У меня когда свинина — всю свинью давай на стол, баранина — всего барана тащи, гусь — всего гуся!
К счастью, Володя был дома. Он вызвался повидаться немедленно, и через пятнадцать минут они с Гордеевым уже знакомились на площади возле городского театра.
Хотя Володя учился в Усть-Басаргинском мединституте, в Булавинске он бывал регулярно, изменяющийся город знал прекрасно и решил, что их запоздалый обед может пройти в каком-нибудь кафе Купеческого сада — так здесь по привычке называли большой сквер в центре города, хотя в советское время он носил длинное название — парк культуры и отдыха имени Маяковского.
Поместились в летнем кафе, главное преимущество которого было в том, что все столики в нем стояли под отдельными полотняными зонтами-грибками. Лида решила ограничиться салатом, чашкой бульона с пирожком и мороженым, Володя уже пообедал, а специально для Гордеева заказали уху «Золотой таймень», пельмени «Три медведя», морс из морошки и местное пиво для всех, которое называлось тоже громко — «Землепроходец», но напоминало «Жигулевское». Впрочем, и весь обед по вкусу был прост, хотя, вероятно, повара старались.
За то время, как Володя позвонил Лиде в Москву, ему удалось узнать кое-что поподробнее. Он проходил практику на городской «Скорой помощи», исполняя обязанности фельдшера, и благодаря этому завел кучу полезных знакомств. Видно было, что он неравнодушен к Лиде и старается не только дружески поддержать ее, но и чем-то помочь.
Все, по мнению Володи и тех людей, с которыми он говорил, началось еще в прошлом году, когда при неясных обстоятельствах около городского полиграфического комбината погиб главный редактор городской газеты «Булавинские ведомости» Лев Чащин.
Эта газета была основана или, точнее, восстановлена недавно, в годы перестройки. Под таким названием выходила она до девятнадцатого года, когда была закрыта красными за поддержку правительства адмирала Колчака, а может быть, как добавил Володя, просто потому, что была независимой и попала под общие репрессии большевиков против старой российской печати. В ее здании стала помещаться новая партийная газета «Светоч революции», которую переименовали вскоре в «Правду Булавинска».
Собственно, Чащин и начинал как журналист в этой газете: готовил в ней молодежный вкладыш, потом заведовал отделом информации. Когда началась перестройка, сотрудники газеты разделились на две большие группы. Как и по всей стране, здесь были свои «демократы» и свои «консерваторы». Конечно, Чащин не удержался бы в газете со своими, как их здесь нередко называли, диссидентскими взглядами, но его поддерживал бывший однокурсник, горбачевец Костюков, ставший первым секретарем горкома партии. Поддерживал, не делая, однако, попыток снять главного редактора Залужного. Чащин писал о современных проблемах Булавинска, но его печатали обычно в московских газетах, а в «Правде Булавинска» ему удавалось вести лишь краеведческую страницу — о прошлом города.
Споры и конфликты продолжались вплоть до дней ГКЧП, когда Залужный тиснул в газете все документы путчистов, а Чащин собирал митинги в поддержку Горбачева и Ельцина. Костюков в это время был в отпуске, но вернулся вовремя — «то есть утром того дня, когда путчисты были арестованы», не без иронии заметил Володя.
И тогда наконец Костюков предложил Чащину должность главного редактора. Однако тот отказался. Он и еще несколько журналистов добились раздела имущества газеты и стали издавать «Булавинские ведомости». Детище Чащина быстро стало популярным, а «Правда Булавинска» тоже приобрела нового главного — из тех, кто не принимал ни одну из сторон в перестроечном редакционном конфликте. Ее возглавил Толик Порохов — так все в городе звали бывшего центрфорварда местной команды «Скрепер», который некогда окончил филфак в местном пединституте и после травмы стал пописывать для отдела спорта…
Володя рассказывал образно, с подробностями. Гордеев не удивился бы, узнав, что и он сотрудничал с газетой, конечно, чащинской.
А обратился будущий врач к столь долгой предыстории недавних событий потому, что после смерти Чащина с новой силой по городу стали расходиться слухи о еще одной запутанной истории.
Должны были состояться выборы мэра Булавинска. И вот незадолго до них в «Булавинских ведомостях» появилась большая статья «Скажи, Серега» с подзаголовком «Станет ли криминальный авторитет нашим мэром?». Ее автором был Лев Чащин, который шаг за шагом проследил путь, идя по которому трижды судимый Сергей Вялин чудесным образом оказался кандидатом в мэры.
— Трижды судимый! — воскликнул Гордеев. — И за что же его судили?
Володя развел руками:
— Я пытался найти этот номер газеты. Ничего не вышло. Из всех библиотек он исчез, а в редакции самой газеты сгорел вместе с архивом…
— Был пожар?
— Да, уже после смерти Чащина. Такой маленький аккуратный пожар в комнатке архива, который пожарные быстро погасили, но водой и пеной оказались безнадежно испорчены все бумаги и, конечно, сами подшивки газет.
— Еще бы он был не аккуратный! — в сердцах сказала Лида. — Ведь редакция «Ведомостей» помещается на первом этаже, а на втором и третьем — редакция этой нашей «Правды».
Гордеев не без изумления обнаружил, что она, даже сделавшись «столичной штучкой», немало знала о происходившем в родном городе.
— Ну вот, — продолжал Володя. — Поиски этого номера газеты ни к чему не привели. Конечно, он есть у кого-то дома, но я таких людей не нашел.
— Неужели и у папы он не сохранился? — воскликнула Лида, даже привстала с места, словно хотела броситься бежать к себе на квартиру.
— Если не свистнули любители алкогольных напитков с большим содержанием сахара, — мрачно произнес Юрий Петрович.
Володя недоуменно посмотрел на него.
— Кстати, Володя. — Гордеев чуть помедлил. — Я вижу, вы в Булавинске повсюду свой человек. Мне надо будет сделать несложную экспертизу. Определить состав одной жидкости. По ее остатку. А я начинаю опасаться, что в криминалистической лаборатории местного управления внутренних дел недостаточно стерильные условия.
Володя подумал всего мгновение:
— Сделаем на дому! Только…
— Наверное, вы хотите напомнить мне, что официально адвокат не имеет права на производство экспертизы. Что он может только ходатайствовать об этом перед следствием, прокурором, судом…
— Я… — начал было Володя.
— То есть вы согласны, что иногда и адвокату, ради пользы дела, можно немного нарушить рамки. Тем более что опыт следственной работы у меня в наличии…
— Нет, Юрий Петрович, дело не в юридических тонкостях…
— Нужны какие-то препараты?
— Нет. Дело в том, что человек, которого я могу об этом попросить, — гениальный химик…
— Ну вот и хорошо.
— Понимаете… Сказал бы, что он химик от Бога, если бы… Если бы Женик не был наркоманом.
— Да, это хужее… — протянул Гордеев.
— Но он сейчас в завязке, уже больше четырех месяцев, я знаю точно.
— Понятно. Однако такой личности проболтаться — ничего не стоит.
— Наверное, да. Но сейчас это — кремень. Понимаете, он из тех наркоманов, которые считают себя какими-то высшими людьми. Путешественники в нирвану.
— В ад! — зло сказал Гордеев. — Впрочем, сию минуту пока нужды нет. И потом: ведь даже для гения можно сочинить что-нибудь невинное. В связи со скорой помощью и, скажем, с выходными днями. Мол, лаборатория закрыта… Тем более что действительно из этого сосуда выпив, никто не отравился, и наверняка окажется что-то невинное, но винное, — скаламбурил он. — А гению с наркотической зависимостью неполезно владеть излишней информацией: кому да почему.
— Сделаем, — бодро сказал Володя. — Про Чащина досказывать?
— Всенепременно. Значит, напечатал он статью…
— Напечатал. Вышла она, скажем, в четверг, а в пятницу приезжают в редакцию омоновцы с ордером на обыск. «Что такое?» «Есть информация, что вы незаконно храните оружие». Чащин им — газовый пистолет на стол и разрешение на его ношение, а они все равно проводят обыск и, конечно, находят.
— Не только оружие, — догадался Гордеев.
— Не только. То есть пистолетов не находят, зато обнаруживают в залежах газет и бумаг две ручные гранаты и мину с магнитным держателем, знаете, такую можно под днище машины прицепить и так далее…
— Ну, допустим, то, что мину ему подсунули, это понятно, но вот гранаты — это уже грубо. Зачем журналисту гранаты?! Террористов вооружать наемных? Или рыбу глушить на речке? Смешно!
— Смешно. Было бы. Но они там еще и кокаин нашли. И здесь они его здорово поддели! Дело в том, что, когда Чащин вел в газете краеведческую страницу, он как-то опубликовал статью о поэте-декаденте, уроженце наших мест — Пьере Алконосте. То есть никакой он, конечно, не Алконост и даже не Пьер, а Петр Птицын. У него была поэма «Кокаиновый вихрь». И вот Гущин печатает статью «Певец кокаиновых вихрей», где рассказывает о судьбе этого Алконоста, который во время гражданской войны зверствовал в булавинской ЧК, пока однажды, нанюхавшись кокаина, не застрелил свою подругу и не застрелился сам. Лев-то вел к тому, что среди этих пламенных революционеров было немало наркоманов, и не только Зимний брали под марафетом… Но! Вот как обернулось!
— Значит, возбудили дело?
— Приложили усилия. Лев, правда, себя грамотно повел, смог даже о провокационности всей этой операции что-то в Москве напечатать. Да только у нас сами знаете, пресса какая. В другой московской газете — противоположная информация под заглавием «Эрозия демократии», что ли. Коротко, без комментариев сообщалось, что, мол, арестовали главного редактора новой газеты, который в погоне за наживой связался с криминальными кругами и торговцами наркотиками.
— А что это за газеты? Тоже не сохранились?
— Я, собственно, к этому и веду. Все подробно должен знать, наверное, Борис Алексеевич, и обязательно — Коля Новицкий.
— А это кто такой?
— Репортер нашего телевидения, — пояснила Лида. — Областная знаменитость. Басаргинский Невзоров, только, думаю, несколько других политических взглядов.
— Да уж, — сказал Володя. — Коля — это, скорее, Гиляровский. Замечательный мужик. Вот его и стал защищать Борис Алексеевич. На этом и погорел. Как погорел Коля, защищая Чащина.
— Погодите, — остановил Володю Гордеев. — Давайте все же по порядку. Чащину подсунули в кабинет всякое фуфло, возбудили уголовное следственное дело.
— Да, дело попытались открыть, только немного опоздали. Одновременно с выбором мэра у нас должны были состояться выборы в городскую думу, и Чащин был зарегистрирован кандидатом. А это значит: юридическая неприкосновенность, его не имели права привлечь к ответственности.
— Или, говоря по-современному, война компроматов! — отчеканила Лида.
Гордеев стал замечать, что эта девушка может быть не только растерянной, но и острой в суждениях, серьезной и не оглядывающейся на принятые правила приличия.
— Война, да не компромата, — возразил Володя. — Это у Льва был настоящий компромат, а они что могли на Чащина навесить? Только клевету.
— Но тем не менее, — заспорила Лида. — Зачем Лев полез в политику? В депутаты?
— Думаю, хотел получить больше возможностей для работы, — неуверенно предположил Володя.
— Не будем гадать, — остановил начинающийся спор Гордеев. — Как развивались события дальше?
— Недолго думая, Чащину ответили тем же, с чего он начал. «Правда Васильевска» поздравила его статьей «Граната на взводе», где вся эта провокация с обыском была представлена как достоверный факт, а Лев изображен ставленником кавказской мафии, пытающейся захватить сферы влияния в Булавинске. Отсюда, мол, и гранаты, и магнитная мина… Естественно, что в статье смешали правду и ложь. Больше стало в городе кавказцев? Больше. Опубликовал Чащин в своей газете статью, что нельзя относиться к человеку плохо лишь потому, что у него большой нос, черные усы и горячий взгляд? Опубликовал!..
— А что, есть другое мнение? — жестко спросила Лида.
— Есть, — не смутился Володя. — Этим не должна заниматься пресса. Должен быть закон, преследующий за дискриминацию по национальному признаку, и этот закон должен жестко применяться. Вот в США не моги сказать: «негр», только «афроамериканец», за слово карают, а у нас как ни в чем не бывало…
— Ребята, ребята, — вновь вмешался Гордеев, — Вы, верно, давно не виделись и наговориться не можете. А мне надо узнать суть.
— А дело было, короче говоря, для Чащина фигово: выборы он проиграл, а через две недели, когда вез макет газеты в печать, его «форд» расстреляли. Вместе с ним.
— Затем?…
— Затем происходит гениальная штука. Убийц или убийцы, конечно, и след простыл. Зато тут как тут прокурор…
— Товарищ Мещерякин?
— Он самый. Богдан Осипович. Дает распоряжение опечатать все финансовые и административные бумаги полиграфкомбината под тем предлогом, что Чащин гнал здесь левую продукцию, но не поделил доходы между своими, братков из уголовной «крыши» обидел, в деньгах, конечно, обидел — вот они его и замочили…
— Умно, — покачал головой Гордеев. — Но откуда такая уверенность в невиновности Чащина? Извините, но вы как врач, а вы как историк, — он отнесся и к Лиде, — меня поймете. Не собираюсь грешить на погибшего, но должен отработать все версии. Бывает ведь, что и хороший человек перед большими деньгами не устоит.
— Очень даже бывает, — согласился Володя. — Но надо было знать Льва. А его в городе, слава Богу, знали. Лев был человек сложный, но главная черта его характера была, что называется, извини, Лида, неутомимо искать себе на одно место приключений. Причем опасных.
— Согласна, — кивнула Лида.
— А больше всего он любил дразнить власти. Прежних начальников называл «помпадурами», а нынешних — «чумазыми».
— Да, Салтыкова-Щедрина он любил, — подтвердила Лида. — Даже ввел в газете рубрику, на месте передовицы, — «Как вчера написано…», где рядом со злободневными новостями печатал вместо комментариев фрагменты из книг Щедрина. Здорово получалось!
— Так что, думаю, с левыми деньгами Чащин мараться бы не стал, — заключил Володя. — Для этого он был слишком брезглив и, возможно даже, слишком заносчив. Все ведь знали, что у него есть любимое выражение… — Володя посмотрел на Лиду.
— «Ни за какие деньги не купишь», — без промедлений произнесла она.
— Ну хорошо, — сказал Гордеев, уже понявший, что Чащин был в Булавинске настоящей знаменитостью, «культовой», как теперь любят говорить, фигурой. — Однако у меня остаются вопросы. Почему он в таком случае проиграл выборы? Это первый. И второй: как в городе поверили, что он занимался махинациями на полиграфкомбинате?
— Отвечу вначале на второй. — Володя отхлебнул пива, в котором давно осела пена. — Комбинатские кабинеты опечатали — как бы в связи со смутными обстоятельствами убийства. На следующий день объявили работникам, что производство приостанавливается — опять-таки в связи с тем, что… Народ обрадовался было… Пока не узнал, что денег за дни простоя не получит. Правда, опыт и примеры есть. Начались митинги. Под лозунгами. Но поднимали там не только картонки «Зарплату — своевременно!», но и полотнища «Долой газету, укравшую хлеб у наших детей!». Понимаете?
— Чего уж не понять?! И чем кончилось?
— Чем и должно было кончиться. К очередному митингу приехал новоизбранный мэр, Вялин с камарильей, пообещал людям скорейшее расследование дела, дал распоряжение пустить комбинат, а деньги за простой выплатить.
— И выплатили?
Володя не успел ответить.
К столику подошел обслуживавший их официант, знакомый Володи. Он принес мороженое для Лиды, но, поставив вазочку на стол, не ушел, а спросил:
— Вован, ты сегодня не дежуришь?
— Как видишь. А что?
— Повезло тебе. Или, может, не повезло — практики лишился. Сейчас у «Океана» двух ментов подстрелили.
— Что? — не сдержался Гордеев.
— Ну не совсем ментов — парней из угро, — уточнил официант, посмотрев на незнакомца.
— Когда? Где? — переспросил Володя.
— Ну где у нас «Океан»?
— Их два, между прочим.
— Верно, про микрорайон я забыл! Может, там?
Гордеев, с нарастающим интересом слушавший этот разговор, решил все же в него не вступать, хотя очень хотелось. Он только попросил дать счет и, после того как официант направился к кассе, обратился к Володе:
— А он откуда это узнал?
— Маленький город, — пожал плечами Иноземцев, а когда официант подошел со счетом, Лида, которая так и не притронулась к мороженому, тихо произнесла:
— Они живы?
— Говорили, что одного наповал точно, — как отрапортовал официант, а потом прибавил, возможно, не ради формальности: — Жалко. Люди все-таки.
Володя будто понял, чего хочет Гордеев.
— Доедай мороженое — и пойдем, — сказал он Лиде, осознавая при этом, что ничего есть она сейчас не станет.
— Потом, — равнодушно и почти бессмысленно сказала Лида, вставая.
Безразлично поблагодарив официанта, они ушли с площадки, на которой помещалось кафе.
Официант, решивший, что он испортил аппетит клиентам, почесал в затылке, убрал со стола начавшее таять мороженое и подумал, что при случае извинится перед Володей. Но через минуту, отнеся посуду на мойку, забыл и об этих гостях, и обо всем, что только что произошло.