Оперативное совещание в Главке по поводу убийства семьи Первомайских началось в полночь. В этом было тоже нечто иррациональное, как показалось Кате. Ей разрешили присутствовать, потому что именно ей приказано было написать новый пресс-релиз для массмедиа с теми выводами, которые будут озвучены на этом совещании.
Присутствовала вся оперативная группа Главка, эксперты, сотрудники Видновского и Одинцовского УВД, кураторы из министерства, прокурор, следователи Следственного комитета.
Полковник Гущин сидел, сгорбившись, в одиночестве. Лицо его было разбито, на левой скуле багровела свежая ссадина.
Кате очень хотелось сесть рядом с ним, сказать хоть что-то ободряющее. Но на официальном совещании в присутствии начальника Главка все сидят по ранжиру. Да Гущин сейчас и сам хотел, чтобы к нему не лезли, оставили его в покое.
Два часа назад они с Катей были в морге Одинцовского района. Туда же из Москвы доставили мать Ивана Титова – Светлану, бывшую домработницу Первомайских. Мать привезли для официального опознания тела сына.
Светлана Титова – седая, полная, крепкая женщина с рабочими руками, крутыми бедрами и полной грудью – не плакала. Катя представила ее в доме Первомайских – классический образ преданной домработницы. Представила в роли свекрови Анаис – а вот с этим все было сложнее. Из многолетней прислуги-приживалки в свекрови? Не тот круг. Иван Титов, возможно, психовал не только из-за нового увлечения Анаис.
Светлана Титова смотрела на тело сына, лежащее на цинковом столе. Ни слезинки в глазах, но по лицу прошла сильная судорога.
– Затравили, – сказала она хрипло. – Затравили насмерть.
– Это был несчастный случай, авария, – тоже хрипло сказал полковник Гущин.
– Затравили, как псы, Ваню моего.
Кате показалось, что Гущин сейчас что-то скажет ей, начнет оправдываться. Но он не успел произнести ни слова. Светлана Титова шагнула к нему и с силой со всего размаха ударила его по лицу. Не пощечина даже – удар натруженным пролетарским кулаком. У нее на пальце было большое серебряное кольцо. Им она рассекла Гущину скулу.
Присутствовавшие при опознании полицейские бросились к ней, схватили. Как же, статья ведь уголовная – нападение на сотрудника полиции при исполнении.
Но под взглядом Гущина они тут же отступили от Титовой.
Гущин повернулся и пошел прочь из прозекторской. Кровь капала на воротник его белой рубашки и лацкан темного костюма. Он ведь оделся в свой лучший костюм – они же на выставку Бэнкси шли, столь модную и продвинутую.
Словно в другой жизни это было…
– Данные пришли из военкомата и медицинские документы на Титова, – сухо известил начальник Главка. – Он был призван в армию, но прослужил всего полгода, и его комиссовали. Причина – черепно-мозговая травма. Обстоятельства ее получения военные нам не озвучили.
– Либо сослуживцы избили, либо контузия боевая, – сказал эксперт. – Кто об этом нам сейчас расскажет. Парень два месяца лежал в госпитале. К последствиям такой травмы как раз и можно отнести его неконтролируемые вспышки агрессии.
– Он же с ножом напал на человека, – кивнул начальник Главка. – Неконтролируемая агрессия, травма головы. Классика. И повод для убийства классический – ревность, месть. Собирался жениться на подруге детства, в доме, который считал родным, а ему отказали. Угрожал девушке, напал на нее, бросился с ножом на того, кто пытался ее защитить. Потом, спустя два месяца, снова угрожал в соцсетях смертью. И что? Выполнил свою угрозу. Совершил тройное убийство в доме. И даже тот способ, каким была убита Клавдия Первомайская, вписывается в эту версию – эта его бешеная ярость. Она же, старуха, выгнала его мать, уволила ее с работы. Нанесла смертельное оскорбление. После убийства семьи явился разбираться с тем, кому угрожал, с Лебедевым. Хорошо, что вы, Федор Матвеевич, там на месте оказались вовремя. А то был бы у нас четвертый труп. И то, как Титов себя повел, тоже вполне вписывается в логику версии его виновности в убийствах. Он попытался сбежать.
– И сам стал четвертым трупом, – тихо сказал Гущин. – Оружия нет. При нем ничего не нашли. Ни пистолета, ни ножа. Дома при обыске тоже ничего.
– Когда убивают троих, от оружия избавляются сразу.
– Да, но он же явился убивать того, к кому ревновал. А при нем ничего не было.
– Он мог нож выбросить там, на территории клуба, когда убегал, или позже, когда на мопеде ехал. Мы обыщем территорию клуба и кюветы дороги в Горках. Но это уже частности, – сказал начальник Главка. – Вообще же это классический случай.
– Вы так считаете? – глухо спросил Гущин.
– Да, – начальник Главка выдержал многозначительную паузу. – И пример успешного раскрытия такого громкого резонансного преступления по горячим следам. Учитывая всю картину.
– Но нет ясности…
– Учитывая ВСЮ картину, Федор Матвеевич, – повторил начальник Главка. – Весь тот резонанс, который связан с именем Клавдии Первомайской. Учитывая всю ту дрянь, весь тот мутный шлак, который всплыл и на телевидении, и в прессе, связанные с ее именем, ее неоднозначным прошлым, ее юбилеем в Большом театре, учитывая весь этот скандал, распри, вражду, многолетние кляузы. Весь этот наш исторический позор, снова выставленный на показ. Учитывая все это и само жестокое убийство семьи, будет лучше, если эта версия станет основополагающей. А дело – раскрытым по горячим следам.
Гущин хотел что-то возразить. Но начальник Главка поднял руку в повелительном жесте.
– Ваши сомнения, Федор Матвеевич, остаются при вас. И я ни в коем случае не стану ограничивать ваши действия как шефа криминального управления. Но это может продлиться долго – все ваши личные изыскания. И может закончиться вообще ничем. А висяк в таком резонансном деле – гибельная вещь. Это бьет не только по нашему престижу – областной полиции. Это удар по государственному престижу. Поэтому «раскрытие по горячим следам» и этот молодой идиот Титов – это подарок судьбы.
Полковник Гущин молчал.
– Здесь присутствует сотрудник Пресс-службы? – спросил начальник Главка.
Катя поднялась со своего места.
– Вам понятно, в каком ключе писать пресс-релиз, чтобы новость уже этой ночью, точнее, завтра ранним утром прошла по всем каналам и стала нашим официальным комментарием происшедшего?
– Да, все понятно. Сейчас же займусь.
– А если эта версия ошибочна? – спросил Гущин.
– А тогда мы с вас спросим, как с руководителя оперативной группы, – отрезал начальник Главка. – В конце концов, это же вы допустили, чтобы этот парень Титов погиб при попытке задержания.
Это был удар под дых. Катя поняла, что начальник Главка сделал это намеренно. Публично и вот так жестоко.
Чтобы ему не возражали. Чтобы убийство Клавдии Первомайской, ее дочери и внучки отныне считалось раскрытым по горячим следам.
Катя написала краткий пресс-релиз за час. Честно говоря, она пока не знала, что думать обо всем этом. Она испытала шок там, на дороге, и пока не могла от него никак оправиться. Но в версии виновности Ивана Титова имелась своя логика. И это был действительно классический случай.
Она с содроганием вспомнила, как вопила: «Это он! Я нашла его! Я нашла убийцу!», потрясая айфоном Анаис. Что толку врать себе самой? Надо быть честной. А это значит, надо целиком разделить вину с полковником Гущиным за гибель Титова.
Только вот он не хочет ни с кем делиться своей виной.
Катя отправила пресс-релиз по электронной почте. Забрала свои вещи и спустилась в розыск. Приемная Гущина была темна. Его кабинет закрыт. Катя прильнула к замочной скважине.
Свет в кабинете. Он заперся там. Она постучала.
– Федор Матвеевич!
– Иди домой, Катя.
– Откройте мне.
– Я сказал, иди домой. Оставь меня.
– Два часа ночи, – жалобно воскликнула Катя. – В такую поздноту одной шляться! Да вы что?
Тишина. Потом внутри повернулся ключ.
Полковник Гущин возник на пороге. Он даже не умылся – кровь засохла на его щеке. Ссадина словно черная отметина.
– Пойдемте, Федор Матвеевич, – настойчиво сказала Катя. – Поздно уже. Все разошлись.
Он помедлил, потом вышел, закрыл кабинет. Они спускались по лестнице. Катя пыталась вспомнить – где его плащ? В кабинете оставил, что ли? Или он в машине? Гущин сунул руки в карманы пиджака.
Холодный промозглый ветер. Огни Никитского переулка. Гущин пешком направился к Тверской, словно забыв о машине. Катя плелась следом.
Ночь, мокрый асфальт, Тверская.
Они перешли по подземке на другую сторону к Камергерскому переулку. Катя вдруг поняла, что Гущин не просто бредет, он куда-то направляется – у него есть какая-то цель. А какая цель в Камергерском – этом бессонном оазисе, где неоновые вывески баров, пабов, ресторанов и кафе слепят глаза?
– Хуже нет сейчас напиться.
– Поговори у меня.
– Не поможет это, Федор Матвеевич.
– Поучи, поучи меня жить.
– Я не учу. Я плачу. Ни в чем вы не виноваты. Это я вас навела на этого Титова. А вы его даже сейчас полностью виновным в убийствах не считаете. А я, когда его мейл Анаис прочла, посчитала, что это он и есть убийца.
Гущин медленно брел мимо баров Камергерского переулка.
– Но это может и он быть, Федор Матвеевич. А его мать вас ударила. И я… я злая на нее сейчас. Хотя мне ее и жаль до слез. Потому что все это несправедливо.
– Ее единственный сын мертв, – Гущин обернулся.
– Дайте я хоть кровь вам сотру. А то вид жуткий, – Катя забежала вперед и достала из сумки пакетик влажных салфеток.
Гущин остановился. Она начала стирать кровь с его разбитого лица. За ними из темной арки наблюдали, хихикая, две размалеванные проститутки. В Камергерском орали пьяные.
Гущин двинулся в сторону Петровки. И вот уже они бредут по ней. Здесь магазины, бутики закрыты, рестораны тоже, а вот бары работают.
Знаменитый бар «Менделеев».
И дверь в дверь с ним столь же знаменитый бар «Горохов» – тайная богемная дыра для «посвященных»: наверху в зале нудл-хаус, японская лапша и суши, а лестница в подвал скрывает «кущи» – разубранный, словно драгоценная табакерка, дорогой бар, где прежде коротали ночи и олигархи, и кремлевские, и деляги из провинции, приехавшие улаживать дела и искать высокого покровительства, и «решалы» разных мастей и рангов, которые как-то за последние годы развеялись, расточились, словно дым в ночи, уступив место сначала разного рода «спецам по конфликтам» с небритыми рожами, пивными животами и южным простонародным акцентом, а потом и вообще всякой разномастной камарилье – кокаинистам, мажорам, разведенным богатым женам, брошенным любовницам, бывшим эскорт-моделям, футболистам, списанным со счета, олимпийским чемпионам, со скандалом лишенным медалей за допинг, разорившимся банкирам, покерным шулерам, собирателям криптовалют и прочая, прочая, прочая.
На входе в оба бара стоял охранник – сущая деревня в кожаных портках и косухе. Он что-то забурчал. Но Гущин только глянул на него. А тот тоже лишь глянул на его ссадину на скуле, на его плечи, на Катю, выглядывающую из-за его широкой спины. И распахнул дверь. И они вошли в совершенно пустой (третий час ночи) и сумрачный зал японской лапшичной. При свете тусклого фонаря обнаружили ту самую лестницу и…
Катя вспомнила, что это за бар такой, «Горохов». О нем упоминал таксист – именно отсюда он забрал вечером в пятницу Викторию Первомайскую и привез ее в «Светлый путь». Значит, Гущин явился сюда не просто напиться, залить душевный пожар коньяком и водкой.
Спустились.
Шум, пьяный гам. Сигаретный дым.
Здесь курили.
Здесь играла музыка.
И бар был набит битком.
Гущин направился прямо к стойке красного дерева, за которой орудовал ловкач-бармен, ну просто жонглер цирковой, готовивший коктейли клиентам, сгрудившимся у стойки.
– Вы вчера работали? – спросил его Гущин.
– А в чем дело? Я комментариев не даю. Вы в зеркало давно смотрелись?
Гущин показал ему удостоверение.
Бармен не стушевался, однако все с большим любопытством созерцал разбитую физиономию полковника полиции:
– Бандитская пуля?
– Работал вчера, в пятницу вечером? – терпеливо повторил Гущин.
К Кате в этот момент, дыша сладким ромом коктейля, придвинулась какая-то бородатая рожа, облаченная в мятый, воняющий нафталином и клопами казачий мундир и синие портки с лампасами.
– Красотуля, угощаю, а? – казачий мундир с лампасами еле языком возил. – Ты че такая трезвая? Это… ну, улыбнись… не вишь, атаман гуляет… Йех, эскандрон моих мыслей шальныыыыыых!
Он попытался облапить Катю, подмигивая опухшим глазом бармену – мол, давай, налей девке московской, казак донской угощает!
– Отвали, – сказал Гущин.
– А в морду? О, да ты уже свое получил.
– Отвали, сказал.
«Атаман» уставился на Гущина, как и деревенщина в кожанке на входе в «Горохов», косящая под известного байкера Гинеколога.
Видно, он не увидел во взгляде Гущина ничего для себя позитивного. Поэтому сполз с барного высокого стула и заковылял, пошатываясь, сквозь толпу танцующих и пьющих.
– «Союз русского народа» посрамлен. Но остался еще «Союз Михаила Архангела», – бармен за стойкой откровенно ржал. – Черносотенцы отступили. А я не работал вчера. Не моя смена.
– Есть кто здесь у вас в баре из персонала, кто вчера, в пятницу, работал вечером? – спросил Гущин.
– Она, – бармен указал глазами куда-то в глубь бара.
Катя проследила за его взглядом. Она была уверена – наверняка бармен имеет в виду какую-нибудь местную этуаль, ночную бабочку, караулящую пьяных клиентов с деньгами. Но бармен указывал на женщину под шестьдесят, стоявшую в дверном проеме на фоне алой бархатной шторы с золотыми кистями, что словно занавес укрывала служебные помещения бара и кухню. Женщина была в черном бархатном платье с глубоким вырезом, ее испитое худое лицо и обнаженные руки покрывал темный загар из салона красоты. Волосы она выкрасила в неимоверный баклажановый цвет.
– Повар, что ли, ваш или сомелье?
– Ида, – ответил бармен. – Она здесь и хостес, и бухгалтер-менеджер, и за нами надзирает за всеми, чтобы деньги и чаевые не воровали. Она работала здесь вчера. Она часто тут торчит.
Глаза у Иды были круглые, как у совы, и густо подведенные черной тушью. Она смотрела прямо на них, видно, ее привлек конфликт у барной стойки.
Гущин и Катя через танцпол пошли к ней. К Кате снова пристали какие-то пьяные, они тут прямо липли как мухи. Гущин демонстративно положил Кате на плечи тяжелую руку, обнимая ее – отвалите, моя. Катя не пререкалась и не возражала. В баре «Горохов» не слушают слов и объяснений, тут смотрят на жесты. А жест Гущина был красноречив.
– Полиция области, – тихо сказал Иде Гущин. – Где мы можем с вами поговорить?
Она пожала острыми плечами, повернулась и скрылась за бархатной шторой. Они пошли за ней по узкому коридору, пропахшему сигаретным дымом. Хостес открыла дубовую дверь напротив кухни – маленький офис без окон. На столе ноутбук, он подключен к камере в зале, чтобы видеть все, что там происходит.
– В чем дело? – спросила она сипло. – Какой закон мы опять нарушили?
– Вы работали вчера вечером?
– Да.
– Эту женщину вчера в зале не видели?
Гущин достал смартфон и открыл фото, переснятое со снимка в паспорте Виктории Первомайской-Кулаковой.
Хостес кинула взгляд на фото. Села в кожаное кресло за стол, сложила руки на груди.
– Вика, – сказала она. – Постоянная клиентка нашего бара. И не трудитесь объяснять – я слышала новости и в интернете читала. Убили ее и ее мамашу-писательницу.
– Знаете. Тогда время сэкономим, – Гущин стоял напротив нее. – Расскажите мне о вашей постоянной клиентке Вике. Пожалуйста.
– Она алкоголичка со стажем. Давний перманентный запой.
– И?
Ида смотрела на Гущина. Потом пожала плечами:
– И все.
– Нет, не все.
Катя подумала – знает эта прожженная баба что-то. Но не скажет. И что Гущин станет делать с ней? Угрожать, как тупые коллеги с Петровки? Мол, к черту закрою эту лавочку, а тебя посажу за… повод всегда найдется.
Гущин достал из кармана бумажник. Положил на стол перед хостес пять тысяч.
Покупает информацию у агента-инсайдера.
Ида усмехнулась, потом сипло расхохоталась.
– Да ты что, мент? Я в свои лучшие дни за час в три раза больше зарабатывала.
– Ваши лучшие дни позади.
– Ну ладно, все деньги. Это мне на конфеты. На кокос. Да шучу, шучу, я не балуюсь с наркотой. В молодости давно с этой дрянью завязала. Задавайте ваши вопросы.
– Вы тут вроде хозяйки бара?
– Хозяйки? Нет. Это мой бывший – второй муж кусок хлеба мне оставил. У него доля здесь, в этом баре. Он условие поставил, чтобы мне здесь работу дали – ну, как его представительнице в бизнесе. Сейчас ведь мужик какой сволочной пошел – чуть жене за сорок пять, сразу вон ее, на свалку истории. А сам двадцатилетнюю подцепит и обрюхатит тут же. Мой-то хоть таким способом обеспечил меня. Не то чтобы очень, но на жизнь хватает. Только устаю я здесь. Вы-то, я вижу, тоже из этих разведенцев.
«Как узнала, что Гущин развелся?» – поразилась Катя.
– И напарница у вас картинка, – хостес сипела насмешливо. – Рисуетесь перед ней.
– Вика одна ваш бар посещала или в компании? – Гущин не стал отвечать на подначку.
– Компанию она себе здесь искала.
– И как? Успешно?
– Вы ее убийцу ищете?
– Рад, что вы догадались.
– Здесь у нас убийцы есть. И такие, что в людей стреляли. Бахвалятся этим. Но они все больше по проституткам молодым спецы, Вика-то уже стара для них была. Она сама тут охотилась, пока до чертей не допивалась. Месяца два назад подцепила тут себе одного. Как львица за него сражалась. Я даже испугалась – думала, они ей голову проломят. Но она победила.
– Поясните свои слова, пожалуйста.
– Ну, у нас случаются драки время от времени, – хостес снова усмехнулась. – Раньше все из-за политики дрались. Брюхоногие консерваторы против хипстеров-либералов. Этим всегда доставалось. Чего я тут только не насмотрелась. Потом этим, кураторам-то ихним, видно, самим тошно стало. Да и народ наш богоносец малость опомнился, перестал воспринимать выжигание глаз оппозиции зеленкой и публичное обливание говном журналисток как светлый национал-патриотический акт, а стал про скотство и бандитизм бухтеть в соцсетях. Так что схлынул тот мейнстрим, время изменилось. Сейчас драки в основном из-за баб, бабла и долгов. Ну и это самое – кто не так одет, не так смотрит. Кто гей, кто не гей. Парень-то этот чем-то тем двоим не приглянулся. Хотя парень-картинка, прямо мальчик золотой. Они его там, наверху, на улице подкараулили. Начали избивать. Меня наш охранник Афоня позвал. А что я могла? Мы полицию никогда не вызываем, хоть у нас тут эта ваша Петровка, 38, в двух шагах – бесполезно. Они там сразу все такие глухие и слепые. И ничего не знают, прямо Незнайки на Луне. Может вам неприятно, что я ваших коллег-полицейских хаю? Вы же мне бабки заплатили за слив.
– Нет, ничего, продолжайте, – сказал Гущин.
– Так что я в полицию не стала звонить, когда они его вдвоем стали бить нещадно. И самой лезть не хотелось. А Вика… она уже под такими шарами была, ей море по колено. Она выкатилась тачку ловить. Время-то позднее. И увидела, как они его убивают там.
Двое дюжих амбалов избивали парня-блондина. Они сбили его с ног и пинали, а он все пытался встать.
– Эй, сволота! Задроты! – звонко на всю улицу крикнула им Виктория Первомайская – пьяная и разодетая в пух и прах. – Вы чего делаете? Оставьте парня в покое!
– Пошла ты, стерва!
– Уже иду, яйца береги, – она нагнулась, сдергивая с ноги босоножку на высоченном каблуке и толстой платформе.
– Я прямо испугалась за нее и это… восхитилась, – хостес покачала головой. – Как она на них налетела!
Виктория Первомайская подбежала к дерущимся и с размаха ударила одного из нападавших каблуком босоножки, как палицей, прямо в пах. Тот ахнул, согнулся, зажимая рукой промежность и воя. А она, тоже воя и крича матом, кинулась на второго. Ее острые наманикюренные ногти полоснули его по щеке, она едва не добралась до его глаз, словно разъяренная…
– Не кошка – львица, – сказала хостес. – В первый и последний раз я видела, чтобы баба так отчаянно дралась. Видно, парень-то этот… золотой мальчик ей приглянулся. И не гей он никакой. Это им померещилось. Просто красавчик. И такой бабник, прости господи.
Хулиган, получивший каблуком в пах, корчился и выл. Его приятель махал кулаками, стараясь отогнать от себя разъяренную пьяную Викторию Первомайскую.
– Я сказала охраннику – пора, мол, один не двое, у одного уже яйца всмятку, а второго ты уж как-нибудь осилишь. Пора эту свару кончать. Ну, охранник и вмешался. Эти двое быстро убрались. А Вика… она опустилась на колени возле парня избитого. Помогла ему встать и поволокла на себе назад в бар, – хостес оглядела свой маленький офис. – Сюда я их пустила. А сама пошла наверх. А когда вернулась часа через полтора…
Она подошла к двери и услышала сладкий стон. Открыла дверь – узкую щелку.
– Он уж ей долги платил. Золотой-то мальчик. Быстро они сладили дело.
Хостес увидела их на кожаном офисном диване, страстно целующихся. Видно, не так уж и сильно избили парня, если он так быстро восстановился в объятиях женщины, годившейся ему в матери.
– Истово он трудился. Платил долг за спасение. Вика-то вся раскрылатилась, когда он ее поцелуями тут осыпал. Минут через двадцать они вышли. Он ее выпивкой угостил. А потом они вместе уехали.
– И что было дальше?
– Появлялись вместе порой. А порой она злая как черт его тут разыскивала с собаками. Он ведь такой вертопрах. Волосы как золото. И язык подвешен. Очаровывает нас, курв. В любовниках-то такого вертопраха держать – боль одна. Но Вика, видимо, прониклась к нему глубоко. Вроде как шанс последний, вспышка страсти перед вечной зимой.
Катя внимательно слушала эту повесть временных лет. И тут любовная драма и битва. И мать, и дочь Первомайские оказались в схожей ситуации. Но каждая по-своему.
– А кто он? Вы его знаете? – спросил Гущин.
– Тут же бар. Тут о себе правды никто не скажет. Пьяный лепет, слухи. Вроде как он прежде работал в ЦУМе в каком-то крутом бутике. Туда красавцев-говорунов набирают. Там строгий отбор. Ну, по нему и видно. Любой кастинг пройдет с такой внешностью. А потом в бутиках ЦУМа грянуло сокращение. Там же скукоживается все, ужимается. Его уволили. Но его тянет сюда, в эти наши места – Петровка, Дмитровка, дольче вита. Тут еще встречаются богатые тети-Моти, как в заповеднике.
– А вчера вечером он с ней здесь был?
– Нет. Она испсиховалась вся. Видно, потеряла его. А может, поссорились. Она все названивала по телефону – это я видела. И пила. И домой уехала относительно рано. Может, дозвонилась ему, нашла его?
– Имя его знаете? Фамилию?
– Его зовут Егор. Больше ничего о нем не знаю. Прибавьте еще на конфеты, а? Разве я не заслужила?
Гущин достал деньги. И они с Катей покинули бар.
Гущин поднял руку и остановил такси. Четыре часа утра. Даже Петровка впала в сонную летаргию. К тому же дождик пошел – хлябь сентябрьская. Катя все еще была под впечатлением от рассказа о превратностях любви.
– Езжай домой, – сказал ей Гущин.
– А вы?
– И я поеду домой. Может, пройдусь еще немного.
– Под дождем? Нет. И не надо вам одному быть. И дом у вас неуютный, Федор Матвеевич. – Катя распахнула дверь такси. Таксист слушал их. – Вам отдохнуть надо. Вы на себя не похожи. Я вам чаю крепкого заварю. У меня дома джем апельсиновый. И мед. Что пожелаете. И вообще вам надо поспать.
Гущин как-то криво, мягко, почти растерянно усмехнулся. Катя подумала – и он под впечатлением от рассказа пропитой хостес. Он молча сел в такси. На заднее сиденье. А Катя села рядом с шофером, назвала адрес домашний: Фрунзенская набережная.
Дома она оставила Гущина в гостиной.
Прошла на кухню, заварила крепкий чай. Достала джем из холодильника, мед, нашла печенье. Поставила чайник, чашку, угощенье на поднос и понесла Гущину. Тот сидел на ее диване без пиджака. Белая рубашка в бурых пятнах. Галстук он снял.
– Пейте чай, Федор Матвеевич, – Катя подумала – он никогда у нее не был в квартире… Или был? Несколько раз заезжал за ней домой, когда они ехали на происшествие, но вроде в квартиру не поднимался. А уж на диване вот так расслабленно точно не сидел никогда. В Главке с ума сойдут, узнав, и будут молоть языками до Нового года, обсуждая…
А что тут обсуждать? Хуже нет ему сейчас в таком состоянии, в отчаянии после смерти Титова, быть одному на какой-то там новой квартире у черта на куличках. Пусть лучше репутация пострадает от сплетников, зато она будет за него спокойна сегодня.
Она оставила его в гостиной одного за чаем. Пошла в спальню, разделась. Сил уже не было ни на что.
Какой же долгий день…
Какая темная странная ночь.
Во сне или в полузабытьи она услышала шум воды в ванной.
Потом все затихло.
Потом хлопнула входная дверь.
Катя глянула на электронный будильник.
Уже восемь утра. А за окном пасмурно и хмарь.
Она выползла из постели и скользнула в комнату – пусто. Дверь ванной открыта, оттуда шла волна влаги.
Умылся, нарядился и уехал. Сегодня воскресенье.
Пискнул смартфон, пришло смс.
«Поспи, отдохни, – писал Гущин. – Спасибо. Я оценил. Ссадину заклеил пластырем. В ванной в аптечке нашел. С утра будем информацию собирать. Это дело не кончено. Вечером поеду в «Светлый путь». Как отдохнешь, дай знать. Если, конечно, хочешь и дальше в этом участвовать… Надо там у них в доме кое-что проверить с экспертами».