Возрождение веры Каупервуда в неожиданное, а еще лучше – в удачу, – вот самое главное, что сделала для него Бернис, придя к нему во время его поражения. Потому что, по его разумению, она была личностью, своекорыстной, хладнокровной, ироничной, но менее жестокой и более поэтичной, чем он сам. Если ему деньги требовались для того, чтобы высвободить скрытую в них власть и пользоваться ею в свое удовольствие, то Бернис, по всей видимости, требовала себе права проявлять свой решительно изменчивый характер таким образом, чтобы ублажить свою красоту и через это удовлетворить свои идеалы, причем главным образом эстетические. Она желала не столько проявить себя в том или ином виде искусства, сколько жить таким образом, чтобы ее жизнь и ее личность сами по себе стали видом искусства. Она не раз думала: если бы у нее только было большое состояние, огромная власть – как творчески могла бы она ими воспользоваться! Она не стала бы тратить деньги на великолепные дома, на покупку земли, на пускание пыли в глаза – нет, она бы окружила себя атмосферой, которая непременно должна быть изысканной и, конечно, вдохновляющей.
Но об этом она не говорила никому. Скорее уж это подспудно жило в ее характере, который по большей своей части был для Каупервуда тайной за семью печатями. Он понимал, что она изысканная, чувственная, уклончивая, скрытная, таинственная. И по этим причинам он никогда не уставал наблюдать за ней, как не уставал наблюдать за самой природой: новый день, необычный ветер, меняющийся пейзаж. Каким все это будет завтра? Какой будет Бернис, когда он увидит ее в следующий раз? Откуда он мог знать это? И Бернис, осознававшая в себе эту странность, не могла просветить на этот счет ни его, ни кого-то другого. Она была такой, какой была. Пусть Каупервуд или кто-то другой принимают ее такой, какая она есть.
Ко всему этому он видел в ней и аристократизм. На свой тихий и самоуверенный манер она умела вызывать у всех, кто общался с ней, уважение и внимание. Избежать этого никто не мог. И на Каупервуда, видевшего в этой ее царственной способности то самое качество, которым он всегда, пусть и почти неосознанно, восхищался, которого жаждал в женщине, это производило сильное и приятное впечатление. Она была юна, прекрасна, мудра, уравновешенна – настоящая леди. Он почувствовал это даже на фотографии двенадцатилетней девочки в Луисвилле восемь лет назад.
Но теперь, когда Бернис наконец пришла к нему, одно обстоятельство не давало Каупервуду покоя: его восторженное и в данный момент совершенно искреннее ощущение абсолютной преданности ей, и одной только ей. Неужели он и в самом деле хотел этого? В первом браке, в особенности вкусив прелести появления детей и весьма трезвую обыденность семейной жизни, он понял, что обычные узы любви и брака его не устраивают. Это было подтверждено и его интрижкой с молодой и красивой Эйлин, жертвенность и преданность которой он потом вознаградил, женившись на ней. Но эта его женитьба была в равной мере актом справедливости и любви. Но после венчания он стал считать себя абсолютно свободным как в плотской, так и в чувственной сфере.
У него не было ни малейшего желания ни пытаться, ни тем более достичь некоего постоянства. И тем не менее он восемь лет преследовал Бернис. А теперь думал над тем, как честно подать ей себя. Он знал, что она наделена исключительным умом и интуицией. Ложь, способная утешить – пусть даже и не обмануть – среднюю женщину, с Бернис будет совершенно бесполезна.
Хуже того, в настоящее время в германском Дрездене жила некая Арлетт Уэйн. Всего год назад он завязал с ней роман. Арлетт, которая прежде была заточена в каком-то захудалом городишке в Айове и жаждала избавиться от судьбы, грозившей задушить ее талант, написала Каупервуду письмо и вложила в конверт свою соблазнительную фотографию. Однако, не получив ответа, она взяла в долг денег и собственной персоной появилась перед ним в его чикагском офисе. То, чего не смогла сделать фотография, вполне удалось самой Арлетт во плоти, потому что она была не только дерзкой и самоуверенной, но имела характер из тех, что вызывали симпатию у Каупервуда. К тому же преследовала она не чисто коммерческие цели. Ее искренне интересовала музыка, и к тому же она обладала прекрасным голосом. Убедившись в этом, он загорелся желанием помочь ей. Она привезла с собой убедительное свидетельство своего происхождения: фотографию маленького домика, в котором жили она и ее вдовствующая мать, работающая продавщицей в магазине. Кроме того, она рассказала довольно трогательную историю борьбы ее матери за то, чтобы добывать им средства на жизнь и поддерживать амбиции дочери.
Естественно, те несколько сотен долларов, что требовали ее амбиции, были для Каупервуда сущей мелочью. Честолюбивые планы всегда вызывали у него сочувствие, а теперь, когда и сама девочка тронула его душу, он принялся планировать ее будущее. Пока она должна была получить наилучшее обучение, какое может дать ей Чикаго. А позднее, если она достойно проявит себя, он отправит ее заграницу. Однако, чтобы не компрометировать себя и не связывать какими-либо особыми обязательствами, он выделил ей некоторые средства и спланировал ежемесячные выплаты, на которые она должна будет жить, и эти выплаты не прекращались и по сей день. Еще он посоветовал ей перевезти сюда мать, чтобы та жила с ней. Поэтому она сняла небольшой домик, вызвала мать и обосновалась в Чикаго, а Каупервуд со временем стал ее частым гостем.
Она была умна и искренна в своих амбициях, а потому их отношения основывались не только на взаимном расчете, но и на расположении. Она не имела ни малейшего желания каким-либо образом скомпрометировать его, и только незадолго до приезда Бернис в Чикаго он убедил Арлетт отправиться в Дрезден, потому что понял, что Чикаго ему, видимо, вскоре придется покинуть. И если бы не Бернис, то он бы сейчас посетил Арлетт в Германии.
Но теперь, сравнивая Арлетт с Бернис, он не испытывал к своей прежней любовнице чувственного притяжения, потому что в этом смысле, как и во всех других, Бернис обещала в полной мере удовлетворить его потребности. Однако в нем не пропал интерес к Арлетт как к артистическому таланту, и ему хотелось, чтобы ее обучение продолжалось, а потому он по-прежнему намеревался помогать ей. Но теперь он чувствовал, что будет лучше, если он полностью исключит ее из своей жизни. Для него это не станет потерей. Она свое получила. Лучше начать все с чистой страницы. Если Бернис потребует от него полной верности, грозя в противном случае разрывом, то он сделает все возможное, чтобы подчинить себя ее желаниям. Она определенно стоила по-настоящему серьезных жертв с его стороны. Приняв это окончательное решение, он почувствовал в себе бóльшую склонность к мечтам и обещаниям, чем когда-либо со времен юности.