Из Ришпена
Вот грязный задний двор, совсем обыкновенный;
Конюшня, хлев свиной, коровник и сарай,
А в глубине овин под шляпой неизменной
Соломенной своей, – тут для животных рай.
Тут вечно ест и пьет бездушная порода;
На солнышке блестит навоз, как золотой;
И дремлют сонные канав и лужиц воды,
Омывшие весь двор вонючею рекой.
Вдали от мокроты и жирной кучи черной,
Там, где навоз просох и так овсом богат,
Хозяйка-курица разбрасывает зерна,
Гордясь семьей тупых, прожорливых цыплят.
Отец-петух сидит повыше на телеге,
Доволен, жирен, сыт, – свернулся он клубком;
Он спит блаженным сном, он утопает в неге
И сонные глаза завесил гребешком.
Вон плавают в пруду мечтательные утки,
На тину устремив сентиментальный взгляд,
И с селезнем своим раз по двенадцать в сутки
О радостях любви законной говорят.
Рубином, бирюзой на солнце отливая,
На крыше высоко, под золотом лучей,
Нарядная сидит и радужная стая —
Семья породистых, спесивых голубей.
Как войско стройное в своих мундирах белых,
Пасется в стороне красивый полк гусей;
А дальше – черный ряд индюшек осовелых,
Надутых важностью и глупостью своей;
Здесь – царство, гордое своею грязью, салом,
Счастливый скотский быт разъевшихся мещан;
В помойной яме жизнь, с навозным идеалом;
Здесь щедрою рукой удел блаженства дан!
Да! счастлив ты, индюк! И ты, мамаша-утка!
Утятам скажешь ты, наверно, в смертный час:
«Живите так, как я… Не портите желудка…
Я – исполняла долг… Я – расплодила вас!»
Ты – исполняла долг?.. Что значит «долг» – для утки?
Не то ли, что она весь век в грязи жила
Да, выйдя на траву, топтала незабудки
И крылья мотылькам со злобою рвала?
Не то ль, что никогда порыва вдохновенья
Не грезилося ей в тупом, тяжелом сне,
Что не было у ней неясного стремленья
На воле полетать при звездах, при луне?
Что под пером у ней ни разу лихорадка
Не растопила жир, не разбудила кровь,
Не родила мечты уйти из лужи гадкой
Туда – где свет, и жизнь, и чистая любовь…
Да! счастливы они!.. Не трогает нимало
Их ни один живой, мучительный вопрос,
И в голову гусей отнюдь не забредало
Желание – иметь другого цвета нос…
Течет в их жилах кровь так плавно, тихо, мерно,
И где ж волненьям быть, когда в них сердца нет?
Лежит у них в груди машинка с боем верным,
Чтоб знать, который час и скоро ли обед…
Да! счастливы они! Живет патриархально,
Спокойно, весело и сыто пошлый род…
Он у помойных ям блаженствует нахально,
По маковку в грязи, набив навозом рот.
Да! счастлив задний двор!.. Но вот над ним взвилася
Большая стая птиц, как точка в небесах…
Приблизилась… Растет, плывет – и пронеслася,
Нагнав на птичник весь непобедимый страх!
Вспорхнули голубки с своей высокой крыши, —
Испуганы, они валятся кувырком;
Увидя, что полет тех птиц гораздо выше,
Уселися в пыли с цыплятами рядком.
Вот куры от земли приподняли головки;
Петух, со сна, вскочил и, с гребнем набоку,
Застукал шпорами, как офицерик ловкий,
Воинственно крича свое «кукуреку!»
Что с вами, господа?.. Да будьте же спокойны!
Чего орешь, петух?.. Не докричишь до них!..
Молчи… Они летят на берег дальний, знойный,
Не соблазнит их вид навозных куч твоих.
Смотрите! В синеве прозрачной утопая,
Далеко от земли, от рабства и цепей,
Летят они стрелой, ни гор не замечая,