Когда Сталин выступал 5 мая 1941 года на торжественном приёме выпускников военных академий, он не знал о важнейшем докладе советского военного атташе в Берлине генерал-майора Василия Ивановича Тупикова, направленном 26 апреля наркому обороны Тимошенко и начальнику Генерального штаба Жукову.
Доклад был основан на точных разведданных и на анализе состояния германских вооружённых сил, их группировок, создаваемых на границах с Советским Союзом, а главное, на задачах, поставленных этим группировкам.
Тупиков писал: «Красная Армия, не имея подготовленных рубежей обороны внутри страны, широко разветвлённой аэродромной сети и заранее подготовленных путей сообщения, после первого удара будет стремительно отходить назад, не имея возможности задержаться ни на одном заранее подготовленном рубеже… Немцы одновременным ударом в нескольких направлениях прорвут фронт и разъединят Красную Армию на отдельные группы, в дальнейшем будут стремиться окружить и уничтожить их. Особую роль сыграют подвижные войска, которые после прорыва быстро проследуют в глубину, выйдут на пути отхода Красной Армии и произведут окружение. Большая роль в этих действиях отводится авиации и воздушным десантам. По времени всю эту операцию (разгром армии и выход на меридиан Москва) предполагается осуществить в один-полтора месяца».
От Сталина этот доклад генерала Тупикова скрыли, что же касается реакции, то она была, мягко говоря, непонятной – Жуков отдал распоряжения не по укреплению обороны в Западном Особом военном округе, а по дальнейшей подготовке немедленного встречного лобового удара по факту агрессии. Это было дальнейшим углублением подмены утверждённого советским правительством в октябре 1940 года плана отражения агрессии.
Но что же Сталин? Насколько вредоносным было для дальнейшего развития событий сокрытие доклада генерала Тупикова?
Замыслы врага для Сталина не были секретом, поскольку он получал сообщения из разных источников, но вот о расчёте немцев на то, что на главном направлении их удара войска Западного Особого военного округа будут фактически подставлены для полного разгрома, он, конечно, не знал. А такие данные тоже поступали в Генеральный штаб, в частности от советской резидентуры в Румынии.
Это было направление действий, за которое отвечали нарком обороны и начальник Генерального штаба, которым Сталин продолжал доверять, ведь и Тимошенко, и Жуков были назначены на высокие посты им самим.
Сталин решал главный политический вопрос. Первостепенной задачей было сломать единый фронт империалистических стран и привлечь на свою сторону тех, кто, по существу, привёл Гитлера к власти и вооружил Германию для похода на Советский Союз. Нужно было использовать любые противоречия, неминуемо возникающие между ними, нужно было следить за тем, как меняются их цели в уже бушующей Второй мировой войне.
Именно на его плечи легла и большая дипломатическая игра между Советским Союзом и гитлеровской Германией. Она вступила в решающую стадию после договора о ненападении, заключённого 23 августа 1939 года, и договора о дружбе и границах с Германией, подписанного 28 сентября 1939 года.
Поначалу, примерно год, «игра» развивалась неспешно. Гитлеру нужно было решить свои вопросы на Балканах и на Западе. Германия подминала под себя всё новые и новые страны, которые, за исключением немногих, таких как, к примеру, Испания и Югославия, ложились под неё с завидными терпимостью и подобострастием, словно их элиты хотели сказать с вожделением: хозяин пришёл. Гитлеру нужен был покой на его восточных границах, а потому он разыгрывал чуть ли не дружелюбие к СССР. Сталину нужно было время, чтобы завершить перевооружение армии, подготовить её к современной войне моторов, добиться военно-технического превосходства по важнейшим видам вооружений. Кроме того, необходимо было и Англии с Францией показать, что руки на Западе у него развязаны, а потому очень стоит поумерить свои аппетиты. А то ведь до чего дошли – вполне реально готовились нанести бомбовые удары по нефтеносным районам юга СССР.
И вот СССР вышел на последний рубеж перед схваткой с Третьим рейхом, у руля которого находились те, кого ныне бы на современном жаргоне назвали не иначе как отморозками.
Тем не менее отморозки эти во главе со своим паханом Гитлером были достаточно сильны – бандитские шайки бывают ведь ещё какими сильными!
Сталин понимал, с кем имеет дело, понимал, что договора и соглашения для бандитов – пустое место, поскольку живут они и действуют по воровским понятиям. Понимал он это и заключая договор о ненападении, понимал и на протяжении того недолгого времени – менее двух лет, пока этот договор всё же позволял оттягивать войну, понимал и весной сорок первого.
Начало завершающей стадии большой «игры» можно отнести к декабрю 1940 года, когда Гитлер утвердил в основном план нападения на СССР, названный «Вариант Барбаросса», и выступил 18 числа с истерично-шизофренической, поистине бандитской речью перед выпускниками военных училищ, где перевёл все законы – пусть и не совершенные, но всё же существующие в мире, – на язык блатных понятий – хочу чужое, заберу, потому что так хочу и имею для того силу.
Сталин ответил назначением на должность начальника Генерального штаба генерала Жукова, победителя японцев на Халхин-Голе.
Гитлер намёк понял, но сосредоточение войск на границах Советского Союза не прекратил. И вот его новые два выступления – 29 апреля и 4 мая, а также высадка войск в Финляндии показали, что подготовка к вторжению продолжается.
Сталин сделал ответный шаг: 4 мая встал во главе Правительства СССР, а 5 мая выступил перед выпускниками академий совсем не с миролюбивой, вовсе не пацифистской речью, а также с непревзойдённым тостом. Он выступил спокойно, без поросячьего визга фюрера и его заумного рукоблудства на трибунах под восторг обезумевших и истеричных масс, в которую фашисты сумели превратить немецкий народ.
В ответ уже 9 мая в СССР началась переброска значительной части войск Красной армии к западным границам.
Настало время сделать свой ход Гитлеру. И он сделал его: 10 мая отправил в Лондон Гесса.
В ту пору мало кто мог объяснить сей странный шаг, как теперь говорят иные историки, не сильно ошибаясь, полётом «за высочайшим разрешением Лондона напасть на СССР». В ту пору мало кто понимал, как управляется мир, и мало кто знал, что Англия является центром концентрации управления. Мало кто понимал, что войны на земле в подавляющем большинстве своём процесс управляемый, правда, управляемый не на сто процентов, поскольку полное управление просто не под силу тайным правителям. Войны, процесс, зависящий в очень и очень многом от народов стран, подвергающихся агрессии.
Сталин знал и понимал значительно больше других, но он вполне мог подозревать, что тут кроется целый ряд причин, что, вполне возможно, это попытка Гитлера обмануть Англию, объединиться с ней против СССР, а уж потом, после победы, на которую он в силу недостатка серого мозгового вещества верил безусловно, разделаться и с ней. Лишь позднее стало известно, что Гесс летал, чтобы добиться обязательств не вступать в войну на стороне СССР до 1944 года. Черчилль сам проговорился о том 4 сентября 1941 года в беседе с советским послом Майским.
Друзей на Западе у Советского Союза, а уж если говорить прямо – у России, – нет и никогда не было.
На полёт Гесса надо было реагировать немедленно. Сталин отдал распоряжение наркому обороны Тимошенко провести крупные учения воздушно-десантных войск с использованием максимального количества войск! Тем более, вывод соединений и объединений на учения – лучшая форма боеготовности! Это упреждение в развёртывании! Сталин знал, что многие войны начинались именно с учений, понимал, что это своеобразное упреждение в развёртывании несколько охладит пыл агрессора.
6 мая 1941 года нарком Военно-морского флота СССР адмирал Кузнецов представил Сталину донесение военно-морского атташе в Берлине капитана 1-го ранга Воронцова, который сообщал, что «…со слов одного германского офицера из ставки Гитлера, немцы готовят к 14 мая вторжение в СССР через Финляндию, Прибалтику и Румынию. Одновременно намечены мощные налёты авиации на Москву, Ленинград и высадка парашютных десантов в приграничных центрах…».
Как знать, может быть, крупные учения воздушно-десантных войск и заставили отложить дату, если она не была заведомо ложной информацией в полном объёме. Впрочем, Кузнецов и сам высказал сомнение в том, что информация правдива: «Полагаю, что сведения являются ложными и специально направлены по этому руслу, с тем чтобы проверить, как на это будет реагировать СССР».
По распоряжению Сталина была издана директива по призыву около 800 тысяч резервистов с целью укомплектования до полного штата целого ряда соединений. Через несколько дней снова призыв. На этот раз около 300 тысяч.
Число призывников ограничивалось умышленно, чтобы Гитлер не мог придраться и заявить о проведении в Советском Союзе мобилизации.
Гитлер продолжил переброску войск с Балкан к границам России.
Сталин поручил Молотову дать задание послам говорить открыто о «большом сосредоточении войск на наших западных границах» и подбросить руководителям рейха сообщение о нашей решительной подготовке к отражению агрессии в связи с концентрацией германских войск на границах СССР.
Руководители рейха, живущие и творящие зло по понятиям, проговаривались, что готовы использовать против СССР химическое и бактериологическое оружие. Сталину доложили об этом, доложили, что на склады близ границ СССР доставлены соответствующие боеприпасы.
Сталин тут же сделал ответный ход. Он сказал Лаврентию Берии:
– Поскольку немцы первыми взялись за планирование и подготовку применения этого страшного и бесчеловечного оружия, мы должны дать адекватный ответ. Прошу довести до сведения руководителей рейха следующее: если они пойдут на это, советская бомбардировочная авиация нанесёт удары по Берлину и другим городам. Причём мы ударим как раз теми средствами, о применении которых они мечтают.
Через некоторое время Сталин получил сообщение о коварных ходах английской разведки, которая пыталась убедить Гитлера, что, если он решит провести десантную операцию на Британские острова, Советский Союз нанесёт удар Германии в спину.
Подумав, Сталин сказал:
– Вот сейчас, сегодня – не вчера и не завтра, а именно сегодня нам это на руку. Поддержите дезинформацию. Подбросьте англичанам данные о том, что мы, хоть и имеем договора с рейхом, считаем необходимым покончить с господством его на континенте.
Посол СССР в Берлине Деканозов в мае сорок первого был вызван в Москву для необходимых консультаций. 5 мая германский посол в СССР Шуленбург, зная о его нахождении в столице, пригласил на завтрак, на котором присутствовали также советник германского посольства Хильгер и переводчик Сталина Павлов. Шуленбург, не таясь, заявил:
– Господин посол, может, этого ещё не было в истории дипломатии, поскольку я собираюсь вам сообщить государственную тайну номер один: передайте господину Молотову, а он, надеюсь, проинформирует господина Сталина, что Гитлер принял решение двадцать второго июня начать войну против СССР. Вы спросите, почему я это делаю? Я воспитан в духе Бисмарка, а он всегда был противником войны с Россией…
Когда Деканозов доложил о разговоре, Сталин отнёсся к заявлению германского посла настороженно и сказал:
– Будем считать, что дезинформация пошла уже на уровне послов.
Тем не менее надо было давать ответ и в этом случае – ответ через Деканозова. Германский посол встречался с Деканозовым ещё два раза – 9 и 12 мая, и на встречах они обсуждали, как снизить опасность вооружённого конфликта, способного перерасти в большую войну.
12 мая Деканозов по поручению Сталина предложил Шуленбургу подготовить совместное коммюнике, в котором разоблачить слухи, объявить, что они «не имеют под собой основания и распространяются враждебными СССР и Германии элементами».
Шуленбург согласился и попросил:
– Мог бы Сталин направить письмо Гитлеру, в котором содержалось бы предложение выпустить данное коммюнике.
Сталин видел, что Шуленбург ратует за мир, он помнил, что посол был одним из инициаторов и радетелей договора о ненападении, чуть ли не искренним почти что в единственном числе. Но Сталин пока не мог понять, действует ли германский посол исключительно по личной инициативе или всё-таки выполняет задание по дезинформации. Особенно заявляя о скором нападении Германии на Советский Союз.
Сведения о скором нападении Германии поступали уж слишком часто и не только непосредственно от разведки, но и по другим каналам. То проговорится офицер, то посол сделает сообщение. Это неспроста. После одного из совещаний Сталин попросил задержаться для разговора генерала Ермолина.
С 11 марта 1941 года генерал-майор Павел Андреевич Ермолин являлся начальником Управления устройства тыла и снабжения Генерального штаба Красной армии. Многие совершенно секретные вопросы ему приходилось решать непосредственно со Сталиным, причём бывали и такие проблемы, которые Сталин доверял только ему, не доводя их даже до наркома и начальника Генерального штаба. Конечно, тут имели место и личные взаимоотношения. Сталин всецело доверял Ермолину и относился к нему с большим уважением и, как к очень немногим, обращался по имени и отчеству.
– Павел Андреевич, – сказал он. – Не кажется ли вам, что мы получаем уж слишком много сведений о начале войны. Ну кто же разглашает такие тайны? Что за всем этим кроется? Черчилль сообщает, что Гитлер нападёт на нас тридцатого июня, наш военный и военно-морской атташе Воронцов докладывает, что какой-то болтливый немецкий офицер тоже назвал дату нападения. Причём данные Воронцов получал неоднократно, только даты постоянно меняются.
Тут действительно было о чём подумать.
Для чего сведения подобного рода подсовывались нашим разведчикам? Для того чтобы держать руководство СССР в постоянном напряжении? А быть может, чтоб случилось так, как в известной крохотной басне Льва Толстого «Лгун»?
«Мальчик стерёг овец и, будто увидав волка, стал звать:
– Помогите, волк! Волк!
Мужики прибежали и видят: неправда. Как сделал он так и два, и три раза, случилось – и вправду набежал волк.
Мальчик стал кричать:
– Сюда, сюда скорей, волк!
Мужики подумали, что опять по-всегдашнему обманывает, – не послушали его.
Волк видит, бояться нечего: на просторе перерезал всё стадо».
Вот от той басни и произошла пословица: «Не кричи: “Волки!”»
Вряд ли малограмотное руководство рейха, не знающее не только зарубежной литературы, но и своей, могло читать эту басню. Но басня-то родилась не на ровном месте. Действительно, если долго пугать чем-то одним и тем же, в нужный момент помощь не придёт.
Сталин понимал, что все попытки убедить его в скором начале войны имеют хитроумные и коварные цели. Гитлер размышляет: не поверит вовсе – возьмём внезапностью, поверит и подведёт войска – окружим и разгромим так, что весь командный состав поляжет в котлах, объявит мобилизацию – сделаем агрессором.
Так что Гитлер запускал подобные многоходовки неслучайно.
И вот теперь, высказав своё мнение, Сталин хотел послушать, что скажет Ермолин, помолчал, быть может, вспомнив и пословицу, и басню Льва Толстого – он в отличие от бескультурных деятелей рейха был образован, начитан, грамотен.
В разговоре с генералом Ермолиным Сталин пытался решить главный вопрос – подводить или не подводить войска к государственной границе. Он чувствовал подвох, но до конца оценил его чуть позже. А пока и он, и Ермолин придерживались одного мнения.
Ермолин сказал, что необходимо очень хорошо подумать, прежде чем принять окончательное решение.
Сталин задал вопрос:
– Так не кажется ли вам, что Гитлеру нужна наша мобилизация? Гитлеру нужно, чтобы мы развернули свои главные силы у границ?
– Товарищ Сталин, – сказал, наконец, Ермолин. – Нас провоцируют. Подводить войска к границам из глубины нашей территории нельзя. Мосты в приграничной полосе не выдержат танков и тяжёлых орудий. Надо учесть и то, что немецкие железные дороги имеют пропускную способность двести двадцать эшелонов в сутки, а наши только восемьдесят. К тому же от старой границы до новой далеко не везде перешиты железнодорожные пути. Мы не сможем подбрасывать резервы, боеприпасы, не сможем проводить манёвры. К тому же численность наших Вооружённых сил – два миллиона девятьсот тысяч человек, причём один миллион – на Дальнем Востоке, против Японии, да ещё довольно значительные силы – свыше тридцати дивизий – против Турции.
Эти данные впоследствии были подтверждены разведкой – Гитлер имел на восточном фронте пять с половиной миллионов человек. Исходя из условий местности, состояния железных и автодорог, и планировалось сдержать агрессора активной обороной, даже если потребуется оставить часть территории, под прикрытием оборонительных действий провести мобилизацию, а потом уже ударить по противнику, измотанному в боях за прочно удерживаемые нашими войсками рубежи.
Подумав над словами Ермолина, Сталин сказал:
– Пожалуй, вы правы. Подводить войска не будем. Тем более в приграничных округах сил вполне достаточно и в Западном Особом военном округе, и в Киевском – тоже.
– В Киевском даже больше сил, чем в Западном, – уточнил Ермолин. – Не понимаю по какой причине, но нарком обороны и начальник Генерального штаба в первую очередь направляют пополнения и боевую технику именно туда.
Для Сталина это явилось новостью, и он отметил про себя, что надо бы проверить, в чём тут дело. Ермолину же сказал:
– Ну ничего. Мы усилим Западный Особый военный округ шестнадцатой армией генерала Ерёменко. Она уже начала передислокацию. Правда, мы тут же получили ноту Берлина, в которой задан вопрос, по какой причине мы выдвигаем из районов Сибири и Дальнего Востока эту самую шестнадцатую армию.
– Откуда же они узнали? Ведь армия передислоцируется в обстановке особой секретности.
– Вот и меня интересует этот вопрос. Это, конечно, наше дело – передислокация соединений и объединений, но особенно провоцировать Берлин не стоит. Они только и ищут, к чему бы придраться, чтобы сделать нас поджигателями войны. Понимают, что тогда обстановка в мире может резко измениться. И если сейчас у нас есть большие надежды на то, что Англия и Соединённые Штаты не выступят на стороне Гитлера, то тогда… – Сталин остановился, раскуривая трубку, и закончил фразу: – Тогда всё может быть. Нам нужно смотреть в будущее. Нас и так попытаются обвинить в агрессивности, обвинить беспочвенно. А если дать им почву, значит, только помочь и теперь решить свои агрессивные задачи, и в будущем организовать клеветнические нападки.