Глава четвёртая


Эмма грелась у большого открытого камина, натянув на себя три свитера, один на другой.

Её любимые брюки-комбинезон были такой ширины, что в них легко поместилась бы ещё парочка свитеров.

Ей с трудом удалось разжечь несколько поленьев. Но у камина не было нормальной тяги.

Дым, вместо того чтобы выходить наружу, стелился под потолком. Вскоре огромная восьмирожковая люстра исчезла из виду.

Зато помещение постепенно прогрелось. Эмма гордилась собой. В конце концов, это не её вина, что у старого камина тяга такая слабая.

Дров в доме оказалось достаточно, как и газет на растопку. Нашлось даже несколько свечей.

Из подвала поднялся Лукас. Благодаря огню в открытом камине в комнате стало чуточку светлее.

Лохмы его сестры в мерцающем свете огня казались такими огненно-рыжими, словно у неё на голове плясали языки пламени.

В коридоре Лукас увидел отца, стоящего с опущенными плечами у щитка с предохранителями.

Держа в руке трёхпалый подсвечник, Мик Янссен сдувал пыль с электросчётчика.

– Предохранители в порядке. Но электричества нет. Готов поспорить, что счета давно не оплачивались.

Мик Янссен вздохнул. У него самого не раз отключали электричество за неуплату. Он надеялся, что уж здесь-то он попадёт наконец в обустроенное гнездо.

И эта мечта сейчас лопнула, как мыльный пузырь.

– Не бери в голову, папа, – сказал Лукас. – То, что топить нечем, не беда. Без электричества котёл все равно не зафурычит.

– А рыбу можно запросто в камине на огне поджарить, – радостно заявила Эмма. – Обойдёмся без кухонной плиты! Так рыба ещё вкуснее будет!

«Дети пытаются меня утешить, – подумал Мик Янссен растроганно. – Хотя на самом деле это я должен был бы их утешать. Я затащил их сюда в Норддайх[3], на эту старую виллу. А денег оплатить счета за электричество, не говоря уже о том, чтобы купить топливо, нет. Хорошие у меня дети!»

Мик Янссен снял простыни с мебели и уселся в большое мягкое кресло с подголовником. Он сидел и смотрел на своих детей, на которых падал отсвет каминного огня. Лукас с паутиной в волосах; Эмма, такая гордая, что ей удалось самой разжечь огонь. Любому сразу видно: это его дети! У брата с сестрой были точно такие же, как у него, пышные ярко-рыжие волосы, приводившие парикмахеров в отчаяние: с ними никакого сладу не было. Да ещё оба унаследовали отцовские, слегка оттопыренные уши.



Мик Янссен в который раз ощутил, как сильно любит детей. С какой радостью он позвал бы их сейчас в пиццерию, а потом уложил бы спать в тёплом гостиничном номере. Однако на это нужны деньги. А их не было.

Эмма раскашлялась.

– Кажется, дымоход забит. Надо бы его прочистить, чтоб дым лучше выходил.

– Нет проблем, – сказал Лукас и направился к двери. Но Мик Янссен его остановил.

– Надеюсь, ты не собираешься в темноте лезть на крышу и прочищать дымоход?

– Нет, конечно, нет, папочка. Лучше я буду жить в коптильне и задыхаться от дыма.



Папе Янссену не нравилось, когда сын так с ним разговаривал.

– Я сам этим займусь! – решительно сказал он.

Мик подобрал длинные рыжие кудри резинкой и вышел во двор. С северо-запада задувал ледяной ветер.

– Вообще-то для этого существуют трубочисты! – крикнул Лукас отцу вдогонку.

– Вот именно – вообще! – пробурчал Мик Янссен.

Он зажал зубами фонарик, чтобы высвободить руки, и стал осторожно взбираться наверх по решётке, увитой розами.

В это время Эмма пыталась соорудить из штанг, на которых висели оконные гардины, шампуры, чтобы поджарить форель в камине. Пойманная своими руками рыба, считала Эмма, всегда намного вкуснее. Она давно научилась у отца ловле нахлыстом. И даже сама вычищала внутренности, о чём однажды с гордостью рассказала в классе. Тогда Эмма так и не поняла, почему её одноклассники скривили лица и громко закричали: «Фу-у!» Некоторые потом стали обзывать её Тухлой Рыбой. Этого она вообще понять не могла. Для неё свежая рыба была самой лучшей едой на свете. Особенно если её ещё и посолить и поперчить! Здесь, на море, они, наверное, будут меньше ловить на мушку нахлыстом, с тем большей радостью она предвкушала сёрфкастинг[4], о котором рассказывал папа.

Эмма боялась, что рыбы, поджаренные прямо в камине, могут получиться слишком сухими, поэтому она побрызгала на них лимонным соком. К сожалению, она захватила с собой лишь один лимон. Его было мало. В качестве замены она взяла апельсин, разрезала его пополам и выжала весь сок прямо на рыб.

Ветер, трепавший одежду Мика, прогнал свинцовые облака.

Отсюда, с крыши, ему открывались просторы за плотиной. Он любил их. Вдали возникли огни парома «Фризиа», который шёл с острова Нордернай[5] в сторону материка. Мик глубоко вздохнул. Всё-таки он здесь не для того, чтобы любоваться красивыми видами.

На выступе у трубы валялась старая садовая метла. От частого употребления она сильно облезла и закоптилась до черноты.

Пока Мик орудовал ею в трубе, пыль в гостиной летела во все стороны. Мазутная сажа и зола плотными струями осыпались на огонь. Теперь дым в гостиной стоял столбом.

Лукас смекнул: «Где-то должна быть заслонка, которой дымоход можно открывать и перекрывать. Иначе дождь тут всё бы залил, а зимой выстудил холодный ветер с моря».

Он осторожно просунул голову в камин как можно глубже, чтобы увидеть дымоход. Тёмная пыль просыпалась ему на лицо и залепила стёкла очков.

Так там ничего не разглядишь. Недолго думая, Лукас достал фотокамеру, сунул её на вытянутой руке в дымоход и щёлкнул пару раз.



На снимке сразу обнаружилась заслонка.

Она была почти до конца задвинута.

Сбоку, на стенке камина, он нашёл слегка проржавевший рычаг. Лукас потряс его, и тот сразу заходил туда-сюда. Воздух хлынул вниз, и из тлеющего жара взметнулось пламя. Дым плавно улетучился через дымоход, как сок, вытягиваемый через соломинку.

Весь чад из трубы на крыше обрушился на Мика Янссена. Он зашёлся в кашле и схватился за трубу, чтобы не соскользнуть вниз.

– Я его починил! – громко ликовал Мик Янссен. – Вот теперь тяга что надо!

– Супер, папа! – крикнул ему Лукас. – Офигенно получилось!

Эмма нанизывала последнюю рыбину на шампур из гардинной палки.

– Рыба к жарке готова. Можем ставить её на огонь.