ЭТО БЫЛО ВО второй половине дня 11 октября. Крейсер «Сагитта» доставлял сотрудников беспроволочного телеграфа – людей, чей отпуск истек – из Новой Зеландии, где они выполняли свои последние обязанности, на подмогу станции Вэй-хай-вэй. Около шести часов было получено кодовое радиосообщение со станции восточного удлиненного кабеля:
Возьмите на борт персонал для отправки на помощь станции X. Всякое сообщение прекратилась. Доложите о прибытии.
Когда капитан Эверед получил это сообщение, он был уже далеко к северу от архипелага Бисмарка. Во время чтения этого письма, его лицо не могло бы стать еще более серьезным, даже если бы он увидел приближающийся тайфун на горизонте. В общем-то, в переносном смысле слова именно тайфун он и видел.
Тотчас же нос его судна, идущего со скоростью тридцать узлов, отклонился на северо-восток, и он помчался на всех парах по новому маршруту, пролегавшему через бесчисленные острова Каролинского и Маршалловского архипелагов, туда, где дно Тихого океана опускается в Амменскую впадину, вблизи которой находилась его цель.
Капитан понимал, что произошло что-то необычное, но секретность его службы исключала возможность задавать какие-либо вопросы. Вполне возможно, подумал он, что Уайтхолл знает не больше его самого. «Всякое сообщение прекратилось» – вот что окрашивало тревогой естественную мысль, мгновенно пришедшую ему в голову. Два молодых и здоровых человека вряд ли будут полностью выведены из строя в одно и то же время – по естественным причинам.
Размышляя о тех двух молодых людях, о которых шла речь в данном случае, моряк думал совсем не о естественных причинах, и, судя по выражению его лица, это были не особенно приятные мысли. Встретив судового врача на палубе вскоре после смены курса, капитан спросил:
– Что вы думаете об этом послании, Андерсон? У вас есть какая-нибудь теория?
– Вероятно, болезнь, – ответил медик.
– Возможно, – сказал Эверед с сомнением в голосе, – или что-нибудь еще хуже.
– Что вы имеете в виду, сэр? – последовал изумленный ответ. – Вы думаете, что Германия…
– Первой моей мыслью было, что разразилась буря, – сказал капитан Эверед, – но если бы такая мысль пришла в голову кому-нибудь на берегу, то сообщение было бы сформулировано иначе. Мы живем в такие щекотливые времена, что должны быть приняты все меры предосторожности, но я не думаю, что это объясняет такую формулировку.
– ТОГДА У ВАС есть какая-нибудь другая теория? – уточнил Андерсон.
– Я не хочу называть это теорией, но я привез этих двух парней из Англии, и я не могу забыть, какой плохой парой они были. – Капитан Эверед закурил сигарету.
– Другими словами, вы считаете, что у нас могут быть неприятности? – спросил доктор.
– Вас не было с нами во время нашего путешествия, так что вы не встречались с ними. Уилсон выказывал все признаки, говорящие о том, что это солдафон, и притом угрюмый. Макрея, инженера и оператора, описать гораздо сложнее. Он благонамерен, но мало образован, очень нервозен и слаб волей: все это не порок, но эти качества не делают человека устойчивым. Таким образом, мы имеем недисциплинированный характер одного, своеобразный, нестабильный характер другого и чрезвычайно трудные условия – насколько они могут быть трудными, известно только тем, кто был заперт вместе в течение нескольких месяцев таким образом.
– Надеюсь, между ними не было никакой ссоры!
– Очень может быть, что и нет, но меня ничто особо не удивит. Ясно только одно: ни один из них не дежурит у передатчика, и чем больше я об этом думаю, тем меньше верю во внешнее вмешательство. Это было бы явным актом войны, и тогда мы бы уже увидели другие ее признаки.
Станция X была полностью приспособлена для радиотелеграфа, а также для несравненно более крупной установки междугородной телефонной связи. По мере того как расстояние между ней и островом уменьшалось, «Сагитта» снова и снова пыталась дозвониться до станции, но ответа не получала.
Утром 14-го числа вдалеке появился остров – крошечное пятнышко на краю океана. Подойдя достаточно близко, чтобы за стеклом можно было разглядеть каждую деталь скалы и берега, крейсер в качестве меры предосторожности обошел его, но ни на суше, ни на воде не было видно никаких признаков жизни. Затем корабль выпустил ракету, чтобы привлечь к себе внимание, и стал ждать ответа, но тщетно. Лицо капитана Эвереда выражало крайнее изумление. Даже если предположить худшее в отношении Макрея и Уилсона, то что случилось с китайцем? Капитан повернулся к своему первому лейтенанту:
– Мистер Флетчер, берите катер и отправляйтесь на разведку. Андерсон пойдет с вами. И пусть остальные останутся у лодки, когда вы с Андерсоном высадитесь. Если вы никого не увидите, дайте мне знать об этом и отправляйтесь в здание станции. Возьмите свои револьверы. Будьте осторожны, чтобы не потревожить ничего, что имеет какое-либо отношение к тому, что произошло, и возвращайтесь как можно скорее.
КОМАНДА ШЛЮПКИ ОТПРАВИЛАСЬ в путь и вскоре уже добралась до пологого пляжа. Оба офицера вышли на берег и начали взбираться на утес. Они постояли немного, и вся внутренняя часть острова предстала перед ними, как на карте. С «Сагитты» за ними следили с большим любопытством. Для сохранения тайны станции X были приняты все меры предосторожности, чтобы скрыть от унтер-офицеров тот факт, что с ней были связаны какие-либо секреты или что она чем-либо отличалась от других периодически посещаемых станций. Поскольку в таких случаях речь всегда шла о чем-то необычном, капитан Эверед намеревался принять все меры, чтобы скрыть любую необычность, связанное с визитом его корабля. Правда, то, что теперь на секретной станции произошло что-то странное, скрыть было невозможно, но он надеялся, что заявление о том, что на острове случилась вспышка какой-нибудь болезни, будет достаточным объяснением, что бы ни произошло там на самом деле. Вот почему доктор был назначен одним из членов десантного отряда.
Условленный знак, что ничего не видно, был сделан, и двое мужчин исчезли за утесом.
– Во всяком случае, на станции все в порядке, – сказал врач. – Но нет никаких признаков жизни. Куда, черт возьми, мог деться этот парень?
Они направились к зданию станции и распахнули дверь, которая была закрыта, но не заперта на задвижку.
На полу лежало, растянувшись на спине, тело Макрея, а рядом с ним валялся перевернутый стул. Судя по всему, бедняга сидел, не вставая, за столом перед прибором, а потом по какой-то необъяснимой причине упал навзничь вместе со стулом и всем прочим, ударившись затылком об пол. И не было никаких признаков того, что после этого он предпринял какие-то усилия, чтобы пошевелиться.
– Мертв! – сказал доктор после короткого осмотра. – Но где же остальные?
ВСЕ КОМНАТЫ ЗДАНИЯ станции, построенного в форме бунгало, были тщательно обысканы, но там не нашлось ничего, что могло бы пролить свет на отсутствие двух сотрудников.
– Вы можете назвать причину смерти оператора, Андерсон? – поинтересовался лейтенант Флетчер.
– Нет, – ответил доктор. – Я не вижу никаких следов насилия. Это очень странно.
– Возможно, в бумагах будет что-то написано о том, что произошло, – предположил Флетчер, – но я думаю, что нам лучше не вмешиваться в это дело. Я вернусь и доложу обо всем. Без сомнения, тогда капитан сойдет на берег.
– Правильно… ох! – отозвался доктор, снова обративший свое внимание на тело в сигнальной комнате.
Лейтенант вернулся на «Сагитту» и доложил обо всем капитану, в результате чего тот немедленно решил сам сойти на берег и лично осмотреть остров.
Прибыв на станцию, Эверед сразу же направился в сигнальную комнату, где обнаружил доктора Андерсона, стоявшего на коленях у тела Макрея.
– Мы с Флетчером подумали, что вам лучше осмотреть это место, прежде чем что-нибудь трогать, сэр, – сказал медик, поднимая голову.
– Он мертв? – спросил капитан Эверед, указывая на Алана.
– Сначала я так и думал, – последовал ответ.
Капитан пристально посмотрел на врача, так как и в его словах, и в тоне было что-то многозначительное.
Отвечая на этот взгляд, Андерсон продолжил:
– Я провел еще один осмотр и теперь не уверен, что мое первое сообщение было абсолютно правильным.
Говоря это, он укладывал тело Макрея в более удобную для живого человека позу.
– Я действительно не могу найти никаких признаков жизни – ни пульса, ни температуры, но с другой стороны, я не могу найти и никаких определенных признаков смерти, – объяснил он. – Смотрите, у него нет ни окоченения, ни каких-либо признаков разложения. А если судить по времени прекращения сигналов, то он, возможно, пролежал в этом состоянии четыре дня. Причем в жарком климате.
– Но может ли живой человек впасть в такое состояние? – изумился капитан Эверед.
– Трудно сказать, что возможно в таких случаях, – ответил доктор, – но если он в трансе, то это самый необычный транс, о каком я когда-либо слышал.
– И что нам теперь делать?
– Он должен быть доставлен на борт как можно скорее и пройти курс лечения.
Некоторое время капитан Эверед молчал, обдумывая происходящее с точки зрения его службы.
– Ну что ж, – сказал он, наконец, – так тому и быть. Мы действительно не можем оставить его здесь, хотя это очень печально. Но как же остальные? Где они сейчас?
– Мы не видели никаких их следов, – сказал Андерсон, – и пока вас не было, Флетчер не стал смотреть записи сигналов, чтобы проверить, не могут ли они пролить свет на происходящее.
СЛЕДУЯ ПОДСКАЗКЕ ДОКТОРА, капитан Эверед подошел к сигнальной книге и начал читать ее. Первым, что он заметил, так как при данных обстоятельствах начал с конца, было то, что последний сигнал был подан 10 октября, то есть за день до того, как ему было приказано изменить курс. Развернув листки, он сразу же наткнулся на сообщение Макрея о трагедии. Это показывало ему, что на данный момент Адмиралтейство уже располагало информацией о случившемся. Как видно, первая договоренность с Аланом была изменена позже, когда он перестал отвечать – после этого решено было послать на остров «Сагитту». Капитан Эверед рассказал своему спутнику ужасные подробности, которые он узнал из книги, и попросил его найти место, где были похоронены тела погибших.
Пока Андерсон был занят этим делом, Эверед обратился к дневнику Макрея, изучение которого он в данных обстоятельствах счел оправданным. Капитан просмотрел его с самого начала, немного прочитав то тут, то там, и вскоре увидел, что это был совершенно неподходящий отчет, содержащий множество указаний, которые, попав в определенные руки, могли бы дать нежелательные подсказки о местонахождении станции Х и ее работе. Дойдя до рассказа Алана о смерти его товарищей и о том, как это отразилось на нем самом, капитан Эверед окончательно утвердился во мнении, которого всегда придерживался: Макрей никогда не был человеком, подходящим для такого рода обязанностей.
Читая этот поразительный документ, он пришел к неизбежному выводу, что случившееся перевернуло мозг бедняги и что последняя часть дневника – всего лишь бред сумасшедшего. По правде говоря, Алан, как это ни печально, и сам подозревал об этом.
Когда доктор вернулся в сигнальную комнату, Эверед отложил дневник.
– Ну что, нашли вы это место? – спросил он.
– Да, сэр, я нашел могилу, – отозвался врач.
– Тогда это пока подтверждает доклад Макрея, но необходимо, чтобы о нашем прибытии и о том, что мы обнаружили, было доложено Адмиралтейству. Вы же автомобилист, Андерсон – не так ли? Значит, без сомнения, сможете заправить двигатель бензином и завести его.
Пока доктор занимался этим делом, капитан Эверед написал рапорт для отправки. Покончив с этим, он повернулся к медику.
– То, что здесь произошел какой-то скандал, меня бы не удивило, но обнаружить, что все они мертвы, – это выше моих худших ожиданий. Что вы теперь думаете о Макрее?
– Я могу только повторить то, что уже сказал. Он должен быть доставлен на борт, – сказал доктор, – но у меня мало надежды на то, что он очнется.
– Тогда, – решил капитан, – после того, как отчет будет отправлен и спасательный персонал высадится на берег, вы должны будете взять его на борт на крытых носилках и как можно меньше говорить о нем. Скажем, что он находится в коматозном состоянии и слишком болен, чтобы оставаться здесь. Надо соблюдать осторожность и не показывать его необычное состояние. Об отсутствии двух других сотрудников не будет сказано ни слова, и вряд ли кто-то из членов экипажа обратит на это особое внимание.
ОСТАВИВ ДОКТОРА АНДЕРСОНА дежурить на станции, капитан Эверед спустился в шлюпку и вернулся на борт. Он объяснил ситуацию офицеру, который должен был принять командование, и послал его вместе с инженером-оператором и слугой немедленно занять остров, а затем связаться с Британской Колумбией и сообщить, что станция снова работает.
Под предлогом ожидания, пока не будет произведен ремонт, необходимый в связи с «недавним взрывом на станции», «Сагитта» простояла у острова до захода солнца. В сгущающихся сумерках «раненого» оператора положили на носилки и под присмотром врача доставили на борт. Задолго до этого «Сагитта» получила из дома приказ отправиться в Гонконг.
Капитан Эверед захватил с собой дневник Макрея и еще раз тщательно изучил его последнюю часть. Он был совершенно убежден в истинности версии о том, что на самом деле произошло между Уилсоном и китайцем. После этого в дневнике шли записи, датированные двумя следующими днями. Первая была написана сначала стенографически, так, как записывается полученное сообщение, а затем переписана обычным языком. А запись под второй датой, последняя в дневнике, была сделана только в виде стенограммы. Первую из них капитан Эверед, находясь на острове, посчитал доказательством безумия писавшего.
ПРИ ПЕРВОЙ ЖЕ возможности он заговорил на эту тему с доктором Андерсоном.
– Мне бы хотелось, – сказал капитан, – чтобы вы пробежались по этой его записи. У бедняги, похоже, была самая невероятная галлюцинация, какую только можно себе представить. И скажите, что вы сейчас думаете о его состоянии?
– Абсолютно все то же самое. По моему мнению, если это транс, то он должен закончиться смертью, и вероятно, ничто не указывает на точный момент, когда он начался. Проливают ли эти его записи хоть какой-то свет на то, как он оказался в том положении, в котором мы его нашли?
– То, что написано обычным языком – нет, но одна запись сделана только при помощи стенографии. Сам я ее прочесть не могу, а потому не решаюсь передать дневник в руки кого-нибудь на борту, кто это может.
– Ну что ж, раз уж вы хотите вручить мне эти бумаги, я посмотрю, что можно сделать. Если это письмо Питмана и если запись сделана достаточно грамотно, я думаю, что смогу ее разобрать, и, если хотите, напишу для вас расшифровку.
– Спасибо. Если это что-то похожее на запись предыдущего дня, то, признаюсь, мне бы очень хотелось ее увидеть, хотя писавший и находился в диком заблуждении. Но возьмите дневник и прочтите. Само его существование, от начала до конца, показывает, насколько Макрей был непригоден для секретной службы на одной из этих станций. В какой момент началось его безумие, я оставляю решать вам. Во всяком случае, ближе к концу он кажется достаточно сумасшедшим.
– Как вы думаете, что заставило его потерять рассудок?
– Одиночество и шок. Я в этом нисколько не сомневаюсь, – сказал капитан Эверед. – Это был молодой человек с большими способностями, но нервный, с богатым воображением, во всяком случае не приспособленный к жизни, связанной с такой должностью. И когда случилось событие, которое оставило его там одного, при обстоятельствах, которые были бы неприятны любому, он просто рассыпался на куски. Однако прочтите первую часть этой тетради, которая написана обычным языком, и скажите мне, что вы об этом думаете.
Мозговые и нервные расстройства всегда были той частью его профессии, которая особенно привлекала доктора Андерсона, и причуды расстроенных и ненормальных умов были для него особым предметом изучения. Так что он принял сочинения Макрея для ознакомления с научным интересом. Прочитав ту часть, которая уже была здесь изложена, он подошел к тому месту, где Алан, сидя в сигнальной комнате, заканчивал свою ежедневную запись или письмо с явным намерением подойти к инструменту и надеть головной убор для передачи сигналов, потому что, цитируя его собственные слова, его «как будто что-то призывало» сделать это.