Когда он погиб, то в интернете вскоре появилось видео, в котором я вручаю ему членский билет НБП. Так как на этом видео на мне пиджак российской фабрики «Большевичка», двубортный такой (я вышел в этом пиджаке из тюрьмы и потом выбросил), то это либо конец 2003 года, либо самое начало 2004-го. Выбросил, потому что был потёрт пиджак, 2,5 года провалялся на складах в тюрьмах и лагере. На видео я говорю ему, что, мол, давно твоя физиономия знакома, протягиваю билет, жму руку, улыбаюсь. Кирилл Ананьев прикладывает кулак правой руки к сердцу и выпаливает: «Да, смерть!» – партийное приветствие и партийное кредо.
Он погиб 7 февраля 2018-го на берегу реки Евфрат, вблизи сирийского населённого пункта Хишам. Когда погиб, ему было 32 года, он 1985 года рождения.
Следовательно, он пришёл в партию в 18 или 19 лет. Парень из православной семьи, мама, папа, трое сыновей, одна дочка.
От него остался ребёнок: девочка. Жена его Ольга Кудрина, нацбол, была осуждена заочно на 3 года за то, что, повиснув на альпинистских верёвках из окна гостиницы «Россия» (это произошло 4 мая 2005 года), вывесила вместе с нацболом Логовским десятиметровый транспарант «Путин, уйди сам!».
На суд Кудрина не явилась, скрывшись на Украине, где тогда могли укрыться от российской власти нацболы.
25 февраля было –16 °C в Москве. Серёга Мэр и Богер заехали ко мне в 9:30 утра. И в «форде», управляемом ставропольским пацаном Максимом, отправились мы средь московских сугробов в Чертаново на отпевание нашего товарища Кирилла Ананьева, командира миномётчиков, артиллериста.
Храм называется длинно: «Храм в честь державной иконы Божьей матери» и находится в Чертаново, я уже сказал. Ещё издали виден вход в деревянную ограду храма, он обозначен был фигурами нищих и нищенок, просящих милостыню, и прихожан, идущих в храм и из храма, ведь было воскресенье. В помещение, где отпевают покойников, вели морозные деревянные ступени. И поскольку дерево замёрзло на русском морозе, то оно звонко отзывалось на стучание ног о ступени.
Пройдя через мёрзлые сени, мы оказались в довольно большом зале, убранном просто, со множеством скромных современных икон. В центре стоял закрытый гроб, содержащий тело нашего товарища. Гроб был затянут красно-винной тонкой материей, а по граням его окаймляли жёлто-тусклого цвета рюшки такие, бахрома, то ли металлическая издали, а скорее тоже матерчатая. В ногах и на голове гроба стояли две массивные жёлто-бронзовые свечницы, в которых можно было ставить поминальные свечи.
Читать вначале стал по старой, чуть ли не рукописной книге мужик лет пятидесяти в белом свитере и чёрной куртке поверх. Я предположил, что это отец Кирилла, так как никогда его не видел.
Он начал читать так привычно, что было понятно: ему молитвы читать приходилось не раз.
Постепенно поминальный зал наполнялся нацболами. Много было старых, которых мы давно среди нас не видали. И Соловей пришёл, и Бахур с бритой головой.
Потом пришли три молодые женщины, совсем простые с виду, и, став за запевалой в белом свитере, стали ловко и жалостно подпевать.
У многих уже горели поминальные свечи, и я свою зажёг. Может, от свечей, что ли, но не было морозно. Холодно, это да. Потом пришёл священник – небольшого роста, щупленький, и они вместе с мужиком в белом свитере и с этим небольшим хором из трёх женщин вели поминальную службу целых часа полтора. Или два даже. Всё это время входили нацболы и бывшие, и нынешние и было ясно, что мы одна семья.
Очень хорошо и печально звучал хор. И щуплый маленький священник, волосы собраны в жидкий хвостик на затылке, уместно и скромно ходил, умело взмахивая кадилом.
Не понравилось мне из поминальной службы только то, что они упоминали Кирилла как «раба божьего». Он не раб был, но парень строптивый и упрямый. И кликуха у него потому была Чугун, кличка, прозвище.
Когда кончилась служба, мы вышли в церковный двор, там уже множество прихожан находилось. Скользко только, двор неровно замёрз.
На кладбище я не поехал. У меня были ещё обязанности, потому, получив от Толи Тишина подарок на день рождения из Петербурга – от Сида Гребнева, сделанное им блюдо с окаймлением из гранат «лимонок», я сел за пределами храма в «форд» и уехал. Продолжая размышлять о погибшем на берегу Евфрата нашем парне Кирилле Ананьеве.
А Тишиных было на отпевании аж три. Отец Толя и два его сына: Григорий и Сергей.
Все бывали на Донбассе. И переславший мне блюдо Сид тоже побывал. Брат Сида Андрей был в девяностые годы руководителем нашей организации в Санкт-Петербурге. Позднее он погиб. Зарезан ночью на улицах города.
Кириллу Ананьеву было 32 года, шёл 33-й. В Московском отделении партии он состоял некоторое время бригадиром, отвечал за нацболов одного из районов Москвы.
Драчливый, с твёрдыми кулаками и твёрдой грудью Кирилл недаром имел прозвище Чугун, имелось в виду, что твёрд и опасен, как кусок этого металла.
В какой-то период его отшатнуло от нас слегка. Виной тому, я предполагаю, была и прижившаяся на Украине жена Ольга Кудрина, и его непосредственный командир, глава Московского отделения партии П. Кирилла отшатнуло ненадолго, вскоре он уже воевал в Донбассе, прослыл храбрым и профессиональным воином.
А затем погиб близ реки Евфрат. Теперь у нас, нацболов, есть личный счёт к Соединённым Штатам Америки, ибо он погиб от их рук.
В момент, когда его отшатнуло, он пришёл ко мне поговорить. Переживал. От него едко несло водкой – и потому выпил для храбрости. Я тогда понял, каких твёрдых людей я сплотил. Каких подлинных.