– Домой собираесси? – лениво поинтересовался старик, заглядывая через забор.
– Ага. Хватит бока отлеживать, Прохор Акимыч.
Молодой сосед носил дрова в сарай – чтобы не мокли под дождем. Когда еще он приедет сюда? Пора в Москву – там дел невпроворот: бизнес, подростки, которых он оставил без присмотра.
– А куды та деваха подевалася? – взялся за свое дед. – Вчерась гляжу – нету ее, нынче тоже не показывалася. Ушла небось? Ты хоть адресок у ей спросил?
Матвей изобразил непонимание, уставился на Прохора недоуменным взглядом.
– Какая еще деваха?
– Ну ты и жук! Деда-то дурить негоже! Думаешь, раз я седой, то из ума выжил? – рассердился старик. – Я на память не жалуюся.
– А-а, ты про ту, которую чуть пес не искусал? Она работу искала, вот и забрела на нашу улицу. Заблудилась.
– Тебе она совсем не по сердцу, да? Спровадил, и не вспоминаешь! – старик раскурил самокрутку и затянулся едким дымом. – Ядреный табачок, в магазине такого не купишь.
Матвей отнес охапку дров в сарай, постоял там, надеясь, что Прохор уйдет. Чего он привязался? От скуки, наверное. Поговорить не с кем, вот и чешет языком.
Но дед с наслаждением дымил, покашливал, щурился от солнышка и не думал оставлять Матвея в покое.
– Значить, она тебе не приглянулася? – спросил он, едва сосед показался во дворе. – Переборчивый ты жаних, Матвеюшка! Бог таких-то не жалуеть.
Матвей решил не ввязываться в спор, просто слушать. Прохор вволю гундосил про то, как несладко бобылем век вековать, пока не выдохся.
– Ты, парень, кремень! Ничем тебя не проймешь!
Старик насупился, молча запыхтел самокруткой. Матвей вздохнул с облегчением. Его беспокоили мысли об Астре, но с дедом он откровенничать не собирался.
Тогда, проводив ее к дому номер девять по Озерной улице, Матвей видел, как она закрыла за собой калитку, и решил подождать. Выйдет или не выйдет? Не вышла.
Здесь каждая собака знала дом баронессы – с темно-коричневой крышей, высоченной каминной трубой и огромными закругленными окнами. Отчего-то в этот раз особнячок произвел на Матвея отталкивающее впечатление. В голову лезли смутные мысли – что все-таки произошло с прежней компаньонкой баронессы?
«Не суйся в чужие дела, – подсказывал внутренний голос. – Ты же намекнул новой знакомой, что не мешало бы навести справки о хозяйке дома. А она тебя не послушала, отмахнулась, как от назойливой мухи».
Матвей отправился восвояси и остаток дня провел в лихорадочном возбуждении. Подобное состояние было ему в диковинку. Даже чай из трав и созерцание звездного неба не принесли ему желанного равновесия. Странная гостья внесла смуту и разлад в его душу, нарушила привычный ход мыслей.
– Дак… нашла она работу, деваха-то? – напомнил о себе старик. – Куда такую фифу возьмуть? В кабак только, вино разливать.
Матвей пропустил его умозаключение мимо ушей.
– Слышь, Прохор Акимыч, а кто был у немки в прислужницах? Знаешь?
Тот расцвел от удовольствия. Наконец сосед разговорился, а то молчит и молчит, будто воды в рот набрал.
– Как не знать? Наша, камышинская девица! Имя у ей заковыристое… Лиза… Элиза… запамятовал я! Девка – загляденье! А энта змея порчу на ее навела, чтобы та, значить, всех мужиков отшивала. Кто к ей не подкатывался, всем, значить, от ворот поворот! Ну а потом она вовсе того… пропала. Ни у немки нету, ни дома. А где ж она могёт быть? Ясно, замордовали девку. Насмерть…
– Родственники у нее есть?
– Есть… бабка больная и сестра. Мать у ей померла год или два назад, от сердца.
– А отец где?
Прохор развел руками.
– Может, спился или на заработки куды уехал, да и сгинул.
– Далеко они живут?
– Далече! Тебе-то зачем?
– Повидаться хочу, – усмехнулся Матвей. – Из первых уст басню услышать!
– Выходит, не веришь, – обиделся старик. – Зря тебя мамка Фомой не нарекла! В самый раз было бы.
– Верю, не верю… какая разница? Адрес давай – улица, дом.
Но Прохор не помнил ни названия улицы, ни номера дома, только фамилию: Коржавины.
– Я расскажу, как идтить, – предложил он. И пустился в путаные объяснения.
Матвей переспрашивал, уточнял, чем вывел деда из себя.
– Тьфу на тебя, ей-богу! – вспылил тот и начал сооружать новую самокрутку. – С виду умный, а простых слов не понимаешь.
– Ладно, не злись, – улыбнулся Матвей. – Идем, пропустим по стопочке.
Он угостил старика водкой, яичницей с салом и квашеными помидорами. Тот разомлел, расчувствовался. Ему было жаль, что Матвей уезжает, прощался чуть ли не со слезами на глазах.
– Вдруг не увидимся боле?
Матвей проводил гостя, прибрал в доме, вымыл посуду, сложил сумку – приготовил все на завтра. Первый автобус отправлялся в семь тридцать утра. Не проспать бы!
Он вышел во двор, потом вернулся обратно в горницу, сел… душа была не на месте. Сходить, что ли, на Озерную улицу, навестить Астру? Узнать, все ли в порядке? Хотя… с какой стати? Что с ней может случиться? Она его, пожалуй, на смех поднимет… и поделом.
Карелин все же оделся, запер дверь и пошел прогуляться. Листья шуршали под ногами, смеркалось. Шел он, шел и оказался у того самого дома с флюгером на крыше, про который говорил дед Прохор, – грубо вырезанный из жести флажок указывал направление ветра.
Забор у дома покосился, калитка не закрывалась. Во дворе к Матвею подбежал рыжий пес с обвислыми ушами, на его лай вышла на крыльцо сгорбленная старуха в телогрейке и сером шерстяном платке. Она была глуховата.
Старуха провела его через запущенную веранду с битыми стеклами в сумрачную комнату, где стоял запах дыма и теста.
– Зойка! Зойка! – позвала она, и в дверях появилась тоненькая беленькая девушка лет шестнадцати, в свитере и брюках.
– Бабушка плохо слышит, – объяснила она. – Говорите со мной. Только в школу я все равно ходить не буду! Не заставите!
– А как на это смотрят твои родители? – осторожно прощупывал почву Матвей.
– Я сирота! – девчушка вызывающе задрала острый подбородок. – Отца не помню, а мама… умерла. У нее было больное сердце. Разве вам не сказали?
Ее голосок дрогнул, и Матвею стало неловко. Зря он сюда пришел. Но не отступать же теперь?
– Собственно, я не по поводу школы. Я по поводу твоей старшей сестры.
– Мы в полицию не заявляли! – ощетинилась девушка.
«Раз она приняла меня за сотрудника полиции, пусть так и думает, – решил он. – Там видно будет».
– Другие заявили, – неопределенно выразился он и замолчал, ожидая ее реакции.
По сути дела, он даже не знал, какие вопросы задавать. И вообще, какого черта он явился сюда беспокоить этих людей? Что ему от них нужно?
Он не извинился за непрошенное вторжение и не ушел, а стоял, глядя то на бабку, то на внучку. Старуха напряженно прислушивалась, теребила натруженными руками края фартука. Пауза затягивалась.
– Кто заявил? – не выдержала Зойка. – Баронесса, что ли? Эльза к ней в пожизненное рабство не нанималась! Хотела – работала, не захотела – ушла. У нас свобода, между прочим. Я так и сказала этому Тихону, садовнику!
– К вам приходил Тихон?
– Ну да! Немка его присылала два раза. Где, мол, Эльза? Почему не выходит на работу? Не хочет и не выходит! Не обязана!
– Могу я поговорить с твоей сестрой? – мягко спросил Матвей. – Желательно, чтобы она сама прояснила ситуацию.
– Какую еще ситуацию? Что этой буржуйке от нас надо? – взорвалась девушка. По ее бледному личику пошли красные пятна. – Небось придумала, будто Эльза ее обокрала? Они все так делают. Человек на них работает, спину гнет, а когда приходит время платить деньги, они от жадности удавиться готовы!
– Баронесса задолжала вашей сестре?
Зойка смутилась, отвела светло-голубые глаза. При всей неуклюжести, угловатости и худобе в ней уже угадывалась будущая красавица. Можно догадаться, что и Эльза весьма недурна собой.
– Нет! – с неохотой признала она. – Это я так, от злости. Платила она исправно, сестра не жаловалась.
– Может быть, у Эльзы есть какие-нибудь претензии к бывшей хозяйке?
– Никаких, – слишком поспешно ответила Зойка. – Только пусть оставит нас в покое.
Старуха, как заведенная, кивала головой, будто понимала, о чем идет речь. Ее глаза ничего не выражали, а изуродованные подагрой пальцы перебирали и перебирали края фартука. «Вряд ли она способна соображать здраво, – подумал Матвей. – Выходит, Зойка – пока единственный источник информации. Но что я хочу узнать у нее? Жива ли ее сестра? Судя по всему, нет причин считать ее мертвой. Значит, и Астре ничего не грозит. Я могу с чистой совестью уезжать в Москву».
Но что-то продолжало его удерживать.
– Баронесса каким-либо образом докучает вам?
– Не очень, – пожала тощими плечиками Зойка, и старуха опять кивнула, как бы подтверждая ее слова. – Просто нам надоело, что все лезут в нашу жизнь! То учителя ходят, то Тихон… теперь вы явились… из полиции. Этого еще не хватало! Мы не преступники.
– Конечно, нет, – примирительно улыбнулся Матвей. – Я хочу кое-что уточнить у твоей сестры Эльзы, вот и все.
– Разговор окончен. До свидания! А лучше – прощайте! – Зойка демонстративно отвернулась и скрылась в другой комнате.
Старуха кивнула, повела гостя к выходу, постояла на крыльце, пока он не вышел за калитку.
Уже шагая по улице мимо дома с флюгером, Матвей боковым зрением заметил в окне Зойкино лицо. Она провожала его недобрым взглядом…
Москва
Господин Ельцов прошел мимо секретарши не поздоровавшись, черный, как туча. Хлопнула дверь в кабинет. Шеф явно не в духе. С женой поругался? Или возникли проблемы с бизнесом?
Глория – секретарша Ельцова – регулярно прикладывалась к бутылочке с валериановыми каплями. Она разводилась с мужем, который мучил ее своей ревностью. Как многие женщины в ее положении, она обижалась на судьбу и считала свою жизнь разбитой. Вдребезги! После такого разочарования она уже не сможет довериться ни одному мужчине и тем более жить с ним под одной крышей. Законный брак не принес ей того, о чем она мечтала. Любовь обернулась настоящей пыткой! Ревнивый супруг не только ограничивал Глорию на каждом шагу, но и поднимал на нее руку. Потом он, разумеется, каялся, умолял простить его, клятвенно заверял, что больше такого себе не позволит… и недели две, иногда месяц держался – до очередного скандала.
– Не бьет, значит, не любит! – говорила свекровь, оправдывая поведение своего сына.
– Потерпи, дочка, – советовала мама. – С возрастом он остепенится, успокоится. Сейчас молодежь вся такая. Твой хоть не пьет и хорошие деньги в дом приносит. А у других и того нету! Погляди вокруг, на подружек своих, на соседок. С мямлей жизнь тоже не сахар.
Глория начинала с университетского конкурса красоты, легко победила, попытала удачи в модельных агентствах, правда, подиум не принес ей ни денег, ни славы. Защитив диплом, она долго искала работу, пока не устроилась в страховую компанию «Юстина», возглавляемую Ельцовым.
Новая сотрудница грамотно и быстро печатала, отлично разбиралась в компьютере, знала английский и обладала уникальной памятью на лица. Стоило ей один раз увидеть клиента, и она запоминала его внешность, имя и фамилию. К тому же девушка была хороша собой, умела вести светскую беседу, готовить крепкий кофе, сервировать стол… в общем, господин Ельцов остался доволен. В его привычки не входило ухаживать за молодыми сотрудницами, так что отношения у них складывались деловые, основанные на взаимной симпатии.
И тут Глорию угораздило выйти замуж. Именно угораздило, иного слова она подобрать не могла. С будущим мужем Вадимом они совершенно случайно познакомились в одном из модных московских клубов. Позапрошлой осенью фирма «Юстина» в качестве поощрения закупила для некоторых сотрудников билеты на ночное развлечение – нечто вроде костюмированного бала в духе заграничного Хэллоуина. Как раз тридцать первого октября. Глория взяла напрокат костюм летучей мыши и отправилась получать острые ощущения.
Вадим, облаченный в одеяние средневекового чернокнижника, сразу обратил на нее внимание. Они вместе хихикали над многочисленными Фредди Крюгерами, утопленницами и Дракулами, пили водку с томатным соком, красное вино, танцевали и до утра бродили по улицам, пугая редких прохожих. На следующий день Вадим позвонил и предложил встретиться – так завязался их скоротечный роман. Глория не успела рассмотреть в женихе отчаянного ревнивца: молодые люди, увлеченные друг другом, не склонны замечать недостатки, отдавая предпочтение достоинствам.
Вадим обладал изощренной фантазией, умудряясь приревновать жену чуть ли не к каждому водителю троллейбуса, в котором та ехала на работу. Он подозревал ее в заигрывании с любым мужчиной, кем бы тот ни был – от официанта до сантехника, не говоря уже о друзьях и соседях. А уж в том, что жена уступает сексуальным домогательствам своего шефа господина Ельцова, он был уверен. И эту его уверенность не могли поколебать никакие оправдания и доводы.
Вадим начинал закипать с самого утра, глядя, как Глория причесывается, одевается, накладывает макияж…
– Куда ты так выряжаешься? – раздувая ноздри, спрашивал он. – Секретарша не должна выглядеть шлюхой! Я не понимаю, чем ты там занимаешься?
Она плакала, уверяла мужа в своей любви и верности, пока не убедилась, что слова бесполезны. Вадим ничего не желал слушать. Он требовал, чтобы она немедленно уволилась с работы и посвятила себя домашнему хозяйству. С каждым днем он становился все агрессивнее.
– Все, что я хочу, – это иметь жену, которая спит только со мной! – вопил он. – Я достаточно зарабатываю, а женщина должна вить гнездышко, заботиться о домашнем очаге, а не вертеть хвостом и строить глазки другим мужчинам! Разве я в чем-нибудь тебе отказываю? Тебе чего-нибудь не хватает? Так скажи! Давай обсудим твои проблемы.
«Мне не надо было выходить за тебя замуж», – хотела сказать Глория. Но не решалась.
Наконец ее терпение лопнуло, и она подала на развод. Из квартиры Вадима пришлось уйти, временно поселиться у подруги.
– Босс у себя? – спросил главный менеджер, отвлекая секретаршу от грустных мыслей.
Все в офисе знали о предстоящей свадьбе Астры Ельцовой и Захара Иваницына, поэтому он на правах будущего зятя пользовался всяческими привилегиями. Например, входить к Юрию Тимофеевичу в любое время и без доклада.
Как ни была расстроена Глория, женское любопытство взяло верх – красавчик Иваницын, явно не в себе, пулей влетел к шефу… и оттуда раздались взволнованные голоса. Мужчины разговаривали на повышенных тонах, с чего бы это? Она соскользнула с кресла и прильнула ухом к двери в кабинет.
Невеста сбежала – это единственное, что ей удалось расслышать…