Проснулся я, как обычно, рано. Не могу избавиться от приобретенной на Востоке привычки вставать очень рано. Там встают для первого, еще ночного намаза, а начинают работать в шесть утра. Заканчивают в час дня из-за жары, потом – примерно до четырех – сон и вечером уже развлечения – кальян, кино, все дела. Выходной один – пятница…
Они совсем не такие, как мы.
Проснувшись, я не мог понять, где я нахожусь, вместо жесткой и узкой койки – кровать, вместо глиняной стены – обои. Потом я понял – дома. Я – дома. В своем новом доме. К которому я еще не привык…
Квартира была кооперативная, ельцинка. Я ее купил на «боевые» – советнические деньги, которые заработал во время спецкомандировок в жаркие страны. Ну и… свои добавил, конечно. Ельцинка – это промежуточный вариант между нормальной квартирой и брежневкой, их строили в девяностые, когда Ельцин[1], для того чтобы связать необеспеченную денежную массу, которую до этого навыпускали, издал серию президентских декретов, по одному из которых отменялось большинство ограничений в сфере строительства, и в эту отрасль допускался частник. Собственно, шабашник был в строительстве всегда, просто Ельцин, сам профессиональный строитель, это узаконил. Ну и разрешили кооперативы без ограничений, частные строительные компании, на селе сняли ограничения по метражу и этажности частных жилых домов – строй хоть три этажа. В итоге – начали строить вот такие вот чудеса – девяносто квадратов жилой площади, кухня шестнадцать, лоджия десять, при этом низкий потолок, тесный и раздельный санузел, еле живой лифт и слышно всех соседей – на звукоизоляции сэкономили. Строили кооперативщики специально для озверевших от тесноты советских граждан, которые тогда хватали любое жилье, которое было, решали квартирный вопрос явочным порядком. Главное, тогда был метраж, больше ни на что не смотрели. Ну и кухня, чтобы не толкаться. Потом немного поутихло, потом разработали унифицированные серии, ими сейчас «Аэропорт-2» застраивают – там потолки два и восемь, подземная парковка, как в загнивающем капитализме. А эти стали продавать по дешевке – вот я и купил, благо деньги были. Мне одному много не надо.
Ладно, пора вставать.
Поколотив вместо намаза мешок и поработав на тренажерах (у меня их три, одна комната целиком ими заставлена – живу-то один), пошел в душ. Вода опять еле теплая… ну что это такое? Право слово. Хотя…
В Афганистане хорошо, если была такая…
В прошлом месяце мне исполнилось тридцать пять лет – десять лет до предельного срока[2], но так мне до пенсии год остался. По итогам третьей афганской спецкомандировки мне подвесили подполковника, хотя я точно знаю, что есть в штабе кое-кто, кто голову отдаст за то, чтобы я навсегда остался капитаном. Но звания для меня, скажем, дело не такое важное. Если бы я хотел быть генералом, то устроился бы в первый отдел «Ижмаша», там все сотрудники действующие, и с присвоением званий[3] проблем никогда не было. Но скучно там. Скучно.
Имен у меня много. Афганцы меня звали рафик Искандер[4], ливийские спецназовцы просто – Аль-Ах[5]. Вооруженная оппозиция в Афганистане называла меня Джинном и давала за мою голову сто тысяч долларов США. Видимо, такие аналогии у них возникли потому, что и я, и вся моя группа знали арабский и могли сойти за душманов – наемников из стран северной Африки или Персидского залива. В документах, которые хранятся в сейфе начальника отдела кадров УКГБ по УАССР, стоит имя Александр Васнецов, но оно тоже фальшивое. Его я получил на первой неделе обучения, когда нам приказали за один час придумать себе новое имя, желательно взятое из литературы, чтобы запоминать было проще. Кто-то брал фамилию и имя героев произведений, а я взял фамилию известного русского сказочника Васнецова. Зачем? Затем, что сказка ложь, да в ней намек – добрым молодцам урок. Это у меня хобби такое – я читаю русские сказки. И на самом деле там больше мудрости, чем кажется на первый взгляд.
Вода стала еще холоднее. Что и неудивительно, мы мучаемся с этим не первый год. Из-за дерегулирования строительного комплекса – жилье строится намного быстрее, чем инфраструктура. Но думаю, это лучше, чем ютиться на тридцати метрах всемером.
Завтрак мой прост – кофе, заваренный еще вчера, и лепешка. Лепешки я покупаю у Сейфулло, переехавшего сюда таджика. У него небольшая пекарня на Ленина, и туда ходит полгорода. Даже простая лепешка получается вкуснее, чем буханка хлеба с хлебокомбината[6]…
Вряд ли Сейфулло подозревает, кому он продает эту лепешку. У многих таджиков с той стороны родственники…
Утро обещает быть добрым…
На работу я пойду, конечно же, пешком – погода хорошая, чего париться в автобусе. Время есть… старый Ижевск – город относительно небольшой, многие пешком на работу ходят – например, не раз видел идущего на работу Михаила Евгеньевича Драгунова, он в центре живет, у шестьдесят восьмой школы.
О… кажется, начинаю государственные тайны выдавать.
В самом засекречивании и конструкторов, и разработок я не вижу ничего, кроме бреда. Все равно мы с «Абаканом» и Унифицированным комплексом[7] идем впереди американцев, сколько бы они ни вылизывали свою «М4». В более крупном калибре мы тоже впереди – «Барретт», с его сдвигающимся стволом не конкурирует со «Взломщиком», дающим минутные группы, а «КОРД» – даже нет смысла сравнивать с «М2», которому вот-вот исполнится сто лет со дня принятия на вооружение[8]. Возможно, имело когда-то смысл секретить средний калибр – НАТО и близко не имеет такого на вооружении, полуавтоматическая винтовка калибра 9x72 и пулемет под тот же патрон, который запросто выбивает духов от тысячи и далее метров, но теперь-то какой смысл, если мы их продаем и на выставках выставляем. Но тем не менее секретят. И самый бред в том, что этим занимаюсь и я в том числе.
Сейчас я прикомандирован как раз к первому отделу «Ижмаша». По документам я там числюсь инспектором, но по факту решаю две задачи. Первая – отработка антитеррористической защищенности громадной территории основной площадки «Ижмаша», включающей в себя МСК-11, МСК-12, МСК-13 и МСК-14, а также «Ижсталь». А защищать есть чего, учитывая наличие там оружейного конструкторского бюро, ракетного конструкторского бюро, бюро, занимающегося совместно с Казанью и ИжГТУ[9] ударными БПЛА, и конструкторское бюро, занимающееся управляемыми артиллерийскими снарядами и головками самонаведения для авиабомб. Вторая – работа совместно с ижмашевскими стрелковыми КБ по модернизации старых образцов и запуску новых. Все-таки реальный опыт работы с оружием, в том числе в Афганистане, бывает не лишним. Хотя прислушивается ко мне в основном молодежь, зубры непробиваемы, их только директор по качеству – Гольдман Павел Яковлевич – расшевелить может. Тот за три рекламации в квартал лишает квартальной премии, за пять ставит вопрос о снятии начальника цеха…
Ижевск – город, расположенный на холмах. Чем-то он напоминает мне Дамаск, хотя улицы чище, и простора на них больше, но в Дамаске так же холмисто. Я выхожу на улицу Ленина, мельком отмечаю, что в «Октябре» очередная серия «Унесенных смертью» – вон, перед кассами уже стоят. Дальше – крутой спуск вниз, недавно вымощенная дорога у ФЗУ № 8 – и ты выходишь на плотину и Дерябинскую набережную. Слева – кованая решетка старого заводского корпуса и сам корпус тысяча восемьсот второго года постройки, слева – недавно переделанная набережная и пруд с чайками, на той стороне пруда виднеются облицованные синим стеклом купола ЭМЗ – секретная электроника и зенитно-ракетные комплексы, их дочка[10] – собирает игровые приставки «Компаньон», уже шестая версия вышла. Еще дальше – строящийся мост через пруд, он выходит как раз на эстакаду у МСК-14 и после его завершения должен сильно разгрузить старый центр города, в частности – узкую Максима Горького. Ну и то, на что я стараюсь не смотреть – тридцатидвухэтажное одоробало торгово-делового центра «Ижевск», выстроенного у самого пруда и неповторимо испоганившего весь вид города с воды. Его поставили в начале нулевых, на излете бума частного строительства, когда государство начало наводить порядок, но дело было сделано. Самое высокое здание Ижевска на сей день, на мой взгляд, и самое уродливое. Внизу – конторы, сверху – гостиница с высотными номерами. Они не пустуют – вид там действительно хороший.
Город меняется, это видно на глазах. Когда я уезжал, уже был, а стройка метротрама[11] и вот эта вот треклятая гостиница, но еще не строили мост, не застраивали «Аэропорт-2» и не расширяли автозавод. И хочется верить, что все будет хорошо…
Почему я все это вам рассказываю? Ну, во-первых, надо же чем-то заняться, пока иду. Во-вторых, я люблю свой город. Я в нем вырос, хотя корни моей семьи не здесь. И я продолжаю его любить, несмотря на то что побывал в разных местах – от Танжера до Кабула, включая Дамаск, Багдад, Триполи, Могадишо и еще много разных мест.
Справа – старая проходная, слева – здание пожарной части, по транспорту около нее можно увидеть, кто приехал. Директорской «Вольво» еще нет, а вот старая черная «Татра», на которой ездил еще Белобородов[12], – на месте. Значит, Степан Петрович Белоусов, полковник госбезопасности и начальник первого отдела «Ижмаша», прибыл на работу. Идти к нему сейчас смысла нет – не пришел в себя после вчерашнего…
Да, попивают. Тут их четверо было, но благодаря тому, что «Ижмаш» большой – нынешний генеральный Иван Степанович Кольцов разогнал собутыльников по разным углам, кого на автозавод, кого на металлургический, аж на Воткинское шоссе. Но Белоусов пить не прекратил. Это уже клиника.
Впрочем… год до пенсии, ничего уже не нужно. Лошадь стоит посреди борозды – ей до звезды, а мне тем более до звезды. Пару дней назад я положил в рюкзак несколько кирпичей и ночью легко проник на территорию со стороны эстакады на МСК-14. Отчет об этом в Москву пока не ушел…
Иду дальше. Мне – на пятую, «угольную» проходную, оттуда сотня метров, и новый корпус оружейки. Вечером еще надо…
Оп-па…
Машину начальника УКГБ по УАССР, генерала госбезопасности Кружилина не заметить невозможно – это «четыреста двадцатый» «мерс». Точно такой же возит председателя ПГУ КГБ. Где Кружилин взял такую тачку – непонятно, скорее всего, в ГДР. Еще непонятнее, почему его еще не сожрали…
Кстати, интересно, как сам Кружилин здесь оказался – целый генерал-лейтенант. Республика маленькая, здесь потолок – полковник, максимум генерал-майор. А его сюда с центрального аппарата сослали в этом звании.
Иду к машине, вышколенный порученец молча распахивает передо мной дверь. Молча сажусь. «Мерс» величаво разворачивается на стоянке под угрюмыми взглядами гегемона, стоящего перед проходной. Там восемь ручьев, но работают максимум три. Как всегда…
«Мерс» ласточкой взлетает на крутую горку у ФЗУ, с резкими звуками крякалки выходит на Максима Горького и тут же уходит на Советскую. Здание УКГБ совсем рядом, оно на перекрестке Советской и Пушкинской, величавая четырехэтажка сталинского стиля. Когда генерал Кружилин заступил на должность, он приказал отремонтировать ворота, которые дают возможность въезжать прямо во внутренний дворик здания, и он единственный пользовался этим входом, точнее, въездом. Нарушая правила, мы уходим туда с встречки, машины пропускают. Красный на специальном светофоре меняется на зеленый…
– Прошу за мной…
Поднимаемся наверх. Красный ковер на полу, какие-то детские рисунки на стенах, аккуратно взятые в рамочки. Ага… похоже, генеральский этаж. Тут же сидит спецсектор, он отвечает за все дела, связанные с погранвойсками КГБ. Теперь, после Парижских соглашений, под погранвойсками КГБ понимается спецназ. Наши дипломаты протащили под видом погранвойск формирование трех дивизий спецназа…
– Прошу…
Ну, да… конечно…
– Михаил Ефимович.
– Саша…
Михаил Ефимович Янкель – личность почти легендарная. Еврей, полковник ПГУ КГБ, личный друг Саддама Хусейна и Муаммара Каддафи, кавалер иракской медали Мужества. Ставил разведку во многих странах Востока. Он никогда не служил в армии, его отец был дипломатическим работником, и Михаил Ефимович все детство провел на Востоке, выучил языки. Он закончил МИМО, Московский институт международных отношений, и дважды пытался уйти из разведки, но каждый раз возвращался. Со службы непросто уйти…
– Салам алейкум.
– Ва алейкум ас салам…
В кабинете, кроме нас, никого. В подстаканниках, помнящих еще Берию, остывает густой, как деготь, чай…
– Как живешь?
– Норм…
– Не женился еще?
– Пока нет…
– Напрасно. Аллах велел создавать семьи, коли есть возможность их содержать…
Янкель – уникальный человек, помимо прочего – он нелегально год отучился в университете аль-Азхар в Каире, если бы узнали, кто он, то отрезали бы голову. Он неоднократно встречался с лидерами отрядов душманов в Афганистане, вел богословские споры, а однажды заставил устыдиться преподавателя богословского факультета Кабульского университета. В Афганистане у него тоже была кличка – шурави иблис, русский дьявол. Хотя он был евреем, для душманов мы все были шурави…
– Я не могу содержать семью. Все деньги на квартиру потратил…
Смех. Неспешный разговор. Все как и положено на Востоке. Я понимаю, что это тоже проверка.
Что-то произошло…
– Саша, ты помнишь такого Мохаммеда Юсефа?
– Помню.
– И что, о чем думаешь?
– Язык хорошо подвешен.
Янкель отхлебывает чай:
– Ты лично знал его?
– Да. Но с ним работал ХАД[13], не мы. Мы его передали ХАДу по договоренности, когда сворачивали легальную резидентуру.
Да… я его знал. Афганистан многое изменил… если до Афганистана было четкое деление на добывающих офицеров и силовое прикрытие – спецназ, то Афганистан поломал все схемы. Попробуйте, например, безопасно встретиться с агентом в госхозе на границе с Пакистаном, где до обеда власть наша, а после обеда – духов. Именно для таких целей был создан «Каскад», агентурно-боевое подразделение, в котором были собраны опера областных и республиканских УКГБ, прошедшие диверсионную школу в Балашихе. Этакая современная реинкарнация СМЕРШа. «Каскад» располагался в разных провинциях Афганистана, мне в первую ходку довелось хлебнуть лиха в Джелалабадском. Да… это там, где Хост под боком и про который бытует поговорка: «Если хочешь пулю в зад – поезжай в Джелалабад». Но как-то выжили, выдюжили среди снайперских пуль, мин, итальянок и желтухи, которая косила почище любой мины. Именно там я получил первое свое ранение и первую свою награду…
– Он способен на что-то серьезное?
Я покачал головой:
– Нет.
– Уверен?
– Сто.
– Почему?
– Однажды, – начал вспоминать я, – он оказался в медресе Махмадия, на той стороне границы. Там были люди из группировки Халеса. Юсеф стал поучать всех, потом он начал говорить, что знаком лично с каким-то крутым шейхом. Один из банды Халеса был душманом из Саудовской Аравии, он начал спрашивать Юсефа по каким-то там фетвам этого шейха, и быстро выяснилось, что все разговоры о личном знакомстве с шейхом – вранье. Ему дали конкретных п…лей, прилюдно, и выгнали из медресе, с тех пор он предпочитает вести джихад языка в Интернете. За ним ничего нет, даже нормального религиозного образования, он балабол. Если бы не слава его старшего брата, его давно бы прирезали.
Янкель кивнул.
– Что-то произошло, Михаил Ефимович?
– Произошло, Саша. Надо ехать…
В аэропорту нас ждал легкий транспортник «Грач», переделанный в административный, с девятиместным роскошным салоном – генеральский самолет, как его называли. Пока мы летели над Среднерусской равниной, неспешно проматывая леса, озера, поля, железные дороги и города в мутном кинопроекторе окна, Янкель рассказал остальное…
– Четыре дня назад Юсеф вышел на наших людей в Сараево.
– В Сараево?!!
Янкель нетерпеливо показал рукой, не перебивай.
– Да, в Сараево. Он был сильно испуган, сказал, что ему нужно укрытие в обмен на информацию. Мы решили проверить, сам знаешь, спешка хороша только при ловле блох. Попросили его дать какую-то проверяемую информацию, полезную нам. Он дал, мы проверили. Информация подтвердилась. Тогда мы послали группу эвакуаторов, чтобы вытащить его. Связь с группой пропала вчера…
Ясно…
Спешка действительно хороша лишь при ловле блох, я это знал хорошо – об этом мне напоминают шрамы от осколков. Минно-взрывную травму я получил во дворе нашей виллы в Джелалабаде – один из информаторов на очередную встречу с нами надел пояс шахида. Меня спас Володя Гогоберидзе, сам того не желая, просто оказался между мной и эпицентром взрыва. Хоронили его в закрытом гробу…
Интересно, как Юсеф оказался в Сараево? Сараево – это вообще больная тема, остаточные последствия развала Югославии – страны, которая, возможно, была не идеальной, но давала возможность как-то существовать в мире народам, на руках которых немало крови друг друга. Выделение Хорватии поддержали все, в том числе США и ФРГ. ФРГ получала через дружественную «Кроатию» выход в Средиземное море. Тут же начали выходить и остальные, последовала драка за сербские анклавы и драка за Боснию и Герцеговину, в которой сыграла роль третья сила – мусульмане. Мы на дыбы встали уже тогда. Потом из-за пирамид началась дестабилизация Албании[14], произошла попытка отторжения от Сербии Косово. У нас ухудшение отношений с США началось еще с Боснии, в Косово чуть дело не дошло до войны. В итоге произошел свое-образный размен – сильно обкорнанное Третье союзное государство признало Хорватию, Словению, США отказались от поддержки албанских бандитов УЧК, а в сильно фрагментированной Боснии и Герцеговине был принят компромиссный вариант. Он предусматривал создание конфедерации анклавов по типу Швейцарии и формирование не одного, а целых трех правительств – сербского, хорватского и мусульманского. Забыли, правда, о том, что в БиГ нет банков, сыра, часов, и вообще нет практически ничего. Большего бреда – три правительства в и так не богато живущей территории – и придумать было сложно. Но это позволило прекратить безумную осаду и бомбежку Сараево, некогда столицы зимних Олимпийских игр, и вообще хоть как-то стабилизировать ситуацию. Югославия же, видимо, стала прологом новой холодной войны…
Теперь безумие тогдашних «веселых деньков» немного улеглось, но Албания и Босния с Герцеговиной стали воротами для исламского джихада в Западную Европу. Когда в аэропорту Загреба приземлялись иранские «Боинги-747», привозя по шестьдесят тонн оружия и снаряжения (операцию югославского спецназа в аэропорту Загреба включили в учебники), всем было все супер, и США, и немцам с их военной разведкой МАД, которая контролировала этот канал и тоже поставляла оборудование бывшей армии ГДР в зону конфликта.
А теперь в Москву то бундес-канцлер приедет, то президент Франции, а восточноевропейские страны с их проамериканской позицией уже не вызывают ничего, кроме головной боли. А ведь как радовались-то, когда ОВД рухнул. Свобода!
Свобода, твою мать…
В Жуковском техники заканчивали последние проверки черного, покрытого частично поглощающей излучение локаторов краской, обвешанного антеннами «Ан-70». Ребята закидывали в салон снарягу, я вскинул руку в знак приветствия, и мне ответили тем же. Рядом с темно-зеленым, скорее всего бронированным «базиком»[15] стоял знакомый «Пежо». Это машина генерал-майора Литвиненко, начальника главка спецназа КГБ. Я его знаю лично, потому что во время первой командировки в Афганистан он командовал «Каскадом-1».
Подошел, поприветствовал по всей форме.
– Товарищ генерал-майор…
– Времени нет. Документы подпиши, и на борт. Давай, давай…
Делать нечего. Пошел разыскивать, где мне документы подписывать. Ага, вон. Паша Станкевич с планшетником стоит, смотрит, как бы чего не украли. Арбатский военный округ, твою мать…
– Шолом, Паша…
Паша дернулся. Мама у него… короче, на пятую ногу он хромает весьма ощутимо[16]. Я не антисемит, у нас в группе были евреи, один с Одессы был парень, подорвался. Вопрос не в национальности. А вопрос в том, что в армию идут воевать – или я чего-то в жизни не понимаю…
– Попрошу…
– Ладно… где мне подписать?
Паша потыкал в экран и со скрытым злорадством в голосе объявил:
– Прошу простить, товарищ подполковник, но лететь вы не можете. У вас взыскание по партийной линии…
Баба с возу, кобыле легче.
– Паш, ты это Литве скажи, хорошо…
Интересно, стукнет или нет. В спецназе никто не пользуется фамилиями, все носят клички. Кличка должна быть такая, чтобы проговаривалась на одном дыхании. Генерала все звали Литва, хотя никаким литовцем он не был.
Пусть стучит…
Подошли к генералу, Станкевич объяснил ситуацию. Генерал скривился:
– За что?
– Проигнорировал партсобрание, не сделал на нем обещанный доклад.
Ага, здорово. С контузией докладывать самое то.
– О чем доклад то?
– Следование принципам демократического социализма как основа курса КПСС при Борисе Николаевиче Ельцине…
Генерал нехорошо взглянул на меня, потом сказал, как отрубил:
– Под мою ответственность.
– Есть. – Станкевич еще не достиг той степени просветления, чтобы спорить с генералом
Станкевич обратно побежал смотреть за матценностями, чтобы не стырили чего.
– Что? Все нарываетесь? С Интернета скачать не мог?
…
– Я вас, б… партконференции конспектировать заставлю, от и до. Пошел на борт. И только попробуй там облажаться…