Торговец антиквариатом Сампса Ронайнен проснулся около шести часов в задней комнате своего магазина. После дождя стояла прозрачная, словно промытая погода. Сампса тоже чувствовал себя свежим и отдохнувшим.
Он поднялся, сварил кофе, сделал пару бутербродов с сыром и развернул утреннюю газету. “Китайцы собираются увеличить высоту Великой Китайской стены”, “Собрание юмористов в Дортмунде”, “Президент участвовал в соревновании “Бег в мешках” в Ветели”, “Мнение матерей-одиночек об опасности гражданского брака”.
Почитав газету, Сампса принялся начищать тонкой наждачной бумагой купленную на прошлой неделе прялку. Старая, изготовленная по восточно-карельским традициям в конце xix столетия, вещица требовала уважительного отношения.
Сампса всегда наслаждался спокойными утренними часами. Он знал, что в магазин к девяти придет госпожа Мойсандер и дальше день будет испорчен.
Он оборудовал магазин в бывшей четырехкомнатной квартире. Эта квартира давно, еще с начала века, находилась в собственности рода Сампсы. И прекрасно подходила под антикварную лавку. На той же улице располагалось еще несколько лавочек по продаже и покупке старых вещей, но магазин Сампсы выгодно выделялся на их фоне. Чистый и ухоженный, выставленная на продажу мебель аккуратно расставлена в зале и гостиной.
Комната для служанки и спальня, в которой Сампса обычно ночевал, когда приезжал в Хельсинки, использовались под склад. Раньше, лет десять назад, в этой комнате жила госпожа Мойсандер. Со временем она купила себе квартиру и уходила ночевать туда, поскольку считала, что невозможно находиться в магазине двадцать четыре часа кряду.
На самом деле госпожа Мойсандер вовсе не была никакой госпожой. Это была просто мать-одиночка, которой так и не удалось выйти замуж. Разумеется, она иногда предпринимала попытки в направлении построения личной жизни, иногда очень даже активные, особенно учитывая то, что у нее на руках имелся внебрачный ребенок. Давно, лет пятнадцать назад, она и в самом деле оказалась в затруднительной ситуации. Узнав о беременности, отец ребенка исчез в неизвестном направлении. Ни для кого не секрет, как тяжело в одиночку воспитывать ребенка в большом городе.
Двенадцать дет назад госпожа Мойсандер появилась на пороге антикварного магазина Сампсы, держа за руку мальчика лет пяти. Она спросила, есть ли у него подержанная кушетка. Таковой не оказалось. Самая дешевая кровать, выполненная в густавианском стиле, находилась у Сампсы в спальне и стоила столько, сколько эта Мойсандер и в глаза никогда не видела.
Сампса пожалел бедную женщину и ее ребенка, который беспрестанно что-то лопотал и кашлял, как чахоточный. Он пообещал найти подходящую вещь и велел зайти через пару дней.
В течение следующих нескольких дней Сампса, будто сумасшедший, искал по всему Хельсинки подходящую кровать, но так и не смог найти. Попадались кровати с пружинными матрасами, бесчисленное количество односпальных диванов, но ни одной кушетки. Тогда он решил заказать ее в мебельном магазине. Когда кушетку доставили в антикварную лавку, Сампса распаковал ее и натер наждачной бумагой, чтобы придать подержанный вид. Он ни за что никому не признался бы, что купил новую вещь, чтобы выполнить обещание, данное незнакомой женщине. И, когда госпожа Мойсандер пришла снова, Сампса предложил свою машину, чтобы отвезти покупку к ней домой.
Выяснилось, что госпожа Мойсандер живет рядом, за углом, на улице Красной Горы. Так что нужды пользоваться машиной, в общем-то, не было. Она сказала, что без проблем сама донесет кушетку домой. Если Сампса любезно позволит мальчику подождать мать у него в магазине…
Однако Сампса непременно хотел помочь. Мальчика усадили на кушетку и, подхватив ее с двух сторон, Сампса и мать-одиночка вместе потащили покупку из антикварного магазина на улицу Красной Горы.
Проходя мимо ресторана “Канну”, что в переводе с финского означает “Кувшин”, идущая сзади госпожа Мойсандер споткнулась и растянулась на земле. Край кушетки выпал у нее из рук, мальчик свалился сверху на мать. Сампса не удержал свой край, и тут передняя ножка злосчастной кушетки обломилась и ударила лежащую на земле госпожу Мойсандер в подбородок так, что выбила челюсть. Мальчик орал в голос, у женщины из носа потоком лилась кровь, от боли она не могла вымолвить ни слова.
Швейцар ресторана вызвал “скорую”, но, когда она прибыла, врачи отказались везти госпожу Мойсандер в больницу, поскольку при травме носа и челюсти больная вполне в состоянии добраться до больницы самостоятельно. Отказ везти ее в больницу привел госпожу Мойсандер в неописуемую ярость. Она принялась кричать на врачей, и от этого челюсть встала на место.
“Скорая” уехала. Сампса прислонил кушетку к стене ресторана и предложил госпоже Мойсандер кружку пива, а мальчишке мороженого.
После пяти порций мороженого и еще большего количества кружек пива было решено продолжить путь. Однако обнаружилось, что, пока Сампса утешал несчастную мать-одиночку пивом, кушетку сперли. Несмотря на это обстоятельство, госпожа Мойсандер пригласила Сампсу зайти к ней.
Выяснилось, что они с сыном проживали в убогой съемной комнатушке в последнем доме на этой улице. К несчастью, хозяйка была дома и, учуяв запах пива, подняла несусветный крик, упрекая госпожу Мойсандер в том, что она нарушает все договоренности, пьет среди бела дня и приводит мужчин, хотя не имеет права даже курить в комнате.
Сампса ретировался. Через мгновение выскочила госпожа Мойсандер, держа на руках орущего мальчишку и яростно шмыгая носом. У дамы были все основания выйти из себя: у нее не было ни денег, ни жилья, ни даже кушетки. К тому же нестерпимо болела челюсть.
Разумеется, Сампса не мог оставить на улице бедняжку с ребенком и пустил их жить в заднюю комнату антикварного магазина. А когда он пригласил ее помогать в магазине, госпожа Мойсандер поняла, что жизнь стала налаживаться. Сампса был не в состоянии обойтись без помощника, ведь ему требовалось немало времени для ведения хозяйства в “Ронкайле” и к тому же приходилось ездить по всей стране в поисках интересных вещичек.
Как-то незаметно случилось так, что, когда Сампса оставался ночевать в магазине, утром он обнаруживал себя в одной кровати с госпожой Мойсандер. Так продолжалось несколько месяцев, а потом вдруг госпожа Мойсандер решила, что таким образом она подвергается страшному унижению и оскорблению.
И Сампса, который считал себя благодетелем, оказался негодяем. Мерзавцем, который бессовестно пользуется попавшей в тяжелое положение женщиной. С годами госпожа Мойсандер плотно прибрала к рукам хозяйство Сампсы в масштабах антикварного магазина. Она утверждала, что Сампса разрушил ее жизнь, однако, когда тот предложил ей собрать вещички и уйти, госпожа Мойсандер подняла совершенно невообразимый скандал.
Выяснилось, что она профессиональная истеричка. Дама сумела повернуть дело так, что с течением времени Сампса уже не очень понимал, кто настоящий владелец магазина – он или его помощница.
Однажды Сампса все же решил избавиться от гнета, уволил госпожу Мойсандер и выбросил ее вещи за дверь… Это ввергло женщину в бурную истерику, она выскочила на улицу и выла там так, что Сампса был вынужден позвать ее обратно. Госпожа Мойсандер пригрозила, что, если он предпримет еще хоть одну попытку выставить ее, она уйдет жить в сумасшедший дом. Кстати, выяснилось: до того как попасть к Сампсе, госпожа Мойсандер действительно состояла на учете в сумасшедшем доме. Сампсу бросило в дрожь, стоило ему представить, как госпожа Мойсандер рассказывает врачу, что тронулась рассудком после жестокого увольнения.
Госпожа Мойсандер вела в магазине бухгалтерию и делала это столь небрежно, что, в конце концов, Сампса начал бояться попасть в тюрьму из-за огромного количества неправильно оформленных счетов и неуплаченных налогов. Госпожа Мойсандер воспользовалась этим и путем бессовестного шантажа выбила себе повышение заработной платы. В итоге все закрутилось таким образом, что Сампса оказался во власти госпожи Мойсандер. А когда ее сыну исполнилось восемнадцать, Сампсе пришлось купить ему подержанный мотоцикл. Если бы он не сделал этого, госпожа Мойсандер позвонила бы в налоговую полицию и заявила бы, что Сампса не платит налог с оборота.
И все же Сампса безмерно любил свой магазин. Он обожал старинные вещи, с особым удовольствием собирал предметы обихода и обстановку имперских времен. В его коллекции было немало мебели густавианского периода и в стиле модерн. Особенно он любил собирать гарнитуры. Иногда на то, чтобы найти и привезти предметы из одной коллекции, уходило два или даже три года. В магазине было представлено, и немал, мелких вещей – стекло, фарфор, предметы крестьянского быта. Одних только прялок в магазине было более двухсот. Ни один из его конкурентов не мог похвастаться подобным количеством этих раритетов. К тому же все они находились в прекрасном состоянии, ими можно было пользоваться.
Обычно госпожа Мойсандер прибывала на работу часам к десяти. Это была тощая, одетая в серые одежды женщина с блеклой косметикой на лице.
Войдя, она швырнула на вешалку серую шляпу и крикнула Сампсе:
– Боже, как же здесь воняет сыростью и пылью! Терпеть не могу этот заплесневелый хлам!
Сампса не удосужился ответить. Совершенно бесполезно говорить ей, что, раз уж она так не любит этот старый хлам, может устроиться на другую работу. Нет, о такой альтернативе она никогда всерьез и не задумывалась. Просто госпоже Мойсандер надо было кого-нибудь ненавидеть.
– Ох, тяжела жизнь матери-одиночки, – продолжила она нытье, заходя на кухню. – Конечно, тебе этого не понять, ты никогда не брал на себя ответственность за других…
Сампса не удержался и ответил, что теперь, когда ее сыну исполнилось восемнадцать и он вовсю гоняет на купленном Сампсой мотоцикле, госпожу Мойсандер вряд ли можно продолжать считать матерью-одиночкой.
– Материнская ответственность не заканчивается никогда, – ответила госпожа Мойсандер, расчесывая прямые жидкие волосы.
Сампса представил, что если эти волосы густо побрызгать лаком, свернуть в пучок и воткнуть туда вязальную спицу, зрелище получится впечатляющим. А если еще монокль в глаз вставить, даму впору выставлять в витрине антикварного магазина с табличкой: “Мать-одиночка в стиле фанк. Экземпляр в хорошем состоянии. Стервозность гарантирована”.
– Вчера позвонил налоговый инспектор. И я подумала, что в этом году, пожалуй, ты должен дать мне более длинный отпуск.
Сампса не понял, как эти вопросы связаны друг с другом.
– Он сказал, что ты продаешь товар мимо кассы. Что скажешь?
“Ты продаешь”. Сампса давно ничего особенно не продавал, антикварный бизнес многие годы шел не слишком бойко, хорошо, если удавалось покрыть затраты на закупку. В магазине хозяйничала госпожа Мойсандер, она же фактически и занималась всеми продажами. Сампса привык, что в это время года она традиционно доставала из кармана козырного валета – налогового инспектора. Сейчас на кону стоял отпуск.
Сампса вздохнул.
– Ты же и так отдыхаешь шесть недель летом и неделю – зимой. Разве мало? У нас нет особых прибылей, мы не торгуем дорогим товаром, сама знаешь…
Госпожа Мойсандер кивнула в сторону роскошного дивана в стиле ампир:
– Продай эту рухлядь и заработаешь!
– Ни за что! – вспылил Сампса. – Можно подумать, ты не знаешь – этот диван составляет основу коллекции! Что нас ждет, если мы за пару лет не соберем всю коллекцию? Я разорюсь, а компания обанкротится!
Тогда госпожа Мойсандер переключила внимание на деревянную статуэтку, стоящую в центре комнаты. Она была из красного дерева и изображала странное косоглазое существо с перекошенным усмешкой ртом.
– А это что за урод?
– Древний божок.
– Божок? Что еще за божок? Он в каком стиле сделан? Это модерн?
Сампса даже не удосужился ответить. Он едва переносил неграмотность госпожи Мойсандер. Ему стоило немало сил научить ее отличать основные направления и стили. Его помощница безбожно путала ампир и ренессанс, уж не говоря о функционализме и модерне.
– Статуэтка не продается, я заберу ее с собой.
– Вот и отлично. Очень рада, что мне не придется торговать этими дровами.
Сампса завернул статуэтку в бумагу и отнес в машину. Он с тяжелым сердцем сел за руль и отправился за город. Налоговый инспектор и вправду мог нагрянуть в любой момент. Похоже, магазин стоило закрыть на лето, пока туда не сунул нос какой-нибудь проверяющий.
Глупо было ехать в “Ронкайлу”, где его ждали Анелма и Сиркка с “братом”, но и в городе из-за госпожи Мойсандер оставаться не хотелось. Сампса тяжело вздохнул, задумавшись о своей жизни. Тяжело… здесь болото, там овраг…
Ни с того ни с сего Сампса принялся воображать, что случится со всеми этими людьми после смерти, когда они попадут в Туонелу. Вот тогда-то, наконец, и свершится последнее правосудие. Женщин посадят на плот и пустят вниз по порогам смертной реки в сторону Хорны. Сампса совсем не возражал бы, если бы кто-нибудь из правителей Хорны отправил этих баб, а заодно и “брата” в огненную бездну. Или, например, пусть бы им пришлось влачить жалкое существование в подземельях Туонелы и утолять жажду теплым по́том водяных, а голод – лягушачьими испражнениями.
От этих мыслей у Сампсы улучшилось настроение и в “Ронкайлу” он приехал значительно повеселевшим. Сампса припарковался у основного здания усадьбы, вытащил божка и отнес в библиотеку, в которой проводил почти все свободное время.
Сампса снял с божка оберточную бумагу, поставил на стол и принялся раздумывать, что бы с ним сделать. Ну, например, можно с ним поговорить.
Божок был родом из Киттилы, с берегов озера Палласярви, его сотворил неизвестный лапландец. Сампса задумчиво рассматривал статуэтку. Ценное старинное изображение какого-то бога. Во много раз более дорогая вещь, чем какие-нибудь уворованные из царских запасников иконы, которые контрабандой ввозили в Финляндию и втемную толкали любителям. Да, но за этого божка ему вряд ли удастся выручить много денег. Такой товар сейчас не слишком пользовался спросом, хотя это была целая статуэтка настоящего бога, а не просто картинка вроде иконы.