Танцевать, теща! Танцевать! Юрий Богатырев


Юрий Георгиевич Богатырёв (1947–1989)


Слава его с годами как будто не померкла. Актера помнят, ценят, им восхищаются, благо полтора-два десятка выдающихся кинокартин, в которых он блистал, до сих пор находятся в активном культурном обороте. Вызывает досаду то обстоятельство, что публичные пересуды о личной жизни Юрия Георгиевича порой как бы затмевают художественные достижения. А ведь он не экзотический цветок, но артист нового типа, и именно с этим необходимо, наконец, разобраться.


Почему, например, в «Родне» производит неизгладимое впечатление та сцена в ресторане, где Тасик в исполнении Богатырева дает решающее сражение теще?

Актер работает здесь корпусом так же эффективно, как и лицевыми мышцами. Ранее, в эпизоде, в котором «вторая мама» обидела Тасика, фактически послав в нокдаун, Богатырев действовал в иной пластической манере: руки были закрепощены, методично собирали по всей квартире вещи, необходимые покидающему семью и дом зятю. Он прижимал предметы быта к телу, закрепощая не только передние конечности, но и психику. Совсем иное – сцена в кабаке. Поначалу Станислав Павлович усугубляет прежнюю линию поведения, в отчаянии нависая над тарелкой. Однако вскоре принимает вызов и преображается. Движения внезапно и, кажется, немотивированно становятся размашистыми, амплитудными. Теперь Тасик спешит занять как можно больше места в окружающем пространстве.

Никита Михалков, шутя, называл громадные руки Богатырева «верхними ногами». И вот эти верхние ноги словно начинают извиняться или даже каяться – за то, что совсем недавно нечто хапали и удерживали. Видим, как сильный, но затюканный мужчина внутренне освобождается.

Махи ногами и руками, р-резкие движения корпусом… Грузный парняга демонстрирует предельно сильный танец, подавляя героиню Нонны Мордюковой с ее усредненно-мещанскими танцевальными телодвижениями.

Роль Станислава Павловича подробно – и, судя по всему, специально – не прописана. Богатырев создает огромный внутренний объем за счет, казалось бы, внешних приемчиков. Специфика его артистизма как раз и заключается в неразличимости внутреннего и внешнего, в нераздельности пластики и того, что именуют «характером».

Если понаблюдать за тем, как он движется, говорит, управляет лицевой мимикой, то становится очевидной его полная погруженность в текущий момент. Видится актер, который не накапливает эмоции и характеристики, не отягощает психику и телесность особенностями прошлого.

Есть такая практика у йогов и буддистов: результаты внешних психических воздействий не застревают в области сердечной чакры, не нагружают человека ни обидами, ни радостями. Возникает ощущение того, что Юрий Богатырев живет и работает примерно в таком ключе – бытийный и событийный поток, омывая, проходит сквозь него.

Именно поэтому в теле и голосовом аппарате актера фактически нет блоков. Он умеет соинтонировать моменту, а всякий его персонаж производит впечатление внутренне свежего и непредсказуемого человека. Впрочем, нет, пожалуй, не каждый, но об этом ниже…

Михалков, открывший Богатырева для большого кино – сначала в дипломной картине «Спокойный день в конце войны», а затем в своем незабываемом полнометражном дебюте «Свой среди чужих…», – был сориентирован на новаторские драматургические конструкции, где первостепенное значение имела ансамблевость. Персонажи не обладали четко объясненными характерами, скорее, все они являли собой части единого общественного организма.

Поэтому режиссеру требовались артисты, которые не выдают все черты героев сразу и всерьез, а доигрывают в режиме реального времени друг за друга. Каждый выступает по отношению к партнеру одновременно как индикатор, обертон, антитеза, альтернатива… И в качестве двойника.

В Богатыреве обнаружился как раз идеальный мастер подобного стиля: большое пластичное тело без, повторимся, блоков и зажимов, стертое, нейтральное лицо, моментально преображающееся, едва герой начинает петь в унисон со своим временем. Вспомним для примера эпизод из «Обломова», где персонаж Олега Табакова внезапно решается на ночной обед. Штольц, которого изобретательно играет Богатырев, врывается в сумеречную комнату, широко расставляя руки, точно хищная птица. Стыдит, осуждает, воспитывает. Но уютный характер обломовских посиделок, редкостная безобидность поведения хозяина побуждают Штольца стремительно поменять манеру с интонацией. Здесь фирменная богатыревская работа: шва между назойливой агрессивностью и добродушным сочувствием обломовской трапезе нет вовсе, переход тонкий, нежный, предельно человеческий. Штольц для создателя ленты – скорее идейный оппонент, однако не враг. Его психический мир столь же утонченный, что и у Обломова. Богатырев меняет поведенческий регистр, приводя настроение своего персонажа в точное соответствие с удивительной, завораживающей визуальной атмосферой, которую обеспечили оператор Павел Лебешев и художники. И так на протяжении всего фильма: артист, подобно хамелеону, встраивается и внешностью, и звучанием в картинку, кадр, интерьер, пейзаж, цветовую гамму.

Здесь необходимо вспомнить о том, что до Щукинского театрального Юрий Георгиевич несколько лет отучился в Художественно-промышленном училище имени М.И. Калинина на коврово-ткацком отделении, потрясающе рисовал всю свою сознательную жизнь. Его графические работы, акварели, шаржи выдают натуру наблюдательную, при этом способную строить убедительный образ самыми скупыми средствами, склонную одновременно к гротеску и аскетизму.

Будучи по природе художником, портретистом, он легко схватывает базовые черты партнера по сцене или съемочной площадке. Дальше включается в совместную игру, цепко и в то же время нежно взаимодействуя, угадывая глубинное и находя этой психологической глубине яркие внешние эквиваленты.

Вот что такое актер нового типа, одним из немногочисленных и наиболее выдающихся представителей которого стал в нашем киноискусстве Юрий Богатырев.

В ситуациях, когда нужно было изображать персонажей внутренне завершенных, не предполагающих свободы трактовки, он становился превосходным техником, безупречным жанровиком – и только. Посмотрите на Манилова в «Мертвых душах» от Михаила Швейцера. Богатырев и тут знает меру, не скатывается в кривлянье, манерность, и тем не менее чудесного преображения человеческой природы не происходит.

Он всего лишь отрабатывает номер: тело не включается вовсе, лицо порой преображается не по делу. Кажется, что у актера иногда вспыхивает потаенное желание – переменить персонажу участь, внезапно нагрубить Чичикову, послать того подальше… Вот именно, Богатырев – кладезь творческих возможностей, генератор человеческой свободы.

Его несколько раз задействовал в своих фильмах Виталий Мельников, тоже знающий цену настоящим дарованиям. Этот режиссер внимателен к реальности, любит ту неотвердевшую еще субстанцию, тот таинственный эфир, которым полнится текущая минута. Богатырев с его переменчивой психикой был для Мельникова подлинной находкой.

Несомненной удачей стала и вроде бы одномерная роль негодяя Ромашова в многосерийной экранизации романа Вениамина Каверина «Два капитана» режиссера Евгения Карелова. В интернет-сети случайно подвернулся такой диалог восторженных почитательниц:

«Богатырев просто гениален!!!» – «Согласна. Я для себя лично открыла Богатырева именно с этой его работы. Играть отрицательного героя намного сложнее. Просто потрясающий подлец!»

В ленте задействовано актерское созвездие, но наибольшее внимание обыкновенно привлекает именно Ромашка – исполнителю удалось выйти за пределы жанровой одномерности. Фильм, безусловно, хорош, однако при появлении Богатырева кажется, что его персонаж – отдельно от картины, что он залетел сюда из какого-то иного, куда более изощренного и неочевидного в морально-этическом отношении сюжета.

Артист своего Ромашова не демонизирует. Ромашка таков, что возникает странная мысль: ничего с ним еще не решено. Снова нет жестких характеристик, опять актер как бы оставляет герою шанс понять себя в меняющихся жизненных обстоятельствах, обрести возможность для морального и духовного развития.

Удивительное дело: Богатырев словно предлагает что-то большее, чем каверинский сюжет, нечто, может быть, достоевское по замаху и внутренней задаче.

В судьбе Юрия Георгиевича есть не только кино, но и театральная сцена. Несколько лет он служил в «Современнике», потом во МХАТе. Удивительны радиопостановки с его участием: густой, плотный, насыщенный голос буквально гипнотизирует, заставляет персонажа материализоваться перед нашим внутренним взором.

Регулярно выступал в детской телепередаче «Будильник» – то как чтец Михаила Зощенко, то как интерпретатор Агнии Барто. Да-да, работал с текстами поэтессы так ловко, аналитично, что обнаруживал в них и нетривиальную красоту, и психологическую глубину с достоверностью:

Воды немало утекло

С тех пор, как я разбил стекло.

Нет, в жизни мне не повезло:

Однажды я разбил стекло.

Гениально чувствовал слово. Потому каждая буква у него звенела и вибрировала. Чувство ритма, ощущение красоты, причастность Культуре…

У него была обувь 49-го размера. Его энергия – это мощь спокойной силы, надежности и добра. Он умел распределять себя в предложенном ролевом пространстве, интуитивно понимал, когда надо выстрелить, а когда – притормозить, осуществив завидную, исполненную артистического блеска паузу.

Его всегда по-хорошему много. Неизменно видится внутренний резерв. При этом он крайне экономен в средствах выражения, точен. Великодушно разрешая Обломову ночной суп с мясом, Штольц ответственно предупреждает: «Ну, хорошо, только немного и в последний раз!» И с этим напутствием почему-то так легко согласиться.

Рано, слишком рано ушел из жизни. Но вспоминать о его ролях радостно. «Танцевать, теща! Танцевать!» – и захватывает территорию, располагается на просторах далеко не самого уютного советского ресторана, словно у себя дома.

Человек широкого жеста и тонкой внутренней организации, гений.

Загрузка...