Диана мчится по ночной дороге, сжимает до боли руль, так что белеют костяшки на руках. Еще бы. Короткое СМС от отца, что жертва вернулся домой. Бесит, что нужно сломя голову мчаться к нелюбимому человеку, и нельзя ослушаться воли отца, который в угоду своей мистической тайне заставляет делать то, что не хочется. Археологические изыскания, ритуалы и магические молитвы – навязаны и чужды с самого детства.
Всю сознательную жизнь девушка подчиняется железной воле отца, воспитываясь без матери. Лишенная в детстве материнской ласки, интуитивно ищет ее в окружающих, но натыкается на жесткость внешнего мира и маниакальность отца. Тот воспитывает ее, как бойца. Как разведчика для работы в глубоком тылу противника. Для войны сантименты не нужны. Все, что нужно для победы, должно применяться и использоваться. В том числе красота. Женское тело, как инструмент достижения целей, Диана осваивает в совершенстве. Специальный курс гейши. Япония. Искусство обольщения и подчинения мужчин оттачивает с определенной долей маниакальности – как быстро сломается очередная жертва. Для нее не представляет трудности привлечь мужчину, завоевать внимание, манипулировать им.
Профессор бросает вызов её способностям. При первой встрече молчаливо оценивает красоту, но не более. Не проводит взглядом, облизываясь или предаваясь сексуальным фантазиям. Диана приступает к другому варианту – разыгрывает сценку беспомощности в магазине, пристраивается в очередь, предлагает проводить до дома. С удивлением обнаруживает, что жертва искренне интересуется ее взглядами на жизнь, увлечениями, не клеится к ней. В квартире она действует по безотказной схеме – добавляет приворотное зелье в напиток. Наблюдает, как подавляется мужская воля. Как эмоции прорываются сквозь рациональность. Как бесится кровь от гормонального всплеска. Как расширяются зрачки, сбивается дыхание, как пытается сдержать себя.
Эликсир срабатывает безотказно, подсаживает на невидимый наркотик очередную жертву. Девушка с удивлением наблюдает, как жертва борется с приворотом. Профессор не звонит и не приходит, хотя ему сейчас плохо и тело требует разрядки. За то, что тот сопротивляется, юная жрица наказывает – дразнит ароматными запахами, обворожительными позами. Дарит кулон, предварительно проводит специальный ритуал подавления воли. Древняя магия и современная медицина, соединенные в одной голове, представляют страшную разрушительную силу.
Внедриться в «научную группу» Профессора не представляет сложностей. Компаньоны «текут» от любого многозначительного взгляда или прикосновения. Подчинить их своей воле оказывается делом простым, даже скучным. С лидером группы приходится возиться. Постоянно требует пристального внимания, словно кто-то подпитывает его волю извне. Все идёт по накатанной схеме, как и распланировал отец. Но система даёт сбой.
Объект выходит из-под контроля. Её контроля! Жрица впервые терпит поражение. Сталкивается с силой, более совершённой и могущественной. Сталкивается с достойным противником. Отец больше не ругается. Наоборот, внимательно изучает почерневший кулон, с помощью которого манипулировали Профессором, смотрит на свет, произносит заклятия, но усилия – напрасны. Противник – достойный. Значит, не она слабая, а силы неравные. Такое оправдание устраивает. Диана отправляется на остров Бали. Отдохнуть, подзагореть, помучить приезжих мужчин своей сексапильностью. Мужики теряют голову, трясутся от вожделения, пока девушка играет в дикую кошечку. В гостиничном номере роли меняются, и жрица без сожаления поглощает мужскую энергию, выкачивает из них силу и здоровье. Древний ритуал позволяет женщине быстро восстанавливать свою магическую энергию и молодость, правда, за счет разрушения мужской. Мужчины, ставшие жертвами, после возвращения домой обращаются к врачам, чувствуют, что словно постарели на десяток лет. Никак не могут связать упадок сил с сексом в гостиничном номере и полной отключкой после него.
Сеанс терапии прерывает СМС отца: «Объект появился».
Два слова, и закручиваются жернова.
Подробности перелета Бали – Владивосток Диана не помнит. Чартерные рейсы. В спешке купленные билеты по бешеной цене. Перелеты выматывают. Из аэропорта заскакивает домой. Садится в машину, мчится в Арсеньев. Перелет и недосып во время бурных сеансов терапии дают о себе знать. Ночь за окном, слепящие фары встречных машин раздражают. Глаза слипаются, машина несколько раз выезжает колесами на бровку. Останавливаться не хочется.
Проскочив автозаправку перед селом Анучино, машина едва вписывается в поворот, скользит по серпантину дороги. В свете фар девушка видит, что на нее мчится олень. От неожиданности дёргает руль вправо, чтобы избежать лобового столкновения, и замирает, оцепенев, осознавая, что машина на огромной скорости летит в темноту леса.
С изумлением наблюдает, как из темноты, словно в замедленной съемке, приближается ствол дерева. Чудовищный удар. Срабатывают подушки безопасности, но огромная кинетическая энергия от мгновенной остановки бросает хрупкое тело на руль, выбивает сознание из головы. Сквозь пелену боли, в полусознательном состоянии, в котором невозможно понять – то ли явь, то ли бред, девушка слышит заунывную песню на непонятном языке и четко проговариваемые женским голосом слова: «Рабов хотела – рабыней станешь. Любовь топтала – любимой быть захочешь. Ты предавала – останешься одна. Все отвернутся. Спасет тебя лишь тот, кто любовью сможет обогреть. Пройдешь мучения и боль. Тебя спасет любовь, но ты родишься снова. То, что мое, даю тебе как испытание. Сначала дам, потом возьму. Пусть исцелит и боль причинит. Пусть сердце оживет и жизнь родится. Пусть война Избранных через него прекратится. Тебе дано понять любовь, пройти страдания и сделать выбор. Война и мир в сердце твоем».
Кровь сочится по изрезанному осколками стекла лицу. Звучит непонятная песня, и Диана теряет сознание.
От машины отделяется женский силуэт и исчезает в глубине леса.
По квартире Профессра молчаливо передвигается женская фигура. Останавливается у шкафа, кладёт среди вещей дамскую сумку. Шаманка подходит к рабочему столу хозяина квартиры, достаёт диктофон, нажимает кнопку «Del». Стирает записи. Беззвучно подходит к спящему. С любовью рассматривает черты лица, наклоняется, целует в губы. Шепчет: «Прощай, Странник», и тихо уходит.
Просыпаюсь, как от толчка, осознаю, что нахожусь в своей квартире. С изумлением смотрю по сторонам, фокусирую взгляд на часах. Одиннадцать утра. Воспоминания о поездке в тайгу мелькают одно за другим. Что это было – сон или явь?
Беру одежду, нюхаю. Сквозь запах пота чувствую запах тайги и тонкий, почти неуловимый аромат моей лесной феи. Вспоминаю про диктофон. Иду к столу, нажимаю кнопку «Play». Тишина из динамика вызывает приступ паники. Со стеллажа с книгами достаю тетрадь с записями. Записи звуков с диктофона сохранились.
Подвожу неутешительный итог – нет доказательств того, что общался с Шаманом. Только кусочек кедра, как медальон, болтается на шее. И всё. Запахи и… воспоминания. От щемящей тоски хочется выть. Иду в ванну, долго изматываю тело контрастным душем. Интенсивная зарядка, холодный душ с жестким растиранием. Мозги работают адекватно. Варю кофе. Добавляю сахар и медленно, смакуя каждый глоток живительного обжигающего напитка, пью. Включаю сотовый телефон.
Сотовый радостно урчит, включаясь, выдаёт сообщения о пропущенных звонках. Не хочу смотреть, кто звонил, не хочу окунаться в суету. Открываю таежные записи.
Сотовый играет стандартную мелодию. Номер неизвестный. Вспоминаю, что из ГИБДД обещали перезвонить по поводу угона, нехотя беру трубку.
– Алло.
– Добрый день, – мягкий женский голос. – Вам звонят из отделения реанимации. Утром в тяжелом состоянии поступила девушка без документов. При ней оказался сотовый телефон, в котором забит лишь один номер – ваш. Вы можете подойти на опознание?
– Она что, умерла? – думаю о Шаманке.
– Нет, жива, – слышно, как в трубке мягко улыбаются. – Но без сознания. Сможете подъехать?
Привожу себя и одежду в порядок. Иду по родным улицам, с удивлением смотрю по сторонам, заново узнавая знакомые места. Словно путешествие в тайгу заняло несколько лет. По-другому работает голова, стучит сердце – хочу обнять весь мир. Сердце переполняет любовь и нежность. Улыбаюсь встречным прохожим, ловлю удивленные взгляды. Душа наполняется блаженством от осознания того, что любим и не одинок.
В отделении реанимации встречаю хмурого полицейского. Задаёт стандартные вопросы, заполняет протокол. Фамилия, имя, отчество, данные паспорта, прописка, место работы.
– Где и при каких обстоятельствах вы познакомились с потерпевшей? – зевает. Равнодушие злит. Человек попал в беду, а ему – плевать.
– Я еще не видел потерпевшую, – жестко отвечаю. – Сначала посмотрю на человека, потом – отвечу.
Удивленно вскинув взгляд, парень в форме хочет возразить, но, встретившись с моим взглядом, передумывает, молча открывает дверь в реанимационную палату.
Накинув на плечи белый халат и надев одноразовые бахилы, в сопровождении медсестры иду в палату. На койках лежат перебинтованные люди, некоторые – подключены к аппаратам искусственного дыхания.
Издалека вижу знакомый цвет, интуитивно чувствую, кого увижу.
Диана лежит на спине с закрытыми глазами. Лицо иссечено мелкими порезами, но голова не разбита.
– У нее болевой шок, – тихо говорит медсестра. – Ушиб внутренних органов. Сотрясение мозга. Сломана правая рука. Сейчас спит под воздействием успокоительных…
– Серьезные травмы есть? – хрипло спрашиваю.
– Нет, раны быстро заживут, но…
– Что «но»?
– Не может ничего вспомнить: кто она, как зовут, откуда приехала.
– Ее зовут Диана. Она из Владивостока, – говорю, прошу: – Можно возьму ее за руку?
– Вообще-то нельзя, но я отвернусь, – понимающе улыбается медсестра, демонстративно отворачивается.
Осторожно беру девушку за руку, чувствую, как тихо пульсирует венка. Смотрю на израненное лицо. Чувствую непреодолимое желание прикоснуться к губам. Хочу, чтобы из её тела ушла боль. Наклоняюсь, нежно целую. Делаю так, как она любит: чуть прикусываю верхнюю губу, тяну своими. Рука девушки чуть вздрагивает. Встречаюсь с беспомощным взглядом. Взгляд фокусируется на моём лице. Кажется, она меня узнала. Охватывает необыкновенная нежность, шепчу:
– Все будет хорошо, девочка. Я рядом. Я тебя не брошу.
Диана слабо улыбается и, закрыв глаза, погружается в сон.
– От такого лечения быстро пойдет на поправку, – слышу над ухом голос медсестры.
Выхожу из палаты в коридор.
– Ну что, опознали? – равнодушно спрашивает полицейский.
– Да. Ее зовут Диана.
– А фамилия? – будничный вопрос. С удивлением осознаю, что почти ничего не знаю, кроме имени и квартиры, которую та снимает. Так и говорю полицейскому.
– А откуда знакомы?
– Жили вместе. Свободные отношения…
– А что еще можете о ней рассказать? – с интересом уточняет страж закона. Рассказываю то, что знаю, умолчав о поисках сокровищ. Записав показания, полицейский протягивает протокол. Читаю, расписываюсь, отдаю ручку. Прошу рассказать о подробностях аварии.
– Странная авария, – бурчит. – Свидетелей нет. Скорее всего, заснула за рулем. Звонок поступил на пульт в 4.49. Из проезжающей мимо машины увидели разбитую иномарку. Остановились, спустились с обрыва. Увидели, что в машине кто-то есть, вытащили наружу. Странно, что никаких документов и вещей не обнаружено, кроме сотового телефона и вот этой вещицы.
Чуть не теряю сознание, когда вижу в руках собеседника искореженный кулон, подарок Дианы. Который лично расплющил на дороге и выбросил в лес после общения с Шаманкой. Сейчас искореженный камнем кусок металла лежит на ладони полицейского.
– Что с вами? Вам плохо? Вам эта вещь знакома? – вцепляется взглядом, как клещ в собаку.
– Да голова закружилась, – слабо улыбаюсь. – Этот кулон Диана мне дарила. Как он у вас очутился?
– Висел у нее на шее. Странно, характер повреждений кулона не совпадает с характером аварии.
– А где произошла авария?
– Не доезжая до Анучино, со стороны Уссурийска, недалеко от АЗС.
– Понятно.
Пазл в голове складывается в неприятную картинку. Диана едет ко мне. А Шаманка за это наказывает. Мою лесную жену могут обвинить в попытке убийства. Не осуждаю её действия, но и не одобряю. Задумавшись, прослушиваю, о чем спрашивают.
– Что? – переспрашиваю. Сосредоточиваюсь, осознав, что лишнее слово может принести вред любимой девушке, ждущей от меня детей.
– Вы знаете, где живет потерпевшая?
– Знаю. Дом, где снимает квартиру, мне известен. Но ключей нет.
– Странно. Вроде живете вместе, а ключей нет. Когда виделись в последний раз с потерпевшей?
– У меня своя квартира, – резко отвечаю. – Ключей нет, потому что мне их не давали. И не надо подначивать. С Дианой виделся, наверное, неделю назад. Я могу идти?
– Скажите адрес, где снимала квартиру потерпевшая?
Называю адрес, решительно встал со стула. Оставляю визитку медсестре, иду на свежий воздух. Захотелось курить, хотя давно бросил. Несколько глубоких вдохов и выдохов. Голова работает в привычном режиме, позыв к сигарете исчезает.
Звонит сотовый. Отец спрашивает, как дела. Обещаю прийти вечером в гости.
При возвращении домой хожу по комнате, словно по лабиринту, из которого нужно найти выход.
Что гложит? То, что не могу найти доказательств пребывания в тайге? Стоп. Я знаю, что там жил. Почему должен кому-то доказывать? Самому себе? Нет смысла. Чётко помню, что происходило в гостях у Шаманов. Кусок кедра лежит на груди, обдавая необычным спокойствием. Тело помнит боль, удовольствие, ощущения, боевые движения.
Закрываю глаза, делаю движение, которое показал Шаман. Тело привычно выполняет команду. Раз, другой. Усложняю упражнение. Достаю из ниши два зачехленных мачете фирмы Desperado. Тяжесть холодного оружия мобилизует. Смертельно отточенное лезвие при правильном движении отсечет голову врагу, хотя по классификации изделие относится к туристическому снаряжению. Не снимая защитных чехлов, выполняю вращательные движения, делаю боевые удары и блоки, выполняю вращения, описывая круги. Кисти рук ноют от нагрузки. Продолжаю делать движения, то максимально замедляюсь, напрягая каждый мускул, то, наоборот, двигаюсь с максимальной скоростью. Зазевавшись, делаю неправильное движение, сильно ударяю плечо. Матюгнувшись, разминаю ушибленное место. Принимаю душ. Сажусь за перевод таежных записей.
Технология перевода примитивная. В Интернете скачиваю словари удэгейского языка. Распечатываю сотни листов. Старенький лазерный принтер Canon обиженно нагревается от интенсивной печати, но работу выполняет, словно понимает, что это важно.
Сортирую слова и фразы. Понимаю, что никто не поможет разобраться с переводом.
Когда спину ломит от непрерывного сидения на одном месте, смотрю на часы. Занимаюсь расшифровкой записей более четырех часов! Быстро собираюсь.
В гостях у родителей наслаждаюсь тем, что нахожусь в доме, где прошло счастливое детство. Ощущение, что снова вернулся после вуза, после долгой учебы в другом городе. Поездка в тайгу даёт такое странное ощущение времени.
Прошу у отца гравер, миллиметровые сверла, маленькие тиски. Набираю на балконе с десяток кедровых шишек.
Дома, разложив на столе газету, надеваю хлопчатобумажные перчатки, счищаю с кедровой шишки живицу. Кедровая смола чарующе пахнет, напоминает о таежных приключениях. Отпиливаю от ветки круги. В одной из кругов сверлю десяток отверстий для вентиляции, а во втором – высверливаю лишнее, делаю ёмкость для смолы. Засыпаю ёмкость живицей. Проклеиваю по диаметру и плотно сжимаю две половинки. Через минуту из тонких отверстий сочится нежный запах тайги. Получается ароматизатор в автомобиль.
Аккуратно разделяю чешуйки и орешки, вручную потрошу кедровую шишку. Вспоминаю, как шишкари в тайге перекручивают шишку на примитивном аппарате, полностью разрушая структуру.
Обмотав резиновой губкой орех, креплю в тиски. Взвизгивает гравер, делает миллиметровое отверстие в орешке. Переворачиваю орешек, снова делаю отверстие. И так 54 раза.
Наступает полночь, когда вдеваю леску в каждый просверленный орех, завязываю узелки. При свете настольной лампы с удовлетворением смотрю на результат – четки из кедровых орех. Рисую эскизы поделок из кедровых шишек: подушка из шелухи, украшение из смолы, подставка под посуду из кедровых орешек, бусы.
Уставший, но с чувством выполненного долга, забираюсь в душ. Добравшись до постели, пробую выполнить методику выхода из тела во сне, но усталость выбивает сознание на втором десятке внутреннего счета.
Звенит будильник. 7.30. Переодевание, бег по городскому парку. «Трешечка» даётся нелегко. Чувствую, что неделю не бегал. После пробежки на стадионе выполняю силовые упражнения на рукоходе и брусьях. По возвращении домой выполняю боевые упражнения и работу с холодным оружием. Мачете с тяжелым свистом кружится над головой, заставляет концентрироваться на каждом движении. Разгоряченное тело с удовольствием принимает холодный душ.
Плотный завтрак. Яичница с колбасой. Кофе с сырниками и медом.
Достаю из тайника рабочие тетради. Расшифровываю таежные записи.
От работы отвлекает телефонный звонок. Медсестра из клиники говорит, что Диану переводят в обычную палату.
Надев бахилы, бесшумно шагаю по коридорам поликлиники, к женской палате, куда перевели Диану. Постучавшись, вхожу. В меня впиваются пять пар женских глаз. Здороваюсь со всеми, решительно направляюсь к кровати Дианы.
– Привет, красавица, – улыбаюсь, присаживаясь на край койки.
– Привет, врунишка, – отвечает без улыбки. – Выгляжу ужасно, видела себя в зеркало. Можешь не врать.
– Хорошо, – улыбаюсь. – Буду резать правду-матку.
– Гинеколог будет резать, – резко обрывает. – Ты кто?
– Э-э-э-э, – теряюсь, переспрашиваю: – Ты что, не помнишь?
– Помнила бы – вспомнила бы, – беззлобно отвечает. – Кто ты такой? Почему пришел ко мне? Я тебя не знаю.
– Ну и отлично, – начинает раздражать холодный тон и враждебное отношение. – Не хочешь общаться – ухожу. Будет хорошее настроение – позвонишь.
Достаю визитку, кладу на тумбочку, встаю с кровати, ухожу. Диана смотрит, не ожидая такой реакции, пытается решить, как себя вести.
– Стой. Не уходи, – слышу у дверей палаты. – Давай поговорим.
Молча возвращаюсь, сажусь на краешек койки.
– Ты всегда так поступаешь с беззащитными девушками? – пытается надуть губки и сыграть очередную роль больная.
– Будешь кривляться – уйду, – сухо обещаю. – Будешь развлекаться с соседками.
– Упрямый, – обиженно поджимает губы. Молчу, выжидая. Собеседница после паузы нехотя просит: – Если ты меня знаешь – расскажи. Чувствую себя героиней в дешевом сериале.
Спокойно рассказываю то, что знаю. Диана молча слушает. Закрывает глаза, словно переваривает услышанное. Резко открыв глаза и пристально глядя в лицо, задаёт ожидаемый вопрос: «Мы спали с тобой?».
– Да, – киваю.
– Не верю, – мотает головой, словно это дело первостепенной важности.
– Можешь не верить, – улыбаюсь, наклоняюсь, шепчу: – У тебя под левой грудью родинка и на лобке тоже, а на правой ягодице маленький шрам в виде крестика. Можешь проверить, когда уйду.
– Да могу и сейчас проверить, – злится, распахивает больничный халат, демонстративно смотрит на обнаженную грудь.
– Можешь не беситься, – миролюбиво говорю, с трудом отвлекаясь от вида аппетитной груди. – Я на тебя не претендую. Мы расстались недавно.
– Почему? – искренне удивляется.
– Я тебя недостоин, – с легкостью вру. – Ушел к другой.
– Фу, – облегченно вздыхает. – Думала, что будешь меня «топтать». А раз расстались, почему пришёл?
– Проблема в том, Диана, – спокойно, тщательно подбирая слова, отвечаю, – ты попала в автомобильную аварию и ничего не можешь вспомнить. Я – единственный, кто оказался в твоём телефоне. Мне позвонили из больницы. Кроме меня, никто не знает, кто ты и откуда.
– А, так ты сердобольный мальчик, – усмехается, – герой на белом скакуне. Примчался спасать.
– Диана, смени тон, – злюсь. – Не хочешь, чтобы приходил, скажи. Уйду. Пришел потому, что сказали, что ты ничего не помнишь, и не могут найти родственников. Не нравится – могу уйти. Уйти?
– Чуть что, сразу в кусты, – бормочет. – Поматросил и бросил. А теперь еще и шантажирует.
– Да кто тебя шантажирует? – удивляюсь, чувствую раздражение, что приходится оправдываться перед человеком, который меня использовал в своих интересах. – Короче. Вижу, тебе нужно свое бесилово на кого-то выплеснуть. Я блевотину выслушивать не буду. Или говори нормально, или я пошел.
– С тобой невозможно разговаривать, – бормочет. – Сразу переводишь разговор в другой сценарий.
– Хочешь, чтобы расплакался, упал на колени? – сухо уточняю. – В мужья не набиваюсь. В любовники – тоже. Друзья – не отличные. Справлюсь с потерей, когда выйду из палаты.
– А за что ты меня ненавидишь? – тихо спрашивает. – Что я такого сделала? За что ты так со мной сейчас?
– Не буду отвечать, – упрямо сжимаю губы. – Вспомнишь сама. Не хочу ворошить прошлое.
– Наше прошлое? – уточняет.
– Прошлое ушло и не повторится, – твердо отвечаю. – Нужно решить, как двигаться дальше.
– Ну и какие есть варианты? – невесело интересуется, думая о чем-то.
– Вариант первый. Ухожу и больше не прихожу. Разбирайся со своими проблемами самостоятельно. Вариант второй. Признаём, что знакомы. Не строим иллюзий. Пытаемся восстановить память и найти твоих родных. Ну и третий вариант. Говорю, что незнаком с тобой, «забываю» обо всем. Не пытаюсь помочь.
– А чем первый вариант отличается от третьего?
– В первом не отказываюсь от тебя. Давай полежишь, подумаешь, как жить дальше, а я пойду. Как решишь – позвонишь. Не позвонишь – значит, третий вариант.
– Жестко ты со мной, – вздыхает, замолкает.
– А если ничего не вспомню? – спрашивает, сжав кулаки, напрягается в ожидании ответа.
– Я помогу, – твердо отвечаю: – Без истерик, пантов и выкрутасов. Вместе решим проблему. Или будешь сама барахтаться.
– А есть выбор?
– Выбор есть всегда, – встаю. – Жду звонка. Сотовый заряжен?
– Заряжен.
– Думай. Звони. Или не звони. Выбор за тобой. Пока.
– Пока.
Выйдя из поликлиники, иду в агентство недвижимости. У меня хорошая репутация в городе. После объяснения ситуации с Дианой получаю телефон хозяйки квартиры, в которой жила девушка. Звонок хозяйке. Информация, что через три дня нужно вносить арендную плату. Сообщаю, что девушка в больнице и не сможет выплатить аренду. Вместо понимания ситуации слышу набор резких слов. Прошу о личной встрече на квартире, пообещав принести часть денег.
Договорились встретиться через час. Арсеньев – маленький город, и добраться с одного конца города до другого можно и пешком за час. Хозяйка не опоздывает на встречу. Внимательно изучает паспорт, смотрит фотографии на фотоаппарате, где мы с девушкой, приглашает в квартиру. Внимательно наблюдает, как укладываю вещи Дианы в чемодан на колесах. Вещей немного. Самое необходимое для деловой женщины, направленной в командировку. В ванной собираю косметику и предметы женской гигиены, складываю в отдельный пакет. Через полчаса покидаю квартиру с чемоданом Дианы. С хозяйкой договариваюсь, что если в течение трех дней не решится вопрос с деньгами, то договор считать аннулированным.
Конечно, можно проявить благородство и заплатить за квартиру из личных средств, но с финансами – проблемы. Лето. Количество запросов на бизнес-услуги сократилось до нуля, прогнозировать поступление новых доходов проблематично.
– Что это? – строго спрашивает Диана, увидев меня в палате с пакетами.
– В одном – твои личные вещи, в другом – фрукты и вода, – миролюбиво отвечаю.
– Откуда у тебя мои вещи? – удивляется. Терпеливо объясняю ситуацию.
– А я тебе разрешила от моего имени действовать?
– Давай рассмотрим ситуацию с практической точки зрения, без эмоций. Документов у тебя нет. Денег нет. Когда вернется память или объявятся родственники – неизвестно. С этими фактами согласна?
– Да, – нехотя отвечает.
– Я – не родственник. Никто тебе сейчас не поможет.
– Меня найдут, – бурчит.
– Найдут, если ищут, – улыбаюсь. – Я хочу помочь, но в разумных пределах.
– Что значит в разумных пределах? – хмурится.
– Пока не найдешь родных и не вернется память, придётся содержать тебя, – признаюсь. – С финансами напряг, если быть честным. Гарантировать роскошную жизнь не могу и не буду. Могу помочь трудоустроиться, восстановить документы, организовать розыск родных, решить вопрос с временным жильем…
– А твоя девушка не приревнует? – перебивает. – Мне было бы неприятно узнать, что мой молодой человек проводит время с другой девушкой.
– Свои проблемы сам решу. Меня волнует, где найти людей, знающих твою семью. Дома, наверное, волнуются.
– А как я буду расплачиваться за помощь? – хмурится. – Что мне нужно будет делать, чтобы рассчитаться? Ты сказал, что денег у меня нет. Натурой предложишь рассчитаться?
– Очень остроумно, – злюсь. – Похоже, привыкла расплачиваться телом, если ничего другого в голову не приходит.
– Подлец! – дёргается дать пощечину, задыхается от острой боли в ушибленных ребрах. От неожиданности замирает, закусывает губу. Но обида и боль оказываются сильнее и слезы капают на подушку. Никогда не видел её слез, инстинктивно тянусь, чтобы вытереть.
– Не трогай меня! – с угрозой шипит, отворачиваясь.
– Вместо того, чтобы беситься и шипеть, подумай, как двигаться дальше и чем заниматься, – тихо говорю. – Постарайся вспомнить, что умеешь делать, что знаешь. Ты же не все забыла. Сны могут помочь вспомнить. Полицейский сказал, что ориентировка по тебе ушла во Владивосток и по краю. Постараемся найти однокурсников, одноклассников. Узнаем фамилию – найдем адрес проживания. Если машина твоя – найдем еще быстрее. Главное – не отчаивайся. Я помогу.
– Почему ты помогаешь? – тихо спрашивает. – Что ты хочешь?
– Ничего, – тихо отвечаю. – Хотя нет – хочу.
– Ну и чего же? – взгляд словно впивается в лицо.
– Хочу, чтобы, когда вернется память, ты навсегда покинула мою жизнь.
– Почему? – изумляется. – Я такая гадина, да? Так сильно доставала, что хочешь избавиться? Я тебе совсем-совсем не нравлюсь?
– Отвечу, когда вернется память. Иначе будет нечестно.
– А ты всегда такой честный и правильный? – обижается.
– Стараюсь, но не всегда получается, – вздыхаю.
– Что, тяжело соврать?
– А чтобы ты хотела услышать?
– Ну, например, что безумно меня любишь, что мы хотели жить вместе, но из-за аварии пока не получится. Что сделаешь всё, что нужно, чтобы стало, как раньше.
– Очень интересно, – хмыкаю. – Однажды ты просыпаешься и вспоминаешь свою настоящую жизнь. С ненавистью смотришь на того, кто тебя обманул и жестоко использовал. Есть вещи и пострашнее.
– Например?
– Представь, ты – певица и всю жизнь пела. Потеряла память. Внушают, что ты по жизни – доярка. Сидишь в сарае, доишь корову и чувствуешь, что это – не твоя жизнь. Что должна жить по-другому. Эта мысль будет постоянно преследовать, омрачать каждый шаг, каждый день.
– Да, невеселая перспектива, – соглашается. – Не знаю, как и поступить. Меня никто не знает. Никому здесь не нужна. Быть с тобой рядом – хоть какая-то слабая надежда, что выкарабкаюсь из этой ситуации. Я постараюсь быть послушной девочкой.
– Маловероятно, – улыбаюсь. – У тебя взрывной характер. Не сможешь подавлять свою яркую эмоциональность и темперамент.
– Ты еще скажи, что я – монстр, – хмурится.
– Нет, не монстр. Яркая и сексуальная девушка, привыкшая быть в центре мужского внимания. Тебе это нравится. Привыкла, чтобы мужчины легко выполняли просьбы и капризы.
– Я правильно поняла, что мы встречались раньше, но ты ушел к другой? От меня?
– Правильно.
– И я не смогла удержать?
– Да.
– Что-то не сходится, – бормочет. – Говоришь, за мной мужики бегают, чтобы исполнить все капризы, лишь бы в койке очутиться. А ты отказываешься.
– Не хотел говорить. Ты меня не любила.
– Почему ты так решил?
– Не хотела иметь от меня детей.
Девушка дернулась огрызнуться, но, встретившись с моим взглядом, не выдерживает, отворачивается.
– Умеешь аргументировать, – мрачнеет. – А почему не хотела?
– Себя спрашивай. Не могу залезть в твою голову и разбираться с тараканами. Говорю то, что знаю. Не хочу обманывать.
– А ведь мог притвориться влюбленным или любящим мужчиной и сказать, что любишь…
– Я люблю тебя, Диана, – улыбаюсь и, встретив изумленный взгляд, добавляю: – Когда говорю – люблю, то вкладываю смысл не жить вместе, как любовники или как муж и жена, а давать свои положительные эмоции и энергию человеку, который рядом. Помогать ему радоваться жизни и получать удовольствие от каждого прожитого дня, от времени, проведенного вместе. Жизнь так коротка, и хочется потратить ее на позитив и радость. Понимаешь меня?
– С трудом, – честно признаётся. – Похоже на сказку. Привыкла жить и думать по-другому: «Ты – мне, я – тебе».
– Философия потребления, – киваю. – Мне проще. Ничего не жду взамен, когда отдаю. Думаю, как будет хорошо тому, кому отдаю свое тепло и радость. А не о том, как выкачать побольше благ из этого человека.
– Я тебе не верю, – возражает. – Так люди не живут. Так нельзя жить.
– Вот и объяснение, почему ушел, – улыбаюсь. – У нас разная философия жизни, чтобы быть вместе.
– Чувствую себя мерзкой на твоем ангельском фоне. Противно…
– И хочется немного извалять меня в грязи, – заканчиваю фразу и, увидев удивление в глазах, добавляю: – Проще очернить человека, живущего по-другому, чем пытаться изменить свою жизнь и жить по-другому.
– А я вегетарианка или мясоедка?
– Сердцеедка, – улыбаюсь. – Подпитываешься мужским вниманием и мужской энергетикой.
– Что, так заметно? Как определил?
– Я – мужчина, – терпеливо разъясняю. – Обращаю внимание на мелочи. Наблюдать за тобой интересно, но больно.
– Почему?
– Неприятно осознавать себя пешкой в игре, – признаюсь нехотя. – Вещью, которую используют. Мерзкое ощущение. Не хочу, чтобы ты испытала такие же чувства.
– Понятно, – замолкает, уставившись на руки.
– Есть предложение.
– Хорошее?
– Рабочее.
– Хорошо, послушаю, других вариантов-то нет.
– Пока идёшь на поправку, я – навещаю. Постепенно вернется память. Вспомнишь – решишь, как дальше жить. Не навязываюсь. Не буду потакать капризам. Помогу в трудную минуту и не брошу.
– А если попрошу, чтобы бросил?
– Сам решу, как поступить! Ты – не указ!
– То есть как?!
– Попадешь в беду – не буду стоять в стороне! Сделаю все, чтобы спасти!
– А с чего такое благородство? – пытается съязвить.
– Таким уродился, – усмехаюсь. – Принимай таким, какой есть. Другим не стану.
– А если начну себя несносно вести – будешь терпеть?
– Нет, – коротко отвечаю. – Скажу больше: подпишем договор о взаимном проживании и правилах поведения. Нарушишь – расстанемся!
– А если ты нарушишь?
– Накажешь, – улыбаюсь. – Я, прежде чем подписывать договор, всё читаю.
– Опасный ты тип гражданской наружности, – протягивает. – Огласи хотя бы пару пунктов из договора, а то, может, там условия, что легче в тюрьму, чем к тебе в кабалу.
– Ограничения по наркотикам, гулянкам, вечеринкам… – начинаю.
– Что, даже бокал вина нельзя выпить? – сердито перебивает. – Я что, девочка маленькая, чтобы так жестко?
– Ответь на один вопрос, Диана, – миролюбиво предлагаю. – Представь, ты пошла куда-то и забыла адрес. Готова ночевать в подвале или бомжатнике? Уверена, что не будет проблем с памятью?
– Ты задал не один вопрос, а целых два, – упрямо поджимает губы.
– Можешь не отвечать, – машу рукой, вставая. – Полежи – подумай, а я пойду.
– Куда?
– Договор составлять. Я не собираюсь здесь сидеть целыми днями и развлекать тебя. Книжек принести?
– Принеси, если не жалко, – сухо отвечает. Увидев, что беру пакет с фруктами, возмущается: – Куда фрукты мои понёс?!
– Мыть, – улыбаюсь. – Не хватало, чтобы наелась немытых фруктов и пронесло.
– Умеешь ты девушку приободрить, – фыркает.
После поликлиники иду в гости к друзьям по поискам сокровищ, рассказываю о ситуации с Дианой. Мужики подначивают, обзывают «сутенером», «сиделкой», «везунчиком», намекая на то, что со мной потрясная красотка. Они же не знают про Шаманку. Я не стал рассказывать про таежные приключения, сказал лишь, что хорошо отдохнул на природе.
Дома расшифровываю таежные записи, засиживаюсь глубоко за полночь.
Дальше дни текут, похожие один на другой. С утра – зарядка, спортивные и боевые упражнения, расшифровка таежных записей. После обеда – больничная палата, общась с Дианой. Девушка за короткий срок наводит свои порядки в палате, и многие, включая персонал, мечтают, чтобы та поскорее выписалась.
Ушибленные ребра заживают, и раны затягиваются.
– Быстро идет на поправку, – бурчит лечащий врач, когда спрашиваю о здоровье девушки. – Здоровый молодой организм дает о себе знать. С памятью – пробелы. Какая-то часть информации заблокирована.
– А можно это как-то исправить?
– Не знаю, – сокрушается. – Человеческий мозг мало изучен. Неизвестно, что может стать катализатором для восстановления. Любая внештатная ситуация или случайная встреча.
Общаясь с девушкой, отмечаю, что та может с жаром обсуждать эпизоды из фильмов или книг, цитировать Пушкина и Лермонтова, сыпать научными терминами, но на вопрос о ней самой или родных беспомощно умолкает, сердится, что не может вспомнить.
На улице становится теплее. Гуляем вокруг поликлиники или сидим на лавочке, часами что-то обсуждаем. Рассказываю о себе, о ней, что знаю или вспомнив какой-то эпизод. Часами говорим, спорим. Такая Диана мне нравится, без пантов и пафоса.
– Забери меня отсюда, – просит, когда собираюсь уходить. – Уже на стены лезу от тоски. Может быть, можно что-то сделать?
– Могу оформить поручительство, – нехотя признаюсь.
– А что не оформляешь? – негодует.
– Ты не подписала договор.
– А без договора никак? – скулит. – С ним чувствую, что ограничена в свободе действий.
– Или подписываешь договор, или кукуй здесь! – отрезаю. – Мне не улыбается бегать тебя искать по городу. Как потом в глаза родителям смотреть, если потеряешься?
– Хорошо, твоя взяла, – тяжело вздыхает. – Я подпишу договор.
– Как подпишешь, тогда и буду оформлять поручительство, – примирительно киваю.
И вот девушка переступает порог моей квартиры.
– Кухня. Зал – будет твоя комната. Ещё комната – это моя, – показываю свою квартиру. – Согласно пунктам договора спим в разных комнатах и на разных постелях.
– В туалет и ванну – согласно живой очереди: кто первым встал, того и тапки, – улыбается. – У тебя лучше, чем в клинике.
– На кухне стандартная обстановка, – улыбаюсь. – Посудомоечной машины нет. Мою руками.
– А стиралка – автомат?
– Пулемет, – фыркаю. – Стучит так, когда выжимает белье, что бесит. Ещё вопросы?
– Вода горячая есть?
– Есть. Титан на 100 литров, а что?
– Я – в душ! – решительно заявляет. – Такое чувство, что насквозь пропахла больничной койкой.
В комнате вытаскиваю из чемодана ее вещи, раскладываю на диване.
Девушка придирчиво осматривает их, говорит удручающе: «Похоже, совсем не думала о том, в чем ходить по квартире».
– Нет, – возражаю. – Халат и футболку ты носила в больнице. Их надо стирать. Дать на время свою футболку или рубашку?
– Ну давай, – машет рукой. – Пойдем, объяснишь, как что регулируется в ванной.
Внимательно слушает инструкцию, осматривается, крутит вентили здоровой рукой, задумывается.
– О чем думаешь? – интересуюсь.
– Есть два вопроса, – говорит. – Можно принять ванну, а не душ?
– Можно, воды хватит, только надо ванну почистить с порошком.
– Второй вопрос сложнее… – начинает и замолкает.
– Ну спрашивай, не бойся, – подбадриваю.
– Ты точно видел меня голой?
– Видел, обнимал и целовал, – серьезно отвечаю. – Не пойму, зачем эта информация?
– Да хочу помыть голову. Одна рука в гипсе, а вторая – полудохлая. Я – правша, а не левша. Всё привыкла делать правой рукой, а она в гипсе.
– Хочешь, чтобы помыл тебе голову? – уточяю.
– Да, если не против, – просит.
– Хорошо, позовешь, когда нужно будет. Помою.
– Спасибо, – бормочет.
– Посмотрим, как ругаться будешь, когда шампунь в глаз попадет, – бурчу.
Следующие полчаса чищу ванну, регулирую наполнение, взбиваю пену, готовлю банные принадлежности.
– Пробуй температуру воды, – зову девушку.
– Нормальная, – кивает, потрогав рукой воду, и решительно прикрывает за собой дверь.
Когда гостья зовёт, несколько секунд колеблюсь. Беру чистое полотенце, решительно захожу в ванную.
– Как водичка? – нарочито бодро спрашиваю. Сдерживаю желание заглянуть в воду и увидеть обнаженное тело.
– Хорошая, – улыбается с покрасневшим от жары лицом. – Давно не испытывала такого блаженства.
– Приготовься, – командую, зачерпывая ковшиком воду. Вижу неприкрытую наготу и оценивающий взгляд.
Выскочив разгоряченный из ванной, иду на кухню, начинаю готовить обед. Кипячу чайник. Заливаю воду в кастрюлю, солю, довожу до кипения, забрасываю спагетти, открываю тушенку. Выполняя простые действия, чувствую, что возбуждение постепенно исчезает. Перед глазами мелькают картины обнаженного тела.
Диана, мурлыкая, заходит на кухню в футболке на голое тело и, озорно потрясая мокрой головой, с серьезным видом спрашивает: «А где фен?»
Ржу в полный голос. Гостья недоуменно смотрит на меня, мол, чего ты.
– Ты еще педикюрный набор и эпилятор попроси, – смеюсь. – Я не пользуюсь феном.
– Ну, конечно, что тебе сушить, – соглашается. – Три пера и всё, а мне как быть с копной волос?
– Высохнет естественным путем, – миролюбиво улыбаюсь. – Позже куплю фен.
– А можно тут посидеть – посмотреть? – просит. – Не помню, как ты готовишь.
– Хорошо, сядь подальше, чтобы не зацепил.
– Эрекция прошла? – шутит.
– Да, выгнал на улицу, – беззлобно отвечаю.
– Странный ты мужик, – как бы рассуждая вслух, говорит. – У тебя в полной власти находится красивая беззащитная девушка. Можешь регулярно понуждать ее к сексу и пользоваться, но ты этого не делаешь. Более того, избегаешь близости с ней. Как-то нелогично то, что мы были любовниками. Может, ты мне мозги пудришь?
– Конечно, – усмехаюсь, помешивая кипящую воду. – Я на самом деле психопат и серийный убийца. Заманиваю невинных жертв, измываюсь и закапываю в лесу.
– А? – девушка от удивления открывает рот. Глядя на неподдельное удивление, хохочу.
– Шучу, шучу, нормальный я, – смеюсь.
– Шутник, – хмыкает. – На секунду представила себе, что все, кобздец мне. Попала к маньяку, и никто ни хватится.
– Мне нравится шутить, так, чтоб не очень кого-то обидеть, – миролюбиво отвечаю.
– Так в чем же тогда дело? Что не так со мной? С нами? Что произошло, если сторонишься близости со мной? – тихо спрашивает. – Ответь, пожалуйста, без шуток. Это важно. Правда.
– Тебе может не понравиться ответ, – нехотя отвечаю.
– Скажи, как есть, – решительно просит, напрягается в ожидании.
– С тобой и со мной все в порядке, – начинаю объяснять. – Ты чертовски сексуальна и возбуждаешь меня.
– Это я заметила, – улыбается.
– Будешь перебивать – сама с собой будешь разговаривать! – хмурюсь. Собеседница, уловив угрозу в тоне, в примирительном жесте поднимает руки, мол, «все, молчу, молчу, продолжай».
– Я уже говорил, – продолжаю. – Я встретил другую девушку и расстался с тобой. Наши отношения считал законченными.
– И что же изменилось?
– У меня есть одна проблема, преследующая по жизни. Я очень ответственный человек. Не могу пройти мимо людей, что попали в беду. Ты попала в беду, и я решил, что помогу.
– Но ведь у тебя есть другая девушка, – удивляется. – Весь мозг тебе вынесет, если узнает, что живу у тебя. Не поверит, что при современных нравах в обществе мы с тобой не спим.
– Она знает о тебе, – тихо отвечаю. – Просто находится сейчас далеко и полностью полагается на меня.
– Почему? Почему доверяет?
– Потому что любит, – отвечаю и, замолчав, перемешиваю с тушенкой спагетти. Пока готовлю, девушка молчит, думая о чем-то своем.
– А как ее зовут? – спрашивает.
– Не скажу. Незачем знать. Это моя частная жизнь, – сухо отвечаю.
– Упрямый, – буркает и демонстративно выходит из кухни.
Не хочу, чтобы она обижалась, но что-то внутри сдерживает от откровений. Не хочу, чтобы о моей таежной жене знали люди. Тем более что помню, кто такая Диана и какой клан представляет.
– Диана, пошли есть, – зову, стучу в дверь зала.
– Я не голодна, – бурчит, демонстративно перекладывает вещи из одной кучи в другую.
– Понятно, – чувствую, что начинаю злиться. – Не хочешь есть – не надо, уговаривать не буду. Сказал «нет» – значит, «нет»! Будешь губки надувать в детской песочнице. Не собираюсь играть роль ревнивого Отеллы или влюбленного Ромео.
– А если я её встречу на улице? Как себя вести? – тихо спрашивает.
– Не встретишь. А если не знаешь, как вести со мной – могу подсказать.
– Подскажи.
– Представь, что ты троюродная сестра, приехавшая в гости на пару недель.
– А чё только на пару недель? – удивляется.
– Надеюсь, что за две недели к тебе вернется память, а может быть, еще раньше.
– Оптимист, однако, – вздыхает. – Ну пойдем поедим твои кулинарные шедевры.
– Будешь подначивать – заставлю готовить, – незлобно угрожаю.
– Молчу, молчу, – улыбается. – Я из вредности, из-за отказа огрызаюсь.
– Доогрызаешься, девочка, – шутливо грожу кулаком.
Кормлю гостью с рук, потому что после пятой попытки намотать левой рукой спагетти на вилку Диана разозлилась.
– Не могу есть, – выдыхает, с грохотом опускает вилку на кухонный стол.
– Не нервничай, – пытаюсь успокоить. – Давай сначала покормлю, а потом сама потренируешься. Хорошо?
– Хорошо, – выдыхает, приоткрывает рот.
– Хорошая девочка, – улыбаюсь, накручивая спагетти. – Шире рот, а то промахнусь.
Посмеявшись над двусмысленностью фразы, увлеченно кормим друг друга. Вскоре кухонный стол завален спагетти.
После обеда предлагаю погулять. Успеваю прочитать журнал «Forbes» от корки до корки.
На улице девушка с молчаливого согласия берёт под руку. Не спеша идём по знакомым дорогам. По пути рассказываю интересные истории о жизни города, о себе. Диана рассказывает о себе то, что вспоминает. Словно на первом свидании – шутим, смеёмся. В магазине покупаю фен и мороженое. Никуда не хочется бежать.
Вечером, после прогулки, пьём чай, готовимся ко сну.
Пожелав друг другу спокойной ночи, разбредаемся по комнатам.
Среди ночи просыпаюсь от крика Дианы. Спросонья, обмотав полотенцем голое тело, бегу в зал.
Девушка сидит на краешке дивана и, трясясь от страха, что-то бормочет.
– Диана, что случилось?
– Олень, – шепчут побледневшие губы. – Там на дороге стоял олень. Я выворачиваю руль, а потом падение и удар об дерево. Очень больно и страшно. И еще что-то…
– Успокойся, тш, успокойся, – глажу по голове девушку. – Это сон. Просто сон.
– Это не сон, – тихо бормочет. – Это происходит со мной. Так страшно.
– Ложись, успокойся, я буду рядом, покараулю твой сон, не бойся. Здесь ты в безопасности, – шепчу. Гостья покорно ложится и укрывается одеялом. Сижу рядом и поглаживаю по голове. Через некоторое время слышу, как уснула, возвращаюсь в свою комнату.
Звенит будильник, и день закручивается в новый водоворот. Утренняя пробежка, зарядка, отработка движений, холодный душ.
Стараюсь не шуметь, но, выйдя из ванной, вижу заспанное лицо в коридоре.
– Доброе утро, красавица, – бодро здороваюсь.
– Доброе, безжалостный обманщик, – бормочет. – Выгляжу, как лахудра.
– Иди умывайся, а я завтрак приготовлю. Яичницу будешь?
– Буду, но минут через десять.
Пока девушка проводит утренний моцион, отрезаю от буханки хлеба четыре ровных куска, вырезаю по периметру мякоть, оставив одну корочку. Укладываю корочки в горячее масло, аккуратно разбиваю в каждую емкость яйцо, зажариваю. Посыпаю сверху солью и зеленым лучком, выкладываю блюда на тарелки. Завариваю кофе, разогреваю в микроволновке блины. Достаю мёд, ложечки, ножи и вилки.
– Выглядит аппетитно, – говорит девушка, усаживаясь за стол. – Покормишь меня? Сильно есть хочется. А что у тебя голова мокрая?
– Утром бегал на стадионе и принял холодный душ.
– О, как здорово, – с аппетитом жуя, бормочет. – Разбуди завтра, тоже хочу побегать и душ холодный принять. Фен-то теперь есть волосы сушить.
– Хорошо, – соглашаюсь. – Надо будет тебе кеды или кроссовки купить.
– Как вкусно, – бормочет. – Давай попробую себя покормить.
После нескольких неудачных попыток, сосредоточившись, справляется с поставленной задачей.
– Молодец, – хвалю, наблюдая, как аккуратно макает в мёд свернутый трубочкой блин и подносит ко рту.
– Да, я – способная, – смеётся.
После завтрака включаю компьютер, приглашаю гостью.
– Будем тебя искать, – объясняю процедуру поиска в социальных сетях. – Диана, из Владивостока, 25 лет. По этим трем параметрам и будем искать. Если зарегистрировалась под своим именем – найдем. Поняла, как искать?
– Поняла, – кивает, забивая в поисковой строке параметры.
«Одноклассники» выдают список вариантов. Facebook – свой.
Диана просматривает варианты, пристально вглядывается в лица девушек на экране монитора.
Делаю расчеты по инвестиционному проекту, по одному из последних фирменных заказов (пока компьютер занят).
Через пару часов делаю перерыв, готовлю обед. Диана с унылым лицом приходит на кухню.
– Как поиски?
– Лучше не спрашивай, – бурчит. – В памяти смутный образ, какая фотография на Фэйсбуке. Просмотрела сотню фото, а все не то.
– Может, под другим ником зарегистрировалась? – предполагаю, чистя картошку. – Например, Богиня любви, Кисуля, Красотуля?
– Ага, Повелительница Неба и Владыка Земли, – фыркает. – У тебя искаженное представление.
– Да ты просто белая и пушистая, – вспоминаю анекдот.
– Шутка? Не поняла.
– Анекдот. Встречаются лягушка и крокодил. Крокодил спрашивает: «А чё ты такая зеленая, склизкая, в пупырышках вся?». А лягушка с достоинством отвечает: «Понимаешь, длинноносый, я вообще-то белая и пушистая, а сейчас просто болею».
Хохот Дианы взрывает кухню. Искренне и от души смеётся, что невольно любуюсь.
– Прикольно, – вытирает слезы в уголках глаз. – Значит, выгляжу, как лягушка?
– Выглядишь потрясно, – улыбаюсь, закидывая в кипящую подсоленную воду почищенный и порезанный картофель. – Без косметики выглядишь живой, настоящей.
– А с косметикой – чудовищем?! – вскидывает брови, хмурится.
– С косметикой выглядишь богиней, – смеюсь, добавляю: – А богини не ценят любовь. Требуют поклонения, обожествления, но не любви.
– По-твоему я неспособна по-настоящему любить?! – с вызовом спрашивает, впивается взглядом.
– Думаю, что можешь. Просто однажды придётся сделать выбор: жить и порхать, как ночной мотылек, или перейти на более взрослую ответственную ступень.
– Тебя послушать, так я чувствую себя шлюшкой какой-то, – обижается. – Я что, так себя действительно веду? Как настоящая б…?!
– Я этого не говорил, – огрызаюсь, добавляя в кипящую воду гречневую крупу. – Просто как-то получается, что если девушка красивая, то тут же надевает невидимую корону. Начинает отдавать приказы своим придуманным подчиненным, давая или обещая доступ к телу. Взамен, как правило, получает бонусы в виде шуб, дубленок, машин, турпоездок, «брюликов», украшений. Список можно продолжать.
– А это разве плохо?
– Безумно плохо!
– Почему?
– Сменились ценности. На первом месте: шмотки, вещи, атрибуты красивой жизни, уводящие людей с истинного пути развития.
– Поясни поподробнее.
– Считаю, что главная задача человека на земле – оставить след в истории: открытия, дела на благо людей, продление рода, сохранение духовных ценностей. Шмотки через несколько лет выйдут из моды или сломаются, а жизнь и время на приобретение уже потрачено и никак не восполнится.
– Странная философия…
– Каждый имеет право на свой взгляд на мир и вещи, что его окружают. Поэтому в мире столько конфликтов, войн, бедствий.
– А ты считаешь, что главная задача женщины – детей рожать и дома сидеть, да? – поддевает.
– Только женщина может выносить и родить дитя, – улыбаюсь. – Так заложено Матушкой-Природой. Можно, конечно, и в пробирках выращивать, но дети будут эмоционально ущербными. Больше похожими на биороботов, чем на детей. Ребенок должен тепло и ласку с самого зачатия чувствовать и в мир с радостью приходить.
– Тебя можно слушать и слушать, – улыбается. – А если женщина не хочет детей?
– Значит, дура! – безапелляционно заявляю и, увидев злость девушки, добавляю мягче: – Или просто еще не встретила мужчину, от которого захотелось родить чудесного пупсика – девочку или мальчика.
– Понятно, – бурчит, вставая. – Значит, буду тупой!
– Я тебя не считаю тупой, – миролюбиво говорю, помешивая на сковороде зажарку из лука и моркови. – Спросила – ответил. Не нравится – не спрашивай.
– Железная логика, – бурчит, выходя из кухни.
После обеда девушка мучает ноутбук, а я достаю инструменты, готовлю поделку из кедровых шишек.
– Что делаешь? – спрашивает, заглянув через час.
– Готовлю для мамы подарок на день рождения, – отвечаю, просверливая очередное отверстие в кедровом орешке.
– А когда день рождения?
– Завтра, – улыбаюсь. – Хочешь – пошли со мной, приглашаю.
– И как ты меня представишь? Девушка с отшибленной памятью? Б… с Владивостока?
– Тебе принципиально важно? – уточняю, уловив в голосе злость и страх одновременно.
– Очень-очень принципиально. Я бы сказала – жизненно важно. Не хочу выглядеть плохо в глазах твоих родных.
– Представлю тебя, как новую знакомую, с которой начал встречаться.
– Твои родители обо мне что-нибудь знают?
– Нет, ещё не говорил.
– А почему?
– Это моя личная жизнь, – твердо отвечаю. – Сам определяю, кого и как впускать.
– А как твои отнесутся к тому, что сначала с одной девушкой встречался, потом – с другой?
– Нормально воспримут, – бурчу. – Не хочешь идти – не ходи. Силой тянуть не буду. Сиди дома. В компьютере или в телевизоре – выбор есть. Решай сама.
– Тебе легко говорить, – возмущается. – А мне неловко. У тебя есть кто-то, а вместо нее я приду.
– Ну и сиди дома, – машу рукой, не вдаваясь в подробности, что родители не знают о моей таежной супруге.
– Ну и буду, – обиженно поджимает губы, выходит из комнаты.
Методично сверлю кедровые орешки, вынимаю из определенного круга на столе и укладываю просверленные на те же самые места.
Закончив сверлить, достаю леску и кругами нанизываю орешки и укрепляю узлами, увеличивая диаметр изделия.
Через час завязываю последний узелок, верчу перед носом собственноручно сделанный поднос-подставку под горячую посуду. Это не авторская разработка. Идею подсмотрел у морских умельцев, делающих аналогичные изделия из ракушек.
– Пойдем за кроссовками, – заглядываю в зал к Диане. – У нас есть час, чтобы успеть купить.
В споривном магазине покупаем кроссовки и спортивный костюм для девушки. Пришлось залезть в кредитную карточку, но раз обещал – должен сдержать обещание.
– Заработаю денег – отдам, – безапелляционным тоном говорит Диана, и я не спорю. По дороге в магазин молчит, демонстративно смотрит по сторонам. В магазине не вредничает, соглашается на то, что первым подходит по размеру.
– Обиделась, да? – спрашиваю на улице.
– Да, – сердито признается.
– И что я натворил? В чем виноват?
– Выставляешь дурой постоянно, – бурчит. – Задаю вопросы, а ты -бесишь ответами.
– Ты хочешь, чтобы я врал или, наоборот, во всем потакал?
– Нет. Не знаю даже, – бормочет. – Сама не понимаю, почему так бесит твое поведение. Вроде дружелюбен, но держишь на расстоянии.
– На расстоянии удара? – улыбаюсь.
– Не знаю, удара или оплеухи. Чувствую невидимую стену отчуждения. Бесит, что не понимаю, из-за чего. Бесит, что игнорируешь сексуальные знаки. Ведёшь, как с сестрой, а не с девушкой. За талию не обнимешь. Руку не предлагаешь. Я чувствую себя как прокаженная какая-то. Зачем ты так со мной?
– Правду хочешь?!
– Ну… – мнётся, почувствовав в моем тоне холодную угрозу. – И хочу узнать, и боюсь. Не знаю, к чему приведет.
– Когда будешь готова узнать, тогда закатывай истерику и качай права, – улыбаюсь. – Пока не набралась смелости – ходи и дуйся.
– Какой безжалостный, – надувает губки, отворачивается.
Ночью снова просыпаюсь от крика Дианы. Заглядываю к ней в комнату, вижу, что горит настольная лампа и девушка с побелевшим лицом сосредоточенно пишет на бумаге. Мы заранее договорились, что рядом с ней всегда будет бумага и ручка, для воспоминаний.
Закончив делать записи, девушка глухо говорт:
– Там была женщина. Говорила на странном языке. Я записала то, что поняла. Послушай: «Рабов хотела – рабыней станешь. Любовь топтала – любимой быть захочешь. Ты предавала – остаешься одна. Все отвернутся. Спасет тебя лишь тот, кто любовью сможет обогреть. Пройдешь мучения и боль. Тебя спасет любовь, но ты родишься снова. То, что мое, даю тебе, как испытание. Сначала дам, потом возьму. Пусть исцелит и боль причинит. Пусть сердце оживет и жизнь родится. Пусть война избранных через него прекратится. Тебе дано понять любовь, пройти страдания и сделать выбор. Война и мир в сердце твоем». Вот такая хренотень. Что бы это могло значить?
– Очень похоже на какое-то заклинание или молитву, – говорю, представляю яркий образ Шаманки, стоявшей возле искореженного автомобиля, говорящей эти слова.
– Страшно, – тихо говорит. – А ты что полотенцем замотан?
– Голый сплю, – бурчу. – Услышал твой крик и сразу к тебе, успел полотенцем обмотаться.
– Обалдеть, – грустно улыбается. – Голый мужик рядом, а ко мне даже не притрагивается. Такое разве бывает в жизни? Я тоже голая, а ты даже не пытаешься этим воспользоваться.
– Зациклилась на сексе? – бурчу, вставая с дивана. – Что, больше не о чем думать?
– Не уходи, пожалуйста, – крепко хватает за руку, с мольбой в глазах просит: – Посиди рядом. Мне страшно. Правда.
– Будешь беситься – уйду, – обещаю, выключая настольную лампу.
– Буду лежать тихонько, как мышка, – шепчет, не отпуская руку. – Ты только не уходи. Посиди рядом.
– Хорошо, – усаживаюсь на край дивана, беру её здоровую руку своими, поглаживаю, пою: «Спи, моя радость, усни. В доме погасли огни. Рыбки уснули в пруду. Я тебя очень люблю…»
– Странная колыбельная, – шепчет и, наклонившись, целует мою ладонь. – Так спокойно, когда ты рядом. Чувствую, что не обидешь и не сделаешь больно. Я совсем тебя не любила?
– Почему спрашиваешь?
– Что-то не так в моей жизни, – с грустью говорит. – Мне хорошо, когда ты рядом. Но не помню, что происходило между нами раньше. Так хочется вспомнить…
– А вдруг там что-то ужасное или запретное?
– Уже думала об этом. Одновременно страшно узнать и ужасно хочется вспомнить. А ты меня любил?
– Наверное, – пожимаю плечами. – В прошлом.
– Поцелуй меня, как раньше, – просит.
– Нет, – отрезаю.
– Ну что тебе стоит? – умоляет. – Неужели нравится, чтобы упрашивала и умоляла?
– Дело не в том, что мне нравится и не нравится, Диана, – тихо отвечаю. – Между прошлым и настоящим стоит гигантская пропасть. Нужно время, чтобы я стал доверять.
– Тогда почему возишься со мной?
– Хочешь, чтобы шпынял и использовал, как рабыню?
– Нет, – качает головой. – У меня развивается комплекс неполноценности. Мужики на улице глазами съедают, а ты даже не пытаешься соблазнить. Не говоришь комплиментов. Ведёшь себя, как будто уродина какая-то.
– Ты – не уродина.
– Чувствую твое безразличие. Ощущаю себя ущербной, – бубнит.
– Ты мне небезразлична, малыш, – нежно глажу по щеке, и Диана замирает, напрягается. – Я несу ответственность за тебя. Не хочу заставлять и понуждать к сексу. Необязательно расплачиваться телом за то, что живешь здесь.
– Я тебе хоть капельку-капельку нравлюсь? – почти шепотом спрашивает, как маленький ребенок, изголодавшийся по родительской ласке.
Становится искренне жалко. Наклоняюсь поближе к лицу, шепчу на ушко: «Ты мне очень нравишься, Диана. Намного больше, чем можешь представить. Ты возбуждаешь и будишь сексуальные желания».
– Тогда в чем дело? – шепчут губы. – Почему не воспользуешься? Почему не разделяешь ложе? Почему? Я не понимаю. Правда, не понимаю.
– Не хочу так, через принуждение и зависимость, – хрипло отвечаю, чувствуя, как кровь приливает к голове и в паху. – Мне нужно обязательно любить и быть любимым. Я это тонко чувствую.
– А я смогла бы тебя полюбить? – шепчут губы.
– Не знаю, – шепчу в ответ и вздрагиваю от прикосновения.
– Железная сила воли, – уважительно произносит. – Возбуждён, но не допускаешь мысли о насилии. Хотя так просто – откинуть одеяло, навалиться и овладеть. Всё равно не смогу защититься.
– А мне не нужно, чтобы защищалась, – встаю. – Любовь не может быть через насилие.
– Поцелуй, как раньше, когда любил меня, – шепчет. – Хочу знать, что потеряла.
Медленно склоняюсь к губам и нежно целую, как делал это давно. Та сначала с удивлением замирает, с силой обхватывает здоровой рукой, прижимает к себе.
– Я не сдамся без боя, – говорит, обдавая жаром дыхания. Чувствую горячее, манящее, упругое тело, а она продолжает серьезно: – Даю слово, что смогу заслужить твою любовь.
– Зачем тебе это? – удивляюсь, разжимая бойцовский захват. – Вернется память, станешь вести прежнюю жизнь и забудешь меня, как страшный сон.
– Мы в ответе за тех, кого приручили, – улыбается в темноте. – Чувствую, как приручаешь. Каждая минута с тобой делает меня другой. Это радует, удивляет, бесит одновременно. Понимаю, что никогда не стану прежней. Ты вошел в мою жизнь. Даже если тебя не будет рядом – все равно будешь влиять. Так что никуда не деться друг от друга.
– Утро вечера мудренее, – шепчу. – Спи давай. Завтра утром пробежка предстоит, помнишь?
– Помню.
Вернувшись в свою комнату, забираюсь под одеяло, пытаюсь расслабиться. В голову лезут неприличные мысли. Медленно дышу, полностью контролирую вдох и выдох. Незаметно задремываю. Сквозь сон слышу слабый шорох, приоткрываю глаза. Диана, обхватив здоровой рукой одеяло, тащит в мою комнату. Уложив одеяло на пол возле кровати, выходит и возвращается с подушкой и накидкой. Устроившись поудобнее на полу, затихает. Во мне борятся два человека: один готов отругать девушку и выпроводить, а второму – искренне жаль ее, хочется пожалеть и понежить чуть-чуть. Лежу и наблюдаю за ней сквозь прикрытые веки.
Девушка ворочается на жёстком полу.
– Не спится? – спрашиваю и чувствую взгляд в темноте.
– Ну, – бормочет, – страшно там. Едва закрою глаза и впадаю в дремоту – слышу голос страшный, вздрагиваю и просыпаюсь. Дурацкое состояние. И спать хочу, и не могу. Думала, хоть возле тебя на полу усну, но жестковато.
– Ладно, – подумав, говорю. – Иди ложись рядом, к стенке. Предупреждаю: будешь мешать спать – выгоню.
– Поняла, – обрадовалась и, быстро подхватив подушку и покрывало, забирается на кровать.
– Если ночью стукну локтем во сне – извини, – ворчу. – Начну храпеть – разбуди, чтоб на другой бок перевернулся.