Стамбул. Перекресток эпох, религий и культур - читать онлайн

Глава 3 Величие османов

Јогласно восточной традиции, в начале каждого столетия рождается великий человек, призванный изменить ход истории. Сулейман I Великолепный – 10-й султан Османской империи, сын Селима I Грозного и правнук Мехмеда II Завоевателя – стал именно таким человеком. Европейская цивилизация переживала Позднее Средневековье, сопровождавшееся болезненной ломкой и отмиранием феодальных институтов и отношений, – в то время как Блистательная Порта достигла апогея могущества.

Французский историк Марсель Клерже отмечает высокий культурный уровень Османской империи в эпоху Сулеймана I. Он выражался в развитии науки и законодательства, в расцвете литературы на арабском и персидском языках, в роскоши сановников. Правление Сулеймана считается самой блестящей османской эпохой. Британский историк Джейсон Гудвин утверждает, что ни при каком другом султане Порта не вызывала в мире такого страха. Пираты Сулеймана грабили порты Испании. Король Франции отправлял султану тайные письма, спрятанные в туфлях его посланника. Сулейман одним сражением лишил Венгрию всей ее знати. Сами Габсбурги платили ему дань.

Австрия и Россия, ставшие в итоге опасными соперниками Османской империи, еще не представляли для Порты никакой угрозы. Иван IV Грозный восхищался прадедом Сулеймана I – Мехмедом II. Известно, как Сулейман начинал письма, адресованные Франциску I Валуа: «Я, султан султанов, владыка владык, управляющий коронами на лице земли, обращаюсь к тебе, король Франции». В 2011 году – в ответ на предложение французского президента Николя Саркози признать геноцид армян – премьер-министр Турции Реджеп Тайип Эрдоган публично зачитал письмо Сулеймана Франциску. В нем Сулейман именовал себя хаканом[16] всех хаканов и тенью Аллаха на земле, а Стамбул – приютом королей, молящих о помощи.

Письмо датируется 1526 годом. На момент его получения Франциск I переживал не лучшие времена. В 1494–1559 годах Европу потрясла серия Итальянских войн. Франция, Испания и Священная Римская империя[17] сражались за обладание Апеннинским полуостровом. Итальянские войны начались с династического спора за престол Неаполитанского королевства и переросли в затяжной общеевропейский конфликт, который свелся к противостоянию Валуа и Габсбургов. 24 февраля 1525 года их армии сошлись на севере Италии, под городом Павия. Битва при Павии стала последним сражением Средних веков и первым сражением Нового времени. Франциск I Валуа потерпел сокрушительное поражение от правителя Священной Римской империи Карла V Габсбурга.

Остатки разбитой французской армии покинули Апеннинский полуостров. Франциск I был пленен и переправлен в Мадрид (Карл V также носил титул короля Испании). Письмо Франциска своей матери, Луизе Савойской, в котором он поведал о случившемся, начиналось со знаменитой фразы «Потеряно все, кроме чести и жизни». Именно тогда монарх и обратился за помощью к могущественному Сулейману I.

За Франциска хлопотала его сестра Маргарита Наваррская. Речь идет не о той Маргарите Наваррской, которая была дочерью Екатерины Медичи и фигурирует в романе Александра Дюма «Королева Марго», – но о другой Маргарите Наваррской, бабке Генриха Наваррского. В 1526 году она помчалась в Мадрид, чтобы освободить брата. Во многом благодаря ее стараниям Франциск вернулся в Париж. Переговоры о выкупе короля легли в основу пьесы французских драматургов Эжена Скриба и Эрнеста Легуве «Сказки королевы Наваррской» (1850). В России она известна под названием «Тайны мадридского двора» – так и появился популярный фразеологизм.

Наблюдая за перипетиями западной политики, Сулейман – властелин половины мира – испытывал чувство брезгливости. Он мог пренебрежительно относиться к европейским монархам – в XVI веке бюджет одной османской провинции Сивас составлял 20 млн султани[18], в то время как бюджет Франции в перерасчете на валюту Порты равнялся 4 млн султани.

Сулейман I правил 46 лет (1520–1566) – подобно всем монархам, долго находившимся у власти, он стал символом государства. В ту эпоху, по словам английского историка Нормана Стоуна, у турок имелась лучшая в Европе артиллерия и самая храбрая пехота. Посол Священной Римской империи Ожье Гислен де Бусбек, служивший в Стамбуле при Сулеймане I, в «Турецких письмах» предупреждал европейцев: «Когда турки наладят отношения с Персией, они возьмут нас за горло, опираясь на мощь всего Востока».

За всю жизнь Сулейман участвовал в 13 военных походах и бесчисленном количестве мелких конфликтов. Только в Европе он захватил 362 крепости. Над главным порталом мечети Сулеймание сохранились витиеватые восхваления монарха, высеченные в XVI веке – в них Сулейман именуется «халифом, блистающим Божественной Славой», «владетелем царств земных», «султаном над султанами арабов и персов» и т. д.

Сулейман продолжал традицию своих воинственных предков. Султаны всегда были высокого мнения о себе, и список их громогласных титулов это отражает. Осман, основатель династии, звался просто Гази – так нарекали мусульман, сражавшихся с кафирами[19]. В глазах соплеменников он был великим человеком. В 1337 году Орхан, сын Османа, оставил надпись в Бурсе, где именовал себя «султан, сын султана, повелитель гази; Гази, сын Гази, повелитель горизонтов, герой всего мира».

Впрочем, Осман I Гази и Орхан I были не султанами, но удж-беями – правителями бейлика (феодального владения в Анатолии). Сын Орхана, Мурад I, принял титул султана в 1360-х годах, когда византийский император Иоанн V Палеолог сделался его вассалом, и бейлик превратился в султанат. Падишахами османские султаны являлись с 1453 года, когда Мехмед II взял Константинополь, – с этого момента османское государство стало именоваться империей.

Титул падишаха, или царя царей, был у султанов любимым. Европейцы переводили его как «Великий Турок». Также к султану и членам его семьи обращались «хан[20] хазретлери». Турецкое слово «hazretleri» происходит от арабского «hadrah» (– присутствие). Этот арабский эпитет употребляется в Коране с именами пророков – Ибрахима (Авраама), Исы (Иисуса) и других – в значении «высокочтимый», «почтеннейший». Соответственно, османская фраза «han hazretleri» означает «Ваше Величество». Полностью обращение звучало, например, следующим образом: «Султан Сулейман хан хазретлери».

С момента завоевания Египта Селимом I в 1517 году султаны стали называть себя еще и халифами – повелителями всех мусульман. Среди прочих титулов султана: Наследник Пророка; Правитель Вселенной; Властелин Белого, Черного и Красного морей и др. Но самый впечатляющий – Тень Аллаха на Земле. Мехмед II претендовал на роль императора Священной Римской империи. Захватив Константинополь, он получил прозвище «Фатих» («Завоеватель») и взял титул василевсов – цезарь Рума[21] (Kayser-i Rum).

Французский философ XVI века Жан Боден считал амбиции Мех-меда II обоснованными. Он утверждал, что предъявлять права на титул преемника римского императора может лишь османский султан. Мехмед II действительно являлся потомком Комнинов (одной из императорских династий Византии). В результате череды династических браков, заключенных в XII веке, переплелись ветви трех правящих родов Средневековья – галицких Рюриковичей, Комнинов и Сельджукидов. В 1178 году на одной из этих ветвей созрел «плод» – Сулейман Шах, родоначальник беев (вождей) тюркского племени кайи. Сын Сулейман Шаха, Эртогрул, унаследовал от отца титул бея кайи. В 1231 году он захватил никейское поселение Февасион и переименовал его в Сегют. В 1240 году Эртогрул сформировал Османский бейлик – собственное феодальное владение. Именно в Сегюте у него родился сын Осман – будущий основатель Османской династии.

Осман I Гази также был правнуком Иоанна Комнина. Мехмед II, завоеватель Константинополя, являлся прямым потомком Османа и одновременно – потомком византийской династии Комнинов. Фатих использовал этот факт для подкрепления своих прав на престол в Константинополе. Отсюда и взятый им титул василевсов «Kayser-i Rum». Вряд ли султан знал о своем родстве еще и с галицкими Рюриковичами – но на земли Галичины он и не претендовал. Воевать в тех местах стали уже потомки Мехмеда.

Итак, Фатих имел все основания провозгласить себя цезарем Рума. Помимо того, султана Блистательной Порты называли Владыкой горизонта и Опорой, которая соединяет континенты. Титул Сулеймана звучал следующим образом: Правитель 37 королевств, повелитель государств римлян, персов и арабов, владыка моря Средиземного и моря Черного, достославной Каабы и пресветлой Медины, великого Иерусалима и трона Египетского, Йемена, Адена и Саны, Багдада, обители праведных, Басры, Аль-Аксы и городов Нуширивана; Алжира и Азербайджана, кыпчакских степей и земель татарских; Курдистана и Луристана, Румелии и Анатолии, Карамана, Валахии, Молдавии и Венгрии и многих других земель и царств; султан и падишах.

Это значит, что в эпоху Сулеймана I под османским господством находилась бóльшая часть Юго-Восточной Европы, Западная Азия и Северная Африка. Держава оттоманов простиралась от южных границ Священной Римской империи до Йемена и Эритреи на юге, от Алжира на западе до Каспийского моря на востоке. При Сулеймане I полумесяц на флаге Порты приобрел новое значение: один его рог протянулся от Будапешта до Персидского залива, другой – от Магриба до Аравии. Черное море называли «османским озером».

Гигантская империя наложила неизгладимый отпечаток на историю Ближнего Востока. Сулейман понимал, что для управления столь огромной территорией надо обеспечить беспрекословное подчинение подданных. При нем был разработан сложный дворцовый церемониал, во многом заимствованный у Византии и призванный отделить султана от простых смертных. Еще Мехмед II изучал византийский трактат «О церемониях», составленный в X веке для василевса Константина VII Багрянородного. Эта книга содержала подробнейшие (с точностью до минуты) описания церемоний и освещала другие вопросы, имеющие отношение к текущим делам императорского дворца.

Трактат представлял собой учебник для высших византийских сановников. Правители Порты, желавшие поразить весь мир своим блеском и могуществом, почерпнули в нем много полезного. По словам английского историка Джона Фрили, при Мехмеде II османский двор отличался простотой обычаев, и Фатих часто выходил на улицы Стамбула.

При правнуке Мехмеда все изменилось. Шотландский востоковед лорд Кинросс описывает повседневную жизнь Сулеймана, которая всецело подчинялась детализированному ритуалу, сравнимому с ритуалом французских королей в Версале. Когда султан просыпался, его одевали высокопоставленные вельможи. Каждый кафтан надевался только 1 раз, в карманы клали 20 золотых и 1 тыс. серебряных монет, которыми правитель в течение дня одаривал слуг. Оставшиеся деньги и сам кафтан вечером доставались постельничему.

Падишах ел 3 раза в день в одиночестве – эта традиция установилась при Сулеймане после казни великого визиря Ибрагима-паши (1536). Предки Сулеймана принимали пищу в окружении сановников. Мехмеду II и в голову не приходило не допустить в трапезную пашей, с которыми он брал Константинополь, – но уже в эпоху Сулеймана совместные завтраки, обеды и ужины монарха и Ибрагима-паши свидетельствовали о его необычайном расположении к визирю. Единственным человеком, чье присутствие на султанской трапезе считалось необходимым, был врач, проверявший блюда на предмет отравы.

Сон падишаха также регламентировался. Сулейман спал на двух бархатных матрацах – пуховом и хлопковом. Зимой он укрывался мехом соболя или черной лисицы. Над кушеткой возвышался золоченый балдахин, а вокруг – четыре восковые свечи в серебряных подсвечниках, при которых дежурили четыре стражника. Они гасили свечи с той стороны, куда поворачивался султан, и охраняли его до пробуждения. Каждую ночь в целях безопасности правитель выбирал новую комнату, и постельничие готовили ее для сна.

Со временем многочисленные ритуалы не исчезали и не отменялись. В путевых заметках испанского купца Доминго Бадии-и-Леблиха падишах уподобляется «бездушной фигуре, движимой скрытными пружинами», все слова и движения которой заранее предписаны. По мнению Бадии-и-Леблиха, «султан был таким невольником, какому нет на свете подобного».

Правителю Блистательной Порты не пристало говорить много, поэтому для него придумали ишарет – язык жестов. Монарх проводил бóльшую часть времени в полной тишине. (Когда в 1617 году сумасшедший Мустафа I отказался учить ишарет, великий визирь заявил, что султану не подобает изъясняться на языке торговцев и воров.) Принимая послов, Сулейман был неподвижен и немногословен. Он десятилетиями не выражал ни восторга, ни жалости, ни скорби. Бус-бек вспоминает, что, узнав о победе османского флота в сражении у острова Джерба (1560), Сулейман не выразил ни единого признака радости.

Процедура приема послов при османском дворе также окончательно сформировалась при Сулеймане I. Османы использовали любую возможность продемонстрировать иностранцам блеск и могущество Порты – поэтому прием дипломатов считался делом чрезвычайной важности. Специально для этих целей Сулейман создал при Диване особый отдел церемоний. Его штат включал в себя церемониймейстера, секретаря и переводчиков. Помимо организации торжеств и церемоний эти чиновники вели реестр муфасаль, где фиксировалось, кто из послов удостоился аудиенции у султана и какие подарки ему преподносились. Многие османские дипломаты в молодости были учениками или помощниками церемониймейстера.

Процедура приема начиналась с того, что посол изъявлял желание посетить султана, и тот соглашался. Затем дипломата сопровождали во дворец Топкапы – это делалось в день получения янычарами жалования, дабы показать зарубежному гостю, насколько сильна династия Османов. Посол Священной Римской империи Фредерик фон Крейвиц, вспоминая встречу с Мурадом III в 1591 году, писал, что тысячи янычар не разговаривали между собой, не перешептывались и даже не двигались – они стояли будто каменные статуи.

В Топкапы посла встречали два паши – они приветствовали гостя и провожали его в зал для приемов. Далее монарха уведомляли о прибытии дипломата, а янычары уносили из зала подарки, чтобы показать падишаху.

Подаркам надлежало быть роскошными и оригинальными. В этом плане отличился голландский посол Корнелис Калкун: он преподнес Ахмеду III атласные и бархатные платья, ящичек дорогих ароматных масел, два серебряных цветочных горшка филигранной работы, хрустальный шкаф, расписной комод, полный конфет, телескоп и, наконец, европейскую новинку – механический огнетушитель. Наибольшее впечатление на падишаха произвел хрустальный шкаф – султан открывал и закрывал его, рассматривая, не менее 30 раз.

Иногда султан заставлял дипломатов ожидать аудиенции часами – и отнюдь не в лучших помещениях Топкапы. Британский посол Джеймс Портер жаловался, что комната, где его оставили, скорее годилась для приема польского еврея. В турецком сериале «Права на престол: Абдул-Хамид» есть сцена, свидетельствующая об отношении османов к официальным лицам других государств: великий визирь сперва подвергает немецкого дипломата многочасовому ожиданию, а затем запрещает ему входить к султану, ибо иностранец якобы неподобающе одет. Немец возвращается в посольство и переодевается.

По завершении предварительных формальностей посла спрашивали, есть ли у него оружие. Получив отрицательный ответ, иностранца брали за руки и вели в зал, где на троне восседал глава Османской империи. Эта мера предосторожности практиковалась после того, как 15 июня 1389 года во время битвы на Косовом поле сербский князь Милош Обилич, притворившись, что сдается в плен, вошел в шатер Мурада I и заколол его спрятанным в одежде ножом[22].

Послы приветствовали Великого Турка, склоняясь до земли, передавали ему верительные грамоты, целовали руку и рассказывали о цели визита. Украинский романист Павло Загребельный в книге «Роксолана» описывает визит Бусбека в Топкапы и отзывается о нем как о пышнейшем – и одновременно позорнейшем для достоинства посланника самого императора. Этот эпизод отображает представления европейцев о том, как османы обращались с высокопоставленными иностранцами. Бусбека, одетого в бархат, короткие штаны и берет с пером (все выглядело очень убого в сравнении с тяжелой султанской роскошью), подвели к трону. Как только дипломат ступил на ковер, два огромных дильсиза[23] крепко схватили его под руки, ткнули лицом в ткань султанского рукава и потащили назад. Бусбек даже не успел удивиться.

Сообщив о цели визита, посол выслушивал ответ Великого Турка. После его выводили в соседнюю комнату, угощали обедом под руководством великого визиря и провожали из Топкапы.

Протокол встреч был расписан до мелочей, но имели место исключения. Например, султан мог подарить послу дорогую одежду – и тогда дипломата не пускали на прием, пока он ее не наденет. Все европейцы отмечали обязательные восточные хитрости таких приемов: длительные паузы, отсутствие конкретных обещаний, попытки выудить у них максимум информации.

Английский историк Кэролайн Финкель пишет, что если Мехмед II систематизировал обычаи, принятые во дворце, то Сулейман довел систему до логического завершения. Сулейман был замкнут и закрыт даже для своих вельмож. Он перебрался в Топкапы – резиденцию, именуемую в Европе сералем. Толстые каменные стены дворца надежно скрыли правнука Мехмеда от глаз подданных. Султан стал недоступен и недосягаем в своем божественном величии. Отчужденность Великого Турка раньше всех заметили проницательные генуэзские и венецианские послы – по их свидетельствам, аллеи в саду Топкапы были очень узки, ибо султан всегда прогуливался в одиночестве.

Изначально Топкапы использовался султанами только для совещаний и официальных приемов. Жили монархи на площади Баязид – в небольшом дворце, построенном для Мехмеда II (сегодня на его месте находится Стамбульский университет). Со временем этот дворец получил название Эски-сарай (Старый дворец). Его также именовали Дворцом слёз – ибо туда после смерти очередного султана переезжал гарем покойного.

Вскоре Эски-сарай показался Мехмеду II слишком маленьким и бедным. Тогда Фатих решил воздвигнуть новый роскошный дворец на мысе Сарайбурну, где сливаются воды Золотого Рога, Босфора и Мраморного моря – буквально на развалинах дворца византийских императоров. Так началось строительство легендарного Топкапы – самой известной государственной резиденции на Востоке, ставшей домом для 25 султанов.

Слово «Топкапы» (тур. topkapı) переводится как «пушечные ворота» и связано с одной из первых традиций Османской династии – палить из пушек при каждом отъезде султана из дворца. Топкапы стоит на вершине холма, откуда открывается дивный вид на Босфор, Принцевы острова, Золотой Рог, Пропонтиду, горы Ионии и Олимпа.

Само местоположение дворца говорило о том, что всесильные падишахи контролируют Европу и Азию. Амичис называет Топкапы единственным историческим памятником, освещающим почти всю жизнь Оттоманской династии; памятником, где зафиксирована тайная летопись империи. Здесь Османы утвердились, достигли апогея могущества – и здесь же началось их падение. Топкапы был городом в городе и крепостью под защитой целой армии. Его старинные стены заключали бесконечное разнообразие уголков, полных наслаждений, и уголков, полных ужаса. По словам британского востоковеда Нормана Пензера, сейчас никто не знает, сколько зданий включала в себя султанская резиденция, – но в османскую эпоху каждое из них играло свою роль в функционировании гигантского дворцового комплекса.

Захватив Константинополь, Мехмед II хранил архив и казну в крепости Едикуле. Однако в 1478 году сокровищу перенесли в Топкапы, причем было организовано две казны – государственная и султанская. Средства правителя тратились на государственные нужды только в критических ситуациях. Подобный случай имел место в 1683 году – после поражения турок под Веной покупательная способность акче[24] уменьшилась настолько, что Мехмед IV отдал на переплавку для монет фамильное столовое серебро.

Султан редко испытывал недостаток в деньгах. Его казна пополнялась разными способами, среди которых были налоги, дань, военная добыча и даже продажа фруктов и овощей из садов Топкапы на стамбульских рынках. Кроме того, падишахи номинально выдавали своих малолетних дочерей замуж за высокопоставленных сановников – и те должны были регулярно выплачивать августейшим тестям крупные суммы на содержание принцесс, пока «жены» не повзрослеют. Каждый султан мог похвастаться некой принадлежащей ему уникальной вещью. Так, Селим I гордился захваченным во время персидского похода золотым троном иранского шаха Исмаила, а Мурад IV – бриллиантовым мечом и конской попоной, расшитой жемчугом.

Предмет особой гордости Сулеймана I составлял знаменитый золотой шлем. В 1530 году Сулейман и Ибрагим-паша узнали о великолепной коронации Карла V Габсбурга – в ходе церемонии папа римский Климент VII возложил на него корону Священной Римской империи. Султан истолковал это как попытку Карла V заявить о себе в качестве цезаря – но еще в XV веке Мехмед II назвал себя цезарем Рума, и данный титул передавался по наследству его потомкам.

Сулейман не мог игнорировать провокацию Габсбургов. По распоряжению падишаха Ибрагим-паша заказал в Венеции золотой шлем, украшенный драгоценными камнями и увенчанный плюмажем. Султан получил его в мае 1532 года. Этот шлем, одновременно напоминавший корону императора и папскую тиару, символизировал вызов, брошенный османами могуществу Рима.

Султаны любили делать дорогие подарки, свидетельствующие об их невероятном богатстве. Например, в 1747 году Махмуд I приказал изготовить для персидского шаха Надира кинжал. Годом раньше Надир прислал Махмуду трон из черного дерева, которого не было видно под слоем золота, рубинов, изумрудов и жемчуга. Османские послы отправились с подарками в Иран, но по дороге узнали о смерти шаха и вернулись в Стамбул. С тех пор кинжал находится в Топкапы и является самым дорогим кинжалом в мире.

Еще одним знаменитым подарком стали золотые подсвечники Абдул-Меджида I. Каждый из них весит 48 кг и украшен 6666 алмазами. Султан собирался отправить подсвечники в Мекку, но скончался, и они остались в Стамбуле. Впрочем, большинство султанских подарков дошло до адресатов – так, в 1590 году Мурад III послал в Медину великолепный мраморный минбар[25]. Он до сих пор находится в Масджид ан-Набави – мечети Пророка.

Роскошь султанского двора была призвана подчеркнуть значимость Османской династии как внутри государства, так и на международной арене – поэтому окружение Сулеймана I пришло в ужас, когда, он, с возрастом став аскетичным, ел из глиняных мисок и заставил придворных делать то же самое. Неисчислимые богатства сопровождали Османов с первых дней жизни и до самой смерти – например, по традиции мать султана дарила новорожденному внуку золотую колыбель.

Сокровища Топкапы имеют различное происхождение. Это священные реликвии; военные трофеи; дары и подношения подданных и зарубежных монархов; ценности, перешедшие к султанам после казни или смерти вельмож; церемониальные и религиозные артефакты. Также в Топкапы хранится множество бытовых вещей. Курительные трубки, кальяны, туфли, кофейные сервизы, вазы, подсвечники – эти и прочие предметы изготовлены из лучших материалов. Они всегда стоили невероятно дорого.

У каждого экспоната есть своя история и мистическая подоплека. В XX–XXI веках Топкапы неоднократно грабили, но преступники всегда возвращали украденное. В последний раз это случилось в 2005 году. Похитители виртуозно отключили сигнализацию и вынесли несколько личных вещей представителей Османской династии. Следствие зашло в тупик, но спустя пару месяцев сотрудники музея обнаружили на пороге Топкапы сверток с похищенными экспонатами и записку. Воры извинялись и объясняли, что по ночам им снились османские султаны. Они требовали вернуть вещи во дворец и грозили страшными карами за неисполнение приказа.

За многими предметами тянется кровавый след. Примером тому – алмаз Кашикчи (Алмаз ложечника) величиной 86 карат. В его истории – как и в истории прочих известных драгоценных камней – переплетаются правда и вымысел. По слухам, в 1669 году некий бедняк нашел алмаз в куче мусора у ворот Эгрикапы и обменял у местного ремесленника на 3 деревянные ложки. Хитрый ремесленник продал камень ювелиру за 10 курушей[26]. Слухи о прекрасном алмазе разлетелись по Стамбулу и дошли до великого визиря Фазыла Ахмеда-паши. Визирь выкупил камень и преподнес его султану Мехмеду IV.

Согласно другой версии, алмаз имеет иностранное происхождение. В 1774 году его приобрел у индийского махараджи французский офицер Франсуа Пико, чью биографию Дюма взял за основу романа «Граф Монте-Кристо». После смерти Пико камень очутился в Париже. Сменив множество владельцев – в числе которых прославленный авантюрист Казанова – алмаз был выставлен на аукцион, где его купила Летиция Бонапарт, мать Наполеона. В 1815 году она продала камень, чтобы помочь сыну бежать с острова Эльба.

Драгоценность долго кочевала по Европе, пока не оказалась в руках османского вельможи Али-паши Тепеленского. Огромный алмаз обошелся сераскиру[27] Румелии в баснословные 150 тыс. золотых лир. По слухам, паша хвастался, что даже у султана Махмуда II нет такого прекрасного камня. В 1820 году султан обвинил Али-пашу в измене и после напряженных боев принудил его сдаться. Через несколько дней, нарушив условия капитуляции, падишах велел отрубить 80-летнему сераскиру голову. Имущество Али-паши, включая алмаз, перешло в сокровищницу Топкапы.

Гудвин насмешливо заявляет, что к XVII веку сокровищница Топкапы превратилась в нечто среднее между мощехранилищем и благотворительной распродажей. В помещении без окон пахло лампадным маслом, ладаном и камфарой. Тюрбан Иосифа и корона Авраама пылились среди старой одежды. Там же хранился плащ пророка Мухаммеда – одна из мусульманских реликвий Топкапы, наряду с его зубом и отпечатком ноги. Затем – мечи: священный меч пророка, мечи султанов и оружие их поверженных врагов. В комнатах громоздились вазы, музыкальные инструменты, рулоны ткани, сапоги и туфли, подушки и молельные коврики. Посередине одного зала стояла подставка, на которой был растянут гобелен с изображением Карла V. Поверх него лежали европейские книги, карты и два глобуса: Земли и звездного неба. Британский журналист Генри Мортон называет самое уродливое из султанских сокровищ – фарфоровый сервиз с изумрудами и рубинами, вставленными в бока чашек и блюдца. Некоторые из камней достигали размеров голубиного яйца.

Наибольшее значение имели предметы, связанные с пророком Мухаммедом. Например, его зуб, хранящийся в Топкапы, считается одним из четырех зубов, которые Мухаммед потерял после удара топором в битве при Бадре (624). Отпечаток ноги пророка на куске известняка появился, когда Мухаммед помогал рабочим поднять тяжелый камень при строительстве мечети (другое предание гласит, что он садился на коня). Выдвигались версии, по которым зуб и отпечаток ноги на самом деле принадлежали не Мухаммеду, а кому-то из его последователей. Из всех реликвий, имеющих отношение к пророку, самыми ценными признавались его знамя и мантия. Касаемо их происхождения улемы (мусульманские богословы) никогда не высказывали сомнений.

О мантии существует особая легенда. Считается, что Мухаммед подарил ее арабу Ибн Зухайру. Будучи язычником, Ибн Зухайр критиковал Коран, но позже раскаялся и принял ислам. Узнав об этом, пророк снял с себя мантию и накинул на плечи Ибн Зухайру. Его дети продали мантию Муавии I – основателю династии Омейядов; при Аббасидах она попала в Багдад, далее – в Каир и, наконец, в Стамбул.

Норвежский писатель Кнут Гамсун с присущей ему прозорливостью увидел в реликвиях Топкапы нечто большее, чем коллекцию старых вещей. Он понял, что любой предмет, имеющий отношение к Мухаммеду, является неким символом, за который мусульмане готовы убить и умереть. Взять хотя бы мантию пророка: никто не должен видеть ее, но в случае опасности ее надо поднять высоко, чтобы она развевалась на ветру, – и тогда каждый мусульманин обязан взяться за меч. Показать мантию – значит показать всемогущество.

Вторая важная реликвия Топкапы – знамя пророка. По легенде, оно сделано из тюрбана Буйрадата – врага Мухаммеда, который пал перед ним на колени, развернул свой тюрбан, прикрепил ткань к древку копья и вручил пророку в знак того, что вверяет себя в его руки. Знамя было пронесено через столетия арабских завоеваний и спустя века оказалось в Каире, где правил последний халиф. В 1517 году, захватив Египет, султан Селим I завладел мантией и знаменем – за что получил титул «хранитель двух святых реликвий».

Селим отправил знамя в Большую мечеть Дамаска, построенную еще в VII веке, при Омейядах. Ежегодно трофей несли из Дамаска в Мекку во главе процессии мусульман, совершавших хадж (паломничество в Аравию). В 1595 году знамя привезли в Стамбул – и тогда же в городе появилось множество слепых. Они ходили по улицам вереницей, держась друг за друга, и собирали подаяние. Возглавлявший процессию был слеп только на один глаз. Стамбульцы охотно подавали им милостыню. Слепцы считались святыми людьми, совершившими хадж и добровольно лишившими себя зрения – ибо увидев Благословенную Мекку и Лучезарную Медину, они больше не хотели ни на что смотреть.

В городских хрониках содержится описание процедуры ослепления. Паломник брал кусок раскаленного металла, посыпал его неким едким порошком, склонялся над металлом и ждал, пока глаз вытечет. Своеобразная мода на лишение себя зрения прошла только в XIX веке. До этого ежегодно в течение 300 лет стамбульские слепцы собирались на площади Султанахмет и провожали паломников, отправлявшихся в Мекку под знаменем пророка. Помимо дня начала хаджа, знамя можно было увидеть, когда султан лично возглавлял армию, а также в случае опасности. Последний раз это произошло 11 ноября 1914 года – в тот день Порта объявила священную войну (джихад) Антанте[28].

Картины из коллекции Топкапы принадлежат кисти итальянских художников эпохи Ренессанса. В 1479 году Мехмед II пригласил в Стамбул Джентиле Беллини, и тот написал портрет завоевателя Константинополя (сегодня полотно находится в лондонской Национальной галерее). Мехмед высоко оценил талант художника и подолгу беседовал с ним об искусстве. Однажды Беллини показал Фатиху новую картину под названием «Голова Иоанна Крестителя». Султан с интересом изучил изображение и заявил, что оно неправдоподобно: у отрубленной головы исчезает шея, поскольку ее жилы и мышцы моментально втягиваются в голову. Для демонстрации своей правоты Мехмед II выхватил меч и снес голову стоявшему рядом слуге.

Беллини был не единственным итальянским художником, посетившим Стамбул. Два самых известных портрета Сулеймана I, его жены Хюррем и дочери Михримах в XVI веке написал Тициан. Еще два своих портрета Сулейман в 1539 году заказал Паоло Веронезе. На рубеже XIX–XX веков должность придворного живописца занимал Фаусто Зонаро. Он прожил в Стамбуле 18 лет, пользовался покровительством Абдул-Хамида II и считал себя преемником Беллини.

Культурные связи Порты с Европой были гораздо сильнее, чем может показаться. Леонардо да Винчи и Микеланджело Буонарроти создали проекты Галатского моста по заказу султана Баязида II. В 1502 году в Рим к папе Александру приезжал посол от Баязида – они обсуждали желание падишаха найти инженера для постройки моста через Золотой Рог вместо существовавшей в то время понтонной переправы. Через 200 лет после великих итальянцев немецкий художник Антуан-Игнас Меллинг помогал Хатидже-султан (сестре Селима III) украшать особняк – и параллельно рисовал виды Стамбула и Босфора.

Топкапы славится не только собранием картин, но и коллекцией каллиграфии. В исламских странах этот вид творчества вырос из аниконизма (запрета на изображение живых существ). В Дамаске и Багдаде мастеру, изысканно переписавшему Коран, платили столько золота, сколько весила получившаяся книга. Каллиграфия распространялась по миру с полчищами арабских всадников. Земли ислама ширились, и одним из новообращенных стал вождь тюркского племени Осман – будущий основатель крупнейшего в истории мусульманского государства. Достигнув зенита, старое золотое солнце Арабского халифата медленно тускнело и, наконец, закатилось за пески знойной Аравии. На смену ему взошел молодой белый полумесяц Османской империи.

Османская каллиграфия (хат) достигла невиданного доселе уровня – теперь она имела важное политическое значение. В 1399 году Баязид I оскорбил великого завоевателя Средней Азии, эмира Тимура, послав ему письмо, где имя правителя Порты изображалось большими золотыми буквами, а имя основателя империи Тимуридов – маленькими черными.

Знаменитейшим мастером хата был шейх Хамдуллах, придворный каллиграф Баязида II (он похоронен на кладбище Караджа Ахмед в Ускюдаре). Султан благоговейно держал чернильницу шейха, пока тот украшал замысловатой вязью очередную книгу. Хамдуллах переписал Коран 47 раз, придумал несколько новых шрифтов (включая дивани – официальный шрифт Османской империи) и руководил росписью ряда стамбульских мечетей.

Еще одним выдающимся каллиграфом был Едикюлели Сейид Абдуллах-эфенди. Он изобрел особые чернила – и султан Ахмед III, сам занимавшийся хатом, прислал к Абдуллаху-эфенди слугу с просьбой открыть их тайну. Просьба была в высшей степени нескромной: каллиграфы готовили чернила по специальной технологии, – и этот процесс был крайне непростым.

Каллиграфы использовали два вида чернил: мадад и хибр. Первые изготовлялись из угольной копоти и смолы акаций, вторые – из «галльских орешков» (наростов на листьях дуба). Стараясь достичь лучшего качества, мастера добавляли в классические смеси кожуру граната, шафран, мед, белок яйца и другие ингредиенты. Существовали сотни рецептов чернил, некоторые даже имели вид таблеток – стоило добавить немного воды, и раствор был готов. Такие таблетки брали с собой каллиграфы, получившие заказ в другом городе.

Художники не любили раскрывать профессиональные тайны. Абдуллах-эфенди, потративший немало сил на поиск уникального рецепта, мог обидеться на султана, пожелавшего овладеть рецептом, – но вместо этого он передал правителю полную чернильницу (дават). Ахмед III, восхищенный простотой Абдуллаха, велел насыпать в дават золото и вернуть владельцу. Чернила падишах вылил – так он проявил уважение к мастеру.

Вершиной хата была тугра – личный знак монарха. В XIV веке Орхан I (сын Османа Гази) использовал в качестве печати свою ладонь, предварительно погрузив ее в чернила; потом оттиск руки украсили каллиграфическим вензелем. Тугра представляла собой замысловатый автограф правителя (например, расшифровка тугры Мехмеда II гласит: «Мехмед, сын Мурада, хан, победоносный вечно»). Она ставилась на фирманах (султанских указах) и прочих документах, а также на деньгах и почтовых марках. За изготовление тугры брались только лучшие мастера империи, ее подделка каралась смертью.

Несмотря на высочайший уровень исполнения, османская каллиграфия едва не умерла в 1923 году, когда Ататюрк начал реформу турецкого языка. Арабский алфавит оказался под запретом – и вместе с ним в небытие канул удивительный мир старого Востока, полный чудес и волшебства. Спустя 80 лет турецкая писательница Гата Ясмин, правнучка Рикат Кунт – одной из немногих женщин-художников в истории исламской культуры – опубликовала роман «Ночь каллиграфов», где от лица прабабки рассказала о тех печальных временах: «Мои грустные колдуны перестали выводить на листе то, что нашептывает Аллах, ибо в новой стране, где молитвы уступили место политическим слоганам Серого волка из Анкары[29], делать ему было нечего».

Каллиграфия сохранилась благодаря подвижникам, проведшим не одно десятилетие в нищете и безвестности. Среди них была Рикат Кунт, нашедшая в искусстве письма величайшее удовольствие и спасение от неудачного брака. Такие, как она, бережно хранили древнее искусство, осторожно несли в сомкнутых ладонях его слабое, трепещущее пламя – и надеялись однажды если не раздуть его, то хотя бы перестать прятать. Долгожданный день наступил в 1936 году: турецкое правительство разрешило каллиграфам преподавать, а также привлекло их к реставрации османских архивов 500-летней давности.

Наследие династии Османов составляет 650 тыс. предметов (книг, драгоценностей, исторических документов и т. д.) – больше оставили после себя только императорские дома Романовых и Габсбургов. В Топ-капы выставлена 1/10 часть артефактов Блистательной Порты. Кроме того, около 800 тыс. медалей, орденов, монет и печатей хранится в Археологическом музее Стамбула.

Один из интереснейших экспонатов Археологического музея – каменная статуя льва, украшавшая вход в гавань Вуколеон на берегу Мраморного моря, где прежде стоял одноименный дворец василевсов. Он был частью Большого дворца – главной императорской резиденции Константинополя, заложенной римским императором Константином I Великим между Ипподромом (ныне площадь Султанахмет) и Айя-Софией. Изначально, в IV веке н. э., на месте Большого дворца находился дворец Гормизды, возведенный для персидского принца Ормизда. Сасаниды, правившие Персией, переживали эпоху династических распрей. Ормизда заключил в тюрьму его брат Шапур II, но в 323 году пленник бежал в Константинополь, где император предоставил ему убежище.

Василевсы постоянно перестраивали Гормизды, а потом и Вуколеон. Это происходило при Феодосии II, Юстиниане I, Феофиле, Василии I Македонянине, Никифоре II Фоке и др. В 1204 году Вуколеон разорили крестоносцы. Палеологи – правители из новой (и последней) императорской династии Византии – решили не восстанавливать резиденцию и переехали на северо-запад Константинополя – в район Влахерны, в Малый Влахернский дворец (турки называли его Текфур-сарай). Опустевший Вуколеон медленно превращался в руины; былая слава империи рассыпалась в прах. Османы, занявшие Константинополь в 1453 году, разбирали главный дворец погибшей Византии для строительства собственного великого города – Стамбула.

Несмотря на морские ветра и деятельность стамбульцев, фасады и многие внутренние помещения Вуколеона сохранялись до второй половины XIX века. В 1871 году – при прокладке дороги вдоль берега Мраморного моря – бóльшая часть дворца была уничтожена. В наши дни чудом уцелевшая надпись на одной из его по-прежнему могучих стен вызывает ощущение безысходности. Полустертые греческие буквы гласят: «Благочестивый самодержец, господин Феофил, приобретя в твоем лице, о Христос, нерушимую стену, возвел эту стену от новых оснований. Храни ее Своей силой, о повелитель мира! И сделай ее до скончания веков неколебимой, несотрясаемой…»

Мольба императора Феофила не была услышана. Резиденция василевсов почти исчезла – так, в 1959 году рухнули фасады. Сегодня от Вуколеона остались лишь печальные, поросшие мхом руины на набережной Кеннеди (только представьте, что 100 лет назад вода плескалась у самого их основания!), старые гравюры, фотографии да мраморный лев, спасенный из водоворота истории и выставленный на всеобщее обозрение в стамбульском Археологическом музее.

Помимо византийского и османского наследия, в музее хранятся обломки гораздо более древних цивилизаций: табличка с Кадешским договором – первым в истории международным договором, заключенным между фараоном Рамзесом II и хеттским царем Хаттусили III; фрагменты ворот богини Иштар, построенных по приказу вавилонского царя Навуходоносора; знаменитый Сидонский саркофаг и множество других предметов из Средиземноморья, с Ближнего и Среднего Востока.

Территориальная близость Археологического музея к Топкапы символична. Османская империя не только захватила все земли, представленные в музее, – но и сумела на несколько веков объединить их под своим началом, а затем канула в Лету, подобно погибшим цивилизациям прошлого.

В самом дворце время давно застыло. Гуляя по территории Топкапы, можно выйти на террасу, с которой Мурад IV ради забавы стрелял из лука по людям в проплывающих мимо лодках. Или вот место, откуда в Босфор сбрасывали мешки с провинившимися султанскими наложницами. А здесь стоит пушка, которую сберегли в память о знаменательном событии: в 1633 году Лагари Хасан Челеби – брат «турецкого Икара» Хезарфена Ахмеда Челеби – с ее помощью осуществил своеобразный полет ракеты.

Необычное мероприятие было приурочено ко дню рождения дочери Мурада IV. Изобретатель сделал пороховую ракету и установил ее в пушке на мысе Сарайбурну, у подножия Топкапы. Затем храбрец уселся на ракету, фитиль подожгли – и авиатор взлетел на высоту в 300 м. Хасан Челеби удачно приземлился в Мраморное море и доплыл до берега. Эта история легла в основу одного из рассказов немецкого писателя Рудольфа Эриха Распе о бароне Мюнхгаузене, где тот летал верхом на пушечном ядре (недаром храбрый барон оседлал ядро во время осады именно турецкого города).

Несмотря на подобные забавные эпизоды, Топкапы – довольно мрачное место. Странно смотреть на вещи, принадлежавшие знаменитым покойникам. Странно ступать по мраморным плитам, истертым ногами 25 повелителей Порты. Странно осознавать, что жизнь становится историей.