Аэропортов в Ижевске два. Старый и новый.
Старый аэропорт – это больше и не аэропорт, а жилой квартал, в котором самолетные стоянки застроены домами или превратились в Восточный рынок, взлетная полоса стала частью улицы Молодежной, а центром района стал Ижевский Экспоцентр. Новый аэропорт был построен в семьдесят четвертом за городом, в деревне Старое Мартьяново. По дороге туда я умудрился разогнаться на своей «Королле» до двухсот – проверял технику и свою реакцию. Маша сидела рядом и ничего не сказала…
Аэропорт был типовым, двухэтажным, для нашего города маленьким, но это и понятно. У нас город не закрытый, но оборонки много, а достопримечательностей почти нет, потому туризм никто не развивает. Так что «Ил-90»[40], заходящий на посадку в нашем аэропорту, можно увидеть не часто…
Мы стояли на втором этаже аэропорта, вместе с нами был начальник отдела местного УКГБ, которого назначили ответственным. Когда к самолету погнали аэропортовский автобус, я достал из сумки оптический прицел без крона, который позаимствовал на работе, дал Маше.
– Смотри, как будут выходить.
Мне смотреть нечего. Мне придется изображать глупого селезня.
Кагэбэшник потеет. Оно и понятно – два года до пенсии. Ладно…
– Видишь что-то?
– Они пошли…
Да сам вижу, что пошли. Интересно все-таки, неужели американцы пошли на убийство? На убийство в Советском Союзе? Они же не могут не понимать, что в ответ на отрезанную голову в СССР отрежут голову кому-то из них. Земля-то круглая.
– Видишь кого-то?
Маша вдруг выронила прицел, и он громко стукнулся о плитку.
– Выпей…
…
– Выпей, сказал.
В машине я возил бутылку коньяка – старая привычка. Спецназ на задания всегда берет фляжку со спиртом, некоторые, особенно выходцы с флота, заменяют спирт на коньяк. И согреться, и рану продезинфицировать. Я возил бутылку армянского – мало ли что. Может, и гаишнику придется подарить…
– Осторожнее ты…
Маша хлебнула, закашлялась. На глазах выступили слезы.
– Кого ты увидела? – я кивнул на аэропорт. – Там кто-то есть?
– Суку одну.
Однако…
Через ворота аэродрома в сопровождении машины ГАИ проплыли два «Икаруса» с затонированными стеклами. Я прикинул – селить их, видимо, будут в самой новой гостинице, «Загородной» – это она так называется, «Загородная». Потому что стоит за городом, на Як-Бодьинском тракте, в зеленой зоне. Ехать туда проще всего по кольцевой, но гостей, думаю, повезут через весь город. Раз с ГАИ…
Я тронул машину, пристроился как раз за обкомовской «Татрой», обогнав служебку КГБ. Те мигнули фарами, но я сделал вид, что не увидел…
– Как зовут суку?
– Николь… ее точно не было.
– Могли в последний момент включить. Кто такая Николь?
– Моя соседка. Они жили рядом с нами.
– В США?
…
Ясно…
Учитывая обстоятельства, светиться у самого отеля я не стал, принял вправо и остановился. Отель был камерный, всего пять этажей, это и не отель скорее, а санаторий. Его обком для себя строил, потом вышел декрет о запрещении хозяйственной деятельности[41], и теперь тут был шикарный по местным меркам отель. Три звезды он заслуживал точно. Может, даже и четыре…
Гэбэшная «Волга» описала круг на разворотной площадке отеля и, нарушая правила, притерлась к моей машине. Начальник отдела КГБ опустил стекло, он был красным, потным и злым…
– Что у вас происходит?
– Ничего, – грубо ответил я, – вам приказали сопровождать, вот и сопровождайте…
В отель я так и не рискнул соваться. Поехал по окружной, на пересечении с Воткинским шоссе, где хорошо ловит мобильник – набрал номер Янкеля. Доложил ситуацию, затем дал трубку Маше. Маша доложить, как положено, не смогла. Потом трубку снова взял я.
– Михаил Ефимович, мои действия?
– Отвезешь жену домой, и сидите там, пока не приеду. Безвылазно!
– Ясно.
– Все слишком далеко зашло. Дальше, чем мы думали.
Да уж понятное дело. Если эту американку направили сюда специально – значит, они располагают информацией не только обо мне, но и о Маше. А это значит, у них есть источник здесь. И неслабый источник.
А дальше… дальше можно и до Эймса добраться. Я этот скандал помню. Мы так и не подтвердили, что он на нашей территории, но если он у нас, мы его вывезли, то он должен содержаться под строжайшей охраной. Американцы пойдут на все, чтобы ликвидировать его. Ликвидировать беглого заместителя директора ЦРУ, не дать ему умереть в своей постели – для них это будет дело принципа. Слишком плохой пример иначе получается…
Да… похоже, моя семейная жизнь заканчивается, едва успев начаться…
Дом встречал родной неприбранностью и ставшей уже родной пустотой. Я посадил мою «супругу» на диван, пошел на кухню заваривать чай. Хорошо, что услышал звон стекла. Бросился назад.
– Ты что, охренела?!
Маша оказалась поразительно сильной… она попыталась резануть осколком и меня. Не получилось. Я вывернул ей руку, отвесил пару увесистых, от души оплеух, по полу подтащил к стенке. Там у меня аптечка, из нее я достал турникет нового образца, перехватил руку. Пальцы скользили… они были липкими от крови, но кровь удалось остановить. Разорвал упаковку ИПП, положил сверху раны, посмотрев, чтобы там не осталось осколков стекла. Подумал – только не хватало мне еще психички-суицидницы.
Посадил на стул, отвесил еще оплеуху:
– Ты охренела?! Спрашиваю, охренела?!
Молчание. И пустота в глазах. Я уже видел подобное у пацанов-срочников, освобожденных из духовского плена.
– Так… ясно все с тобой.
Батареи, к счастью, у меня хорошие, чугунные, старой модели. Достал наручники, пристегнул к батарее, убрал все стеклянное, до чего она может дотянуться. Разбираться мне с ней некогда… потом Янкель приедет – сдам ему с рук на руки, и пусть валит.
Лесом.
Б… сначала нападение. Потом еще и это.
Отгреб осколки, критически окинул взглядом комнату. Нет… не пойдет так. И успокаивающих у меня нет.
– Сиди тихо. Сейчас вернусь.
В аптеке на меня посмотрели косо, видимо, на одежде немного крови осталось, руки-то я замыл. Но то, что нужно, продали.
Б… курица тупая. Кончить себя из-за какой-то…