Во время ужина, на котором, как и полагал Столпин, было до коликов в животе скучно, старички от немногочисленной писательской организации облепили знаменитую писательницу и наперебой вещали ей о здешних красотах природы. Мэр «выразил надежду», что блистательная Марина Волкова остановится в К. надолго, а, может, и на совсем, что неимоверно отразится на культурном уровне местного населения. Искусствовед Назаров «пообещал вооружить» богатейшим архивным материалом для её новых книг. Лысеющий сластолюбивый фотограф Покрыщенко, не переставая светить камерой, готовый засунуть объектив не только в тарелку, но и в достаточно смелое декольте гостьи, рассыпался в любезностях и прочил «увлекательную фотосессию» на фоне реки.
Среди этой беспокойной публики живописец с сестрой и один мизантропический поэт-любитель были единственными молодыми людьми. Сестра попросила познакомить её с поэтом и оставалась рядом с ним, несмотря на то, что парень большую часть ужина молчал и лениво ковырял вилкой в тарелке, гоняясь за непослушными горошинами от оливье. Гнусаво прочитав по огрызку тетрадного листа посвящение гостье, поэт вместе с сестрой Столпина удалился в дальний угол гостиной, они уселись в мягкие кресла и с безопасного расстояния наблюдали за происходящим. Официальная часть окончилась в тот момент, когда подали десерт.
Скучающий художник взял вазочку с подтаявшим ванильным мороженым и отошёл к кадке с какой-то раскидистой растительностью. Разглядывая резные листья, намечая набросок в уме, он не сразу понял, чья мягкая рука легла ему на плечо.
– Неужели Вы так ничего и не расскажете мне и не пообещаете, как остальные? – ласковый тон растопил многолетний ледник в душе художника.
Он обернулся, слегка не рассчитав амплитуду движения, задел обтянутую рубиновой тканью грудь и почувствовал себя неловко. Гостья звонко рассмеялась и тряхнула золотисто-огненной копной волос так, что запахло жасмином и свежестью. Её духи были подобны симфонии незабываемых ароматов. Он был заворожён и очарован.
Как прошёл остаток ужина, где они потом бродили в зарослях акаций, Столпин уже не помнил. Проснулся он в удивительно чистой белоснежной шёлковой постели в необыкновенно привлекательной спальне. И эта спальня располагалась наверху очаровательного двухэтажного коттеджа с бело-жёлтыми стенами на одной из центральных улочек. Это был дом Марины. Она сняла его на год, чтобы писать свои новые книги. Так всё и началось.