3

Чуть меньше года назад Ирри вообще не думала даже, что когда-нибудь будет бегать между столами, уворачиваясь от лап пьяной солдатни. И скажи ей кто, что скоро из дочери генерала Саввона она превратится в трактирщицу, это вызвало бы лишь недоумение, холодное и презрительное, потому что Ирри умела вот так, холодно и презрительно.

Теперь по вечерам, поднимая в постели повыше гудящие после целого дня беготни ноги, она с недоумением и смехом вспоминала, что совсем недавно все ее тревоги, мысли и желания заключались в невероятно глупых вещах: красивое платье, туфельки, которые с оказией привезли с юга длиннобородые торговцы, да всего лишь в одном размере, и как назло, не ее размер! Но Ирри все равно уговорила матушку забрать их и заставила потом служанку разнашивать… А еще она много думала о будущей свадьбе с Ричем Верейтом, отцовским адъютантом, очень высоким, статным и таким красивым, словно его Матушка в лоб поцеловала!

Он ухаживал, так трогательно, так аккуратно, так внимателен был, уважителен к ней. И Ирри таяла, млела, не обращая внимания на показательно фыркавшую Рути, на слова младшей сестренки, что этот Верейт какой-то приторможенный, словно рыба мороженая, а в глазах у него гадость…

Нет, конечно, Ирри не была дурочкой и простушкой, с первого взгляда влюбившейся в того, кто проявил достаточно внимания.

Не водилось дурости за дочерьми генерала Саввона, одного из заслуженных генералов-героев войны с Югом, человека, в близких друзьях которого ходил сам Четтер Корнель, глава Тайной канцелярии империи…

Но все равно, так приятно было, когда красивый мужчина смотрел на нее так, словно никого прекрасней не видел никогда… И ухаживал… Розы каждое утро, поездки в открытых экипажах и верхом, ненавязчивые приглашения в будущем посетить его дом в столице… Ну и что, что дом этот был родительский? Все равно же его!

Рич Верейт был одним из тех, кто свидетельствовал против генерала Саввона, своего покровителя, человека, изо всех сил продвигавшего его по армейской карьерной лестнице.

И Ирри не могла теперь даже ностальгически светло его вспоминать, так же, как и его ухаживания…

И думала, что сестра ее, при всей своей грубости и ветрености, оказалась куда более прозорливой, чем сама Ирри, опытная, как ей казалось, девушка. Женщина, благодаря все тому же Верейту…

Ну а что? Они – жених и невеста же… Почему нет? Ждать свадьбы – это такие предрассудки… И в столице уже над этими провинциальными нравами лишь смеются…

Ирри не хотела быть провинциальной простушкой, она видела себя хозяйкой большого дома в столице, законодательницей модных салонов… Мечты свои она, естественно, никому не озучивала, потому что мама бы не поняла, подруги только поддакнули и позавидовали, а сестра… Ох, она бы посмеялась! Подразнила ее! Рути, к своим семнадцати уже ставшая одной из «котят» Корнеля, к неудовольствию генерала, поставленного перед фактом и вынужденного все же благословить на тяжкий труд на благо отечества, была куда циничней старшей сестры. Может, потому что уже моталась по стране, выполняя распоряжения главы Тайной канцелярии, и много чего видела?

Сама Ирри подобной судьбе и свободе не завидовала, с детства любя платья, туфельки, кулинарию, короче говоря, все, что должна любить правильная девушка из хорошей семьи. Мама не могла нарадоваться, глядя на нее…

Ох, мама, мама…

Эти воспоминания Ирри старательно прятала, даже от себя, не желая по ночам заливаться слезами от одиночества и своего внезапного сиротства.

Унывать было нельзя, это забирало силы, убивало желание жить.

А его, как оказалось, в Ирри было очень много…

Иначе где бы она была, измученная, напуганная, обескураженная таким диким поворотом в своей судьбе? Кем бы она была?

После казни и спешных похорон матушки, она вернулась в родной дом, полностью опустевший. Все слуги разбежались, и по голым комнатам гулял ветер.

Ирри оглядела пространство мертвыми глазами, словно во сне, поднялась наверх, к себе… И без сил повалилась на кровать.

Слез не было, она смотрела в потолок, вообще ни о чем не думая, оглушенная, раздавленная… И, кажется, заснула вот так, не раздеваясь.

А проснулась от того, что ее трогали.

Грубо мяли грудь прямо через траурное платье, дышали тяжело в шею…

Она распахнула ресницы, одновременно сильно толкая ногами и руками навалившегося на нее насильника.

Тот в дикой руганью и грохотом свалился рядом с кроватью, и Ирри узнала по голосу своего жениха, бывшего жениха, бывшего любовника, Верейта.

В комнате царил полумрак, похоже, она проспала весь день.

Верейт поднялся с пола и, шипя сквозь зубы ругательства, снова полез к ней. От него разило спиртным, и Ирри с омерзением оттолкнула его еще раз.

Верейт упал, снова поднялся и с обидой спросил:

– Чего толкаешься?

– Пошел вон, – сдерживаясь, чтоб не обложить его самой грязной руганью, которую знала, а знала Ирри немало, все же рядом с казармами выросла, а не в монастыре, приказала она.

– Дура ты, – скривился Верейт, отряхиваясь немного неуверенными движениями и глядя на нее.

В полумраке лицо его казалось жутким, и Ирри испугалась еще больше. Отползла подальше, к изголовью кровати, поджала под юбку босые ступни, поймав замерший на них жадный взгляд Верейта.

– Сюда иди, – приказал он, и Ирри пробило дрожью от жутко холодного тона его голоса.

После своего предательства, а появление в зале суда Ирри никак по-другому и не могла назвать, они не встречались.

Ирри, после казни, состоявшейся сразу после скорого суда, в тот же день буквально, была занята похоронами мамы. На переживания по поводу предательства жениха у нее сил уже не было.

Она ощущала себя такой же мертвой, как и мама, и только тихонько благодарила Матушку, что Рути не было в городе. И очень сильно надеялась, что у сестры хватит мозгов не появляться здесь. Ходили упорные слухи, что дочери генерала тоже причастны к измене, и был вероятным и арест самой Ирри… Ей было на это плевать, отупение, возникшее в момент похорон, полностью поглотило все чувства и эмоции.

Все вернулось в тот момент, когда она смотрела на своего бывшего жениха, пьяного, довольно, очень по-хозяйски осматривающего ее в полумраке комнаты.

От него исходила волна опасности, и, хотя между ним и Ирри уже было все, что может быть между мужчиной и женщиной, она испугалась так, словно он – незнакомый совершенно, обманом проникший в ее спальню подонок, желающий изнасиловать ее.

Хотя, все это, пожалуй, было правдой. И даже то, что Верейт был незнакомым. Потому что она реально его не знала, оказывается!

– Ну? – нетерпеливо сказал Верейт, – лучше сама иди, сучка. Как ты мне надоела, кто бы знал! Все эти прыжки, букеты, улыбки! Надоело! Даже в постели с тобой не поиграешь, как следует! Дочь генерала же! Надо аккуратно! Тварь! Сюда иди!

– Подонок! Пошел вон! – срывающимся голосом крикнула Ирри, лихорадочно шаря по кровати.

– Не хочешь по-хорошему, значит? – покачал головой верейт, – ладно… Так даже интересней…

Он скользнул к ней неожиданно мягко и легко, настолько быстро, что Ирри даже не отследила момента нападения.

Только и успела глухо вскрикнуть от внезапности… И воткнуть в грудь насильника небольшой, но крайне острый кинжал, подарок отца на тринадцатилетие, как раз после того, как она стала девушкой…

Он подарил ей его со словами:

– У каждой порядочной девушки должен быть кинжал под подушкой. Пусть он тебе не пригодится.

Мама тогда, помнится, только губы сжала неодобрительно. Но ни слова поперек не сказала…

Верейт замер, лицо его исказилось от удивления и боли, а затем он оттолкнул замершую в ужасе Ирри, сел на кровати и… выдернул кинжал из груди!

Ирри вскрикнула, торопливо принялась отползать еще дальше… В полумраке комнаты Верейт казался ей чудовищем, ожившим мертвецом, которого невозможно убить!

Ее бывший жених опять качнулся к ней, пугая до обморока мертвым оскалом, а Ирри даже пошевелиться больше не могла, только смотрела, как он приближается, как его жуткие темные пальцы тянутся к ее горлу, слышала его хрип, невероятно страшный, мертвецкий хрип…

Она, наверно, так и умерла бы, не в силах пошевелиться, убежать от этого чудовища, если бы от раскрытого окна не скользнула к ним тонкая, практически неразличимая в полумраке фигурка, легко приникла сзади к Верейту, в свете луны блеснул узкий длинный кинжал, ослепив блеском драгоценных камней на рукояти…

И Верейт улыбнулся теперь еще жутче, потому что улыбки у него было две. Одна на лице, и одна – на горле…

Ирри едва успела выставить перед собой беспомощно руки, отталкивая начавшего заваливаться на нее Верейта.

С другой стороны его тяжеленное тело подхватили тонкие, но очень сильные руки, потянули в сторону…

И Верейт упал на пол. Чтобы теперь уже не подняться никогда.

А Ирри оторопело перевела взгляд с неопрятной груды под ногами на сестру, хмуро вытирающую клинок об одежду Верейта.

Рути, почувствовав ее взгляд, подняла голову, спрятала чистый уже клинок куда-то за пояс и прошептала:

– Ну, чего сидишь? Пошли уже…

Загрузка...