Просыпаюсь внезапно. В душе какая-то непонятная тревога. Рядом с моей кроватью двое взрослых, но нет ангела. Куда исчез он? Куда? Почему его нет рядом? Нас разлучили, пока я спала! Я не хочу без него, не хочу!
– Тише, тише, Моника, – надо мной появляется озабоченное лицо врача. – Здесь Юрген, вот, посмотри, он никуда не делся.
Но я не верю, меня точно хотят обмануть! В этот момент что-то начинает прерывисто гудеть, а в следующее мгновение рядом появляется ангел. Он очень бледный, но он есть! И я успокаиваюсь, потому что это же он.
– Она не хочет жить без него, – слышу я женский голос, а смотрю только на ангела. Всё неважно, главное, что есть он.
– Ну, чего ты, маленькая? – произносит мой ангел. – Не надо так пугаться, я никуда от тебя не денусь.
– Тебя не заберут? – наверное, у меня очень жалобный голос, но я так боюсь…
– Никто меня не заберёт, – вздыхает Юрген. – А если ты будешь так пугаться, то будет нехорошо. А «нехорошо» нам не надо… Коляску дайте, – просит он кого-то.
– А можно… – я боюсь, что откажут, поэтому запинаюсь. – Можно, ты рядом… ну… ляжешь?
– Пусть, – говорит какой-то мужчина, чей голос мне знаком, но я не помню, кто это. – Если ей это так нужно, пусть. Лишь бы жила…
– У меня девочки не умирают, – хмыкает мой ангел, но бледнеет ещё сильнее, поэтому, наверное, его укладывают рядом со мной.
И мне вдруг становится так спокойно, как будто это всё, что мне в жизни надо было. Я некоторое время борюсь с собой, но потом обнимаю его, притягивая к себе, и кладу голову ему на грудь. Сердце моего ангела стучит так спокойно, а мне так хорошо, что я снова, кажется, засыпаю. Ни за что на свете не соглашусь с ним расстаться. Я на всё согласна, лишь бы был он…
Мне ничего не снится, а просыпаюсь я спокойной. Мне легко дышится, руки почти не болят, а ухом я по-прежнему слышу размеренное «тук-тук-тук» сердца моего ангела. Я, наверное, жуткая эгоистка, но я просто не хочу быть без него. Не хочу – и всё. Его рука вдруг начинает двигаться и обнимает меня. Хочется мурлыкать, но я не умею, а жаль, сейчас бы помурлыкала, как кошка, от его тепла.
– Проснулась, маленькая, – ласково произносит он, а я слышу всхлип где-то рядом.
Надо мной снова появляются взрослые. Мужчина и женщина. Что-то внутри меня тянется к ним, одновременно боясь этих двоих, но вот кто они, я не знаю. Может быть, они хорошие? Я смелая, потому что ангел рядом, он меня точно защитит от всех нехороших людей, я знаю.
– Как ты себя чувствуешь, доченька? – спрашивает меня женщина. Значит, это моя мама? Интересно, она добрая или злая?
– Хорошо, – отвечаю ей. – Потому что ангел со мной.
– Ангел? – удивляется она, а мой ангел вздыхает.
– Многие врачей реанимации так называют, – спокойным голосом объясняет он. – Потому что свет лампы так падает, что возникает ощущение ореола, понимаете?
– Ангел… – шепчет моя мама, кажется, она о чём-то думает. – Прости нас, доченька, за то, что не поверили тебе.
Вот тут я замираю, потому что не знаю, как реагировать на эту фразу, а он гладит меня, поэтому я просто киваю. Говорить мне ещё почему-то сложно. Надо будет ангела спросить, почему так. Интересно, а это действительно мама?
– Это твоя мама, Моника, – говорит мне мой ангел. – Ты её можешь сразу не вспомнить, но это твоя мама, она больше не будет называть тебя симулянткой.
– Она мне верит теперь? – спрашиваю его, на что Юрген просто кивает.
– Я верю тебе, доченька, – подтверждает мама. Я её всё равно немного боюсь, потому что она же может меня разлучить с ним.
– А что у него с опекунами?, – слышу я мужской голос. Он мне знаком, значит, это, наверное, папа?
– Арестованы его опекуны, – вздыхает ещё кто-то. – Так что технически преград нет, а бумагу мы дадим.
Над кроватью появляется уже знакомый мне мужчина. Он обнимает маму, прижимая её к себе, значит, это точно папа. Некоторое время он смотрит на меня, я немного пугаюсь и прижимаюсь к ангелу.
– Ты не будешь возражать против нашей опеки? – интересуется папа.
– Не буду, – улыбается Юрген. – Она же без меня не выживет.
– Хм… – папа обдумывает некоторое время то, что сказал мой ангел. – Но у тебя же своя жизнь?
– Ничего нет важнее жизни этого котёночка, – очень ласково произносит Юрген, а я чувствую, что сейчас заплачу.
– Мне кажется, что я стала маленькой, – жалуюсь ему, потому что действительно кажется. Мне хочется просто спрятаться, и чтобы был он.
– Это нормально, котёнок, – мне так тепло оттого, что он меня так называет, просто не сказать, как.
– Сейчас будем кушать, – предупреждает меня мой ангел.
И действительно, приносят поднос и тарелки, он садится и что-то делает с кроватью, отчего она поднимает меня, заставляя садиться. Юрген располагается лицом ко мне, а я готовлюсь к боли. Сейчас будет больно, я это просто знаю, потому что опыт уже есть. В последнюю неделю в хосписе я и поесть нормально не могла, так больно было. Но теперь-то я могу, хотя руки явно против. Я справлюсь, главное, чтобы он был, а боль – это привычно. Сейчас возьму себя в руки и покушаю.
– Вот летит волшебник к Монике… – слышу я.
Удивлённо вскинув глаза на ангела, обнаруживаю ложку почти у самых моих губ. В ложке каша, но мне всё равно, хоть гвозди! Меня кормит мой ангел! С ложечки! Это просто невероятно!
– Важно следить за дыханием, – произносит он. – Давать на выдохе, не дай Асклепий, аспирация. Для неё она очень опасна. Сейчас я покормлю нашего котёнка, а в следующий раз попробуете вы.
Я вижу, что мама внимательно слушает моего ангела, и это правильно, ведь он же ангел. Я послушно ем, хотя каша какая-то пресная, но мне действительно всё равно, ведь меня же кормит Юрген. Я обещаю, что буду самой послушной на свете девочкой, только бы его не отняли!
– Умница какая у нас Моника, – говорит мой ангел. – Так хорошо кушает.
– Ну, это же ты, – отвечаю ему. – А я хорошая?
– Ты самая лучшая, – гладит он меня по голове, а я просто наслаждаюсь этим.
Мама опять всхлипывает. Интересно, а почему она всхлипывает, ведь всё же хорошо? У меня есть ангел, и пока он есть, я не умру. Главное, что он есть, остальное всё неважно. Ой, у меня же ножки не ходят, а вдруг меня выкинут опять в хоспис? Что тогда будет? Если он будет – то не страшно, а если нет – то я просто умру, и всё. Поэтому нечего нервничать, а то ангел ругаться будет. Вот.
Моника, ожидаемо, родителей не помнит. После остановки, вообще говоря, и не такое бывает. Мозг – штука тонкая. Вот меня штормит – это нехорошо, но на сигнал монитора взлетел, как молодой. Впрочем, я сейчас как раз молодой – двенадцать лет. То есть школа, универ – всё по новой. Ладно, разберёмся.
– Ничего себе, у тебя рефлексы, – замечает коллега с невыясненным пока именем. На нём, конечно, написано34, но я всё время другим занят – то Монику откачиваю, то сам в обморок падаю.
– Не мы такие, жизнь такая, – привычно отшучиваюсь и спешу к ребёнку.
По возрасту она моя ровесница, между прочим, даже, может, чуть постарше, но я педиатр, а педиатр, как говаривал наш профессор, это диагноз. Так что, пока воспринимаю девочку больше пациенткой, хотя организм говорит, что девочка ему нравится. Мозг пока с этой идеей не свыкся, ну да это дело наживное.
Забралась мне на грудь и уснула. То есть у нас две новости: во-первых, запечатлелась она насмерть, что монитор и продемонстрировал, то есть без меня не сможет, а во-вторых, что-то не сходится. Родители у неё, конечно, с тараканами, но вот чтобы прямо так – не похоже, а реагирует ребёнок, как дитя войны. Потерявшие всё и всех дети именно так себя и ведут. То есть загадка.
Учитывая, правда, кто и в каком состоянии, по словам Забавы, творил этот мир, сюрпризы ещё будут. И не факт, что хорошие, потому что боль – она вдохновение не заменяет. Это, кстати, может подождать, а вот что подождать не может, так это объяснения.
– Ноги не работают, то есть проблема, скорей всего, в голове, – объясняю я кивающему коллеге. – Это мы рано или поздно решим. Непонятно, откуда длинный ку-тэ, у родителей же нет?
– Нет, – качает головой местный доктор. – А вот гипермобильность у матери прослеживается.
– Значит… – вздыхаю.
Синдром у детей от родительского отличаться может, так что будет нам развлечение – найти причину. Так себе развлечение, но именно этим я каждый день и занимаюсь, так что ничего нового. Теперь вопрос в том, что у меня с родными, ибо девочка без меня просто остановится. Был бы я здоровым дядькой, мы бы это решили, но я сейчас ребёнок, а дети в Германии без опекуна или родителя не встречаются.
– Извините за то, что стукнул, – извиняюсь я перед отцом девочки. – Очень вы не вовремя меня схватили.
– Да я уже понял, – отвечает мужчина. – Что с Моникой?
– Ничего хорошего, – сообщаю ему то, что и так понятно. – Моника у нас стала особенной, поэтому побольше ласки, внимания и никаких слёз. Не дай Асклепий, посчитает, что её жалеют – не натанцуемся.
Мы не говорим «инвалид». Во-первых, это уже не принято, потому что ранит ребёнка, а во-вторых, принятие коляски – та ещё история. А ведь родителям ещё предстоит это пройти вместе с Моникой, хотя, пока я рядом, всё в порядке будет. Вопрос в том, что делать, если у меня обнаружатся родители, хотя, покопавшись в памяти, нашёл только какую-то дородную тётку, судя по поведению, стремившуюся стать котлетой третьего сорта. Колбаса третьего сорта – это когда вместе с будкой.
– Что у меня с родными? – тихо интересуюсь у коллеги. К психиатру он уже не побежит, после всего-то.
– Ты сирота, – так же тихо отвечает он. – Опекуны арестованы, ибо… хм…
– Подробности оставим для прокуратуры, – я понимаю, почему он запнулся. Скорей всего, история так себе.
– Мы тебя возьмём под опеку, – мать Моники слышит наш разговор, поэтому в него и вклинивается. – Учитывая, что без тебя она начинает…
– Да, разлучать их нельзя, – подтверждает коллега. – Ты-то как?
– Пока лежу, нормально, – отвечаю ему. – Как встаю, штормит, что, в общем-то, тоже нормально. У меня всё говно из бронхов вытряхнули?
– Да не было его там, – вздыхает он. – Даже аспирации как таковой не было.
– Это грустно, потому что непонятно, – констатирую я. – Отчего я тогда…
Мы оба понимаем, что установить причину моего гостевого визита на тот свет тоже ещё предстоит, хотя, скорей всего, просто от страха. И такое бывает, так сказать. Ну, а пока суд да дело, надо подумать о том, что у нас впереди. Забава сказала, мир целительский. Учитывая, что недописанный, то могла его слить с моим, образовав… хм… фанфик какой-нибудь. А могла и не с моим, тогда надо подумать о защите, потому что просто не будет.
Проснулась моя хорошая, надо её покормить, да и меня заодно. Вот демонстрирует она разные симптомы, причём именно клинически, а объективной причины для них я не вижу. Сейчас сэ-эн35 на фоне дэ-эн36 демонстрирует. И если у второго повод есть, то у первого…
Тянусь к пульту, выставляю кровать в комфортное положение. Что у нас там? Хотя, честно говоря, вариантов немного – заканчивались же недавно. Сейчас посмотрим, можем ли мы покушать. Манная кашка на воде… Пресная, как… некрасивое сравнение, которое мы озвучивать не будем – мускулюс глютеус37 против. Похоже, что меня били, что для Германии, конечно, вполне так повод дать по рукам.
– А вот волшебник на вертолётике летит, что-то вкусное несёт, – кормим девочку, играя, что для неё хорошо, и мне всё видно. – Умница какая!
Нельзя забывать хвалить. За каждую ложку, за каждый глоток. Моника должна чувствовать – её любят, она нужна, она важна, тогда и принятие легче пройдёт. Детям очень нужно тепло, и чтобы не было больно. Сейчас ей почти не больно – суставы разгружены и зафиксированы, а тепла я тебе, котёнок, дам сколько угодно.
Интересно, почему нет тоски по любимой жене моей да детям? Наверное, Забава постаралась. Это правильно, потому что иначе было бы совсем плохо, а так пока всё хорошо. Вот, поела, хоть что-то хорошо.
– Умница моя, очень хорошо покушала, – и погладить, учитывая особенно, как она к ласке тянется.
– Я умница? – удивляется Моника, будя во мне странные желания.
– Ты сомневаешься? – спрашиваю её и сразу же отвечаю: – Конечно, умница, как же иначе?
Заулыбалась. Красивая у неё улыбка, по мнению моего организма. Но вот тоже не сходится: родители её по-своему, конечно, но любят, а она и к ласке тянется, и ведёт себя, как потерянный котёнок. Как на той картинке: «Я обязательно выживу». Вот и тут так, не совпадает, то есть очередная загадка. Просто девочка-загадка у меня тут лежит. Сейчас опять спать будет, что ей полезно, да и мне тоже.
Итак, что мы имеем по мне? По Монике и так понятно, а со мной что, если аспирации не было, а в ДЦП38 у себя в виде пароксизма39 я не верю? Тоже загадки. Хорошо хоть моей личностью не заместили личность мальчика, а влили в него. Хотя на данный момент во мне взрослый дядя-доктор подавляет ребёнка, но хоть убийцей себя не чувствую.