Последние несколько недель в учебке – это смесь ФП (физической подготовки, хотя мы ее зовем «физической пыткой»), лекций, занятий на симуляторе, обедов и маленьких личных междусобойчиков с Халли, случающихся вопреки нашему беспощадно забитому расписанию и почти постоянному надзору. Дежурные инструкторы ночуют в комнате старшего инструктора, и мы уже выяснили, кто из сержантов чутко спит. Райли, можно сказать, спит с открытыми глазами, Берк бодрствует до утра, копаясь в бумагах и прислушиваясь к системе аудиомониторинга спальни, зато Харрис обычно дрыхнет от отбоя до подъема. Это значит, что каждая третья ночь – «ночь свиданий», и мы с Халли пробираемся в душевую, чтобы урвать немножко совместного времени подальше от глаз и ушей наших сослуживцев.
Наша близость – в общем-то, не секрет. Хватило парочке людей наткнуться на нас в сортире в два часа ночи, чтобы все об этом узнали, и я подозреваю, что до инструкторов слухи тоже дошли. Но почему-то они не предприняли никаких карательных мер, чтобы не дать нам уединяться в душевой два-три раза в неделю, а с другими курсантами у нас появилось что-то вроде неписаного соглашения. Нас осталось немного. Перед выпускной неделей наш взвод уменьшился до двенадцати человек. Наш обеденный столик все еще полон, мы потеряли только Каннингем. Все остальные продержались до конца: Халли, Гамильтон, Гарсия, Риччи и я. Гамильтон до сих пор наш взводный, и она будет нести флажок изрядно уменьшившегося взвода 1066 на выпуске.
Когда мы маршируем в столовую на наш последний совместный ужин, мы выглядим в точности как положено выпускникам: худые и мускулистые, с отполированными до зеркального блеска ботинками, шагаем быстро и синхронно. Мы проходим мимо свежеприбывших рекрутов, ошалелых стаек длинноволосых ребят в гражданской одежде, и они смотрят на нас так же, как мы пялились на взводы выпускников почти три месяца назад.
Внашу последнюю ночь дежурит сержант Райли. Мы с Халли уже почти смирились с тем, что нам не удастся напоследок побаловаться в душе, но Райли забирает свой ПП из комнаты старшего инструктора и выключает там свет.
– Это ваша последняя ночь, – говорит она собравшемуся у шкафчиков взводу, ожидающему отбоя. – Вы добрались до конца. Я думаю, никто из вас не настолько туп, чтобы влипнуть в какое-нибудь дерьмо и вылететь в день выпуска, – она слегка улыбается. Больше похоже на ухмылку, но это первый раз, когда мы увидели что-то кроме привычного сурового выражения на ее лице.
– Устройте небольшую вечеринку, если хотите, – говорит сержант Райли, пока мы неверяще смотрим друг на друга. – Только не шумите и постарайтесь быть на месте ко времени подъема.
Она разворачивается, убирает ПП в боковой карман штанов и выходит из комнаты:
– Спокойной ночи, взвод.
Она закрывает дверь, и мы начинаем лыбиться.
– Кто бы мог подумать, – хихикает Гамильтон. – Ну что, начинаем пирушку?
Мы и раньше таскали еду из столовой, несмотря на запреты инструкторов. Постоянные ФП и занятия на взлетке сделали нас худыми и бесконечно голодными, а перерывы на еду слишком разнесены по времени, чтобы наш метаболизм работал нормально. Каждый раз, когда в столовой подают десерт, который легко вынести, многие курсанты берут добавку, заворачивают контрабандные пончики или кексы в салфетки и прячут их в карманах штанов. Инструкторы, конечно, не слепые, но делают вид, что не замечают.
Мы вываливаем наши неприкосновенные запасы на пустующую койку. Перед нами образцы всех десертов, которые подавали в столовой за последнюю неделю. Широкий выбор пончиков и печенья, куча свежих фруктов, шоколадных кексов и даже несколько слегка помятых кусков яблочного пирога. Напитков, конечно, нет, но вода из питьевого фонтанчика холодная и чистая, а мы в таком восторге от ночи без надзора и приближающегося выпуска, что она с успехом заменяет пиво.
Мы съедаем все запасы, даже черствые пончики недельной давности, и чокаемся друг с другом стаканчиками для зубных щеток, наполненными холодной водой. Раз запреты на эту ночь сняты, мы болтаем и шутим, как в столовой, только более развязно. У нас никогда не было возможности поболтать друг с другом без инструктора над душой, и общение после двенадцати недель вынужденной сдержанности кажется странным.
Чуть позже мы с Халли уходим на одну из пустых коек в дальней части спальни. Нам приходится вытерпеть несколько добродушных подколок от остальных ребят, пока мы возводим защитные барьеры из грубых армейских одеял, повешенных на раму верхней койки. Достроив свое укрытие, мы забираемся в постель, теперь закрытую от взглядов с трех сторон. Наши уродские форменные пижамы оказываются на полу, и мы наконец-то можем насладиться друг другом на нормальном матрасе, а не торопливо спариваться в углу душевой, прислушиваясь к шагам в спальне. Наши товарищи по взводу свистят и комментируют, но мы слишком заняты, чтобы обращать внимание, и вскоре они возвращаются к своим делам, предоставив нам заниматься нашими.
– Мы же будем на связи, правда? – спрашивает Халли позже, когда мы лежим на тощем матрасе. Я вспоминаю прежнего хозяина этой койки, парня, отчисленного после трех недель за «несоответствие требованиям».
– Конечно, – отвечаю я. – Будем переписываться через АрмНет.
– Жалко, что подготовка не продлится еще месяц-два, – говорит она, и я смеюсь:
– Я думал, ты мечтала отсюда выбраться.
– Ну да. Но я была бы не против провести еще немного времени с тобой, дурья башка. И даже смирилась бы с еще парой недель беготни и отжиманий на взлетке.
– О, как это мило, – отвечаю я, и мы смеемся.
– Серьезно, – говорит Халли, – я хотела бы, чтобы так и было, но я не верю, что нам повезет оказаться в одном и том же месте. Я хочу, чтобы ты писал мне каждую неделю, понял? Я хочу знать, что тебе не оторвало голову на какой-нибудь занюханной колонии в заднице известной галактики.
– Меня, может, и в десантники-то не зачислят. Буду каптером на транспортном корабле. Проведу пять лет, выдавая полотенца и канцелярские скрепки.
– Ладно тебе, – говорит она. – На флоте пятьсот флагманов, и все настолько автоматизированы, что ими может управлять десяток человек. Колонизированных миров сотни, и каждому нужен гарнизон численностью не меньше роты. Мы все попадем в десант.
– Я не против. Куда угодно, лишь бы подальше от Земли.
– Эй, не так уж здесь и плохо. Все-таки дом. Пусть даже со смогом и преступностью.
– Серьезно? – говорю я. – Ты действительно не променяешь Землю на шанс вдохнуть свежего воздуха какой-нибудь колонии? Я слышал, среди них есть настолько маленькие, что там на всю планету только тысяча человек. Можешь себе такое представить?
– Могу, – она смотрит на меня сверху вниз и улыбается. – Семья моего дяди попала на колониальный корабль несколько лет назад. Выиграли места в лотерее десяти штатов. Теперь у них пятьсот акров земли на Лаконии. Присылают фотки время от времени.
– Может, сложим наши деньги, когда выйдет срок службы?
– И что? – она смеется. – Купим билет в колонию и будем копаться в грязи на другом конце Вселенной?
– Ну да. Почему нет? Что ты собираешься делать после армии? Вернуться домой, накупить всякой фигни, пялиться в экран, пока мозги не протухнут, и надевать маску в дни, когда с воздухом совсем беда?
– Ну… – Халли хихикает. – Я именно об этом и мечтала, но раз ты против…
Она опять смотрит на меня, глаза в глаза, и снова становится серьезной.
– Еще пятьдесят семь месяцев, Грейсон. Это долгое время. А на нашей работе оно еще дольше, – она кладет ладонь мне на щеку и ненадолго оставляет ее там. – Постарайся продержаться эти пять лет, а там посмотрим, хорошо?
Я знаю, что мы проведем эти пять лет в разных уголках галактики. Мы оба знаем, что армия – не то место, куда нужно идти, если хочешь найти или сохранить свою половинку. Возможно, она сойдется с каким-нибудь офицером с квадратной челюстью, может, даже не с одним, и у меня тоже будут свои увлечения. Когда истечет время контракта, мы, скорее всего, будем друг для друга лишь далекими и добрыми воспоминаниями. Но мечтать приятно, и события последних недель еще свежи в нашей памяти, поэтому я воспринимаю ее слова в том смысле, в котором они сказаны.
– Увидимся после дембеля, – говорю я. – Не забудь свои деньги, а я захвачу свои.
Наступает день выпуска, и на небе ни облачка.
Мы просыпаемся задолго до побудки, приводим спальню в уставной вид и опять начищаем ботинки и пряжки до блеска.
Идем в столовую для последнего завтрака на Начальной подготовке. Потом возвращаемся в спальню, чтобы сбросить сине-зеленое и переодеться в торжественную форму, выданную всего несколько дней назад. Сержант Берк объяснил, что униформы класса А не выдаются по приезде, как все остальное, потому что они слишком дороги, чтобы тратить их на тех, кто может вылететь, к тому же курсанты за время подготовки теряют столько килограммов и накачивают такие мускулы, что поначалу идеально сидевшая форма к выпуску будет болтаться как на вешалке.
Несколько недель перед выпуском мы разучивали церемонию. Наш взвод – то, что от него осталось, – войдет на парадный плац, следуя за флажком, и займет назначенное место в рядах других взводов-выпускников. Потом командир базы толкнет короткую речь, мы принесем присягу, а для особо отличившихся будут поощрения и продвижения по службе. В общем, мы час простоим на солнце, слушая, как треплется офицерьё, а потом в последний раз вернемся во взводную секцию, чтобы собрать вещи и получить назначения на службу. Все, конечно, хотят узнать, в какие войска попали и что им придется делать, так что весь этот официоз, по сути, бессмысленная пытка, но мы научились молча выполнять приказы, что и делаем.
Несмотря на репетиции, мы не подготовлены к виду торжественного плаца, на который ступаем, следуя за сержантом Берком и несущей флажок Гамильтон, нашим взводным.
Плац оказывается почти километр в длину и ширину, он покрыт рядами взводов-выпускников. Под утренним ветром трепещут сотни флажков, заставляя плац выглядеть как разноцветный тряпочный лес. Мы не сбавляем шаг и держим головы прямо, но вид такого количества людей в одном месте шокирует после двенадцати недель принудительной изоляции от прочих рекрутов.
Мы находим свое место в ряду, где уже ждут другие инструкторы – сержанты Харрис и Райли. Мы вливаемся в строй из сотен взводов. Когда последние выпускники заходят на плац и занимают свои позиции, перед центральным подиумом построены тысячи курсантов. Все мы одеты в униформы класса А, которые придется сдать после церемонии, и выглядим бравыми и подтянутыми.
Сначала, конечно же, нам читают речь. Командующий тренировочной базой выступает перед нами с милосердно кратким обращением, говоря о долге и ответственности, о трудностях, которые ожидают нас там, среди звезд. Все это просто припудренная чушь, и все это знают, но мы уже приучены стоять по стойке смирно и слушать.
Потом мы приносим присягу. Есть что-то мистическое в нескольких тысячах голосов, произносящих одни и те же слова в унисон: «Я торжественно клянусь преданно служить Североамериканскому Содружеству и отважно защищать его законы и свободу его граждан».
И теперь мы – действующие солдаты Вооруженных сил Североамериканского Содружества, выпускники Начальной подготовки, десять процентов, пережившие двенадцать недель бесконечных ФП, лекций, физических и умственных испытаний и проверок на стрессоустойчивость. Мы готовы брать Вселенную за горло, сражаться и умирать за Содружество. Осталось только одно: выяснить, где же, как считает командование, мы пригодимся лучше всего.
Мы снова в спальне, наши шкафчики уже опустошены, вещмешки и рюкзаки набиты доверху. Инструкторы стоят в центре комнаты, мы привычно собираемся выстроиться перед ними в ряд, но сержант Берк машет нам рукой:
– Вольно, ребята. Начальная подготовка кончилась полчаса назад. Идите сюда, пора получать назначения.
Сержант Харрис подает ему стопку распечаток, и он просматривает ее сверху донизу. Мы толпимся вокруг в предвкушении. Наши места службы определены, и сейчас мы узнаем, где проведем следующие пятьдесят семь месяцев своих армейских карьер.
– Гарсиа – десант. Второй батальон, пятая рота. Отправишься в танковую школу по прибытии на службу.
Гарсиа принимает документы, широко улыбаясь, и сержант Берк пожимает ему руку.
– Молодчина. Кеннеди – десант. Первый батальон, седьмая рота. Пехотная школа.
Кеннеди забирает предписание, пожимает руку сержанта и выбирается из толпы остальных курсантов, чтобы забрать свое барахло.
– Халли – флот.
Мы приветствуем ее криками. Флот – это успех, туда втайне мечтает попасть каждый. Я лыблюсь, пока она получает свои бумаги. Сержант Берк достает еще одну распечатку и кладет ее поверх предписания Халли.
– Будешь летать на десантном корабле. К тому же ты получаешь звание рядового. У тебя лучшая средняя оценка. Изрядное достижение. Мои выпускники не зачислялись во флот уже три учебных периода.
– Спасибо, сэр, – говорит Халли, лицо ее светится от восторга. Я чувствую укол зависти – она сразу отправится в летную школу и, наверное, увидит Землю из космоса еще до конца недели.
– Риччи – десант. Третий батальон, третья рота. Легкая полевая артиллерия. Будешь пушки обихаживать.
Я ожидаю, что, узнав о направлении в десант, он выполнит свое обещание и разорвет контракт на месте, но Риччи просто берет документы у сержанта Берка и браво салютует, прежде чем выйти из толпы.
– Грейсон, – говорит сержант Берк, и у меня начинает крутить желудок от осознания, что решается моя судьба.
– Территориальная армия. Поздравляю – ты остаешься на Земле.
Во взводе 1066 осталось двенадцать рекрутов, и одиннадцать из них отправляются в космос. Я – единственный, кто остается служить на Земле, делая самую дрянную работу в вооруженных силах: зачищая все дерьмо в САС.
Я ничего не делаю, услышав слова сержанта Берка, но первое мое желание – двинуть ему в морду. «Поздравляю»? Не думаю, что дал ему какие-то поводы невзлюбить меня, не больше, по крайней мере, чем другие курсанты, но его слова звучат так, словно он издевается надо мной.
Я собираю вещи без энтузиазма, моя голова все еще кружится от осознания, что я не лечу в космос. Но все же я справился с Начальной подготовкой, мне нужен счет в банке и я не хочу обессмысливать весь уже пролитый на этой службе пот, так что я подавляю жажду швырнуть распечатку приказа под ноги Берку. Альтернатива – возвращение в Коммунальный Кластер, и что бы ни уготовила мне ТА, это вряд ли будет хуже.
– Грейсон, – говорит сержант Берк, когда я закидываю вещмешок на плечо.
– Да, сэр? – я сбрасываю мешок, чтобы встать по стойке смирно, но он отмахивается.
– Вольно. Ты, кажется, не слишком рад своему назначению.
– Нет, сэр, – отвечаю я, стараясь не показывать уныния.
– В Территориальной армии нет ничего плохого. Я сам служил там до того, как получил назначение в инструкторы.
– Я хотел отправиться в космос, сэр. ТА достается только разгребать дерьмо.
Сержант Берк смотрит на меня и фыркает, качая головой:
– ТА – это настоящая армия, – говорит он. – Позволь, я расскажу тебе кое-что о космических карьерах. Ребята на флоте проводят время, драя палубы в железных гробах без окон. Десантура занимается боевой клоунадой на пару с солдатами СРА, один цирк против другого, еще и по правилам, как на какой-то уродской олимпиаде. Это не служба, это дрочево. Они там считают себя крутейшей элитой, но знаешь что? Каждая пехотная рота, в которой я служил, могла вытереть пол любой десантной ротой. Знаешь, почему Территориальной армии достается разгребать дерьмо? Потому что никто другой с этим не справится, вот почему. А теперь иди и забирайся в автобус, – он кивает в сторону двери. – Не верь этим будущим космическим дальнобойщикам и гарнизонным сидельцам, когда они скажут, что им обосраться как повезло. Они ни хрена еще не знают ни о чем, и ты тоже. А теперь выметайся отсюда и забудь, что ты куда-то там «хотел отправиться». Это армия, и всем плевать, чего мы хотим. Мы жрем, что дают, и просим добавки, и так будет всегда.
Мы забираемся в автобус и отправляемся в аэропорт. Когда мы ехали на базу три месяца назад, каждый сидел сам по себе. Напуганные и беспокойные рекруты друг с другом не разговаривали. Сейчас же все болтают, пользуясь последней возможностью потрепаться с друзьями по взводу.
– С тобой все будет нормально? – спрашивает Халли, наблюдая, как я читаю распечатку своего приказа. Я должен прибыть в воинскую часть в Форте Шугхарт, штат Огайо. Она будет зачислена во флот в Великих озерах.
– Ага, – отвечаю я. – Справлюсь. Я и не ожидал, что меня пять лет будут поить молоком с печеньками.
– Только не высовывайся, понял? Я хочу, чтобы ты писал мне каждую неделю.
– Ты будешь на звездолете, – говорю я. – Неделями можешь летать вне зоны доступа.
– Все равно пиши, – говорит Халли. – Я буду проверять время прихода писем. И если умудришься погибнуть, я тебе голову отгрызу.
– Понял, – я ухмыляюсь. – А я – тебе.
В аэропорту мы прощаемся друг с другом. Будущие десантники отправляются на одном шаттле в Кэмп-Пуллер, где тренируют всех новичков с востока от Миссисипи. У нас с Халли разные рейсы.
– Береги себя, – говорит она.
– Ты тоже.
Напоследок мы целуемся, в этот раз скорее как брат и сестра. Я смотрю, как она идет на посадку, забросив вещмешок за плечо.
И опять чувствую то же самое, что ощущал, садясь в шаттл на призывном пункте двенадцать недель назад: одиночество, неуверенность и тревогу, – я не знаю ничего о том, что ждет меня в ближайшем будущем.