– Огонь! – крикнул я, разрывая легкие.
Окопы полыхнули залпом, а потом зачастили, захлопали одиночными выстрелами. Я ловил в прорезь прицела чужой винтовки синие мундиры и стрелял, стрелял… Свистнула пуля. Пришлось пригнуться, и вовремя – по брустверу простучала пулеметная очередь.
– М-мать! – ругнулся я. – Откуда у них пулеметы?!
Стеценко скрючился у стенки окопа, костяшки пальцев у него побелели – он мертвой хваткой держал револьвер в одной руке, а другой пытался расстегнуть верхнюю пуговицу гимнастерки.
– Ручные, с дисковым магазином. Альянс, паскуды, несколько вагонов этого добра синемундирникам прислали. – Мой зам приподнялся, пальнул пару раз из револьвера и спрятался обратно в окоп. – Теперь они нам вставят!
– Еще посмотрим, кто кому вставит, – неуверенно сказал я и, пригнувшись, побежал по линии окопов в блиндаж.
Черт бы побрал этот полустанок, эту железнодорожную развилку и лоялистов, которым она позарез необходима!
Когда я вошел в блиндаж, снаружи грохнуло, мне на фуражку и шинель посыпался песок. В углу солдат-связист ковырялся в рации.
– Боец! Связь есть?
– Минуту, господин поручик!
– Позовешь меня, я сверху буду.
Я развернулся на каблуках и вылез наружу. Ох, мать-перемать! Лоялисты снова шли в атаку.
Под прикрытием нескольких броневиков, которые поливали наши позиции огнем из пулеметов, густые цепи синих мундиров продвигались к нашим окопам.
– Ро-ота! Гранаты – товсь! – заорал я и бегом побежал к расположению пулеметной команды на правом фланге.
– Вахмистр! Прекратить огонь! – приказал я.
Вахмистр Перец удивленно выпучился на меня, но дал отмашку своим пулеметчикам.
– В чем дело, поручик?
– Всем укрыться в окопах! Подпустим их поближе. Мамсуров, раздать бутылки с зажигательной смесью!
Чернявый боец, исполняющий обязанности посыльного, рванул за бутылками. На несколько секунд над окопами моей роты повисла тишина. Я помедлил, глядя, как солдаты разбирают гранаты и коктейли. Уже слышались выкрики лоялистских командиров, рокот моторов броневиков.
– Ну, с Богом, – проговорил я, и потом уже гаркнул во всю глотку: – Дава-ай!
Одновременно с бойцами поднялся в окопе в полный рост и приложил винтовку к плечу.
– О-огонь!
Что-то около пятидесяти человек в синих мундирах оказались в наших окопах. Завязалась рукопашная. Какой-то рябой лоялист кинулся на меня, на ходу дергая затвор. Я видел грязь на штыке, трясущиеся пальцы своего врага… Отшвырнув бесполезную винтовку, кинулся ему под ноги, повалил, принялся выкручивать винтовку у него из рук. Он пару раз больно пнул меня ногой, а потом я отпрянул, дернул из кобуры револьвер и выстрелил ему в грудь.
К этому времени все закончилось. Я попытался отереть грязь с лица рукой, но только больше запачкался. На поле перед окопами горели уже четыре броневика, лоялисты откатывались на свои позиции, не заботясь о мертвых и раненых товарищах, синие мундиры которых покрывали пространство перед окопами.
Бойцы выбрасывали трупы врагов из траншей, перевязывали раны. Фишер из пулеметной команды накрывал тела погибших соратников брезентом. Мы потеряли восемь человек.
– Господин поручик, вас вызывают! – крикнул связист из блиндажа.
Ну надо же! Как они вовремя, однако. Через минуту я был у рации.
На связи был незнакомый мне полковник по фамилии Барковский. Он кричал очень громко, но из-за помех и стрельбы я его еле слышал:
– …до прибытия состава на полустанок!.. любой ценой, слышите! Обеспечьте выгрузку личного состава частей особого наз… полустанок до последней капли крови!
Я закатил глаза: любой ценой, до последней капли крови… Как меня все это достало! Но части особого назначения – это хорошо. Я их в деле не видел, но, по слухам, они ребята серьезные. И называются как-то интересно, на римский манер…
Снаряд рванул совсем рядом, и из окопов послышались крики – зацепило кого-то из бойцов.
– Санита-а-ар! – заполошно орал кто-то.
Я выскочил из блиндажа, суматошно огляделся, отметив краем глаза покосившееся здание полустанка на фланге нашей линии обороны, жмущихся к стенкам окопов солдат, задранное вверх покореженное дуло пулемета и иссеченный осколками кустарник между нашими позициями и позициями лоялистов.
И как нам было обеспечить выгрузку?
– Вишневецкий!
– Я! – Молодой комвзвода возник как из-под земли.
– Бери своих людей, пару пулеметов и дуй к полустанку – укрепитесь там, зря не высовывайтесь. Мы ждем подкрепление, нужно продержаться, пока не прибудет поезд!
Вишневецкий кивнул, козырнул, а потом спросил:
– Господин поручик, а когда он прибудет?
– Надеюсь, что скоро, Вишневецкий, очень надеюсь…
Я видел, как он, пригнувшись, бежит к своим людям, по пути рассказывая всем о подкреплении, как приободряются солдаты. Пожалуй, оставлю на него роту в случае чего… В случае чего? Тьфу ты, что за напасть в голову лезет?
Пришлось быстро перемещать линию обороны, учитывая потребность прикрыть полустанок, да и тот факт, что гаубичная батарея лоялистов здорово пристрелялась по нашим позициям, тоже.
Вторая линия была хлипкой: неглубокие окопы, еле-еле укрепленные мешками с песком пулеметные гнезда. Ни тебе блиндажей, ни «лисьих норок» – беда, в общем.
Хорошо, что лоялисты дали нам передышку. Не знаю, что у них там происходило, а может, мы их просто сильно потрепали, но позиции рота сменяла в довольно спокойной обстановке.
Долго отдыхать нам не дали. Заняв позицию в окопе, я в бинокль наблюдал нестройные ряды синемундирников, приводящих себя в порядок под прикрытием небольшой рощицы. До нас доносился рокот моторов – значит, броневики были все еще здесь. И за холмами на горизонте не дремала гаубичная батарея.
Лоялисты пошли в атаку под прикрытием огневого вала – гаубицы лупили метрах в пятидесяти перед первыми рядами синих мундиров. На удивление огонь прекратился недалеко от наших окопов. Я не сразу понял, что они боятся повредить железнодорожное полотно, берегут коммуникации для себя!
Артобстрел закончился, но легче не стало: до нас добралась их пехота. Мы просто не успели остановить огнем наступающего противника, и на наших позициях завязалась рукопашная схватка. Я вытянул шашку из ножен и, наметив себе вражеского сержанта с саперной лопаткой в руке, бросился в атаку.
Следующие несколько минут слились для меня в бесконечное багровое мгновенье, которое закончилось пронзительно-звонким свистком паровоза.
Поезд мчался сквозь пелену дыма и грохот взрывов на всех парах. Два аэроплана прикрытия, сопровождающие состав, сделали вираж и, нарисовав кровавый пунктир огнем своих пулеметов, проредили цепи атакующих лоялистов.
С лязгом и грохотом состав остановился у полустанка, двери вагонов открывались, оттуда выпрыгивали какие-то люди…
На нас пошла новая волна атакующих. Моя рота ответила залпами и гранатами, которых почти не осталось, штыками, прикладами и кулаками…
В какой-то момент мне показалось, что мы дрогнем. Слишком уж много было синих мундиров, слишком сильно устали мои бойцы… Стряхнув с шашки капли крови, я оглянулся и остолбенел!
Стройные ряды, черная форма, ротные штандарты реют на ветру. На рукавах – череп и кости, в глазах – молнии и громы, на лицах – решимость, вера и преданность. Преторианцы! Личная его высочества гвардия! Лоялисты тоже заметили нового врага и один за другим стали покидать поле боя.
Офицер – усатый, в зубах сигара – прошелся вдоль строя преторианцев, взмахнул сверкающей саблей, и рокочущим, поставленным голосом скомандовал:
– Когорта! С песней! Ма-а-арш!
Грохнули сотни сапог, преторианцы двинулись вперед: оружие наизготовку, шаг ровный. Впереди – песня:
Они так и шли, печатая шаг, не обращая внимания на выстрелы и взрывы. Крепкие глотки пели-орали полные мрачной решимости слова этой песни:
Их сурово воспитала
Мать – холодная тайга,
Бури грозные Свальбарда,
Мангазейские снега.
Два броневика выкатились из-за леса, попытались развернуть свои башенки, залить свинцовым дождем колонны преторианцев – куда там! Связки гранат, ручные пулеметы – дымят броневики.
Мои бойцы как-то собрались, оправились. Я неожиданно для себя рявкнул:
– Рота, стройся!
Бойцы стали плечом к плечу.
– Р-равняйсь! Смир-р-рна! Шагом марш!
А впереди преторианцы ворвались на позиции лоялистов, крушили, ломали, сметали все на своем пути…
Эх, Империя родная!
За тебя ль не постоим?
И заморским дальним странам
Мы привет передадим!
Мы подошли в тот момент, когда лоялистский штаб пытался удрать на легковых автомобилях, а гаубичная батарея прямой наводкой начинала обстреливать потерянные позиции. Мы видели артиллеристов в синих мундирах, здорово попортивших нам кровь, видели и слышали залп из сотен винтовок вслед штабной автоколонне и вильнувшую в кювет последнюю машину…
– Цепью! В атаку! Бегом марш! – проревел офицер-преторианец, и, постепенно ускоряясь, парни в черной форме устремились к вражеской батарее, к автоколонне с разбитыми стеклами и спущенными шинами. Я запоздало повел роту в обход артиллерийских позиций. Мои ребята уже в один голос с преторианцами пели-орали:
Этих дней не смолкнет слава,
Не померкнет никогда!
Офицерские заставы
Занимали города!
Лоялисты стреляли хорошо, но остановить черную лавину не могли. Да и мы подоспели вовремя – ударили во фланг и сбили их охранение.
Ревели преторианцы, сбрасывая под откос холма гаубицы, безжалостно добивая раненых и опрометчиво сдавшихся в плен врагов. Мои ребята уже уверенно подхватили:
Знай, страна, в лихие годы
В память славной старины
Честь великого народа
Отстоят твои сыны!
А я устало сел на мешок с песком, оставшийся от ретраншемента позади орудийных позиций, и, сняв фуражку, отер лицо. Это великолепно, но так не воюют!