Юристы с супругами выходили из часовни Линкольнс-Инн медленно и важно, как всегда после службы: мужчины в черных камзолах, женщины в своих лучших летних платьях. Я тоже наслаждался июльским солнцем. Утро выдалось свежим, так как ночью разразилась гроза, пробудив меня от тяжелого сна. Ну что же, дождь не повредит урожаю. А теперь мне предстояло выполнить свое обещание и зайти к Стивену Билкнэпу. Когда я направлялся вдоль часовни, ко мне подошел казначей Роуленд с застывшей улыбкой на узком лице.
– Доброе утро, сержант Шардлейк, – бодро проговорил он. – Прекрасная нынче была служба.
– Да, мастер казначей. Поистине.
На самом деле я почти не слушал проповедь, хотя сегодня была годовщина со дня трагедии «Мэри Роуз». Мне следовало молиться за упокой души моих друзей и сотни других людей, которые тоже погибли тогда, хотя я больше и не был уверен в существовании Бога, который бы выслушал меня. Но даже в это воскресенье я не мог отвлечь свои мысли от «Стенания грешницы».
Роуленд склонил голову набок, как пытливая ворона:
– Во время службы вы показались мне несколько утомленным. Надеюсь, это не результат присутствия на сожжении.
– У меня сейчас много дел, – не очень любезно ответил я.
– Что же, Линкольнс-Инн очень благодарен вам за то, что вы любезно согласились выступить в пятницу от лица нашей корпорации. А в следующем месяце планируются новые публичные мероприятия, где вы сможете представлять нас снова.
– Вот оно как… – медленно проговорил я в страхе.
– Да нет же, не экзекуции, а, наоборот, празднества, – кисло улыбнулся казначей. – Это пока что конфиденциальная информация. Но будет чудесно это увидеть. – Он кивнул, коротко поклонился и ушел.
Я посмотрел ему вслед. В следующем месяце… Даже завтрашний день теперь казался мне чем-то очень-очень далеким. Я выбросил Роуленда из головы, и без него было о чем подумать.
Медленно, размышляя о своем деле, я пересек двор. Из всего сказанного вчера лордом Парром я, образно выражаясь, выделил три путеводные нити в большом запутанном клубке. И теперь мне предстояло ответить на несколько вопросов. Зачем человек с поврежденным ухом пытался проникнуть в бедную лачугу Грининга до того, как рукопись королевы была украдена? Каким образом кому-то удалось залезть в сундук, не оставив никаких следов, если единственный ключ висел на шее у Екатерины Парр? Мог ли замочный мастер сделать второй ключ? И еще: кто же такой этот Джурони Бертано, который так напугал подмастерье Элиаса? По звучанию имя напоминало испанское или итальянское, и я задумался, не будет ли слишком рискованным проконсультироваться на сей счет у Гая.
Я чуть не споткнулся о вывороченный из мостовой булыжник и сердито пнул его. Правильно ли я сделал, дав вовлечь себя в дело, которое запросто может оказаться смертельным? В голове один за другим проносились образы: рыдающий паж, рассказывающий о человеке с изувеченным ухом, который пытался завербовать его в шпионы; дурочка Джейн, дергающая за поводок свою утку; суровое лицо Марии Тюдор… Я понимал, что, если «Стенание грешницы» будет опубликовано, я окажусь в страшной опасности, так же как и королева с лордом Парром. И в придачу все те, кто работает вместе со мной, помощники вроде Николаса Овертона. Я видел, как сегодня во время службы он стоял на другом краю часовни с прочими клерками, на голову возвышаясь над большинством из них. Николас выглядел немного помятым, как это часто случалось с ним по воскресеньям.
У меня был лишь единственный способ защитить своих работников – сделать так, чтобы они знали как можно меньше правды. Ради этого по пути в церковь нынче утром я сделал крюк и зашел к Джеку и Тамазин. Но отменить приказ лорда Парра было не в моих силах.
Когда я пришел к своим друзьям, Джейн Маррис впустила меня и пошла будить Барака и его жену, которые еще спали. Мне было неловко сидеть в гостиной, слушая, как они копошатся наверху, одеваясь и раздраженно ворча. Джейн спустилась, держа на руках Джорджа. Он, хныча, посмотрел на меня печальными заплаканными глазенками. Женщина отнесла его на кухню, и я услышал, как она начала там готовить завтрак.
Наконец появились Джек и Тамазин. Я встал:
– Прошу прощения, что побеспокоил вас в такую рань.
Миссис Барак улыбнулась:
– Нам уже в любом случае пора было вставать. Вы позавтракаете с нами?
– Спасибо, я уже поел. Как ты себя чувствуешь, Тамазин?
– Тошнота как будто прошла, слава богу.
– Вот и хорошо. Я ненадолго, мне нужно в Линкольнс-Инн, в церковь.
– Мы в этом отношении не утруждаем себя больше необходимого, – хмыкнул Барак.
– Вы можете себе это позволить, а вот если я слишком долго не буду появляться в церкви, это сразу заметят, – сказал я. – Кроме того, я обещал навестить Билкнэпа. Говорят, он при смерти.
– После всего того, что он вам сделал, нужно оставить Билкнэпа гнить, – заявил мой помощник. – Вы слишком мягкотелы и добросердечны.
Тамазин согласно кивнула:
– Это худший из людей, он не заслуживает вашего сострадания.
– Ну а мне, признаюсь, любопытно, что же Стивен хочет сказать мне.
– Любопытство сгубило кошку, сэр, – заметила Тамазин.
Я печально улыбнулся:
– У кошки девять жизней, и, похоже, я использовал еще не все. Джек, можно тебя на пару слов? Это касается… работы.
Супруги обменялись понимающими взглядами. Возможно, они, как и Роуленд, заметили на моем лице следы утомления.
– Мне нужно присмотреть за Джорджем, – пояснила Тамазин. – У малыша режутся зубки. Ему надо дать пососать куриную косточку.
Когда она вышла, помощник бросил на меня проницательный взгляд:
– Молодой Николас был вчера очень подавлен. Он не сообщил, где вы были, сказал, что вы запретили говорить. У меня такое впечатление, что вы его как следует отчитали. Думаю, парню это только на пользу.
– Извини, что взвалил на тебя так много дел, – вздохнул я.
– Я разберусь с ними за несколько дней. Запрягу Николаса. Как я сказал, он держится непривычно скромно. Совсем на него не похоже. – Барак приподнял бровь; он догадывался: что-то грядет.
Я набрал в грудь побольше воздуха:
– Джек, боюсь, что я вляпался в одно… деликатное дело. Меня привлек Уильям Парр, лорд-камергер королевы.
Мой собеседник нахмурился, явно пребывая в замешательстве, а потом заговорил, довольно сердито:
– И что вас вечно тянет туда? Учитывая, какие слухи ходили о королеве в последние месяцы, любой разумный человек предпочел бы оставаться в стороне!
– Теперь уже поздно говорить. Дело касается украденного драгоценного камня.
Итак, ложь была произнесена.
Барак помолчал, а затем тихо промолвил:
– Вам нужна моя помощь? В другое время я бы с удовольствием, но сейчас… – Он посмотрел на дверь.
«Да уж, – подумал я. – У него маленький ребенок, и Тамазин ждет второго». Я прикусил губу и осторожно произнес:
– Там есть один небольшой аспект, в котором ты мог бы оказать помощь. Это не я предложил, мысль пришла лорду Парру. Извини.
– Я все еще пользуюсь репутацией в определенных кругах? – Голос Джека звучал удивленно, но в нем слышалось и удовлетворение.
– Похоже на то. В общем, в Уайтхолле украли драгоценный перстень из крепкого сундука с надежным замком. От него есть лишь один-единственный ключ, который владелец постоянно носил на шее, и на замке не обнаружилось никаких следов взлома.
– Вы видели этот сундук?
– Да. Вчера я провел в Уайтхолле изрядное количество времени.
– А перстень-то чей? – напрямик спросил Барак. – Королевы?
– Я не должен этого говорить. Сундук отвезли в гардероб ее величества в замке Бэйнардс, чтобы завтра в девять мы осмотрели его. Ты сможешь прийти туда вместе со мной и сказать, что думаешь по этому поводу?
Джек посмотрел на меня долгим серьезным взглядом:
– И это все, что от меня требуется?
– Да.
– С моей стороны возражений нет. Но если Тамазин хоть на секунду подумает, что я снова ввязался во что-то опасное, она… – Барак покачал головой. – В общем, Тамми выйдет из себя. И будет абсолютно права. – Он вздохнул. – Однако если такова воля камергера королевы…
– Да. И я обещаю, что не допущу, чтобы тебя впутывали дальше.
– Я почувствовал что-то неладное по вашему лицу, когда спустился. И Тамазин тоже. Вы сказали, у кошки девять жизней… Что ж, это уже вполне может оказаться ваша девятая. Да и моя тоже.
– Но не могу же я отказать королеве.
– То есть все дело в украденном перстне? – Помощник искоса взглянул на меня. – Если так… В любом случае я приду. И не скажу Тамазин, хотя мне это не нравится.
– Да, это нужно держать в тайне.
Барак кивнул, после чего снова серьезно посмотрел на меня:
– Но помните: жизней только девять.
«Ну до чего же неприятно обманывать друга…» – думал я, подходя к конторе Билкнэпа, расположенной примерно напротив моей. Тут сзади послышался голос: кто-то окликнул меня. Я раздраженно обернулся – ну что там еще? – и, к своему удивлению, заметил Филиппа Коулсвина, которого в последний раз видел на сожжении, адвоката, отстаивающего интересы брата Изабель Слэннинг.
Я приподнял головной убор:
– Брат Коулсвин, дай вам Бог доброго дня! Вы не были на службе в Грейс-Инн?
– Я хожу в свою местную церковь, – ответил мой коллега несколько скованно.
«Не иначе, к какому-нибудь радикально настроенному викарию», – подумал я.
– Я пришел сюда после службы, так как хотел с вами поговорить, – произнес тем временем Филипп.
– Очень хорошо. Зайдемте ко мне? Это совсем рядом. Хотя у меня назначена другая встреча… – Я взглянул на закрытое ставнями окно Билкнэпа. – К сожалению, я не могу задерживаться надолго.
– Это не займет много времени.
Мы пошли ко мне в контору. Я отпер дверь и ввел Коулсвина в свой кабинет, скинул мантию и предложил ему сесть. Он некоторое время помолчал, глядя на меня своими чистыми голубыми глазами, а потом неуверенно сказал:
– Случается, сержант Шардлейк, что дело доходит до той точки, когда полезно конфиденциально побеседовать с представителем противной стороны. – Он снова в нерешительности помолчал. – Во избежание раздувания конфликта между нашими клиентами, что, разумеется, никому не пойдет на пользу.
– Вы имеете в виду дело о завещании? Противостояние миссис Слэннинг и ее брата?
– Да. Когда мы встретились позавчера, сержант Шардлейк, будучи оба вынуждены присутствовать на том ужасном зрелище на Смитфилдской площади… – Филипп пару раз моргнул. – В общем, я тогда подумал: «Вот честный человек».
– Спасибо, брат. Но, строго говоря, честность означает, что мы должны представлять наших клиентов, с какими бы трудностями сие ни было сопряжено. Их интересы всегда должны быть на первом месте.
– Я знаю. Но разве это не по-христиански – погасить конфликт, когда сие возможно?
– Если сие возможно. – Мне невольно вспомнились слова Гая о том, что некоторые ссоры зашли так далеко, что их не уладишь миром. И еще, как Изабель говорила об Эдварде: «Если бы вы только знали, какие ужасные вещи совершил мой брат…» – Но, разумеется, я выслушаю, что вы хотите сказать, – добавил я. – И обещаю: все это останется строго между нами.
– Спасибо. На среду у нас назначен осмотр стены с росписью. Вашему эксперту, конечно же, будет дано задание найти способ снять картину, не повредив ее.
– В то время как ваш, вероятно, скажет, что снять ее в принципе невозможно.
– Мой эксперт – честный человек.
– Как и мой.
– Не сомневаюсь.
Я улыбнулся:
– И все же оба работают, согласно данным им указаниям, за деньги. Боюсь, наиболее вероятный исход – патовая ситуация.
– Да, – согласился Коулсвин. – Такова природа юридической системы. – Он вздохнул. – В результате гонорар, выплаченный экспертам, будет добавлен к счету, сумма издержек увеличится, да и бумажной волокиты тоже прибавится.
– Как там говорится? – криво усмехнулся я. – «Писанины много, а толку мало».
– Да уж.
И тут мой коллега рассмеялся. Думаю, он просто не выдержал неловкого напряжения. От этого лицо Филиппа, до того серьезное, стало совсем мальчишеским, и я обнаружил, что тоже смеюсь. Мы оба замолкли одновременно и с виноватым видом посмотрели друг на друга.
– Мы не можем остановить свару между нашими клиентами, – вздохнул я, – хотя, признаться, я был бы рад избавиться от этого дела. Скажите, между нами, а что, мастер Коттерстоук так же ненавидит миссис Слэннинг, как и она его?
Коулсвин печально кивнул:
– Для Эдварда Коттерстоука высшее удовольствие – рассказывать мне, какая вредная, порочная и злобная женщина его сестрица. И еще он называет ее предательницей, папской католичкой, которая втайне практикует старые обряды. Меня познакомили с ним через наш церковный приход, я сейчас только что от него. – Филипп приподнял брови. – Пытался взывать к его христианскому милосердию, однако все мои обращения остались неуслышанными.
Я сочувственно кивнул:
– А миссис Слэннинг постоянно говорит мне, что ее брат – еретик и что она была бы счастлива увидеть его на костре. – Помолчав, я добавил: – И, боюсь, вас тоже.