Верховный кат всех человеческих земель Виктор Кромм оторвал голову от стойки, правая щека неприятно ныла, он отлежал её во сне, вырубившись прямо на табурете. Декка напевал, протирая стаканы, рядом хлопотала его улыбчивая жена. Кромм тяжело оборотился, по залу сновали женщины в передниках и чепцах, натирая дорогой кафель щётками на длинных рукоятях. Кромм растёр лицо и присмотрелся. Зал выглядел как новенький, сломанную мебель унесли, осколки подмели, затёрли кровь, открыли окна настежь, чтобы тяжёлый запах побоища выветрился наружу. Пульмон Декка заметил, что гость очнулся и вежливо поинтересовался, не собирается ли он подняться в свой номер. Знаешь, сказал Кромм: такое чувство, что вся эта бойня мне приснилась. Парвине обернулась к нему и хмыкнула: мы привыкли убираться за такими, как Зосема. Он правда выживет, спросил Кромм, чувствуя как хрустит пересохшее горло. Декка усмехнулся: крови натекло много, но он же здоровый как тягловый бык, думаю, он уже сейчас скачет, как новенький.
Странно, помотал головой Кромм: я был абсолютно убеждён, что устроил здесь эпическую битву. Парвине сделала книксен и, покраснев, сказала: простите меня, патрон Кромм, вы были очень сильно пьяны. Возможно, вам причудилось. На самом деле вы просто их побили. Ну, ладно слегка порезали некоторых, но они тоже выживут. Кромм пошкрябал бритую макушку, посмотрел на костяшки пальцев, но они выглядели совершенно целыми. Похоже, мне надо остановиться, пробормотал он: я слишком много пью. Конечно, как жена пульмона я не должна говорить таких вещей, но вы действительно перебрали в этот раз, поддакнула Парвине.
Кромм сполз с табурета. Кто-то переодел его в новую рубашку, старая куда-то делась вместе с жилетом. Где моя одежда, спросил он. Декка перегнулся через стойку и шепнул: патрон вас сильно вытошнило, пришлось переодеть вас. Парвине принесла ему камзол, который он бросил в кресле у окна, и жестом попросила одну из девушек проводить гостя. Он шёл, чувствуя как слева в затылке противно пульсирует тоненькая, но зловредная жилка, наполняющая голову болью. Глаза слипались, в голове роились похабные мысли. Он следовал за прислугой, изучая выбившиеся из-под чепца локоны, скользя взглядом по её узкой спине и думал, что с удовольствием бы стиснул девушку и прижался её ключице щекой, глядя в ложбинку декольте. Она вкусно пахла. Потом он подумал, что в таком состоянии любовник из него совершенно никудышный и надо уже завтра отправиться в местный бордель, чтобы утихомирить зов плоти.
Конца пути он не вспомнил, доволокшись до номера на автопилоте. Он кое-как дошёл до кровати, но едва коснулся завязок на рубахе, как ноги его подломились, он рухнул на пол, уткнувшись лицом в постель, да так и захрапел, стоя на коленях. Девушка, видевшая за время работы в «Солнечной нимфее» и не таких гостей, не изменилась в лице и тихонько прикрыла за собой дверь.
Он проснулся от грохота огневых кугелей, рвущихся совсем рядом. Они будто бы взламывали ему череп изнутри. Некоторое время он опирался руками на кровать, пытаясь вспомнить где он и что с ним происходит, лишь через пару минут, когда очередной взрыв осветил гостиничный номер мёртвым белым светом, он обрёл неуверенную способность мыслить. Кромм выбежал на балкон и увидел, как по площади в направлении Долговой ямы бегут вооружённые люди, убивающие всё на своём пути. Кромм заметил, как особо ретивый из них умудрился зарубить осла, некстати оказавшегося на перекрёстке. Несчастное животное рухнуло в конвульстиях и издало душераздирающий крик, больно скребанувший по нервам. Кромм схватил глевию, сунул нож за обшлаг камзола, набросил плащ и побежал по широкой лестнице вниз, чувствуя горькую хмельную одышку и покалывание в печени. Впрочем, похмелье ещё не наступило, он просто чувствовал себя одурманенным и отяжелевшим.
Сбежав в питейный зал, он присел на ступеньки, чтобы отдышаться и увидел, как Декка, стрекоча лебёдкой, опускает над дверями тяжёлую металлическую заслонку с медными клёпками, похожую на часть огромного сейфа. Слуги закрывали окна похожими ставнями, выползавшими из паза под гардинами. Декка, стой, мне нужно наружу, заорал Кромм, выбегая на середину питейного зала.
Пульмон обернулся со страдальческим выражением лица. Неужели вы не навоевались за этот день, словно бы говорил он, ускоряя колёсико лебёдки. Декка, пожалуйста, выпусти меня, уже тише попросил Кромм: я должен знать, что там такое. Пульмон вздохнул и опустил по-девичьи длинные ресницы: кто-то открыл ворота города вооружённым людям, патрон Кромм. И сейчас для вас безопаснее всего отсидеться здесь. Поверьте, «Солнечная нимфея» это лучший в городе бункер. У нас запас еды и пищи на месяц вперёд, мы способны выдержать любую осаду.
Ты не понимаешь, Декка, резко ответил Кромм: я привёз сюда одного из самых опасных преступников ойкумены. У него собственная армия и если кто-то прознал, что он содержится здесь, нам всем несдобровать. Если его освободят, он не оставит от Энподии камня на камне. Его сестра кирия некрон, она опасней, чем сам Ен, пожиратель мёртвых, Декка! Ты должен меня выпустить. В этот момент из глубины коридора раздался женский визг, настолько высокий, что он показался Кромму звучащим на грани ультразвука. Декка переменился в лице: идите на крик, там есть запасной ход через дебаркадер, где мы обычно загружаем продукты.
Кромм благодарно кивнул и потрусил в указанном направлении. Ему пришлось спуститься в цокольный этаж, за двумя поворотами сидела на полу давешняя служанка, провожавшая его в номер, и часто дышала, прикрывая ладонью грудь. Её миловидное лицо сплошь покрывали бисеринки пота. Я успела, сказала она: я всё захлопнула и закрыла. Но мне кажется, это был не человек, это был какой-то монстр, от него трупом воняло и кожа серая. Кромм присел напротив и погладил её по голове: ты очень смелая, детка. А теперь скажи мне, ты видела там чёрное пламя? Служанка сощурилась, пытаясь что-нибудь вспомнить и растерянно произнесла: нет, только белое, от пневмопушек. Чёрного не было.
Спасибо, милая, улыбнулся Кромм: а сейчас ты быстренько выпустишь меня наружу и снова запрёшься, хорошо? Служанка замотала было головой, но Кромм взял её за руку и поставил на ноги. Она долго не могла попасть ключом в замочную скважину, Кромму пришлось сделать это самому. Он проскользнул наружу, едва приоткрыв дверь и услышал, как за его спиной лязгает замок. Ему было страшно до усрачки, он почувствовал, как трезвеет, расчехлил глевию и прижал её холодное лезвие к разгорячённому лицу.
Крадучись, он вышел из-за угла и, стараясь двигаться бесшумно, обогнул гостиницу, прячась в глубоких тенях её колонн и эркеров. Под ногами чавкала жидкая грязь, пахнущая тухлым болотистым илом. Кромм огляделся и подумал, что за те дни, что он прятался в уютной таверне Декки он и думать забыл о том, какая вонючая клоака эта Энподия, как попало собранная из уродливых бетонных кубов с мокрыми сочащимися швами. Её кривые улочки часто прорезали помойные стоки, кривые лестницы тянулись над ними под самыми нелепыми углами, абы как торчавшие из стен балконы щерились выпирающими рельсами и слепо пялились в темноту грязными, давно не мытыми стёклами. Большинство фонарей еле потрескивали в разбитых абажурах, освещая только бьющихся в агонии мотыльков, превращающихся в струйки дыма, а те фонари, что остались целыми, не могли справиться даже с дневным дождливым полумраком. Ночью же они казались бесполезными одноногими и одноглазыми ублюдками, жалобно скрипящими под зябким ветром.
Судя по звукам, нападающие уже пересекли площадь и двигались в направлении Долговой ямы. Рядом что-то шевельнулось, Кромм чиркнул зажигалкой и отпрянул от неожиданности. В двух метрах от него сидел полуголый человек, покрытый пеплом и, жадно чавкая, тащил внутренности из разрубленного женского тела. Огонёк осветил ещё одного трупоеда. Кромм сделал два широких шага и успел обезглавить его прежде, чем он успел встать с корточек. Второй оказался пошустрее и увернулся от свистящего лезвия с неожиданной прытью.
Лучше бы тебе не бегать от меня, гнилая башка, задыхаясь, прошипел Кромм и вновь взмахнул глевией, с трудом зацепив самым кончиком лезвия сухожилие на голени противника. Кромм сильно дёрнул глевию к себе и трупоед рухнул, подворачивая ногу. Кромм в один прыжок подлетел к нему и, морщась от смрадного дыхания, нанёс удар, но промазал и лишь снёс ему черепную коробку. Большая часть головы, вращая вылезшими из орбит глазами, всё ещё оставалась торчать на шее и тут Кромм увидел нечто необычное. Трупоед сидел перед ним, всё никак не умирая. Морщась от омерзения и стараясь не приближаться, Кромм протянул лезвие и отогнул поверженному нижнюю губу. Внезапно тот рванулся вперёд, попытавшись ухватить его за полы плаща, Кромм отпрыгнул, выматерился и, наконец, почти нормально выполнил удар, отделив голову от шеи, выстрелившей струёй чёрной крови в палец толщиной. Голова откатилась на пару метров, Кромм догнал её, присел и посветил себе зажигалкой. На нижней губе, с внутренней стороны отчётливо виднелась чёрная татуировка в виде буквы М.
Знак преданности Мегоне, прошептал Кромм и бросился обратно к гостинице, истошно барабаня во все двери и окна. Это я, Кромм, орал он, срывая голос и нервно вглядываясь в темноту, откуда могли показаться другие трупоеды, отставшие от остального отряда. Но шум и гам слышались только со стороны Долговой ямы. Вокруг «Солнечной нимфеи» стояла тишина. Наконец, из-за угла послышался робкий шёпот: они ушли? Да, ответил Кромм и побежал к ещё одной запасной двери, откуда несло кухней.
Он ворвался внутрь и, когда Декка запер замок, сказал: пульмон, проводи меня к моему аэрокабу, мне нужны пневмопушки, холодным оружием я там много не навоюю. Декка заискивающе заглянул в его глаза и пробормотал, явно стараясь не рассердить гостя: кан Кастор реквизировал ваш аэрокаб, он стоит в стратоне гоплитов, вы же под подозрением и вам никуда ездить нельзя. Кромм скрипнул зубами, окатил Декку ледяным взглядом, и вновь вышел наружу, в чернильный сумрак.
Он некоторое время постоял, прислонившись к стене и ожидая, когда глаза, наконец, привыкнут к темноте, а потом кое-как побежал через площадь, зажимая рукой колющую печень. Надо завязывать с бухлом, надо завязывать с бухлом, бормотал он в такт шагам. Его по-прежнему трясло от страха.