Маша Семенова
– Ну что ты трясешься как заяц? Можно подумать, не замуж идешь, а к лешему на болото сорок пятой наложницей собираешься.
– Лучше бы к ле… – Я осеклась на полуслове. Прикинула в уме и решила, что сорок пятой наложницей мне тоже быть неохота.
Тем более у лешего.
А они в этом мире наверняка имеются.
Многочисленная прислуга во главе с Татьяной оставили меня ненадолго одну. Традиция и все такое…
Зато вчера мне весь день прохода не давали! Пыталась вернуться к книгам, но то портнихи с платьями нагрянули, то отец неродной вызвал на приватную беседу да наставления, то Татьяна мозги полоскала.
В серной кислоте своих занудных речей.
К вечеру я чувствовала себя настолько уставшей, что отрубилась почти мгновенно, так ничего и не прочитав.
А может, все дело в травяном отваре, что перед сном принесла мне Беляна…
– Ну не хочу я замуж! Почему этого никто не понимает?! – В порыве чувств даже ногой топнула, хоть такое поведение мне и было несвойственно.
Но сегодня я была сама не своя. Еще чуть-чуть, и скачусь в истерику. Я это прямо всем телом чувствовала. Казалось бы, за неделю должна была смириться как с новым статусом, так и с тем, что свадьба состоится, как говорится, при любом раскладе и при любой погоде. Жених ведь помирать и сбегать отказался.
А еще джентльменом называется…
С раннего утра меня била нервная дрожь, а после завтрака начали подступать к глазам слезы, и я ничего, вот совершенно ничего не могла с собой поделать.
– Зато его величество хочет, – хохотнул чертяка. – Сама понимаешь, воля императора…
– Слышала уже про волю этого… этого… гада!
Достали!
Декоративная подушка, одна из тех, что в изобилии пестрели по кушеткам и креслам, была прицельно отправлена в нагло ухмыляющуюся морду хранителя.
Бац!
– Машка!
– Мария!
– А ну прекрати истерить! Платье помнешь, краска с лица потечет… Или это план такой? Чтоб и гости, и жених тебя испугались и сбежали?
– Я была бы только рада!
Я безнадежно вздохнула и все же попыталась взять себя в руки.
– Успокоилась? – щуря свои и без того маленькие лисьи глаза, уточнил аджан. – Давно пора…
Я ничего не ответила. Молча указала на другую подушку, и Чет ненадолго угомонился.
Пока отмокала в ванной, почти не волновалась. А уж когда началась вся эта суета…
Тут-то меня и накрыло.
Вся жизнь перед глазами пролетела, моя земная жизнь, вместе с мечтами о свадьбе. О том, как бы все это было, выходи я за любимого… За того, кого сама бы выбрала, с кем бы душа пела, с кем бы хотелось построить дом, посадить дерево и родить сына…
Я словно наяву видела, как радовалась бы и плакала от счастья мама, как гордо пятил грудь отец, украдкой вытирая слезы, а бабушка с дедушкой умилялись бы и желали молодым мудрости, детей и благополучия…
Господи, верните меня к ним!
– Рыбонька, так не пойдет. – Мгновение, и морда Чета оказалась перед моим лицом.
В которое паршивец, недолго думая, взял и дунул. Дымом! Представляете? Я закашлялась и очень пожалела, что швырнула в него подушкой, а не придушила ею.
Зато плакать сразу расхотелось.
– С ума сошел?!
– С тобой не только ума лишишься, – фыркнул он. – С тобой обзаведешься самыми скверными привычками.
– Это какими же?
– Совесть поимеешь и жалеть всех начнешь!
– Тоже мне, нашел скверну.
– Э-э-э… не скажи. Я хранитель стихии, а не сентиментальная девица. А глядя на тебя, даже мне хочется пустить скупую аджановскую слезу.
– Какую?
– Вот! Так и замри! – Чет взмахнул лапами. – Лучше злись, чем реви!
– Я не реву…
А злиться мне запретили.
– Ага, а в носу хлюпает, потому что простыла?
– И ничего не хлюпает, – я шмыгнула носом.
Да что же это такое? Почему никак не удается успокоиться? Не я же замуж выхожу, а Софья. Не мое это тело…
– Машка, ты хочешь, чтоб все над тобой смеялись? Думаешь, и так поводов мало? Ты же у меня боец, а не сопля.
– Боец, – тихо согласилась я, думая о том, что не помешало бы высморкаться.
А то сопли эти…
– Ну вот.
– И что ты там говорил про поводы? И кто надо мной смеется?
– Дык ты же у нас пустышка. По крайней мере, таковой числишься. Пустышка, провинциалка, которую во дворце целая компания на софе разложила. Не сплетня – огонь!
– Погоди… – Я нахмурилась. – Откуда приглашенным-то знать о событиях во дворце?
– Какая ты наивная! – фыркнул Чет. – Да в столице только ленивый об этом не знает. Шушукаются по кулуарам, в салонах обсуждают. Я сам слышал… Я, знаешь ли, много где бываю, – закончил он важно и приосанился.
Интересно, кто постарался? Сестрицы суженого или без пяти минут свекровь? Они реально не понимают, что этим позорят не только меня, но и себя и свой род?
Впрочем, не настолько же они идиотки. Нет, такое впечатление они точно не произвели. Одно дело на приватном ужине, лично при встрече, показать зубки, сцедить яд. Но чужим людям гадости о будущей невестке в уши лить… Не-е-ет, что-то не сходится.
– Ты уверен, что меня обсуждают?
– Гляди-ка, успокоилась!
– Так ты солгал?
– Увы, птичка моя нахохлившаяся, ни единым словом – как есть обсуждают. И твое неземное везение, и грехопадение…
– Они там определиться не могут, что ли? То ли мне повезло, то ли я грешна?
– Дак взаимосвязано ж, – хмыкнул аджан.
– А пошли они все! Подсвечники!
– Кто? – опешил Чет.
– Подсвечники, – повторила я. – Будто лично там были и свечку надо мной держали.
Невероятно, но чертяка своего добился. Я пусть и не полностью успокоилась, однако переключилась из, как он выразился, режима «сопля» в боевую готовность.
Режим «Машка-гроза».
– Пусть завидуют молча. Сегодня Софьин день и она будет блистать, чего бы мне это ни стоило!
– А вот это правильно, лапонька. Вот так и надо, – заулыбался, обнажая острые клыки, чертяка. Смотрелось немного жутковато. – Такой ты мне больше нравишься. Блистать так блистать! Гулять так гулять! Пусть все от зависти лопнут при виде моей Машки!
К тому времени, как вернулась Татьяна, я уже была эталоном самообладания. Чет исчез, заявив, что желает проинспектировать главный храм Московии, в котором и должно было состояться столь знаменательное событие, как свадьба могущественного колдуна и пустышки.
– Все, пора, моя голубка, – соловьем пропела Татьяна. – Ах, как же ты хороша! – восхитилась, заставив меня удивиться. Но потом все снова вернулось на круги своя. Наморщив нос, она сварливо заметила: – Хотя в другом платье было бы еще лучше. Если бы князь его не испортил…
– Хвала Многоликому, что испортил.
Хмыкнув, Татьяна приблизилась ко мне и стала поправлять фату, стараясь замаскировать ею глубокий вырез подвенечного наряда.
– Давай-ка прикроем эту срамоту…
М?
– Вы хотели сказать – красоту, тетя? – переспросила я, елейно улыбаясь, хотя очень хотелось ударить ее по рукам, чтобы перестала мять Софьин брачный наряд. – Уж на что-на что, а на красивую грудь в моем случае природа не поскупилась. Чего нельзя сказать о других, – многозначительно покосилась на ровную, как поверхность стола, грудь приживалки.
Где-то позади тихонько прыснула Беляна.
Командирша же, вспыхнув, убрала руки, не забыв мстительно дернуть за ажурное кружево, обрамлявшее фату, искусной вязью стекавшее по моим плечам.
– Грубиянка!
– Вы что-то говорили про «пора», – напомнила ей, решив, что, если задержусь в этой комнате еще хотя бы на минуту, снова начну рефлексировать и волноваться. Или, как вариант, брошу подушку уже в Татьяну.
А нам это не надо.
Лицемерка открыла рот, явно собираясь огрызнуться, или упрекнуть в неблагодарности, или в очередной раз обвинить в грубости, но тут в дверях показался его сиятельство. Удостоив меня почти теплым взглядом, нетерпеливо бросил:
– Ну что же вы тут застряли? Императорская стража ждет! Такая честь! Поехали уже! – Раздраженно зыркнул на Татьяну, после чего вернул взгляд на меня. – Софья, ты… Ты очень похожа на мать.
И отвернувшись, зашагал прочь.
И что это такое было? Комплимент и проявление хоть какой-то отеческой привязанности? Долго же пришлось ждать.
Императорская стража? Кто бы сомневался, что меня под конвоем к алтарю повезут!
Провожали меня всем домом, словно я не замуж собиралась, а на войну. Хотя, если вспомнить, кто у Воронцова в ближайших родственниках, то можно сказать, что и на войну.
Служанки растроганно вздыхали и все тихонько шептались, Беляна так вообще уже вовсю шмыгала носом. Видать, у меня нахваталась. Да и князь продолжал дарить мне непривычно теплые взгляды.
– Надеюсь, у тебя все сложится, Софья, – сказал он, когда я, едва не запутавшись в пышных юбках, с горем пополам все-таки забралась в экипаж.
Следом нужно было забрать в него шлейф и фату, которую Беляна держала в руках, чтобы та раньше времени не запылились.
Интересно, а здесь на свадьбах принято танцевать? Не представляю, как я буду двигаться во всех этих слоях.
– Тут многое будет зависеть от нашей новобрачной, ваше сиятельство, – с видом знатока заявила впихнувшаяся следом Татьяна, словно каждый день выходила замуж.
Ну или как минимум по выходным и праздникам.
– Первая брачная ночь очень важна.
Начинается…
– Пусть в тебе нет магии, но, как ты сама сказала, женской красотой Многоликий тебя наградил щедро, моя голубка. Вот и пользуйся этим.
Я скорее воспользуюсь подсвечником, чтобы отвадить кое-кого от супружеской постели.
Стоило об этом подумать, как по телу побежали мурашки. Даже без всяких наказов нищенки я не собиралась спать с незнакомым мужчиной, а уж если от этого будет зависеть мое возвращение домой…
Нет, Андрюша, никаких тебе сегодня десертов.
И во все последующие ночи тоже.
– Очаруй его своей нежностью и чистотой, – продолжала тем временем трещотка. – Лаской пригрей и…
Вяземский поморщился:
– На эти темы следовало говорить раньше, Татьяна. Без меня. Давайте лучше помолчим.
Продолжайте, князь, в том же духе, и мы с вами почти подружимся.
Недовольно поджав губы, болтушка умолка. Зато нарисовалась другая. С появлением Чета в карете стало совсем тесно. Остальным-то без разницы – они его не видели, а князь к тому же и не чувствовал. И бровью не повел в его сторону.
– В общем, Машка, гостей море, – устроившись между князем и Татьяной, сказал чертяка. Хвост умостил у «тетки» на коленях и теперь флегматично им дергал, постукивая по ее юбке и продолжая вводить меня в курс дела: – И зевак возле храма тоже собралось немеряно. Все шепчутся, тебя обсуждают, лапонька.
– А жених? – не сдержавшись, проронила я, а почувствовав на себе сразу два взгляда, добавила: – Жених уже там?
– Должен быть, – ответил князь.
А Чет подтвердил мои худшие опасения:
– Пунктуален, шельмец. Уже в храме. Гостей встречает, вежливыми речами умасливает. А что ему еще остается делать? Быть главой рода – это тебе не в куклы играть. Император с семейством тоже прибыли. Почетные места заняли, ждут тебя.
Охренеть что получается.
– А Игорь… цесаревич… тоже будет?
Вяземский после моих слов гордо выпятил грудь:
– Это большая честь для нас, Софья, быть одаренными монаршей милостью и вниманием.
– В первом ряду сидит паскудник, – влез с уточнениями хранитель. – Сидит и ухмыляется. Радуется, что не ему досталась божественная кара в твоем лице, Машка.
За божественную кару я украдкой показала Чету кулак и, откинувшись на подушки, прикрыла глаза.
Итак, что у нас на повестке дня? Терпеть семейку Воронцова, терпеть венценосного урода, выйти замуж против воли …
И как тут прикажете оставаться спокойной?
Андрей Воронцов
Его императорское величество расстарался на славу. Торжество в Пламенном вечером, днем – венчание в главном храме… Гостей было столько, что у Андрея уже в глазах чернело от злости. Он так и видел, как за фальшивыми улыбками и приторными пожеланиями счастья скрывается насмешка и злорадство.
И ведь не развернешь их и не велишь убираться.
Некоторые хотя бы пытались скрывать свои чувства. Например, матушка. Несмотря на то, что так и не смирилась с женитьбой сына на пустышке, ее сиятельство вела себя достойно: дарила приглашенным радушные улыбки и свое внимание. Хоть каждая такая улыбка давалась ей непросто.
Другие же участники спектакля (так про себя окрестил Андрей эту женитьбу), такие, как Игорь, намеренно выставляли напоказ свои чувства и мысли.
– Поздравляю, князь! – приблизившись к нему, сказал наследник. – Не знаю, с чем, правда, но раз все так делают…
Цесаревич усмехнулся и по-дружески похлопал его по плечу, хоть даже смутно не был знаком с понятием дружбы.
За последнюю неделю Андрей не раз в этом убедился.
– Наверное, весь в предвкушении брачной ночи? – продолжал насмешничать наследник, не то пытаясь вывести Воронцова из себя, не то просто находя в отчаянье друга какое-то изощренное удовольствие. – Расскажешь потом, какая она в постели?
Его высочество собирался уже отойти, наверняка решив, что достаточно потрепал нервы несчастливому жениху, но Андрей схватил его за руку, заставив обернуться.
– Твои действия привели к этому, и тут уже я ничего не могу сделать. Но я не позволю оскорблять свою невесту и будущую жену. Один косой взгляд в ее сторону, одно неверное слово, и будем стреляться. Или я вызову тебя на бой стихий.
Лицо цесаревича перекосилось от злобной усмешки:
– А что дальше? Верная казнь?
– Пусть и так, – невозмутимо отозвался Андрей и так же холодно продолжил: – Но ты ее уже не увидишь, потому что к тому времени будешь гнить в могиле.
Разжав пальцы, Андрей нарочито низко поклонился, делая вид, что выражает цесаревичу свое почтение. Вот только презрение в его глазах яснее ясного давало понять, что он думает о наследнике Российской Империи.
Хмыкнув, Игорь отошел от князя, но надолго Андрей в одиночестве не остался. Приглашенные продолжали прибывать, жаждали его внимания, и колдуну уже начало казаться, что в храме скоро не останется свободного места. Невесте придется продираться к нему, орудуя локтями и каблуками.
Эта мысль заставила улыбнуться, как и предвкушение скорой встречи. Несмотря на то, что все его естество противилось этому союзу, Андрей не переставал думать о Софье Вяземской. Ругал себя за эту слабость, злился и вместе с тем… хотел ее увидеть.
«Кажется, я начинаю сходить с ума», – подумал князь и заставил себя улыбнуться, принимая поздравления от очередной супружеской пары, которой никогда прежде не был представлен.
Как и многим другим здесь собравшимся.
– Ваше сиятельство… – раздался из-за плеча тихий вкрадчивый голос с легким брусским акцентом.
Андрей обернулся.
– Все вас поздравляют и, наверное, мне тоже стоит… но… – Незнакомец (а Андрей раньше точно его не видел) грустно улыбнулся. – Мое сердце скорбит по такому славному древнему роду, как ваш.
– Вы не на похоронах, – наверное, резче, чем следовало бы, заметил князь.
– Уверены? – тихо поинтересовался мужчина. Пожилой, с залысинами и глубоко посаженными глазами, он скользил по жениху сочувствующим взглядом и скорбно улыбался. А потом еще и принялся горько вздыхать: – Не те уже времена, совсем не те… Раньше цари-батюшки пеклись о сильных колдовских родах, о наследии России, а сейчас… Уничтожают, растаптывают будущее такой славной земли…
– Вы бы поосторожнее с такими речами, сударь, если голова дорога. И, к слову, вы не представились. – Андрей требовательно посмотрел на собеседника.
– Голова дорога, но сердце от этого болеть не перестает, – проигнорировав последние слова князя, сказал мужчина и поклонился. – Не буду более отнимать у вас время. Просто знайте, что даже из безвыходной ситуации можно найти выход. И не всегда стоит слепо следовать воле правителей…
– Андрей!
Его сиятельство оглянулся на окликнувшего его Шуйского, и незнакомец, не теряя времени, поспешил затеряться среди гостей. Андрей не успел его задержать, да и не знал, стоило ли.
Последнее, что ему сейчас было нужно, – это принимать странные советы от странных незнакомцев.
– Готов к новому этапу своей жизни, дружище?! – Алексей широко улыбнулся и сердечно пожал другу руку.
– Я бы сказал, настроился, – обтекаемо ответил молодой мужчина.
А в мыслях добавил:
«Но так и не смирился».
Подавшись к нему, Шуйский с хитрой улыбкой поинтересовался:
– А как обстоят дела с моим чудо-решением? Надеюсь, на него ты тоже уже настроился?
Андрей нахмурился и качнул головой. Зелье, презентованное Шуйским, он отдал на проверку знакомому зельевару, хоть и не верил, что несколько капель снадобья, пусть и чудодейственного, как утверждал адъютант цесаревича, смогут решить его проблему.
Нет, это было бы слишком просто.
И может… слишком опасно.
– Зря, – хмыкнул Шуйский. – Ну ничего, время еще есть, пока не забеременела. Уверен, ты все взвесишь и примешь правильное решение.
Он еще собирался что-то добавить, но тут на хорах зазвучала музыка, и по залу растеклось протяжное пение служителей Многоликого.
Голоса смолкли, взгляды всех собравшихся обратились к высоким стрельчатым дверям, закрывавшим вход в храм. Вот они медленно отворились, и Андрей почувствовал, как у него перехватывает дыхание.
От вида красавицы в пышном подвенечном платье.
Софьи Вяземской…
Его будущей жены.
Маша Семенова
Стоило карете остановиться, как меня снова охватила паника.
Все, Маша, приехали. Быть тебе замужем. Вот прямо сейчас и быть.
Прощай моя молодая независимая жизнь.
– Дочка? – крякнул над ухом князь. – Ты побледнела…
Кажется, его сиятельству понравилась роль заботливого папочки.
А вот Татьяна никак не могла распрощаться с ролью ехидной заразы.
– Это все от счастья, ваше сиятельство, – медово заверила она князя. – От осознания, что столько именитых гостей на радость нашей Софушки пришли поглядеть.
– Тетя, вы никак в мои секретари записались? – спросила я, не сдержавшись. – Так мне не требуется, своему отцу я и сама в состоянии ответить. – Переведя взгляд на князя, добавила: – Душно в карете, дышать нечем. Предлагаю не оттягивать неизбежное и идти в церковь.
– Да, уже пора, – согласился «папенька», никак не отреагировав на мою отповедь Татьяне. Даже не одернул. Что было еще более странно. – Император лично поведет тебя к алтарю.
А я ему хотя бы раз «случайно» на ногу наступлю.
Чет исчез из кареты одновременно с Вяземским, оставив меня наедине с Татьяной.
– Послушай, деточка, – не торопилась выходить ехидная зараза, и меня, понятное дело, из кареты не выпускала. – Тебе, конечно, очень повезло, но не забывай свое место: старшим не перечь, во всем мужа слушайся… И не вздумай позорить нас – свою семью! Выкинешь что-нибудь, и я тебя…
– И вы что? Ну же, договаривайте, любезнейшая.
– Всем расскажу, как ты по ночам к любовнику бегала!
У меня брови поползли на лоб от удивления. Да что там брови! Глаза как пятирублевые монеты стали – не иначе. Значит, не показалось мне, что «тетка» по коридорам шастала!
– А вы, стало быть, свечку над нами держали? И имя любовника назвать в состоянии? Так познакомьте нас скорее: и мне, и гостям будет интересно. А уж моему жениху…
– Ты все поняла? – словно не слыша, что ей говорю, прошипела змея.
– Я-то все поняла, а вот у вас с этим делом, кажется, реальные проблемы. – Вздохнув, стала собирать в кучку юбки, чтобы явить себя миру и будущему мужу. – Давайте не будем портить друг другу настроение. Сегодня мой день, и я не желаю вас больше ни слышать, ни тем более видеть. Возвращайтесь домой.
– Что?! – взвизгнула воспитательница.
К слову, нарядилась Татьяна так, словно это она сегодня замуж собиралась. Никаких устаревших фасонов и угождения императрице. Один вырез чего стоил! Вот где срамота, которую не помешало бы прикрыть.
Уступи я уговорам и облачись в раритет, который она мне так навязывала, на ее фоне казалась бы Страшилой из страны Оз.
Из кареты мне помог выбраться слуга, и я, не мешкая, отдала кучеру приказ:
– Трогай! Скорее езжай домой, тетушке стало плохо!
Возможно, я рисковала, ведь «отец» стоял рядом и все слышал. Но, положа руку на сердце, здесь и так собрался серпентарий. Змей на празднике и без Татьяны хватит.
Сегодня мой день! Пусть жених навязанный, пусть свадьба по императорскому приказу, но…
Но это мы с Софьей выходим замуж! Моя душа и ее тело. А значит, будем веселиться и получать удовольствие. А змеи пусть сами себя кусают и захлебываются ядом.
Вскинув взгляд, восхищенно застыла, любуясь храмом. Расположенный в центре Московии, он поражал не только своим великолепием, но и размерами. Тот, в который возила меня Татьяна, по сравнению с этим казался игрушечным. Здесь тоже купола сверкали драгоценными камнями, заключая в ловушки граней яркие лучи солнца.
Мраморные ступени лестницы вели к высоким резным дверям, расписанным, будто жидким золотом, причудливыми узорами.
Восхищение смешалось с трепетом и надеждой, что все у меня сложится. Я обязательно найду обратную дорогу.
– Трогай! – Приказ «отца» вернул меня в реальность, в которой он…
Отправлял домой Татьяну.
Респект и почтение вам, папенька.
– Но ваше сиятельство! – Визг старой девы заглушил резкий хлопок закрывшейся дверцы.
Слуга не мешкал, а кучер уже дергал за поводья, увозя прочь визжащую недорезанной свиньей «тетку».
Вот и отлично. Вот и замечательно.
И все бы хорошо, если бы не заполнившие площадь перед храмом зеваки. Их назойливые взгляды откровенно напрягали.
– Спасибо, – выдохнула я, вкладывая ладонь в протянутую руку князя.
Кивнув, Вяземский повел меня к лестнице, на вершине которой, величаво выпятив грудь, стояло его императорское величество собственной сиятельной персоной. Вокруг свита, стражники, гости…
О, боже!
Поравнявшись с правителем, я опустилась в реверансе, мысленно кроя его матом.
Жаль, вслух нельзя.
– Поднимись, дитя, – мягко проговорил он и сразу же меня обсиропил: – Вы восхитительно прекрасны, Софья. Весь двор будет завидовать князю: его невеста настоящая красавица!
Да уж, обзавидуются женатому на пустышке.
Натянуто улыбнулась и чуть опустила голову, как будто смущенно. Я же невеста, мне положено краснеть и смущаться.
– Помогите княжне, – отдал приказ император, и сам шагнул к «папеньке». Тот, к слову, не спешил разгибаться.
Мгновение, и меня окружили незнакомые женщины. Опомниться не успела, как мне расправили юбку, разровняли фату, мало того, прошлись мягкой пуховкой по лицу, поправляя на лице красоту. Отступили помощницы так же внезапно, пропуская вперед мужчину. Тот склонился передо мной, протягивая резную шкатулку.
– Это наш подарок, – покровительственно улыбнувшись, сказал император. – Тиара «Звездная ночь». Мы дарим ее вам, княжна.
Замаливаем грехи сынка?
Пока император говорил, слуга поднял крышку ларца, являя моим глазам восхитительной красоты украшение. В обрамлении нежнейшего кружева из белого золота сияли изумруды, формой напоминавшие капли дождя. Они были вплетены в оправу из золота столь искусно, что казалось, застыли в воздухе.
Как следует полюбоваться красотой мне не дали. Ловкие женские руки почтительно взяли тиару, а спустя минуту она уже украшала мою прическу.
– Ваше императорское величество, это такая честь для нас! – чуть ли не рыдая, поблагодарил правителя князь.
Он еще что-то лепетал, но я не вслушивалась.
– Благодарю, ваше величество, – сказала я, решив, что за такую красоту доброго словца не жалко.
Но на ногу я ему все равно наступлю.
– Носите с гордостью и позже, когда придет время, передайте ее своей дочери, – отдал последние наставления правитель.
Кивнув, взволнованно выдохнула.
Все, пора.
Перед нами, зловеще медленно, распахнулись высокие двери, и император под протяжную музыку повел меня в храм.
Переступив порог, я зажмурилась – свет внутри храма на мгновение ослепил. Освещенный множеством цветных огоньков, он казался каким-то сказочным, нереальным. Чудилось, будто под величественными сводами парят осколки драгоценных камней. Рубиновые, изумрудные, агатовые… Но больше всего было бриллиантовых, символизировавших жизнь и новое начало.
Впереди у самого алтаря я заметила Андрея. Он стоял в окружении мужчин и жрецов. Широкоплечий, подтянутый и такой… Такой, от которого не хочется отводить взгляда. Я настолько увлеклась созерцанием будущего мужа, что даже забыла про месть императору.
В тот день в храме ни одна царская туфля не пострадала.
Благодарить за это стоило дезориентировавшего меня до безобразия красивого жениха.
Я продолжала смотреть на него, этого высокого, статного мужчину в белом мундире. Золотые позументы на рукавах и алые эполеты на плечах князю необычайно шли. Ну точно принц из сказки.
Вот только его принцессой должна была быть не я.
Жених тоже был явно мною заинтересован. Смотрел так, будто в храме мы были одни. Только он и я, и дорога к алтарю…
Я шла как в тумане, едва различая мелодию и голоса хористов, восхищенные и завистливые вздохи гостей, шепот-наставления императора… Все это уже не имело значения, потому что путь, казавшийся бесконечно длинным, внезапно оборвался.
– Да благословит вас Многоликий! – вложив мою ладонь в руку Андрея, громко произнес император начало ритуальной фразы. – Пусть хранят вас стихии и магия равновесия. Да приумножится род Воронцовых во славу нашей Империи!
– С такой бы и я… приумножился, – отчетливый ехидный шепот цесаревича раздался откуда-то позади Андрея, что заставило жениха с силой сжать мне руку, а императора обернуться к своему скотиняке-сыну.
Это же надо было испортить такой момент!
– Простите, княжна, – наконец заметив, что делает мне больно, едва слышно произнес Андрей и разжал пальцы. – Вы прекрасны…
– Благодарю, князь, – склонила я голову. – Вы тоже ничего…
Почему-то его слова заставили лицо запылать. Может, от того, что в них звучала неподдельная искренность? Или потому что в голосе Андрея я различила и нотки желания? Неприкрытого, истинно мужского влечения, которое женщина всегда определит, будь она хоть тысячу раз неопытна. Я нравилась Андрею, хотя бы чисто визуально, и осознание этого почему-то доставляло мне удовольствие.
Плохая, Машка! Плохая!
Взяв меня за другую руку, Андрей перевел взгляд на жреца. В тот самый момент волшебные светлячки вдруг устремились к нам. Абсолютно все. Закружили вокруг нас спиралью, взвились высоко под своды храма. Остальной же зал погрузился во мрак.
И это было потрясающе красиво!
Я больше не видела жреца, зато отчетливо слышала его голос:
– Мелодия любви привела двоих в колыбель Многоликого, чтобы соединить их судьбы и одарить мир новыми голосами.
Опять эти намеки…
Мне было страшно неловко от его слов, а также от того, что любви-то между нами и нет. Даже голого расчета не существует. Нас друг другу просто всучили, навязали как совершенно ненужное, купленное на распродаже платье.
Над алтарем разноцветными дымками всколыхнулись стихии, то переплетаясь друг с другом, то снова растекаясь по светлому мрамору.
– Пусть между вами всегда горит пламя любви и страсти!
В тот самый момент по алтарю змейкой побежал живой огонек, обвил глубокую хрустальную чашу, нырнул в нее и мягко замерцал.
– Пусть оно не обжигает, но согревает ваши души, разгораясь ярче в нужный момент…
Отлично сказано, между прочим! Я и засмотрелась, и заслушалась. Интересно, что еще пожелают?
– Пусть в ваших душах всегда цветут сады.
По алтарю побежала лоза, олицетворявшая стихию земли, пока не остановилась у кромки чаши и не распустилась великолепным бутоном.
– Из семени произрастает чудесный цветок, так пусть и ваш союз ознаменуется благословленным чудом!
Опять намек на приумножение? Но сказано, конечно, красиво и интересно.
И спецэффектов таких ни в каком ЗАГСе не увидишь.
– Пусть вам всегда рядом друг с другом вольно дышится, – продолжал жрец, а над алтарем сизой воронкой закрутился воздух, всколыхнув лепестки цветка и заставив огонек в чаше вспыхнуть ярче. – Дышите друг другом, и всегда будьте едины.
Ненадолго я даже позабыла, что свадьба не моя – Софьина, и жених, по сути, чужой да нелюбимый, но таинство брачной церемонии зачаровало и захватило. Я с жадным интересом смотрела на чашу, ожидая, как же себя проявит водная стихия.
– Пусть ваш союз будет таким же сильным, как потоки воды!
Взметнувшись волной над алтарем, вода притушила пламя, росой осыпалась на лепестки.
– Будьте терпеливы друг к другу, как бывает терпелива и точна вода.
Ну да, как известно, вода и камень точит…
Интересно, какие пожелания будут от магии равновесия? Не терпится посмотреть на ее проявления.
Я вглядывалась в мраморную поверхность алтаря, но ничего не происходило, а жрец почему-то хранил молчание. Надо полагать, торжественное.
– Доброволен ли союз? – неожиданно прогрохотало над нами, и на миг даже показалось, что голос принадлежит не служителю храма.
Вообще, странно все это. Кто ж сначала желает с три короба и только потом интересуется добровольностью союза?
Если честно, я не знала, как реагировать и чего ждет священнослужитель, а заодно и мой уже почти муж. Тишина становилась все более напряженной, больно била по натянутым до предела нервам. Казалось, что собравшиеся в храме затаили дыхание. Я явно чего-то не знала…
Мелькнула мысль, что Андрей скажет «нет» – и финита ля комедия. Он, как благородный мужчина, примет удар на себя. Удар – это императора, Вяземского и ого-го какую толпу…
Увы, надежда долго не прожила.
– Доброволен. – Андрей отпустил мои руки и сделал шаг к алтарю.
По толпе пробежались взволнованные шепотки, но что именно впечатлило гостей, я так и не поняла.
Куда больше занимал другой вопрос: что требуется от меня? Память Софьи, как назло, не спешила подсказывать… Должна ли я тоже брать курс на алтарь и, следуя примеру Воронцова, солгать?
– Я Андрей-Иоанн Воронцов. – тем временем продолжал князь, – добровольно явился в храм для заключения священного союза.
Мне бы так врать! Не краснея и не запинаясь.
Воронцов замолчал. Я же буквально всей кожей ощутила, что вот сейчас должна хоть что-то сказать.
Ла-а-адно… Повторить за князем дело нехитрое.
– Я Софья-Мария Вяземская, добровольно явилась в храм для заключения священного союза. – И шагнула ближе к уже, кажется, мужу.
Светлячки вокруг пришли в движение, засияли ярче, как будто подтверждая наши слова.
– Согласен ли ты, Андрей-Иоанн Воронцов, взять в жены Софью-Марию Вяземскую? – спросил жрец, видимо, чтобы ни у кого уже точно сомнений не осталось.
– Согласен, – прозвучало твердо и решительно.
И что за бес в него вселился…
– Окропи священный сосуд жизнью.
Что, простите?
Нет, все-таки хорошо, что именно Андрей подошел к алтарю первым. Я бы ни за что не догадалась, что священный сосуд – это та самая чаша, а жизнь – кровь.
Ритуальный клинок возник на алтаре словно из ниоткуда в тот самый момент, когда
Воронцов положил на светлый мрамор ладонь.
Мгновение, и «жених», сжав в кулаке инкрустированную каменьями рукоять, полоснул по ладони лезвием. Кровь окропила лозу, заструилась ко дну чаши.
Я даже вздохнуть не успела, как перед Андреем возникло диковинное чудо-юдо: длинное, как у змея тело, короткие, словно сотканные из воздуха, крылья. Почудился запах моря, а платье и вовсе зашуршало под натиском не пойми откуда взявшегося в храме ветра.
Уж не хранитель ли Воронцова явился? Получается, ветер и море – это его стихии?
– Согласна ли ты, Софья-Мария Вяземская, стать женой Андрея-Иоанна Воронцова и войти в его род?
Прелесть какая! У его сиятельства, значит, спросили, изволит ли он в жены меня взять, а я, видите ли, согласной быть должна и в род, роняя тапки, бежать.
– Согласна, – вздохнула тяжко, всем своим видом показывая, как я всему этому делу «рада».
– Окропи священный сосуд жизнью.
Андрей, окончательно и бесповоротно смирившийся с неизбежным, уже протягивал мне ритуальный клинок.
Морщась от боли, которую еще не почувствовала, но уже успела представить, забрала у него оружие и провела острием по коже.
И тут меня накрыла паника.
Божечки! Это что же получается, сейчас себя явит чертяка?!
О том, что у меня вроде как есть магия, никто не знал, и пусть так и продолжается!
Мне домой надо, а не осчастливливать князя!
Но кровь уже тонкой струйкой стекала по стенке чаши, и повернуть время вспять я была не в состоянии. Однако совершенно точно не ожидала, что огоньки, кружившие вокруг нас, дружным роем кинутся ко мне, заключат в свой блестящий кокон, отрезая от любопытных взглядов.
Ни один из собравшихся в храме не увидел, как над чашей жарким костром полыхнул огонь, а погаснув, оставил после себя двухцветное семечко: наполовину черное, наполовину белое. Этакий инь ян на русский лад. Жаль, все быстро исчезло, даже толком полюбоваться не успела.
И, кстати, почему это не было Чета?
Светлячки вернулись в спираль, и я увидела обеспокоенное и обескураженное лицо князя. Понял ли что-нибудь, почувствовал ли? И что это было за семя в стиле Круэллы?
– Пусть свершится таинство! – громогласно объявил жрец, заставляя меня отвлечься от черно-белых ассоциаций.