Рябь

***

Говорят, здесь живёт непроглядное Глубоко;

Шелестит легко сонное озерко,

Серебрится озёрный замкнутый окоём,

Окаёмкой торчит осока с гнусом и комарьём,

Солнце красноватый показывает бочок,

Рыболов догрызает сухарь и забрасывает крючок…

Говорят, там внизу диковинные сады,

Там русалочьи клады, дары их, цветы, меды.

Водолазы, стряхнув озёрное серебро,

Красноглазые и шипучие, как ситро,

Матерятся, какого, мол, боже прости, рожна?!

Нет садов там и дна. Нихрена.

Говорят, там топились и стар, и млад,

Кто с несчастной любви, кто в попытке достигнуть клад.

Говорят, секретарь обкома добыл заём,

Чтоб засыпать весь упомянутый водоём.

А в каком-то НИИ бесчисленные года

Изучают пробы: обычнейшая вода.

А на дне чего только там и нет!

Допотопный скелет, ржавый велосипед,

Транспарант незабвенный про мир и труд,

БТР, закопанный в донный грунт.

Мы лежим с тобой, растянувши в улыбке рот.

Где-то там, в вышине шевелится эхолот.

Говорят… Да и в общем, пускай себе говорят.

Говорят, если бросить камень – возникнет рябь.

Дочки-матери

Тебе – фланелевый кулёк,

Под осень считанный цыплёнок.

А мне, чур, – вдоль и поперёк

Исаакий инеем спелёнут.

Пусть с высоты глядит, срываясь

В воображаемом полёте,

Порочный первенец в помёте,

В ограду пальцами впиваясь.

И на ладонь – два белых следа:

Перил и поручней кушетки.

Чур, ты надавишь на гашетку,

Дождавшись выхода последа.

Я не хочу. Мне кровь в фаянсе

Цедить и вниз считать ступени.

Чур, я выплачиваю пени

В отместку твоего аванса.

Чур, ты в осиротевшем теле

Смыкаешь круг года спустя.

Чур, я – незваное дитя

В кульке из хлопка и фланели.

Алёнушка

Жажда гложет,

тревожит жар,

и трава рыжа.

Не ищи исток,

потерпи чуток,

отложи глоток.

Но, главой хвороб,

остолоп в галоп,

и – оп!

Что теперь мне? Ох, жадны уста твои…

Приносить тебе белу капусту ли?

Окать, плакать да блеять без устали.

Рок сирот:

тот, кто старше, тот кормит рот,

раз с него молоко не протрёт.

И пока

с малышка —

как с козла того молока.

Быль сия:

мол, дитя.

А я?..

Гать, вележка, река, одолень-трава,

знать, вода-жива…

Мне чужа эта жажда.

Мне лишь жаль,

что войти нельзя дважды.

Ай, плохая вода, отравленная вода…

Полячье

Пойте, пойте, полячьи скрипочки!

Девка, шельма, пляши, пляши!

Тянут шеи, встают на цыпочки —

Разглядеть. Ишь, как морды вширь!

Раскраснелись-то гарны хлопчики,

Пшённой кашей набиты рты.

Кадь капустная, сальце, пончики —

Всё мило, а милее – ты.

Топочи, извивайся вензелем,

Барабанчики пусть – горят!

Взвейся так, как досель не грезили,

На коленца твои смотря.

Видишь: радость, восторги мужние?

Хоть шумовкой, как жир, сымай,

Как покровы твои ненужные

Сняли бы, распластав… Играй!

Ах, запястья, ах, бёдра пышные,

Абрис шеи, икры, руки…

А что, вон, за спиною крылышки…

Так пластали и не таких.

***

Допустим, тебе надоело.

Дошедшее до предела

скукожившееся тело

(хребет, ножки, ручки-плети

и что там ещё в комплекте…),

отныне сродни кусту,

«где сяду, там и взрасту»,

навек избирает – стул.

Допустим, прошла неделя.

Родные не доглядели,

и вот ты на самом деле

становишься бестелесен:

мурашками лезет плесень,

опята и славный ягель…

Прибежище для трудяги;

тепло и темно под мохом

и в целом, вообще, неплохо.

Допустим, проходит год.

Стул канул, ушёл в расход,

и ты уже – огород,

пусть кольца растут под коркой.

Ты репка и помидорка,

родные в своём кругу

проварят тебя в рагу,

на ужин отдав врагу.

И тот, переполнив пасть,

точнёхонько дуба даст.

И так, осчастливив мир,

родные закатят пир,

избавившись от врагов.

И радостно, сто рядков

удобрив и прополов,

рассядутся у столов

под тенью твоих стволов.

***

Годы болезни. Зелёной рыбой лежу.

Полосы выцвели на обоях – в упор гляжу.

Ни гу-гу не могу, ни жу-жу.

Белыми нитками схвачен тугой живот.

Кто земноводный холодный в груди живёт,

яблочки-лакомки вечно червём жуёт?

Плод оборвёт черенок, упадёт, сгниёт.

Будет полезный, сладостный перегной…

Так и лежу в чернозёмной глуши лесной.

За тридевять озёр приходи за мной,

встань к лесу передом, в дом заходи скорей.

Стены в полоску, валенки у дверей,

и по углам – старинные образа.

Губ не целуй царевне – целуй в глаза.

Пусть не проснусь – открывай заслонку,

пусть не проснусь – и кидай в печурку

мою чешую, пузыри, перепонки,

мои лягушачьи шкурки.

Свечку зажги, назови венчальной,

и – оставайся. Счастливой стану

слушать, как ты тихо звякаешь чайной

ложечкой по стакану.

Рубрика «Послевкусие» от Марии Фроловской

…Эти стихи хочется читать вслух, а «Полячье» даже спеть под гитару или чуть расстроенное пианино.6

Мария Фроловская, поэт, гость сборника, о творчестве Юлии Граут

Рубрика «Послевкусие» от Екатерины Дураковой

Трудно писать понятно, аккумулируя уникальный опыт – опыт собственной жизни. Этот текст – как раз такая история. Случай, когда чтобы понять, надо быть свидетелем мучительно похожего.

Екатерина Дуракова, член СЛ РФ,

составитель этого сборника,

о тексте Юлии Граут «Годы болезни.

Зелёной рыбой лежу…»

Рубрика «Послевкусие» от Марины Счастливцевой

Стихотворение мне очень понравилось своей многогранностью. Простые и всем с детства знакомые образы нашли себя в философских размышлениях о жизни и смерти, тонкостях взаимоотношений. Думаю, автор желал показать, что жертвенность может быть приятной и всё, что ни делается в этом мире – к лучшему. Лёгкий юмор и самоирония деликатно украсили основную тему воображения, придав творчеству жизненной реальности. При этом произведение больше похоже на добрую сказку с трогательным концом.

Марина Счастливцева, представитель проекта «Непотерянное поколение», о тексте Юлии Граут «Допустим, тебе надоело…»

Рубрика «Заметки на полях» от ред. совета

Есть одна священная мысль… Спустя некоторое время по выпуске книги создать аудио-программу по мотивам сборника. Тексты Юлии будут первыми в списке кандидатов. Нам уже сейчас отчаянно хочется, чтобы они звучали.7

Ред. совет, о творчестве

Юлии Граут

Загрузка...