Шана лежала на полу, глаза открыты, невидящи. Над ней склонилась потрясенная сестра.
Беррик вертелся в замешательстве.
– А? Что?
Кто-то замолотил в дверь купе.
– Что там у вас происходит? Открывайте!
– Срань! – Теревант встал на колени, обследуя Шану. Крови нет, она дышит. Он схватил за руку ее сестру.
– Что случилось?
– Я… поезд затормозил, и она упала. Ударилась головой. – Она взглянула на лицо Шаны, белое в столбе утреннего света, заполнившего купе. Ни малейших ссадин. Он повернул ее голову к свету; зрачки не отреагировали. «Она прикоснулась к мечу», – сообразил Теревант. Меч Эревешичей, как все семейные раки, предназначен только для связанных кровными узами. Других носителей он отвергает. Шане повезло остаться живой; и повезет сильней, если ее не покинет рассудок.
Какого демона дурочка полезла открывать его сумку?
– Я сказал, откройте! – проорал кто-то из коридора. Линейный охранник. Теревант водрузил Шану назад на сиденье. Она дернулась, когда он приподнял ее с пола, и на ужасное мгновение ему показалось, что у нее начался припадок. Но потом зашумела отрыжка, и ее вырвало сестре на колени.
Теревант отомкнул защелку и увидал мясистую рожу охранника, гневно выпучившего глаза.
– Эмм, молодой даме слегка нездоровится. Все в порядке.
– Это они! – Мужчина постарше с широкой кустистой бородой ткнул обвиняющим пальцем. – Они увели моих девочек! – Это наставник. Теревант тщетно подбирал слова. За его спиной Шана с сестрой бились в истерике, а Беррик вжался в угол, словно пытался спрятаться. Завизжали тормоза; поезд подходил к станции.
– Все в порядке, – повторил Теревант. – Одна из ваших, эм-м, дам, поскользнулась и упала, но она невредима. И ничего непристойного не случилось. Мы просто, э-э, обсуждали текущие новости. – Он мог злоупотребить положением и достать меч Эревешичей, но представил реакцию Ольтика на заметку в гвердонской колонке слухов. Представил его громогласный вздох – не разочарования, но подтверждения мнения о брате. – Послушайте, давайте дадим дамам минутку собрать вещи, и больше тут нечего обсуждать.
– Держу пари, это грабители! Напоили моих глупышек и мерзко надругались над ними, а после обворовали. Я требую их арестовать! Обыщите их багаж! – орал наставник. Он неистово тыкал в саквояж Тереванта.
– Слово офицера, ничего непотребного не произошло, – впопыхах выпалил Теревант. Охранник на секунду заколебался – он не обладал властью вообще кого-нибудь арестовывать, но явно был на стороне наставника.
– Обыщите их чемоданы! Пошлите за стражей! А вдруг они – демоны? – Мужчина своими ужимками начал собирать толпу.
– Выйдите из купе, сэр, – приказал охранник, принимая решение.
– Арестуйте их! – каркал бородач.
Теревант потянулся за своей кладью, и тут дверь в коридор хлопнула снова и послышался голос Лиссады. Таким резким и командным он этот голос не помнил. Что бы она ни сказала охраннику, это сработало: того отнесло прочь, словно изгнанного заклинанием. Бородатый наставник сник и забился в толпу пассажиров, бросив как потерявшую сознание девушку, так и рыдающую.
Лиссада с первого взгляда вникла в плачевную обстановку салона, морща нос от такого безобразия:
– План меняется. Выметайтесь на выход, оба. Шевелись.
В тесном купе она двигалась как грамотный и умелый вихрь: переступив через подергивающуюся Шану, разом смахнула за дверь Беррика вместе с его пожитками. Теревант, стащив с полки саквояж, поплелся в хвосте. Вес меча Эревешичей едва не валил его с ног. Он попытался попрощаться с Шаной, но Лиссада потянула его за собой на платформу и захлопнула дверь, отсекая протесты охранника. Поезд тронулся дальше.
Все трое в тишине потрусили по опустевшей платформе. Больше ни кто не сошел, и поезд высадил их далеко от здания вокзала.
Лиссада вышагивала в ледяном, остервенелом молчании. Теревант поспевал за ней, сознавая, что должен быть пристыжен, но ситуация вышла до того несуразная, что хотелось расхохотаться. Судя по тому, как вздыбилась и развернула плечи Лис, она все понимала сама, и от этого делалось еще веселее.
Сама станция оказалась безлюдна, похоже, ею не пользовались десятки лет. Из проломов в стеклянной крыше свисали лозы ползучих растений, краска облезала, как мертвецкая кожа, в стенах глубокие трещины. Теревант заметил внутри вокзала ящики с боеприпасами, но в остальном место выглядело совершенно заброшенным. Очевидно, на линии между Старым Хайтом и Гвердоном здесь не предусматривалось плановых остановок.
– Лис, куда нас, к чертям, занесло?
Она не ответила, но указала на выход и обратилась к Беррику:
– Ступайте. Там ждет экипаж. Я встречу вас через полтора часа. – Она раздраженно щелкнула языком. – Поговорим об этом по дороге.
Беррик поймал взгляд Тереванта и пожал плечами, словно говоря: «Такова жизнь». И, насвистывая, неторопливо двинулся в темноту. Очевидно, он ожидал высадку в этих развалинах. У Тереванта голова пошла кругом.
– Сюда, – велела Лис, направляя Тереванта к другому проходу. Туннелю с ветвящимися коридорами и сводчатыми камерами. Глубоко врытому в холм, как догадывался Теревант, – быть может, тут были склады и штольни для подвода войск, укрытые от артиллерийского огня или колдовских бомбардировок. Стены испещрены дырами от пуль, рубцами от заклинаний. Местами опалены, кое-где вымазаны мерцающей жижей. Лис предупредила не наступать на нее, но он и сам обходил лужи по широкой дуге. Он насмотрелся на такие вещи на Божьей войне.
– Это Грена, я прав? – спросил он, и она кивнула. Все складывалось – укромная долина Грены располагалась на маршруте от Хайта до Гвердона. Железную дорогу недавно открыли вновь только из-за того, что Хайт шесть месяцев назад взял долину обратно.
– Хорошо, – негромко произнесла она, – ты таки не законченный полудурок. Я ожидала такого от Беррика, но у тебя, думалось, окажется чуть поболе мозгов.
– Мы с ним немного выпили по дороге в Гвердон. А с тобой, – «и Ольтиком», – мысленно вставил он, – по дороге в Гвердон мы выпивали немало. – Тогда, правда, они плыли морем. Он помнил, как Ольтик с ветром в волосах стоял на носу, глядел на море, словно уже намечал военные походы. И задним числом теперь ясно, Теревант пил, потому что его мучили кошмары о кораблекрушениях.
– Это же было давным-давно. Теперь ты офицер, а я – супруга посла. Мы больше не дети.
– Стой, так ты боишься, что мое поведение дурно скажется на нашем семействе? Будто кому-то в поезде будет дело, если младший сын хайитянского Дома вдруг напьется с девчонкой из города. Пойми, я способен везти меч в вагоне хоть пьяный, хоть трезвый.
– Беру слова обратно, – плюнула Лис, – ты – полудурок. – Она неподдельно зла на него. Его веселье скисло. Вон он, стыд, забулькал в животе, словно тьма разрушенной станции свернулась в нечто холодное и болезненное. Теревант встал посреди туннеля и раскинул руки, точно приглашая пронзить ему сердце. – Тогда просвяти меня.
Лис повернулась к нему, глянула наверх, вниз, всмотрелась в тени. Завела в боковую каморку и заговорила негромким, вкрадчивым голосом:
– Эта станция и город вокруг нее двадцать лет назад были захвачены приверженцами Вольной Грены. Их богиня плодородия послала по реке боевых наяд и смыла нашу оборону. Она дважды подряд разделывала наши войска. Потеря этого направления перерезала нам главный путь сообщений с Гвердоном, и, разумеется, нам пришлось отвоевывать его назад.
Для Тереванта тут не было ничего нового или удивительного. Он всю жизнь слышал рассказы о подобных кампаниях за морями. Местные божества, втянутые в Божью войну, заражались тем же потусторонним безумием, что и ишмирские силы. Богов не убить, только покалечить, и то чрезвычайно трудно. Уничтожь аватару, и ты только ослабишь связь божества со смертным миром, а значит, вынудишь избрать себе нового святого. Победа подразумевает медленную, кровавую мясорубку: убить каждого верующего, выкорчевать каждый храм, сломать каждый талисман, развеять каждое чудо – и повторять так снова и снова, пока бог не выцветет в забытую тень, плачущую в пустоте.
Скептики утверждают, что человечество кончится гораздо раньше, чем Божья война.
– Получилось здорово. Быстрая, приятная войнушка, – пробормотал он.
– Мы бросали на Гренну все, что могли собрать. Неусыпных. Костяных големов. Бронепоезда. Штурмовали с суши, высаживались на берег и наступали вверх по реке. Ничего не действовало – у их богини были крепкие, очень крепкие корни в этой долине. По лучшим оценкам, нам пришлось бы пятнадцать лет отвоевывать железную дорогу и еще тридцать – осквернять долину.
А вот теперь становится интереснее. Единственные быстрые победы на Божьей войне случались только при непосредственной схватке двух богов, а для Хайта это не вариант. Их духовная сила главным образом в околопотусторонних реликвиях, наподобие этого меча, а еще в неусыпных. Хайитянский Смертебог не воспрянет до скончания мира.
– Что же произошло?
– Поклянись на мече никогда об этом не говорить. – Глаза Лис замерцали во тьме. – Никому. Даже Ольтику.
Теревант вытащил меч Эревешичей из сумки. Волшебная аура оружия обвила его, наполняя мощью. Его усталость истаяла. Тьма поредела, когда заострился взор. Он стал чуять запах Лис – духи вперемешку с копотью паровозного дыма на коже.
– Да отвергнут меня предки, коли я заговорю об этом.
Он положил меч на землю между ними. Отпустил рукоять, и призраки сгинули.
– Это был ракетный удар. Не наш – гвердонского морского ракетоносца. Один выстрел – и богиня мертва. Никаких материальных повреждений в долине, но полная аннигиляция божества.
– Лицо Смерти! – выбранился он. Такое оружие меняет всю войну. Он представил, как опять сражается при Эскалинде, когда силы вторжения были атакованы богами Ишмиры. Он вспомнил, как поднимался из океана Кракен, а на волне прибоя танцевал Благословенный Бол, и вокруг него опрокидывались золотые статуэтки – умирающие солдаты. Получить возможность кончать этих страшилищ одним выстрелом… – Почему такие ракеты не используем мы?
– Гильдия алхимиков не признается в их существовании. Так же, как и чрезвычайный совет Гвердона. Там, в городе, до сих пор хаос. Бюро и Корона пришли к единому мнению, Тер – нам надо взять под контроль это оружие. Это единственная надежда остановить Ишмиру, когда она двинет на Хайт.
Сердце колотилось в тишине узкого туннеля.
– Что тебе нужно, чтобы я сделал?
– Эдорик Вант – третий секретарь посольства. Он пропал. Ходят слухи, что его убили. Он был подготовлен к неуспению, значит, если его убили…
Теревант покрутил запястьем, ощущая натяжение кожи над вкладкой железного амулета. Смертное тело хрупко: один нежданный выстрел, один порез – и готово. Неусыпный Хайта, однако, слеплен из другого теста. Убить его гораздо труднее. Если Вант просто свернул не в тот переулок и ему перерезал глотку какой-нибудь грабитель, то он бы уже вернулся в посольство с докладом.
– Одно из двух – он или мертв, или захвачен. В любом случае это встревожило Бюро. Они боятся, что посольство в Гвердоне скомпрометировано, что нас уже атакуют. – Пристальный взгляд Лис пронзил его. Каждая частица ее существа сейчас сосредоточилась на нем, на предстоящей миссии. Вокруг никого, но Лис не смела повысить голос. – Тер, я не доверяю половине посольского аппарата. Предыдущие послы вели дела в Гвердоне, как в родном поместье, и я не знаю, на кого полагаться. А у нас с Ольтиком… дела запутанные.
– Запутанные?
– Очень запутанные.
Теревант потер кисть. Похмелье вернулось за расплатой.
– Нам придется выяснить, что случилось с Эдориком Вантом.
– Тебе. Я не еду вместе с тобой в Гвердон. Пока не еду.
– Куда ты отправишься?
– Нельзя говорить. – Теревант завидовал ее способности четко разграничивать разные стороны себя – она выборочно поделится с ним некоторыми тайнами, при этом ни за что не выдаст другие; готова сегодня оказаться разведчицей, а завтра светской дамой; ей удается быть его подругой и в то же время женой его брата. У нее завидное самообладание. Она знала, кто она есть, знала, как ей полагается поступить, и искусно меняла маски. – Но это тоже очень важно. Спустись в долину, и поймешь насколько.
Лис мотнула головой в сторону экипажа.
– Ты нужен мне, чтобы выяснить, что произошло с Вантом, Тер. Ты, во главе гарнизона, сможешь управлять расследованием. Если Ванта предали изнутри посольства, то они попытаются скрыть свое участие, возможно, поставят вести дознание своих людей. Нужен кто-то, кому я могу доверять. – Она перевела дух. – Тебе я могу доверять?
Прежде он с песней на устах отдал бы за нее жизнь. Может, таким ему и предназначено быть.
– Ну конечно.
Лис переминается с ноги на ногу. Эту ее нервозную привычку он помнил с молодых лет. Чтоб опереться, она берет его за руку.
– Тебе придется оставить мне меч, – сверкнула она глазами.
– Это клинок Эревешичей. Я обязан его сторожить. – Немыслимо оставлять кому-то меч. Даже Лис, вступившая в семью по браку, неспособна безвредно прикоснуться к этому клинку.
– Тер, послушай, случай в поезде означает, что на границе тебя будет осматривать городской дозор. По договору запрещено провозить раку в Гвердон – равно как святых не пускают в другие посольства. Они изымут его, как сверхъестественное оружие. Ты нужен мне, тебе надо попасть в город, найти Ванта, но меч с собой брать нельзя.
– И что, мне сдать клинок моих праотцов в чертово бюро находок при разбомбленной станции? – Он уже подвел предков, не оградив его от посторонних в поезде.
– У меня есть план. Поверь мне, Тер. Подави меч, насколько сумеешь, и мы положим его в мою коляску. Там есть отсек, замаскированный и запечатанный, который сдержит клинок. Через две-три недели заберете его – ты или Оль, или какой-нибудь неусыпный. Выход неидеален, но куда важнее тебе поскорей вступить в должность в посольстве.
Он поднял меч Эревешичей и сквозь грубую кожу обвязки почувствовал течение силы. Интересно, что будет, если он впитает в себя это волшебство. Какие чудеса он мог бы устроить? Как бы тогда на него смотрела Лиссада?
– Подави меч, – настойчиво напомнила ему она.
Души, кружащие в мече, почуяли его присутствие. Руку защипало, это наваливалась их волшба, выискивая способ сделать его их вместилищем. Он почувствовал волокна нервов в руке, почувствовал кровоток отдельных вен и артерий, взаимодействие кости и мышц, осознавая себя внутри так, как ни разу прежде. Его плоть переродилась в огонь; его жилы – в слепящий свет, кости – в нерушимый адамант.
– Подави его.
Он налег, толкая волшбу в обратную сторону. Зашептал о том, что сейчас не время, что души должны спать. Меч пригасил свой свет и внезапно резко отяжелел в ладони.
– На, – сказала Лиссада, передавая вышитый платок, заряженный чарами, призванными смягчить волшебство клинка, и Теревант тщательно обмотал меч. – Идем.
По темному туннелю они вышли назад, на безлюдную станцию; через очередной проход он выбрался за Лис на небольшой дворик. Экипаж ждал – старая, потрепанная коляска. У нее не было рессоры, а единственную уступку современности составлял рэптекин, впряженный в постромки вместо коня. Взрощенный алхимией тягловый монстр сильней и быстроходней любого натурального.
Беррик храпел внутри; Лис подвинула его, чтоб не мешался, и показала Тереванту, в какой потайной отсек запрятать меч Эревешичей. Даже подавленный, меч опасен. Он способен распарывать чары, разрубать пряди судьбы. Старые сказанья повествовали об ужасных бедах, выпадавших на тех, кто предавал Великие Дома Хайта.
– Мы опаздываем, – сказала она Тереванту. – Один из моих агентов, Лемюэль, встретит тебя в Гвердоне. А я увижусь с тобой сразу, как только смогу. – Она сжала ему ладонь, а потом была такова – экипаж загремел колесами на юг, по заросшей дороге, пролегавшей вдоль линии рельс, оставляя Теревант на станции в одиночестве.
Лиссада словно бы увезла с собой какую-то его часть, и он объяснил себе это не иначе как продолжительной связью с мечом.
Он вернулся на платформу, нашел в саквояже скатанную постель и развел костерок, подогреть жестянку супа. Новые составы проходили по гвердонскому пути только раз в день, поэтому предстояло проскучать почти двадцать два часа, и «Костяной щит» почти дочитан.
«Завтра с утра, – решил он, – надо выйти в долину и посмотреть, на что похожа могила богини».
Рассвет не улучшил картины, наблюдаемой с вокзала.
Теревант следил, как солнце забирается в небо, но испускало оно лишь приглушенный, робкий свет, будто долину Грены накрыла завеса. Все приобретало искусственные черты, как вырезанное из бумаги. Долина – рисованный пейзаж. Он боялся всем весом ступить на тропу, не то вдруг прорвет тонкое полотно и вывалится из мира.
Через пару недель середина лета, но в воздухе нет зноя. Нет и прохлады. Кожа как онемела.
Он двинулся от станции по одичавшему проселку, и буйная трава не замедляла ходьбы. Острые стебли хрустели и рассыпались, когда он через них продирался; колючки обламывались, вместо того чтобы цепляться за китель. Все хилое, полое, растет только для вида. Знаки на тропе предупреждали об угрозе – неразорвавшиеся снаряды, несошедшие проклятия.
Сбоку от тропы рос неправдоподобный сад. Должно быть, прежде он был зачарован каким-то сгинувшим чудом, поскольку деревья лезли из гиблой земли, перемолотой разрывным артобстрелом. Стволы почти все голые. Лишь изредка попадались плоды, и попробовать их желания не возникало даже после скудного армейского пайка на завтрак и остатков Беррикова винца. Фрукты казались непорчеными, ядовитыми или гнилыми, но какими-то… плоскими. Тоже пустыми. Среди всего этого цветения должны были громко жужжать пчелы, но в долине стояла мертвая тишь.
Он вышел из-под сени деревьев и побрел по выжженной почве. Долина была местом сражения в Божьей войне. Он обходил сверкающие алхимией осадки, переступал через кости и гнутые куски металла. В запекшихся навалах этой увечной земли свистел ветер.
Тропинка сходила вниз к развалинам города Грены. Над недавно возведенным фортом трепетал хайитянский флаг. Кроме этого флага в свинцовой долине почти ничего больше не двигалось.
Почти. Несколько человек вяло и равнодушно работали в полях. Выглядели они смущенно, словно не имели понятия, как тут очутились. Они неуклюже махали косами, словно досель не брали их в руки – даже пожилые, мозолистые крестьяне, чья обветренная кожа говорила о жизни на открытом воздухе. Они склоняли головы и боязливо пятились, рассмотрев на Тереванте мундир.
Однажды Хайитянская Империя оккупировала Варинт, заокеанский край. Там поклонение местным богам было запрещено. Жрецов и святых вырезали под корень, сносили храмы. Так богов провоцировали воплотиться в какой-либо форме, а потом разносили их воплощения пушечным огнем, пока те не полегли. Боги зимы и справедливости, луны и солнца, урожая и поэзии – их исполинские тела лежали на прибрежном песке, ихор перемешивался с морской пеной. Оккупационные власти объявили, что всякий, кто молится старым богам, будет покаран. Отныне они – часть Хайитянской Империи и будут верны лишь ее далекой Короне. Новый распорядок: никаких молитв. Никаких обрядов. Никаких святых. Мертвые передаются государственным некромантам для дальнейшей переработки.
Все равно по ночам жители сползались на молебны. Открывали подпольные часовни по домам или лесным хижинам на отшибе. Тайно вывозили мертвецов, чтобы похоронить по старому ритуалу и напитать своих богов осадком их душ.
И боги вернулись. Слетели с гор, лесов и глухих низин и осадили крепость захватчиков. Империя смогла сохранить завоеванное лишь огромной ценой – и неслыханной жестокостью. И то противостояли ей мелкие божки, местные кумиры, наподобие этой богини из Грены, совсем не чета великодержавным богам Ишмиры.
Теревант написал об этом стихи в осуждение действий Короны, и впоследствии, вступив в армию, их осмотрительно сжег. Несомненно, у какого-нибудь писца из отдела Благочиния сохранились копии.
Заходить в разгромленный город он не стал, обойдя его кругом – вдоль реки в сторону моря. В грудах ила, наваленных под речными откосами, смутно угадывались человекообразные очертания. Возможно, наяды – прислужницы богини, погибшие вместе с ней. Настоящее побоище.
Вдоль устья он шел в тростниках. Над головой крутились водные птицы, перекликаясь друг с другом. Другие птицы той же породы неподвижными идолами сидели на тропе, никак не реагируя на его приближение. Как и народ долины, они были ранены. Помещены в этот странный мир внешних форм без изнанки. На морском берегу изобильно росла трава, и зловещая тишина верховий долины пропала. Устье было восстановлено, пустоту после богини заполнило нечто другое – обезличенная, слепая воля природы.
Прибрежные растения обладали качественным отличием. Они росли густо, насыщенно, проникали повсюду, как армия завоевателей.
Вон там, в заливе, по словам Лис, и запустили божью бомбу. Война окончилась в один миг. А где-то в Гвердоне есть и другие такие же бомбы. В городе, наверное, не продохнуть – там половина шпионов со всего света.
Как, должно быть, досадно богам поневоле работать руками смертных посредников.
Внезапно его пронзила дрожь – словно за ним наблюдами. Будто кто-то наступил на его могилу – так, он слыхал, поминают о подобном чувстве в чужих краях. Эта фраза бессмысленна в Хайте, где в могилу кладут только презренные касты. В Хайте такое ощущение называют «заглянуть в глаза веков» и говорят, что оно предвещает человеку великие свершения в будущем.
Он повернулся и зашагал обратно в долину.
Через несколько часов прибыл поезд на Гвердон и ревом двигателей вдребезги разнес тишину станции. Теревант залез в вагон, желая поскорей тронуться в путь.
Могилу он повидал и теперь едет в город, совершивший богоубийство.