Я взяла пирожок…
– Нравится? – осведомился доктор.
Старательно кивая, я попыталась изобразить на лице восторг. И что теперь делать? У меня во рту находился кусок, смахивающий по вкусу на щебень. Правда, мне никогда не доводилось грызть камни, но почему-то кажется, что они именно такие. Хотя разве гравий может быть ошеломительно соленым и приторно-сладким одновременно? Я осторожно перекатила языком комок во рту и прислушалась к ощущениям. Тесто по структуре напоминает полено. То-то я не сразу смогла откусить от пирога, боролась с ним, как Геракл с Немейским львом, и в конце концов отломила небольшую часть. Из чего Моисеенко смастерил начинку? Она похожа на тряпку, которую вымочили в грибном супе. И как мне быть? Ждать, пока пирог растает? Но сколько ни держи кирпич за щекой, он не превратится в нежную булочку. Выплюнуть яство неприлично, проглотить невозможно. Однако, я попала в сложное положение…
– Вижу, вы онемели от восторга, – обрадовался Моисеенко. – Язык проглотили от удовольствия?
Я энергично закивала.
– Доедайте, ангел мой, – захлопотал Роман Наумович, – все из натуральных продуктов. Мука из спельты, сахар тростниковый, соль каменная, пещерная, яйца дикого голубя, масло черепаховое…
Что-что? Из черепахи можно выдавить масло? Меня затошнило.
– Капуста с грибами в начинке, – перечислял Моисеенко, – и никаких дрожжей, соды, кефира. Сплошная польза. Запивайте чайком!
Я схватила кружку и сделала большой глоток. Как я могла забыть про чай? Сейчас щебень под воздействием горячей воды размякнет… И тут я ощутила вкус напитка. Честное слово, никаких слов не хватит, чтобы описать его «букет». Кисло. Горько. Сладко. Масляно. Солено. Гадко. Вначале отдает гнилым бананом, потом появляется нота перезрелой дыни, которую щедро посыпали смесью аниса, перца и кориандра. Но это ненадолго. Следом возникает ощущение, что вам в рот написала кошка, которая перед этим от души попила молока и поела протухшей рыбы.
Я застыла. Моисеенко подпрыгнул в кресле.
– Кого ни угощаю лично составленным сбором, все просто чумеют. Никто еще не остался равнодушным к моему чаю «Семь трав по якутскому рецепту». Главное – правильно подобрать масло и перед использованием подержать его пару деньков в тепле, тогда оно приобретает уникальный аромат. Правда, Танечка?
Я осторожно кивнула, не зная, что мне делать. Выплюнуть несусветную мерзость на стол нельзя, проглотить невозможно, держать во рту тоже. Положение еще сложнее, чем с пирогом.
И тут, на мое счастье, у Моисеенко зазвонил городской телефон.
– Ешьте, душа моя, я ненадолго, – сказал хозяин кабинета, подошел к своему письменному столу, встал ко мне спиной и начал с кем-то беседовать.
Выхватив из стаканчика пару бумажных салфеток, я выплюнула в одну кусок «пирога» вместе с «чаем», завернула во вторую содержимое своей тарелки, спрятала в сумку, вылила в стоящий рядом горшок с цветком пойло из чашки и ощутила полнейшее счастье.
– О! Так я рад, что вам понравилось! – ликовал доктор, возвращаясь к журнальному столику. – Еще пирожок?
– Ни в коем случае! – выпалила я. Тут же оценила свою бестактность и завиляла хвостом: – Сегодня я иду к подруге на день рождения, она печет кулебяку. Боюсь, что после неземной вкусноты испеченного вами пирога не смогу даже понюхать кулинарный шедевр Кати. Про сравнению с вашими пирожками он покажется мне несъедобным.
– Ну что вы, – потупился Моисеенко, – я всего лишь человек, который мечтал стать поваром. Увы и ах, не получилось!
Я сделала расстроенное лицо. А про себя подумала: все-таки хорошо, что мечты некоторых людей никогда не осуществляются. Кстати, пора бы нам от чудовищного перекуса перейти к деловой беседе. Я посмотрела Роману Наумовичу прямо в глаза:
– Вы хорошо знали Тихона Матвеевича и Антонину Ивановну Ткачевых?
– С ним я встречался каждую неделю в музее мячей во время заседаний нашего клуба, – пояснил Моисеенко. – С Антониной Ивановной виделся крайне редко, иногда беседовал с ней по телефону. Приятная интеллигентная дама, прекрасно воспитанная, с правильной речью коренной москвички. Увы, увы, сейчас в столице такую редко можно услышать. Все эти «я приехал из Украины», «в самое ближайшее время», «оплата за электричество» – это же ужас какой-то. И глаголы «ложить» и «покласть» мало кого смущают. Намедни я слышал по телевизору, как один весьма известный деятель культуры, актер, сказал с экрана: «Ихние дела меня не волнуют». Ихние! Неужели ему в театральном вузе не объясняли, что надо говорить: «Их дела меня не волнуют»? Хотя, возможно, сей господин «университетов не заканчивал». Да и что взять с лицедея? В былые годы их хоронили за оградой кладбища, как и самоубийц.
Я решительно прервала болтливого доктора.
– Мне очень неприятно сообщать вам скорбную весть, но Тихон Матвеевич и Антонина Ивановна мертвы.
Моисеенко, склонив набок голову и явно думая о чем-то своем, бормотал:
– Ткачевы наконец-то поехали отдыхать. Я давно советовал Тихону расслабиться. И вот…
Роман Наумович осекся.
– Что? Нет! Скажите, что вы ошибаетесь!
– К сожалению, вашего друга нет в живых, – продолжила я. – И его жены тоже.
Моисеенко потер лоб.
– Что случилось? У Тихона был инсульт?
Я рассказала ему о происшествии на дороге, о внезапной кончине Антонины Ивановны и поинтересовалась:
– Почему вам пришла в голову мысль об инсульте?
Роман Наумович отвернулся к окну.
– Я же врач. Не кардиолог, но у меня диплом медвуза, защищенные кандидатская и докторская диссертации. Да, я занимаюсь детьми, но, понимаете, взгляд врача… Вот смотрю я на вас и сразу вижу: вы регулярно занимаетесь спортом. Лишнего жира у вас нет, мышцы упругие. Характер позитивный. Особых проблем со здоровьем нет. Иногда болит голова слева, это доставляет вам значительное неудобство.
Моисеенко встал и бесцеремонно ткнул мне пальцем в затылок:
– Вот здесь.
– Точно. Как вы догадались? – удивилась я.
Роман Наумович опять сел в кресло.
– У вас тяжелая мужская работа, а женщинам нельзя ловить преступников, возиться во всей этой грязи. Вы начальница, но, полагаю, над вами есть вышестоящий шеф, который постоянно предъявляет к вам требования. Поэтому вы нервничаете, и в шейном отделе позвоночника происходит зажим. А по тому, как вы сейчас держите голову, я понял, где эпицентр боли. Это не мигрень. Вам повезло, мигрень-то не лечится. А с вашей напастью можно справиться: массаж, расслабление, обязательный выходной день с приятным времяпрепровождением. И забудьте про диету, это стресс. Переедать не надо, но в выборе пищи себя не ограничивайте. Главное – ешьте и получайте удовольствие.
Я улыбнулась.
– С головной болью вы угадали. Она иногда возникает именно в том месте, на которое вы указали.
– Я видел у Тихона проблемы с давлением, – продолжал Роман Наумович, – он краснел, часто нервничал, у него сложилась не самая приятная обстановка дома.
– Трения с женой? – предположила я.
– С Антониной они жили душа в душу, – возразил собеседник, – а в последнее время их отношения стали еще нежнее. Прямо Ромео и Джульетта! Если Тоня звонила мужу, то он прерывал даже заседание клуба, выходил из комнаты. Но у Ткачева был хорошо поставленный голос преподавателя, приученного читать лекции в большой аудитории, шептать он не умел, и мы прекрасно слышали, как наш председатель воркует с женой: «Да, дорогая. Конечно, непременно привезу. Куплю тебе суши с угрем. Да, именно с угрем. Разве я мог забыть, что ты любишь?» Я ему в такой момент всегда завидовал. Прожить в браке много лет и сохранить свежесть чувств! Это не всякой паре удается. Из моих знакомых почти ни у кого нет того, что называется семейным счастьем.
– Я знаю много людей, у которых прекрасные семьи, – возразила я.
Роман Наумович прищурился.
– Мы говорим о разных вещах. Согласен, во многих семьях есть уважение друг к другу, общий бюджет, совместные хлопоты по воспитанию детей. Супруги вместе с друзьями и родней отмечают праздники, достигли некоего финансового благополучия, обзавелись квартирой, дачей, машиной, ездят за границу, они положительны со всех сторон. А где любовь-то? Просто мы видим мужчину и женщину, которые впряглись в повозку под названием «семья» и тянут ее изо всех сил по ухабистой дороге жизни. Но! Приносит ли супруг жене цветы и конфеты просто так? Спешит ли каждый вечер домой, потому что предвкушает встречу с любимой, или его влечет туда привычка? В том смысле, что куда еще идти-то? А Тихон ворковал с Тоней так, словно они вчера поженились. Не я один испытывал нехристианское чувство черной зависти. Помню, по лицу Семена Кузьмича тоже пробегала тень.
– Но вы сказали, что Тихон Матвеевич нервничал из-за обстановки дома, – напомнила я.
Роман Наумович вздернул подбородок.
– Кроме жены у него еще был сын. Я мало что знал о личной жизни Ткачева. Уже говорил – Антонину Ивановну редко видел, в гостях у супругов не бывал. Да, мы плотно общались с Тихоном по делам общества, раз в неделю встречались и пили чай, разговаривали. Но все это происходило исключительно в музее, мы там говорили лишь о том, как нам привлечь новых членов. Планов было громадье, и вдруг…