– Папа, пора ехать!
Четырнадцатилетняя Бекки Фаруэлл нажала на клаксон. Раз, другой. Завела двигатель, повернула к себе зеркало заднего вида и придирчиво рассмотрела макияж: темно-зеленые тени над верхними ресницами, светлые возле бровей. Зеленые – потому что все журналы рекомендовали этот цвет рыжеватым блондинкам – таким, как она. Попробовать бы что-нибудь другое; она видела в продаже набор фиолетовых теней: три тона, от бледно-лилового до темного как баклажан. Бекки быстро подсчитала в уме, сколько ей должны четыре девочки, для которых она делала домашние задания по геометрии и алгебре; она разбиралась и в тригонометрии, хотя училась только в девятом. Но по тригонометрии она могла гарантировать лишь хорошую оценку, не отличную. Впрочем, никто из девочек не жаловался. Иногда вместо денег предлагали обувь – например почти новые кеды, которые на ней сейчас (на босу ногу – носки с кедами никто не носит). Бекки вернула зеркало в прежнее положение, раздался легкий щелчок. Увы, семье отчаянно нужны деньги; где уж тут мечтать о макияже.
«Куда ни кинь, всюду клин», – часто повторял отец; Бекки не совсем понимала смысл этих слов, но, черт возьми, весной им пришлось очень скверно.
Посидев минуту в кабине, она спрыгнула с высокой подножки и вошла в дом. Теплый весенний день, а окна еще не открыты; в комнатах первого этажа их сельского домика темно и душно. Бекки прошла на кухню, распахнула окно и подперла раму банкой с фасолью. В раковине молочно-белого цвета стояли грязные миски с остатками хлопьев. Все вокруг покрывал тонкий липкий слой жира и пыли, однако прибираться было некогда.
На ковре в углу гостиной выделялся темный квадрат – неделю назад тут стояла тумба с телевизором; отец заложил телевизор, а также все мамины украшения (то есть думал, что все: кое-что Бекки припрятала). Он не сказал, сколько ему дали в ломбарде, – считал это временными трудностями, но она видела квитанцию. Меньше сотни за все.
– Папа? – позвала Бекки снизу. Легко взбежала по лестнице, позвякивая браслетами на руке. – Нам надо… Ты что, даже душ еще не принял?
Большой и грузный, похожий на медведя, отец лежал в постели на боку, подтянув колени к подбородку. Лицо в поту, ко лбу прилипли пряди седых волос. Желудочный грипп. Как не вовремя: они ждали покупателя из Рокфорда, отец договорился встретиться с ним в полдень.
– Ты же сказал завести машину! Папа, мы уже…
Он застонал и закрыл глаза рукой.
– Так. Поедешь первой. Покажешь ему сеялку. Пневматическую сеялку «Лайт Трак», убедись, что это именно она. И распределители, даже если он будет говорить, что ему не…
– Я не могу… – Бекки испуганными глазами обвела комнату. – Как же я…
– …ни «Масси», ни «Джон Дир» с ней не сравнятся. Можешь показать два «Викона», он интересовался. Но ты скажи, на них уже есть покупатель. Нам нужно продать сеялки. Я справлюсь за… час. Максимум. О боже! – Он вскочил с кровати и бросился в ванную, полы старого махрового халата распахнулись. Бекки тут же ретировалась.
Выехав на шоссе, Бекки включила радио. Она точно знала, когда на каком канале идет музыкальная программа. Часами могла слушать кантри; ради всего святого – почему бы им не поставить Кристал Гейл или Кенни Роджерса! Бекки крепко держала руль обеими руками и не сводила глаз с дороги, выдерживая скорость не более 45 миль в час, хотя их старый пикап вполне мог ехать быстрее. Никто на трассе не обращал внимания на школьницу за рулем, и она знала, что делать, если ее остановят: нужно сразу заплакать, сказать, что ее парень напился в стельку, а она испугалась и поехала домой, клянусь-богом-я-никогда-больше-так-не-сделаю, офицер, обещаю.
– Штрафа не избежать, но хотя бы не арестуют, – сказал отец.
От фермы до выставочного зала – два съезда с шоссе, один круговой перекресток и четыре светофора, и на каждом из них она покрывалась потом от страха. Хуже всего оказался поворот налево с дорожки между павильонами. Вот там Бекки немного растерялась и секунд тридцать простояла с включенным поворотником. Однако все же взяла себя в руки и с полузакрытыми глазами проехала вниз по узкой усыпанной гравием дорожке. Слава тебе господи, удалось.
Перед их павильоном стоял чужой пикап. Черт, уже здесь… Бекки выскочила из машины и опустила задний борт – там лежали ящики, ими нужно подпереть двери салона; зараз Бекки могла унести всего два, так что ей пришлось вернуться за двумя другими.
У Трэскеров в Рокфорде был собственный магазин сельскохозяйственного оборудования; сюда они приезжали, чтобы взять товар по самой низкой цене, а затем продать его с наценкой – хотя прибыль была невелика.
«Стервятники, – добродушно говорил отец. – Стараются выжать все что можно».
Так поступали все. Несколько лет назад он сам скупил остатки товара у Минтера, когда тот еще арендовал место в соседнем павильоне.
«Цена вырастет, – говорил он Бекки, – летом».
До этого говорил – весной. А потом скажет – осенью.
Из машины не торопясь вышли двое мужчин. Похоже, отец и сын.
– Добрый день, – пропела им Бекки.
Она никогда раньше не открывала салон самостоятельно, хотя много раз помогала отцу. Распахнула двери, подперла их, подбежала к щитку и включила освещение в кабинете и той половине, где по диагонали стояли в несколько рядов сеялки, косилки и другая техника.
– Я сделаю кофе! – крикнула она и прошла в неосвещенную часть салона. – Или могу предложить газировку. Папа будет с минуты на минуту.
А сын симпатичный… Бекки сняла хлопковый пуловер и проверила, не остались ли на майке потные пятна. Конечно, лучше было бы посидеть в кабинете, в освещенной застекленной комнатке, где хранятся счета и всюду разложены каталоги – на столе, на стульях, на металлических стеллажах. Но вместо этого она рассматривала гостей; любовалась кудряшками, торчащими из-под кепки сына, чистой кожей его лица и как он засунул большие пальцы в задние карманы. Взъерошила челку, задумалась, что бы сказать ему такого умного… и чуть не подпрыгнула, когда рядом с ней вдруг возник пожилой мужчина.
– Вот ты где, – тихо произнес он. Короткая крепкая шея, лысая голова, совершенно круглая.
От него пахло мятным жевательным табаком.
– Папа просил, э-э… показать вам распределители. То есть сеялки. Они там…
– Да, покажи. – Мужчина схватил ее за локоть и притянул к себе; Бекки недоуменно хмыкнула. – Тс-с-с, – прошипел он, глянул по сторонам – они стояли в темном проходе у стены – и тут же быстро, грубо ощупал ей грудь и задницу. – Не глупи, малышка.
Бекки побоялась вскрикнуть – сын может увидеть их или услышать (если она «сглупит»). Через минуту мужчина отстранился, дружелюбно хлопнул ее по спине, шагнул за угол и крикнул сыну:
– Это единственный культиватор или у них есть что-нибудь получше?
Позже, когда приехал отец и отвел покупателей в кабинет, Бекки принялась наблюдать за ними через стекло. Сын уселся на стул, не дожидаясь, пока сядет хозяин. Папа вел себя как-то чересчур жизнерадостно, размахивал руками, а старший Трэскер скрестил руки на груди и равнодушно смотрел на него. Бекки отвернулась.
Она долго сидела на штабеле деревянных поддонов, сдирала корочку с ранки на щиколотке. Под пыльными стропилами медленно вращался старый скрипучий вентилятор.
– Бек? Эй, Бек? – позвал отец, высунувшись из двери офиса. Он не видел ее. – Принеси нам две газировки!
Бекки медленно пошла вглубь салона и вернулась с двумя холодными банками «Доктор Пеппер». В темноте открыла одну из них. А потом покашляла, собирая во рту мокроту из носа и горла, и сплюнула скользкий комок в открытую банку.
С ослепительной улыбкой вошла в кабинет. Как же она все-таки любит отца; слава богу, он много чего не знает.
На следующее утро Бекки проснулась рано. Долго глядела в потолок. В голове вертелась мысль: мы на грани краха. Папа не отдает себе отчете, насколько плохи дела на самом деле, и не стоит давить на него, он просто не хочет ее волновать. Может, все шло бы иначе, если бы не умерла мама – рак груди дал метастазы по всему телу. Бекки тогда только-только исполнилось шесть. Может быть, мама сразу оценила бы ситуацию и прямо сказала: «Хэнк, нам нужно сделать то-то и то-то». Отцу было бы с кем поделиться и посоветоваться.
Хотя, слава богу, он не женился ни на одной из своих подружек, кого иногда приглашал на ужин в «Черную сову» и затем провожал домой, задерживаясь в гостях на несколько часов. Не хватало еще, чтобы вторая жена устраивала истерики, когда им отключали электричество или звонили из банка с напоминанием о задолженности. Когда становилось явным то, чего они старались не замечать: бизнес отца загибается, все катится в тартарары.
Бекки сбросила одеяло. Ночью ей стало плохо; она изо всех сил уговаривала себя: «Все в порядке», но горячая тошнотворная боль внизу живота нарастала. Бекки натянула толстовку на ночную рубашку и вышла за дверь, в предрассветный холод, глубоко вдыхая свежий воздух. Угасающая луна, как кусочек лимона, низко висела над кустами конского каштана, отделявшими их участок от соседского; раньше там жили Хинманы.
Холодно, зато, по крайней мере, меньше тошнит. Бекки нашла на заваленном обувью крыльце пару старых резиновых сапог, сунула в них ноги и стала ходить кругами по довольно грязному двору. По трассе шли машины. Одинокая ворона каркала то прямо над головой, то снова откуда-то издалека.
Бекки подумала: если они потеряют дом, то, наверное, будут снимать квартиру в городе. Может быть, в Роуз-Сьютс, недалеко от шоссе; интересно, сколько стоит долгосрочная аренда? В конце концов, отец может устроиться продавцом-консультантом в чей-нибудь магазин. А ей придется бросить школу и работать официанткой. Она с отвращением представила себе, как отец станет успокаивать ее: «Это ненадолго. Осенью дела пойдут лучше». И будет проходить осень за осенью, год за годом… она так и состарится в какой-нибудь закусочной; у нее будут тусклые глаза, вечно недовольное лицо и варикозное расширение вен.
Бекки замерзла, однако возвращаться в дом не хотелось, и она зашла в амбар, сразу наткнувшись на несколько коробок – запчасти для сеялок; забыли убрать после разгрузки. Открыла раздвижную дверь, пнула коробки, уселась на них. Только папа знал, где что лежит, у него была своя система. Бекки схватилась за живот и скрючилась, пережидая приступ тошноты. Наверняка она тоже подхватила проклятый грипп.
Этот лысый боров! Как он посмел лапать ее? Прямо в папином салоне! Сжечь бы к чертям весь торговый салон, вместе с тракторами, комбайнами, кабинетом и всем остальным. Запереть там этого жирного козла – и сжечь.
И тут ее озарило. А что, неплохая идея… и за ней последовала цепочка других идей, благодаря которым полностью изменилась их жизнь. Ее жизнь. И всего за год.
Идея состояла в том… Пожалуйста, подождите! – умоляла она неизвестно кого. – Еще минутку без тошноты, мне нужно подумать!
Встала и обошла амбар по периметру, осмотрела его – куча свободного места, крепкие балки. Вдохнула теплый знакомый запах дерева.
Зачем нам салон?
Бекки все же вырвало; на резиновых сапогах остались брызги. И продолжало рвать, когда она уже вернулась в дом – раз десять за утро, не меньше. Между приступами тошноты она не просто лежала в постели. Взяла блокнот и ручку и начала изучать все финансовые документы, которые смогла найти дома. Вечером отец, сбитый с толку ее телефонными звонками, принес домой еще несколько папок. К тому времени Бекки столько раз уже все пересчитала, что дрожала от волнения, объясняя свой план отцу.
«Откажемся от торгового зала, сэкономим четырнадцать тысяч годовой арендной платы. Освободим амбар – он и будет нашим салоном. Дополнительная экономия: бензин, электричество, отопление, охрана. Склад сократим наполовину, только нужно сохранить оптовых клиентов. И не нанимать бухгалтера – я сама буду вести учет. Как тебе такой слоган: «ДЕЛИМСЯ ЭКОНОМИЕЙ!»?
Хэнк Фаруэлл сказал дочери: «Бекки, малышка, у тебя грипп, возьми банку имбирного эля и ляг в постель», но засиделся допоздна, изучая ее записи.
План реализовали в течение полугода, и осенью весь Пирсон говорил о чудесном воскрешении из мертвых сельскохозяйственного предприятия «Ферма Фаруэлл». То есть один из Фаруэллов (конечно, они имели в виду Хэнка) проявил смелость, сообразительность и буквально возродил семейный бизнес.
Бекки всем руководила. Навела порядок в амбаре, организовала установку указателя «Фаруэлл. Сельскохозяйственное оборудование», чтобы было видно, где нужно свернуть с шоссе. В июне устроила лимонадную вечеринку «Благодарим за сотрудничество», на которой они разыграли в качестве приза последний трактор «Джон Дир» и предложили 25 %-ную скидку на новые долгосрочные заказы. Она начала изучать бухгалтерский учет, ездила на однодневную конференцию по малому бизнесу в Рокфорде. Организаторы слишком поздно поняли, что зарегистрировали для участия в конференции десятиклассницу. К зиме Бекки принимала все звонки от клиентов и обрабатывала заказы, часто объединяя поставки и предлагая скидки, от которых невозможно отказаться. Хэнк занимался тем, что у него получалось лучше всего: в подробностях описывал и показывал товар прижимистым местным фермерам.
Однажды зимним вечером в воскресенье Фаруэллы устроили у себя дома небольшое собрание. Местный «Ротари» (клуб успешных бизнесменов) после долгих лет пренебрежительного отношения к Хэнку снова принял его в свои ряды после того, как годовой оборот его бизнеса возрос до ста восьмидесяти тысяч. Теперь Хэнку звонили за неделю вперед, причем по несколько раз, чтобы убедиться – он будет на следующем собрании.
В пирсонском отделении «Ротари» состояли в основном те, кто занимался агробизнесом. Традиционно раз в два месяца собирались у кого-нибудь дома, по очереди, обычно в выходные после обеда. Предлагалась тема для обсуждения – например цена семян в районе Рок-Ривер, однако двухчасовые посиделки заполнялись большей частью сплетнями (кто где просчитался), политикой (Рейган, субсидии) и грубоватыми шутками. А как еще развлекаться трудягам-фермерам после рабочей недели?
В то воскресенье, когда Хэнк впервые устраивал у себя такой вечер, к ним пришло много гостей. Ветер трепал установленный на участке новенький баннер: «ДЕЛИМСЯ ЭКОНОМИЕЙ!». Возле амбара кольями было размечено место, где собирались делать пристройку для небольших ручных инструментов. Зима выдалась холодная, но сухая; немного снега слетело с ботинок, когда мужчины по привычке топали ногами на крыльце, перед тем как войти в уютную гостиную Хэнка, с новым телевизором и новыми окнами: двойные рамы с теплоизоляцией.
По негласному обычаю, хозяйка дома должна подать кофе и сладости (чаще всего ореховый пирог) – и тут же уйти. Бекки внесла поднос, мужчины замолкли.
Позднее она неизменно участвовала во всех деловых встречах и клубных мероприятиях, связанных с агробизнесом в округе, к ее присутствию привыкли.
Однако в тот первый вечер у Фаруэлла мужчины очень удивились: Бекки поставила поднос, взяла себе стул и села вместе со всеми. Они взглянули на Хэнка – тот вел себя так, словно в этом не было ничего странного.
Бекки приветливо посмотрела на гостей, улыбнулась и сказала:
– Мы рады вас видеть. Давайте начнем?