Доктор Смит оказался деликатным человеком, не став озвучивать диагноз при мне. Но я всё равно узнала, что у меня за болезнь. Амнезия. Ожидаемо, я на это и рассчитывала. И добавил, что, возможно, память ко мне не вернётся никогда, поскольку я даже свою внешность не узнала. Обо всём этом мне вечером рассказала Сара, та самая горничная, что присматривала за мной.
Леди Мэделин заходила пару раз и грустно на меня глядела, вздыхала, гладила по волосам, шептала что-то успокаивающее и уходила. Понять её чувства было несложно, хоть мне и не выпало счастья познать материнство. Сожаление, бессилие, вина – всё это и их тонкие оттенки, ощущала бедная женщина.
Когда она ко мне зашла перед сном, пожелать доброй ночи, я не выдержала и просипела:
– Всё будет хо-ро-шо… Не грус-ти…
– Ох, милая моя! – улыбнулась Маэделин, в прекрасных голубых глазах показались слёзы. – Ты права, мы непременно со всем справимся…
Ей не дали договорить, в приоткрытую дверь спальни долетели странные звуки: кто-то громко возмущённо кричал, а потом что-то смачно, вдребезги разбилось. Я удивлённо посмотрела на леди. Узкие плечи моей новой мамы вдруг напряглись, и без того прямая спина стала ещё ровнее; её щёки покрылись некрасивыми алыми пятнами, а руки судорожно смяли ткань муслинового платья.
– Грейс, я отправлю к тебе Сару. Ни о чём не волнуйся. Ты сейчас ничего не помнишь и оттого не понимаешь, но твой отец, граф Джон, неплохой человек. Просто знай это, – и, подобрав подол, быстро прошла на выход, плотно притворив за собой дверную створку.
Я снова осталась одна и растерянно глядела прямо перед собой. Выходит, "батюшка"любит побуянить? И он неплохой? Шестерёнки со скрипом завертелись, анализируя услышанное, увиденное и сказанное. Напрашивался очевидный вывод: в данный момент некий граф Джон, биологический отец моего нового тела, пьян. Вопрос только, как часто он прикладывается к бутылке: время от времени или на постоянной основе?
В дверь тихо, дробно постучали и тут же, не дожидаясь позволения войти, внутрь скользнула Сара. Тёмные глаза девушки взволнованно блестели. В руках она держала небольшой таз.
– Что там… проис-ходит? – выдавила я.
– Господин пришёл, – служанка подошла и поставила свою ношу на прикроватную тумбочку. – Позвольте, я обработаю вашу рану на голове и перетяну повязку на рёбрах. Давайте, помогу вам лечь набок.
– Как… мама… – последнее слово вырвалось с трудом, давно я его не произносила.
– Госпожа справится. Только она одна может его успокоить, использовав всего несколько слов.
Принять другую позицию оказалось совсем непросто. Я охала, ахала от боли в рёбрах, даже перед глазами мушки заплясали от испытываемых неприятных ощущений.
– Я ею восхищаюсь, – вдруг добавила Сара. – Вот та-ак, хорошо. Как вы?
– Тер-пи-мо, – выдохнула сквозь зубы, плотно прикрыв веки.
Послышались звуки выжимаемой тряпицы, потом какое-то шуршание, и к моему затылку аккуратно прижали что-то влажное. Я тихо зашипела.
– Потерпите, мисс Грейс, – участливо проговорила горничная. – Нужно нанести микстуру, доктор Смит сказал, чтобы я так делала утром и вечером. А ещё вам её надо каждый час принимать внутрь.
Её слова заставили поморщиться – несъедобная вязкая жижа, называемая целебной микстурой, воняла и была горькой, просто отвратительной на вкус. Я даже боялась спросить, что входит в её состав.
– Всё, готово! – обрадовали меня, и я вернулась в исходную позицию.
– Теперь сменить повязки, – деловито суетилась Сара, а я заподозрила её в любви к подобного рода процедурам.
Пока девушка осторожно снимала бинты, непривычные и слишком широкие из серой плотной ткани, я старалась понять, что происходит в доме. Но было тихо. Мне стало чуточку спокойнее. Мэделин произвела на меня приятное впечатление, и, если бы ей кто-то посмел навредить, я бы по-настоящему встревожилась и расстроилась. Вот вроде и знаю человека всего ничего, а уже переживаю.
Тем временам Сара закончила менять повязки и вернула одеяло на место.
– Давайте подушку переложим, чтобы вам было удобнее спать. Вам не холодно? – заботливо уточнила она.
– Нет. Если можно, не могла бы ты открыть окно?
– Да, конечно. Но прошёл дождь, и вы замёрзнете, – засомневалась девушка.
– Не волнуйся, распахни хотя бы немного, мне жизненно необходим свежий воздух, – я вяло улыбнулась и прикрыла веки.
– Задуть свечи?
– Будь добра, – апатично пробормотала я.
День прошёл быстро и всё время в полусне, но я так устала, будто разгружала вагоны с углём.
– Доброй ночи! – напоследок пожелала помощница и я услышала, как она тихо притворила за собой дверь.
Сон лечит, в этом не было никаких сомнений. И я, с трудом выбросив лишние мысли из гудящей головы, в итоге всё же уплыла в объятия Морфея…
– Грейс! – кто-то потряс меня за плечо, сначала не сильно, а потом, видать, не дождавшись реакции, как тряхнул, мои зубы громко противно клацнули, и я резко распахнула глаза. Мне ещё раз крепко сжали плечо, впиваясь стальными пальцами в плоть, и боль волной прокатилась к и без того ноющему затылку и прострелила в рёбрах. Я тихо застонала, но быстро уняв дыхание, рявкнула:
– Руки убери! – и вышло вполне чётко. На адреналине даже села, стряхивая с себя ненавистную лапу.
И зло уставилась на сидевшего на моей кровати мужчину.
Это пробуждение было гораздо неприятнее предыдущего, самого первого в новом мире.
– Ишь, раскричалась. Сейчас свечу запалю. Чего в потёмках-то сидеть, – сухо ответили мне. Незнакомец потянулся к шандалу, стоявшему на прикроватной тумбе, – грубишь отцу, вот до чего докатились.
Так это мой новый папенька, от которого за версту несло отвратительным перегаром. И ещё чем-то кислым. Давно не мытым телом? Фу-у!
В свете занимающегося рассвета рассмотреть его лицо не представлялось возможном, к тому же он сидел спиной к окну. Мужчина ловко зажёг фитилёк свечи, и комната озарилась приятным, тёплым светом, и вот я рассматриваю правильные черты лица человека лет пятидесяти. Осунувшееся, с многодневной щетиной, которая вот-вот и станет клочковатой неопрятной бородкой. Крупный орлиный нос, высокие скулы и тяжёлый квадратный подбородок. Карие глаза лихорадочно блестят, щёки впалые. Рубаха помятая и навыпуск. Брюки с какими-то жирными пятнами. Светлые волосы.
Отмыть, причесать, побрить – и вполне симпатичный мужчина выйдет. Оба родителя на редкость хороши собой, логично, что и ребёнок в таком браке получился просто очаровательным.
– Мне сказали, что ты участвовала в гонках на двуколках. Это очень опрометчиво, безответственно, Грейс. Ты расстраиваешь мать. Что скажут люди? Ты подумала об этом, а? Тебе нужно выйти замуж за серьёзного, богатого лорда, за маркиза – не меньше! Но если о тебе расползутся непотребные слухи, на тебя самый захудалый баронишка даже не посмотрит! Так как сына у меня нет, то наследницей доброго имени Лерой, являешься ты. Будь добра, не запятнай!
Отец девушки говорил, сурово хмуря брови и недовольно поджимая губы. Он наседал на меня, стараясь подавить. Мне категорически не нравилось его такое отношение к собственному ребёнку.
– Что вы забыли в моей комнате? – стараясь не прерываться на каждом слове, холодно поинтересовалась, напуская металла в голос.
– Да как ты смеешь так говорить с отцом! – и замахнулся, чтобы ударить. Я зажмурила глаза, приготовившись защитить лицо руками, сделать что-то иное в нынешнем состоянии всё равно бы не смогла. Противостоять человеку, похожему на потрёпанного полупьяного медведя, сейчас была не в силах.
Но пощёчины не последовало.
– Остановись! – ледяной голос леди Лерой раздался со стороны двери и мужчина замер с занесённой ладонью, так и не опустив её на мою многострадальную голову. – Джон, твоя дочь потеряла память. Все мы для неё чужие люди. Не смей бить ребёнка! – Женщина гордо вплыла в комнату и быстро подошла к моей кровати. – Милый, пожалуйста. Ты её пугаешь!
– Я так хотел сына, – вдруг как-то скукожился граф, – назвал бы его Грей, научил бы всему. Что мне эта девчонка, а теперь ещё и больная? Ну почему, любимая моя, ты больше не можешь иметь детей?
А я смотрела на Мэделин и видела в её прекрасных очах страх, который она испытывала, то ли к нему, то ли испугалась за меня. А ещё сожаление и не потому, что не смогла подарить этому человеку сына, а потому, что вышла за него замуж.