые маленькие прямоугольники ткани на балконных и дворовых верёвках. Но было жаркое лето, и, к счастью для нашей пелёнки, её уже второй раз за неделю доставали из шкафчика: молодая женщина не хотела, чтоб её маленький сынок парился в памперсах. Наконец-то, сегодня она снова почувствует эту свободу, эту лёгкость и воздушность!
Но не успела пелёнка оказаться на верёвке, как ветер стих. Повисли лениво мокрые вещи, поникли, скучая в однообразном строю. Петь пелёнке не хотелось, лёгкости не было, тянуло ко сну.
Ни дуновения, ни единого движения в июльском зное. В небе ни облачка, солнце раскалённым шаром висит над городом. Спать, как хочется спать…
Что может присниться маленькой белой пелёнке? Пустышки и бутылочки, погремушки и детский плач?
Нашей пелёнке приснился ветер. Не маленький, слабый ветерок, а настоящий большой ветер. Он гнал серые тучи по небу, и бельё на веревке то вздувалось, то опадало под его порывами. Тучи неслись куда-то, и пелёнка подумала о них: «Счастливые, они свободны! Я тоже хочу быть свободной. Я хочу быть…»
Она проснулась оттого, что её резко сдёрнули с верёвки, сухую и нагретую солнцем, сложили и положили в шкаф. И потянулось время в темноте, тишине и сонливом покое. Всякий раз, когда дверца шкафа открывалась, пелёнка с надеждой ждала, что возьмут её. Скорее туда, на воздух!
Ещё дважды довелось маленькой белой пелёнке сушиться во дворе, прежде чем наступил этот знаменательный день, перевернувший её жизнь. Однажды её взяли на пляж.
Малыш сидел в надувном бассейне, а на две палочки и ветку кустика была наброшена пелёнка, как навес от солнца. Внезапный порыв ветра пересчитал страницы книги у женщины, перевернул лёгкий игрушечный парусник в бассейне у малыша и сдул пелёнку с куста. Она не была привязана ни к кусту, ни к палочкам, и ветер легко поднял её и понёс. Упасть бы пелёнке недалеко, но что-то продолжало поддерживать её в воздухе: то ли поток горячего воздуха от нагретого солнцем песка, то ли её собственное желание…
Несколько метров она пронеслась над берегом, успела ощутить лёгкость и невесомость, на мгновение испугалась высоты и… Следующий порыв ветра швырнул её в воду рядом с берегом, откуда пелёнка была благополучно извлечена и развешена для просушки.
Неизвестно, чем бы кончилась её жизнь (малыш бы вырос или сама пелёнка порвалась от частых стирок), но этот её кратковременный полет имел неожиданные последствия.
– Пап, а почему пелёнка полетела? – спросил детский голосок где-то рядом.
– Ну, понимаешь… – и последовали какие-то мудрёные слова о парусности, о площади поверхности, давлении, сопротивлении, скорости, подъемной силе.
– Ладно, пап, я всё понял!
И мальчуган побежал смотреть на краба, только что вытащенного из воды.
А его отец, который, видимо, привык к такому финалу всех научных разговоров с сыном, замолчал и что-то стал чертить на песке. Увлечённый своими чертежами, он даже не заметил, как семья с малышом стала собираться, как расплакался малыш, не желая расставаться с бассейном, и успокоить его смогла только бутылочка с кашей.
Когда мужчина поднял голову, семьи с маленьким ребенком уже не было. Только на кустике осталась висеть забытая детская пелёнка. Он оглянулся в поисках малыша и его родителей, но их нигде не было видно. Пеленка успела высохнуть и светлым пятном выделялась на тёмной зелени куста.
Мужчина подошел к кусту, взял в руки белый мягкий прямоугольник, повертел его в руках.
– Пап, что ты делаешь?
Сын уже вдоволь налюбовался крабом и вернулся к отцу.
– Лёшка, давай сделаем воздушного змея. Или парусник. Хочешь?
– Ладно, пап. Только очень есть хочется, пойдем домой!
– Верно, дома и инструменты есть, и реечки, пойдём.
Они ушли и унесли с собой маленькую белую пелёнку…
…Очень скоро ей предстояло стать парусом моей первой самодельной яхты, и я надеюсь, что о такой судьбе она втайне мечтала!