– Приветики! Почему так долго не отвечал? Не хотел встречаться?
– Здравствуй. Для тебя это так важно?
– Конечно. А для тебя? Неужели ты всё забыл? Всё, что между нами тогда было?
– Почему же, помню…
– До сих пор не можешь меня простить?
– Кто, я?
– Ты.
– Но это уже не я.
– В смысле?
– В прямом. Жил на планете Земля мальчик. Юноша, можно сказать. Звали его… Да, в общем-то, не важно, как его звали. Но он жил давным-давно. Я только часть его. Всего лишь часть. И то, далеко не самая лучшая. Мне не за что тебя прощать. Мне ты не изменяла.
– Прости. Если можешь. Пожалуйста. Сука я, тварь продажная. Предала нас тогда, предала наши чувства, предала нашу любовь. Ради импортных тряпок, машины, кооперативной квартиры и всей остальной блестящей мишуры. Думала, что всё это сделает меня счастливой. Мы тебя вдвоём тогда предали. Я и твой лучший друг. Как ты тогда сказал? – Предательство – плохой фундамент для счастья. Как в воду глядел.
Всё есть: дети, положение, состояние. Бабушкой вот опять стала. А счастья, как не было, так и нет. Растоптала я тогда своё счастье. Убила я его тогда, своими же руками убила.
– У любого преступления есть срок давности. Двадцать пять лет ведь уже прошло.
– Знаешь, я всегда только тебя любила. Целовала его, а перед глазами ты. И когда в постель с ним ложилась, тебя представляла. Глупо, правда? А он и не любил-то меня никогда. Тебе завидовал. И из зависти решил на мне жениться. Только, чтобы я тебе не досталось. Сам как-то спьяну признался.
Ты всегда был лучшим. Гордость школы! А он завидовал. Тому, с какой лёгкостью ты выигрывал школьные олимпиады и побеждал в соревнованиях. И решил во что бы то ни стало хоть в чём-то стать первым.
Завалил подарками. Розы охапками, рестораны, золотые колечки и серёжки. Сам знаешь, кем у него родители тогда были. На свадьбу они нам машину подарили. Через год, когда сын родился, кооператив помогли организовать.
Представляешь, у сына глаза, такие же, как у тебя – зелёные. Весь в папашу своего. Точная его копия. И характер его. А глаза, как у тебя – одновременно с ухмылкой и с какой-то затаённой в глубине тоской. Наверное, потому что я о тебе много во время беременности думала. Хотя, глупость всё это. Сам-то, как?
– Нормально.
– И всё?
– А семья, дети?
– Да как-то не случилось. То ли я не тех любил, то ли меня не те. А может, планку поднял для своей избранницы на столько, что сам уже до неё не дотягиваюсь. Даже в прыжке. Да и не рождён я для семейной жизни.
– Скажи честно, меня ждал? Ждал, что вернусь? Мне это очень важно знать. Я понимаю, что ничего уже не исправишь. Просто, мне станет немного легче, если буду знать, что хоть кто-то меня любил.
– Извини, мне пора идти. Как-нибудь в другой раз встретимся и поговорим. Правда, мне пора. Пока.
– Подожди. Другого раза не будет.
– Как хочешь.
– Ты не понял. Меня уже не будет. Рак у меня. Неоперабельный. Только несколько месяцев врачи дают.
– Что?
– То. Рак. Только скажи, не женился, потому что меня любил всё это время? И прости. Прости за всё. Пожалуйста.
– Не уходи.
– Что?
– Не уходи! Сколько, ты говоришь, у нас есть? – Два месяца?
– Два месяца.
– Нет, не правда! У нас есть два месяца счастья! Целых два! Иди сюда! Любил ли я тебя? Ждал ли я? Спросишь тоже…