Глава 1. Мирное время

– Мам!

Лиля оторвалась от книги и посмотрела на дочь.

– Да, солнце мое.

Миранда Кэтрин Иртон, которая успела вытянуться и стать очаровательным большеглазым подростком с гривой черных волос, была чем-то расстроена. Определенно. Давно уже не было, чтобы дочь бросалась на шею, прижималась и зарывалась лицом в материнское платье. Ох, давно… Она же взрослая! Скоро замуж, вот, надо уметь себя подать…

– Мама!!!

А вот случилось. И Лиля прижимала к себе малявку. Да, малявку, потому что для нее Мири всегда останется дочкой, малышкой, ее солнышком, которое в любой ситуации надо защищать.

Когда, по мнению родителей, взрослеют дети?

Никогда.

– Мири, что случилось?

Лиля гладила дочь по черным волосам, а мысли были простые.

Все живы, все здоровы, значит, ничего трагичного не происходит. Вообще, имелся только один человек, за которого Лиля действительно переживала, и который не пребывал постоянно у нее на глазах. За всех остальных она была спокойна, всех видела с утра.

Его величество Эдоард.

Его величество явно доживал последние месяцы. Сколько ни виться веревочке, а сердце у старого короля было больным еще с тех времен. Да… давно это было.

И Мири была еще кнопкой, и Лиля была совсем другой…

Мысли совершенно не мешали Лилиан гладить ребенка по голове и всячески успокаивать. Пусть прорыдается, там объяснит, что случилось.

Старинный метод не подвел, Миранда вытерла нос и выдала.

– Риану убили!

– Как?! – ахнула Лиля.

Подругу дочери она отлично знала.

Виконтесса Дилан, милая девушка семнадцати лет, помолвленная и собирающаяся этой осенью выходить замуж. С Мири у них была разница чуть не в четыре года, что совершенно не мешало девушкам дружить. Виконтесса частенько заезжала к Иртонам, и Лиля не раз беседовала с ней. И вот – ее нет? Ее убили?

Да кто ж…?

За что?

КАК?!

Кошмар совершенно не укладывался в голове. Этого не может быть просто потому, что такого быть не может! Это чудовищно, непредставимо… как и любая потеря близкого человека.

– Не знаю… нашли ее сегодня в городе…

Мири хлюпала носом.

– Ну-ка, выпей… хочешь взвара?

Лиля подсунула Миранде «чайный набор».

Да, до вкусного чая тут еще не доросли, а точнее, нигде его просто не нашли. Так что обходились специальной смесью, во всяком случае, Лиля. Душица, мята, малина… уж что-что, а травы Лилиан Иртон отлично знала.

Поди, поживи в девяностых без лекарств! Поневоле всю «зеленую аптеку» выучишь. А уж когда лекарства подделывать начали… с-сволочи! Вот кого бы тогда еще Аля Скороленок расстреливала без размышлений! Ладно еще деньги подделывать, но лекарства, от которых часто жизнь людей зависит?

Гррррр!

Убить, без размышлений!

Миранда пила и успокаивалась.

Лиля постепенно заговаривала ей зубы, успокаивала, а потом принялась расспрашивать родного ребенка.

История получилась неоднозначная.

Риана Дилан была помолвлена. Как это принято – жениха выбирали ее родители. Симпатичный тридцатичетырехлетний маркиз Лиле был знаком. Но…

Разница в семнадцать лет!

Естественно, Риане он казался древним динозавром. А уж Миранде и подавно. Любовь? Да какая там любовь, разве что потом вспыхнет! Если у мужа мозгов хватит ее вырастить из семечка уважения.

А не хватит – будет рога носить. Не он первый, не он последний.

Маркиз оказался достаточно умным, чтобы договориться с родителями девушки, но недостаточно сообразительным, чтобы договориться с самой девушкой. Риана была из тех девочек, которым книги интереснее украшений. Да и конфеты она не любила, предпочитая солености и копчености. А маркиз подошел к делу стандартно.

Побрякушки, цветочки, сладости – и ничего, интересного лично девушке. Да еще начал распускать руки.

Понять-то можно, помолвка по местным меркам почти что свадьба, но Риана понимать не захотела. Первое время девушка терпела, потом начала жаловаться подруге, потом жаловаться перестала, и Миранда готова была поклясться, что у нее – любовь.

Но с кем?

Об этом Риана молчала, упомянула лишь, что возлюбленный не свободен.

– Женат?

– Риана говорила, что он связан обязательствами.

– Хм…

Миранда пару раз прикрывала подругу, естественно, не зная, куда та отправилась. А потом…

Теперь Мири чувствовала себя виноватой. Лиля вздохнула.

Вообще-то – правильно чувствовала. Но что вы хотите от малявки, которой и пятнадцати лет еще нет? Просто – что?

Чтобы она рассуждала, как много поживший человек? Который все знает, все видел, не совершает глупостей… интересно, есть ли такой экземпляр в природе? Лиля не отказалась бы получить его для анатомического музея. Хотя бы в перспективе.

Ведь все мы делаем глупости. Все…

Она не исключение, Лиля это отлично знала. Только вот как все объяснить Миранде?

– Малышка, ты и сама понимаешь, что вы обе оказались не правы?

Мири кивнула. Она ожидала, что мама снимет с ее плеч груз вины, но… ведь и правда виновата. Разве нет?

– Если бы ты мне сразу все рассказала, было бы проще.

– Чем?

Лиля пожала плечами.

– Я не пошла бы к родителям Рианы, ты это понимаешь. И лезть бы не стала. Но имя загадочного возлюбленного узнать стоило бы.

Мири уронила лицо в ладони.

– Риана молчала.

– Она его никак не называла?

– Н-нет…

– А прозвища? Котик, пупсик, зайчик…?

Мири опять замотала головой.

– Нет. Хотя… пару раз она упоминала, что ОН старше. Ненамного, но старше.

Лиля вздохнула.

– Мири, я вечером приглашу Ганца. Поговори с ним, хорошо? Вспомни все, что говорила Риана, все, что она делала, все, что можешь. Куда ходила, что покупала, может, шла со свидания и купила ленту, может, ей понравился флюгер или калитка, понимаешь?

Мири закивала.

– Мам… я ведь могла ее остановить?

– Не могла, – жестко ответила Лиля. – Вы обе с ней виноваты в безответственности. Но ты не виновата в ее смерти. Она не могла знать, ты не могла предвидеть, но принять элементарные меры предосторожности ты могла. И ее заставить – тоже.

– Например?

– Говорить, куда она идет. Когда вернется. Записать в свой дневник имя, предупредить любовника, что о нем все знают…

– Ой…

Мири побледнела.

Лиля едва не тряхнула от души дочку.

– ЧТО!?

Но внутри, где-то в районе живота, или даже еще глубже, где сидят дурные предчувствия, она уже понимала, что именно. И осознание разрасталось холодом, словно на уровне пупка воткнулась ледяная игла, мешая дышать и смотреть.

– Мам, а ведь Риана и правда могла такое сказать.

– Почему ты так думаешь?

– Я сама ей это посоветовала. Сказала, что можно не называть имени, но пусть хоть намекнет любимому…

Желание потрясти соплячку сменилось желанием надрать ей уши. А потом – защитить. К примеру, запереть дома, или спрятать в бронированную камеру. В шагающий сейф, вот! Жаль только, до изобретения программы защиты свидетелей в этом мире еще несколько веков пройдет!

– Ты у меня без сопровождения даже до ветра не выйдешь! Поняла?

Мири закивала.

– И Ляля всегда со мной…

– Вот и чудненько. И не расставайтесь, ясно?

Миранда кивнула.

Ляля, выросшая в матерущую собаченцию, размером едва ли не больше хозяйки (весом так точно больше) не даст малявку в обиду. А в остальном…

За что Лиля готова была сейчас всех богов благодарить, это за собственную предусмотрительность. Мири предстоит выйти замуж в Ханганат. Что можно ожидать от места, где существуют гаремы?

Ничего хорошего.

Опыта у Лилиан не было никакого, она сильно подозревала, что в гареме ее сожрали бы дня за два, а потому она собирала в копилку дочери все, что могла.

К примеру, умение определять яды на вкус. Этакая токсикология в зародыше, не слишком большая и подробная, но вдруг?

Не существует по-настоящему безвкусной отравы, не пришло еще то время, когда достижения химической промышленности вытеснят с рынка цианид и белладонну. У любого яда есть свой привкус, свое противоядие, свои признаки отравления… распознать, понять, с чем имеешь дело, выжить – дай Альдонай, чтобы это не оказалось нужным ее девочке. А знать все равно надо.

Умение постоять за себя – вирмане серьезно отнеслись к просьбе и тренировали юную виконтессу. С мечом Миранда управлялась плоховато, но кинжалы все признали ее оружием. Метала их девочка точно в цель.

А еще стреляла из арбалета и неплохо попадала в цель из пращи.

Мало? Очень мало.

Но что еще могла сделать Лиля?

Ничего. Дети взрослеют и рано или поздно уходят в большой мир.

Не спрячешь, не убережешь, не закроешь дома. Они тебе этого первые и не простят.

Что мы можем сделать?

Только то, что сделали и с самой Алей. Дать дочери знания, умения и навыки, которые позволят выжить в любой ситуации. Чтобы Мири смогла постоять за себя.

Чтобы случись что с ее родителями, она все равно смогла выжить одна. Ни на кого не рассчитывая.

Удалось ли это?

Жизнь покажет.

И Лиля с чистой душой принялась писать записку Ганцу Тримейну. За прошедшие годы лэйр успел получить титул и стал начальником королевской расследовательной службы. Первый последователь Шерлока Холмса в мире Ативерны.

Первый сыщик.

Да, у него бывали и удачи и неудачи, бывали ляпы и проколы, но – первопроходцу прощается многое. Может, еще и орден имени Тримейна учредят, улицу назовут или мемориальную доску на здание повесят, кто знает? Лиля все подначивала его написать мемуары, или хотя бы записки по каждому делу супруге оставлять. И ей дело – летописи вести, и ему дело. Опыт передавать как-то надо.

Нет, ну кто убил Риану?

Хотя подозрения у Лили и так были.

Как ни странно, в любых мирах чаще всего женщину убивают или мужья, или любовники. Финансовый вопрос идет уже потом. А вот сексуальный, или шантаж, или…

К примеру, если Риана была беременна и хотела оставить ребенка, а отец плода его не хотел?

Увы, патологоанатомом Лиля не являлась. И даже не желала осваивать эту отрасль. Знала она Тримейна, ему только намекни, потом придется годами трупы потрошить. И ведь не отцепится…

Нет уж!

Несложные операции Лиле может и удастся поставить на поток, но о торакальной хирургии, или о нейрохирургии оставалось только мечтать. К примеру…

Вот и патологоанатомию придется развивать потомкам. Если у кого возникнет интерес к этому виду деятельности.

Итак…


Достопочтенный Тримейн, не соблаговолите ли составить нам компанию за ужином…?


***

Ужин проходил в теплой дружеской обстановке. Ганц, приехавший один, без супруги – та опять была на сносях, на последнем месяце беременности, Джерисон, Лиля, Миранда, Эрик, Лейф с Ингрид и даже Торв, племянник Ингрид, который собирался вскорости вернуться на Вирму.

Тахир сегодня остался в лечебнице.

Зато обе собаки были здесь. Что Ляля, что Нанук, сидели рядом с хозяевами и смотрели на тарелки. Нет, не попрошайничали. Но вдруг у хозяина рука или сердце дрогнут? И вкусный кусочек свалится в пасть?

Бывает ведь такое?

Бывает, надо только не пропустить момент.

Неудивительно, что разговор завязался не самый простой. Особенно для Миранды.

– Я знала, что Риана влюбилась. Но я не думала, что она зайдет так далеко…

– Зашла, – вздохнул Ганц. – Мири, твоя подруга была беременна. Я с ее служанкой поговорил, та и призналась, что госпожа уж месяца два, как в тягости. Просто не сразу сама все поняла…

– Риана мне не говорила.

– Но наверняка сказала отцу ребенка. Так что ты должна вспомнить все, что она говорила.

Мири кивнула.

Ганц потер переносицу.

– Самое худшее в другом. Это уже четвертый труп.

– Что?!

– Как?!

– Быть не может!

Несколько возгласов слились в один.

Ганц печально опустил глаза.

– Да, именно так. Это не первое дело. Первой жертвой была дочь купца, потом две дочери мастеров…

– Почему их объединили в серию? – жестко спросила Лиля. – Какие общие признаки?

– Плохие, – отозвался Ганц. – Точно можно рассказывать? Дамы?

Дамы переглянулись и фыркнули. Тех, кто присутствовал на операции, рассказами не напугаешь. А Ингрид – вообще вирманка, у них особое отношение к смерти и боли.

– Внешность. Все четыре – блондинки, статные, красивые, все из хороших семей.

– Внешности мало. Еще что?

– Сувениры. У каждой их девушек отрезан мизинец. У каждой на щеке поцелуй.

– Поцелуй?

– Отпечаток губ. Кровавый.

Лиля сморщила нос.

– Пропали только… фрагменты?

– Кажется, кое-что из личных вещей тоже пропало. Ленты из волос, кольца, но это не совсем точно. Родители не знали каждую побрякушку девушек.

– Хм.

– Да, я тоже подумал об этом. Но мне кажется, что это – безумец. Маньяк.

Лиля вздохнула.

Нет, ну только Джека-Потрошителя в Лавери не хватает.

– А способ убийства?

– Нож. Во всех случаях – нож.

– Девушек убили сразу – или сначала помучили?

Джес покачал головой. Он искренне считал, что женщина не должна рассуждать о таких вещах. Но ведь это его Лилиан! Совсем другая.

Единственная в мире.

И если ей это не портит настроения, почему нет?

До встречи с супругой он искренне считал женщин тонкими и хрупкими натурами, эфемерными созданиями, рядом с которыми не стоит даже упоминать о чем-то серьезном, тем более – обсуждать преступления.

Помощь?

Поддержка?

От женщины?!

Помилуйте, о чем вы говорите? Женщины на это просто не способны! Куда им!

Оказалось, что он женат на той самой, единственной, которая способна на все. И наладить производство кружев, и прооперировать рану, хладнокровно вытащив из человека штук шесть наконечников стрел, и удрать из охваченного мятежом города, и убить человека…

Джес не мог сказать, что все грани характера супруги приводили его в восторг. Но женщин много, а его Лилиан – единственная. Хочется ей обсуждать кровавые подробности – пусть. Тем более, ему и самому интересно. Так пришлось бы ждать конца ужина и вежливо избавляться от женщин, а с Лилиан такого не получится. И обсудит, и расспросит, и искренне удивится, если ей кто-то скажет, что так себя вести графине не подобает. Еще как подобает!

На то она и графиня, чтобы нарушать правила!

– Не сразу, – хмыкнул Ганц. – Очень не сразу…

– Играли или пытали?

– Скорее, первое. Но вряд ли это серьезно отличалось от второго, – Ганц невозмутимо расправлялся с кабанятиной.

Лиля задумчиво кивнула.

Ей такие вопросы тоже аппетит не портили. А вот появление маньяка в Лавери нервировало.

Что б его черти не в Уэльстер понесли?

Или вообще – в Авестер?

Хотя нет. Девушек везде жалко. И родятся ж на земле такие уроды!

Утешило лишь одно. Презумпции невиновности здесь нет, адвокатов тоже, так что когда маньяка поймают, никакого тюремного заключения ему не будет. Скорее всего, колесуют. Или что-то поинтереснее придумают.

И поделом.

Тратить ресурсы государства на то, чтобы подонок пожил подольше? А то еще вышел и увеличил число своих жертв?

С точки зрения Лилиан – совершенно неправильный подход. А кто думает иначе – в морг, господа, в морг. Да не помирать, а посмотреть на то, что такие мрази с людьми творят. Представить на месте жертвы кого-то родного.

И быстро поменять мнение.


Авестер.

Мужчина на троне был красив. Без преувеличения.

Светлые волосы, мускулистая фигура, очаровательная улыбка… ей-ей, фаворитки мечтали согреть его постель не только из-за короны на голове.

Но…

Мало кто из фавориток видел его – таким.

Когда серые глаза становятся почти белыми, как лед на грязной луже, когда губы сжимаются в тонкую нить, а скулы резко выделяются, делая лицо похожим на рельефную маску. В таком состоянии его величество Энтора мало кто видел, и слава Альдонаю. Спокойнее жить будут.

Без кошмаров.

Стоящий перед троном мужчина, впрочем, страха не испытывал. Вины он за собой не знал, зато понимал, что необходим. И чего переживать раньше времени?

– Ативерна процветает.

Барон Лофрейн поклонился. Вот уж с чем он не собирался спорить.

Да, процветает. И что?

Хотя он и так понимал – что именно.

Пятьдесят лет уж прошло, поколение сменилось. А ненависть…

Ненависть осталась.

И эта ненависть несла имя красивой женщины.

Имоджин.

Несчастная королева Ативерны. Нелюбимая мужем, ненужная, нежеланная, униженная и оскорбленная. Королева, на место которой посадили едва ли не уличную девку!

Леонар любил сестру. И ненавидел Эдоарда Ативернского. Эту ненависть он и передал сыну, немало не задумываясь о последствиях. А потом добавилась еще одна обида, теперь уже за дочь.

Лариссия.

Далеко не самая красивая девушка, которая влюбилась в красавца принца. А к ней даже свататься не стали. Даже не рассматривали Авестер, чтобы выбрать невесту Ричарду Ативернскому. Ну да, родство близкое, но альдон мог бы выдать диспенсацию. 1 Тем более, что союз мог быть выгодным, да и приданое давали хорошее, и сама Лариссия влюбилась – разве мало? Более, чем достаточно для любого.

Ан нет!

Второй раз королеве из Авестера предпочли какую-то девку!

И не то, чтобы Леонар был сильно неправ. С точки зрения любви – виконтесса Иртон просто любила. С точки зрения морали – как называется женщина, которая соблазняет чужого мужа?

То-то и оно. И не надо отговариваться, что для королей другие правила. Порядочность всегда остается порядочностью, а подлость – подлостью. Джессимин и Эдоард любили друг друга,, но недаром говорят – не давши слово – крепись, а давши – держись. Они и не крепились, и не держались…

Разве Имоджин была в чем-то виновата?

Нет.

Но поступили с ней бесчестно. И не стоит оправдывать это чувствами – человек на то и не животное, что хозяин и своим чувствам, и своему разуму.

А уж Анелия Уэльстерская, которую предпочли Лариссии! Это вообще плевок в лицо!

Да, не все были в курсе той истории, но его величество Леонар смог кое-что разузнать по своим каналам. Тоже мне, девственница-невеста! Которая до свадьбы спуталась с учителишкой, а потом вообще сбежала невесть куда!

Образец достоинства!

А раз одна такая, то и сестры там не лучше, разве нет? И вот ЭТО выбрали вместо Лариссии?

Наглость и оскорбление!

И с точки зрения ныне покойного Леонара, и с точки зрения Энтора. Может быть, Леонар, останься он жив, и не полез бы в драку. И не стал ничего предпринимать. Худой мир, он завсегда лучше доброй ссоры, особенно в политике. Но Энтор не обладал мудростью своего отца, был молод, азартен и жаждал реванша. За что?

А, за все и просто так!

Ох, не вовремя умер его величество Леонар.

Отчего умер его величество? Нет-нет, ничего необычного в его смерти не было. Лиля могла бы квалифицировать болезнь его величества, как прободную язву. А такое и в двадцать первом-то веке не всегда лечат, иногда просто довезти не успевают.

Бывает. Больше тут ничего не скажешь.

Увы, человек умер, а ненависть осталась. И ладно бы – ненависть!

Легко стерпеть, когда твой враг болен, несчастен, в печали… но так?

Чтобы все в Ативерне было замечательно? Чтобы Ричард счастливо женился и уже ожидал первенца, чтобы королевство богатело, славясь своими зеркалами и кружевами, стеклом и лекарями…

Ативернский докторус – последнее время это словосочетание стало едва ли не знаком качества. И это было еще более обидно.

Почему Эдоарду доступны лучшие докторусы, а его величеству Леонару, а теперь и Энтору – нет?

Почему им все, а в Авестере ничего такого нет?

Это не просто обидно, это может подвигнуть на определенные действия. Какие?

Да простые. Отнять и поделить. Если у богатого взять немножко, это не грабеж, это дележка. Так рассудил его величество Энтор и принялся узнавать подробности.

И выяснилась интересная вещь.

Новинки идут из замка Тараль и графства Иртон.

Лекари идут из графства Иртон.

И вообще, куда пальцем ни ткни, выплывает одна светловолосая графиня. Энтор заинтересовался и приказал копать глубже. Понял, что Лилиан Иртон если и не стоит за многим, то уж точно причастна. А еще…

Еще она замужем за иртонским ублюдком, еще она дружит с его величеством и с его высочеством.

Информатор уверял, что Лилиан Иртон очень многое знает. Даже если на передний план и выставляют кого-то другого, она обязательно там тоже будет. И она стоит за всеми новинками…

Именно она.

И она – женщина.

Слабая, податливая, привыкшая подчиняться мужчинам. Ее легко запугать, заставить, в конце концов…

В конце концов, ее исчезновение причинит горе всем, кого ненавидел Энтор. А раз так…

Надо действовать.

Так что барону давалось задание.

Похитить Лилиан Иртон. Привезти в Авестер. Сделать это тайно, чтобы и следов не нашли…

Справится – графом будет. Не справится – вообще не будет. Не то,, что графом, а просто, на этом свете.

Барон слушал внимательно. Но особого значения миссии не придавал.

Похищение?

И что в нем сложного? Ладно бы кого другого красть, а то какую-то бабу. Пусть о ней и отзываются крайне лестно, что в этом такого? Баба – она и есть баба.

Барон поклонился и согласился выполнить поручение его королевского величества.

Конечно, это не займет много времени и сил. Надо просто съездить в Ативерну, вот и все.

Причины для самоуверенности у барона были. Если в Ативерне популярностью и славой покорителя дамских сердец пользовались Ричард Ативернский и Джерисон Иртон, то в Авестере это место принадлежало барону Лофрейну. Хорош барон был, словно картинка.

Темно-каштановые волосы кольцами, зеленые глаза, черные брови вразлет, твердый подбородок, высокие скулы – лицо то ли падшего ангела, то ли распутного демона. И телосложение соответствует: высокий рост, широкие плечи, узкие бедра, длинные ноги… в его объятиях побывала не одна придворная дама. Даже не один десяток придворных дам.

Уважение к женщинам барон потерял еще на третьем десятке. А веру в женскую честь – еще раньше.

Лилиан Иртон?

Барон искренне считал, что и тут проблем не будет. Съездить, соблазнить, уговорить на побег – месяца хватит. Крайний случай – два месяца. Ничего сложного, ничего страшного.

Почему бы не прокатиться в Ативерну?

Он еще раз поклонился его величеству и заверил, что поручение будет выполнено. Любой ценой.


***

Энтони Лофрейн в жизни не знал ни в чем отказа. Единственный сын Ганца Лофрейна и Аманды Лофрейн был любим с детства всеми окружающими. Сестрами – за то, что отец, получив долгожданного наследника, перестал напиваться, как свинья и швыряться всем, что попало под руку. Амандой – за то, что Ганц вновь стал обожать свою супругу. И разумеется, отцом.

Для Ганца сын в этой жизни был всем. Продолжением его рода, надеждой, опорой, гордостью и радостью. Он мечтал о сыне, желал сына всем своим существом, но как назло, супруга рожала ему только девочек.

Дворовые девки исправно приносили мужчине бастардов, но кому были интересны ублюдки?

Грязная крестьянская кровь… нет, Ганцу хотелось законного наследника, а Аманда родила ему шестерых дочерей одну за другой.

Ганц пришел в отчаяние.

Он начал пить, гулять, поколачивать жену, и мечтал (про себя, но от Альдоная не скроешь), что Аманда умрет в очередных родах, можно и вместе с девкой, которую опять выродит на свет, а он получит свободу. И женится на ком-то, кто родит ему мальчика.

Может, так оно и случилось бы, рано или поздно, но седьмые роды увенчались успехом для Аманды. Она родила мальчика.

И барон, получив долгожданного наследника, со всем пылом неофита взялся за его воспитание.

На девочек он не обращал внимания – они уйдут из семьи. А вот на мальчика, на продолжение его рода, его кровиночку…

Сын!

Ганц оказался безумным, сумасшедшим отцом.

Колыбелька стояла в его спальне.

Кормилиц он отбирал лично.

Нянек – тоже. А если ребенок плакал, то барон мог сам брать его на руки и укачивать. Немыслимое дело? Да, но барон Лофрейн действительно оказался сумасшедшим отцом.

Когда родился второй сын, Руфус, Ганц уже не проявил такого восторга. Вся его любовь, все обожание достались Энтони. Руфус, кстати, был единственным человеком, который действительно не любил своего брата. Все остальные же…

Люди видели то, что хотели видеть. Красивое лицо с точеными чертами, копна каштановых волос, зеленые глаза, очаровательная улыбка, манеры… в бархатном костюмчике с кружевным воротничком, мальчик был неотразим.

Не утратил он своего очарования и потом. И в седле горячего жеребца, на кровавой загонной охоте, и в гостиной с пожилыми дамами, он был одинаково мил и любезен. Он улыбался всем – и не любил никого.

Энтони очень рано понял, что любят в этом мире только его.

В его системе координат это было хорошо и правильно. И больше всего Руфуса коробило то, что блистательный брат его не просто не любил – в упор не видел.

Не замечал.

Руфус для него не существовал. Ну да, есть там что-то мелкое, но кому оно может быть интересно? Уж точно не Энтони Лофрейну…

Тем более, что Руфус рос, в противоположность брату, маминым ребенком.

Не избалованным и заласканным слюнтяем – на это у баронессы просто не оставалось сил, после рождения Руфуса докторус прямо запретил ей беременеть, заявив, что следующие роды убьют женщину. Барон принял это спокойно – наследник у него уже был, даже запасной был, так что Ганц Лофрейн покинул постель жены и переключился на служанок.

Баронесса с облегчением выдохнула и занялась воспитанием дочерей и сына.

Старшего сына барон от себя не отпускал, а младший рос домашним, спокойным и тихим мальчиком. Книжным, неглупым…

Руфус обожал сидеть в библиотеке, копаться в рукописях, управлять делами поместья…

Энтони блистал в свете, привлекая к себе всеобщее внимание.

Руфус влюбился в шестнадцать лет – и наповал. Любовь поразила его, как выстрел из арбалета и надолго пришпилила чувства юноши к стене, именуемой Мелинда Уэйс.

Энтони менял девушек, как перчатки. Хотя кто-то и перчатки меняет реже, все же хорошие аксессуары дороги. А девушки?

Одной больше, одной меньше… Мелинду он не затащил на сеновал только потому, что красотка была дочерью соседа. А хорошие соседские отношения стоили завязанных штанов. Все равно между ног у нее то же самое, что и у остальных.

Девок много, и на них не придется жениться. И не придется выслушивать упреки, возмущения… а потому в доме Лофрейнов образовался классический любовный треугольник.

Мелинда бегала за Энтони, Руфус сох по Мелинде.

Баронесса все это видела, но что она могла предпринять? Разве что поговорить с младшим сыном. Руфус, как сейчас, помнил этот разговор, мягкие пальцы матери на своей щеке, ее грустную улыбку.

– Не женись на Линде, сынок. Не надо.

– Мам…

– Я знаю, ты хочешь сделать ей предложение.

Руфус действительно хотел. Стерпится-слюбится, не так ли? А дети пойдут и вовсе хорошо будет

– Не женись на ней.

– Потому что она любит Тони? Да, мам?

– Да, малыш.

– Это пройдет. Как наваждение…

И горькая улыбка матери, и ее все понимающие глаза.

– Не пройдет, сынок. Ты приведешь Линду в дом, где Тони постоянно будет у нее перед глазами. А опасности уже никакой не будет, она станет замужней женщиной. Девственность беречь не надо, можно соблазнять и быть соблазненной. Рано или поздно ты возненавидишь и брата, и жену за то, что неизбежно случится. И кто знает, чем это еще обернется.

– Это худший вариант, мама. Линда может и переболеть Тони. Разлюбить его…

– Тогда будет только хуже, Руф. Мы, женщины, больше всего ненавидим не за сделанное. За несбывшееся.

Руфус медленно кивнул.

– Я понимаю, мам. Но… я не могу обещать тебе…

– Не обещай. Но подожди год.

– Это я могу.

– И не говори этот год с Линдой.

– Хорошо, мама.

Год прошел, и оказалось, что баронесса права. Многое изменилось, много воды утекло, Линду спешно выдали замуж за богатого вдовца, и оказалось – Руфус узнал это уже потом, что она все-таки соблазнила Энтони. Просто однажды ночью залезла к нему в постель.

Мужчина, привыкший к женщине под боком, сначала поимел ее, а уж потом разобрался, кто пришел. Как известно, ночью все кошки серы, но наступает день – и некоторые кошатины оказываются породистыми.

Разгорелся скандал.

Усугублялся он еще и тем, что Уэйсы поверили Энтони, а не своей дочери. Мелинда кричала, что Тони ее изнасиловал.

Тони кричал, что никогда, и никого насиловать не стал бы… дело решила служанка.

Краснея и бледнея, она пришла к господам и сказала, что молодой господин Энтони приказал ей прийти ночью. Конечно, она пришла бы. И пошла, но уже у самой комнаты ее остановила госпожа Мелинда, сунула девушке монету и велела убираться. А сама вошла в комнату.

За этот рассказ служанка получила пощечину от Мелинды.

А потом, когда скандал улегся, еще и хорошую сумму золотом от Ганца и Энтони Лофрейнов. На которую и купила себе небольшой трактирчик в городе. И замуж вышла…

Барон умел быть благодарным.

Руфус стиснул зубы и принялся выкорчевывать из сердца любовь. Занялся делами поместья – и скоро сал управляющим. Он знал о Лофрейне все.

Сколько в нем живет людей – и сколько овец на полях. Сколько вилок в столовой и сколько денег уходит на платья для сестер.

Сколько они вкладывают в дела и сколько получают… все.

Он управлял, он искренне любил Лофрейн, но понимал, что поместье ему никогда не достанется.

Что ж.

Брат его не бросит и не выгонит. Осталось только найти девушку, которой будет безразличен Энтони Лофрейн, и которая полюбит именно Руфуса Лофрейна. Но увы.

Учитывая, что младший брат был бледной тенью старшего, ждать придется еще долго. А еще… еще надо найти такую девушку, которая не поддастся обаянию Энтони Лофрейна. Тони вполне мог соблазнить жену брата, а носить рога Руфус считал вредным для здоровья. Говорят, они чешутся, когда растут. И в двери проходить неудобно… нет уж. Обойдемся, лучше поищем подольше.

Руфус и правда был похож на красавца-брата, как размытая фотография на оригинал.

Вроде бы те же зеленоватые глаза, те же каштановые волосы, но черты лица мяче и слабее, телосложение скорее худощавое, нежели мощное, робость во взгляде, неуверенность в себе – и увы.

Мужчина просто терялся на фоне Энтони, как свеча при свете солнца.

И сейчас, когда два брата сидели в гостиной, это было особенно заметно.

– Руф, мне надо уехать.

– Надолго?

– Думаю, на полгода. Может, чуть меньше.

– Далеко? – Руфус интересовался не просто так. Ганц Лофрейн почил уж десять лет как, и Энтони стал полноправным бароном. А значит, на всех бумагах требовалась его подпись, на все дела его разрешение…

– Да, далеко. Поэтому подготовь бумаги будешь моим доверенным, пока я не вернусь.

– Куда именно?

Энтони помолчал пару минут.

– В Ативерну, Руф.

– Мы с ними не дружим.

– Это верно. Но я надеюсь у них надолго не задержаться.

– Я могу спросить – зачем? В чем дело?

– Спросить ты можешь, а вот ответить я не вправе. Дело Короны.

Руфус тут же замолчал.

С королем шутки плохи, это уж точно…

– Это… не опасно?

Энтони хохотнул, весело и беззаботно.

– Не волнуйся, я не собираюсь умирать. Но если что… думаю, с Лофрейном ты справишься. Только бабу себе повеселее найди, чтобы дети поживее были. А то сидишь, как вареная селедка…

Если бы Энтони был внимательнее к людям, он бы заметил, как в глазах брата сверкнули злобные огоньки.

Как же в этот момент Руфус ненавидел красавца-брата. Такого легкого, веселого…

Такого…

И спустя десять, и двадцать лет он будет корить себя за одну и ту же злобную и жестокую мысль: «да чтоб ты сдох, сволочь!!!»


Ативерна, Лавери.

– Ты мое солнышко.

Лиля ворковала с сыном.

Избаловала бы она малыша безбожно, но по счастью, у нее было не так много времени. Хорошо хоть кормить самой получалось. И то – шок и удивление были обеспечены.

Знатная дама?

Сама?

Кормит ребенка?

Скандал!

А еще испортится грудь, и это так неэстетично, и вообще…

Лиле было наплевать. Тем более, главного запрета тут не было. Можно было и кормить ребенка, и заниматься любовью с мужем.2

Никто не видел в этом ничего плохого, а раз так…

Значит – так.

Год Лиля кормила малыша, и не сожалела об этом. Потом все естественным путем пошло на убыль, да и зубы у мелкого прорезались. Кусался он больно и внезапно. А прикорм юного каннибала кровью Лиля организовать не планировала. Вот еще не хватало.

Переходим на каши, бутылочки, козье молочко, благо, здесь оно есть, в больших количествах.

А воспитывать малыша доверим вирманам. Лиле нравилось, как они воспитывают детей. Чистоту она и сама распорядится навести, а остальное – добавится.

Если ребенок с колыбели учится драться, вместо игрушек у него меч и щит (пусть пока крохотные, деревянные), кораблики и лошадки…

Ну и что?

Жить он будет в этом мире! Пусть отращивает зубки, и поострее, ибо планета полна хищников.

– Как тут наше солнышко?

Джес вошел потихоньку и несколько минут наблюдал за Лилиан.

Как же это красиво, когда твоя женщина играет с твоим сыном…

Он обожал Миранду, но сын – это не дочка. Это совсем другое, не более высокое или любимое, просто – иное.

Наследник.

Продолжатель рода.

Джайс Алексис Иртон. Его личное чудо, привезенное из Уэльстера. Копия папы, кстати говоря. Лиля даже ворчит немножко, мол, ничего нет от матери.

Это она так, не всерьез. В шутку…

– Солнышко светит. Только что пыталось мне пяткой в глаз засветить, – хмыкнула Лиля.

Джес подхватил сына и подбросил к потолку. Потом поймал и опять подкинул.

Невысоко, конечно…

Ты мое маленькое чудо…

– Как ты думаешь, Мири обрадуется еще одному братику или сестренке?

– Я подумаю об этом, – согласилась Лиля. – Но хочу заметить, что благородному графу вскорости нужно во дворец…

– А мы не успеем?

– Боюсь, что не успеем, – лукаво улыбнулась Лилиан. – Придется подождать до вечера.

Джес поцеловал супругу в шею и улыбнулся.

И тут же получил от сына.

– У-ди!

А чего это папа целует маму, когда тут есть – ОН?! Неподражаемый и любимый Джайс Иртон! Его и надо целовать!

Вот!

Джерисон рассмеялся от всей души – и умчался во дворец. А Лиля принялась возиться с ребенком. Плохие мысли она просто выкинула из головы.

До поздней ночи…


***

– Не нравится мне это. Эти убийства.

Да, мужчинам после любви хочется покушать, а женщинам – поговорить. Правда, не обязательно об убийствах, но на то и Лилиан Иртон.

Джерисон закусил ломоть ветчины и что-то промычал. Зная супруга, Лилиан позаботилась, чтобы в спальне было и что перекусить, и что выпить. А сытый и довольный граф Иртон и разговаривать будет охотно.

– Что?

– Мне тоже… ам… не нравится.

– Риана была милой девочкой. Но мало ли что она рассказывала о Миранде.

– Думаешь, нашей малышке что-то угрожает?

– Боюсь. Я просто за нее боюсь. Маньяки хоть и предпочитают определенный тип внешности, но мало ли что?

– Ганц найдет эту тварь.

– Хорошо бы…

Рассказать про опыт своего мира Лиля не могла. А то бы сказала, что и там-то маньяков далеко не всегда находили. Со всеми достижениями криминалистики, экспертами, компьютерами и прочими полезными вещами.

Даже там…

А тут? Где отпечатки-то пальцев только недавно научились снимать, и надежности в них покамест маловато?

Нет, Лиля плохо верила в торжество справедливости.

– Надо приставить к Мири охрану. Обязательно.

– Конечно, Лили. Как скажешь.

Лиля вздохнула.

Как-как… тут как ни скажи, а сердце ноет. И щемит что-то…

Возраст?

Предчувствие?

Черт его знает… она сформулировать точно не может. Она просто волнуется за Мири, Джеса, Джайса, за всех, кто ей дорог и близок…

Прекрасное чувство – любовь, но оно делает тебя таким уязвимым…


Авестер.

– Леди Сейнель.

– Ваше величество!

Означенная леди низко присела, показывая соблазнительные полушария в глубоком вырезе. Блеснула капелька сапфира на цепочке, сам камешек терялся в притягательной расщелине и так и манил – вытащи меня. Вытащи…

Двадцатилетняя леди вообще была сплошным соблазном.

Не слишком высокая, с пшеничными волосами и громадными голубыми глазами, с высокой грудью и тонкой талией… портили впечатление только кривоватые ноги, но под платьем и не видно. А так – само очарование.

Воплощенная невинность.

Энтор не сомневался – Ирида своего добьется. Устоять перед таким очарованием невозможно.

Шестая дочь безземельного лэйра, она прибыла ко двору с единственным платьем, и практически сразу же вышла замуж. Правда, муж был на пятьдесят лет старше и весил вчетверо больше, но разве это было важно?

Главное, он был богат!

И леди Ирида с радостью надела брачный браслет с сапфирами.

Ее не остановило даже, что внуки ее супруга были почти что ее ровесниками.

Муж прожил еще около трех лет, потом помер от удара, и молодая вдова обосновалась при дворе. О ее ситуации все знали…

Что ж, и такое бывает.

Вдовья доля и вдовий дом ей отошли, но и только. Остальным завладели дети ее супруга.

А что делать женщине, когда у нее нет денег, а хочется много чего?

Ирида выбрала для себя путь придворной красотки, и не пожалела.

С ней оказывались в постели, ей дарили драгоценности, она кое-что откладывала на старость, только вот – увы. Замуж выйти у нее уже не получится. Кому ж охота взять к себе в дом коврики, на которых, считай, каждая собака перевалялась.

Пока леди это не огорчало.

Она резвилась при дворе, щедро наделяя понравившихся ей мужчин своими ласками, и не собиралась уставать.

Энтор ее услугами не пользовался, кстати говоря.

Негоже королю стоять в длинной очереди, да еще и без гарантии, что он окажется в ней последним. И безопасность тоже – мало ли что от нее подцепишь?

Хотя – хороша! Ничего не скажешь – высший класс.

– Леди Ирида, у меня для вас есть поручение.

– Ваше величество, я вся – внимание.

И пальчиком по шейке, невзначай так…

Энтор не обратил на это внимания. И перешел к делу – чего тянуть?

– Леди, вы хотите быть независимой? Рядом с вашим вдовьим домиком есть симпатичное поместье. Оно принадлежит короне… я говорю о поместье Аклен.

Леди подобралась и внимательно поглядела на короля.

– Ваше величество, что я должна сделать?

Она действительно была неглупа.

Видела, что король не реагирует на ее прелести, поняла, что ее позвали не ради примитивного секса, и решила обсудить дело.

Итак?

– Вы должны отправиться в Ативерну.

– Ативерну, ваше…?

– Молчите и слушайте, – оборвал Энтор.

Леди поклонилась, показывая, что этим она и будет заниматься.

– Вы поедете в составе нашего посольства. Туда же поедет и барон Лофрейн. Его цель – графиня Иртон, ваша цель – граф Иртон.

– Что я должна сделать, ваше величество?

– Как минимум – затащить его в постель. Лучше, сделать так, чтобы он забыл обо всем, бросил ради вас семью, хотя бы ненадолго, увлекся, начал тратить время и деньги…

Леди поклонилась еще раз.

Это она могла, это было несложно.

– В идеале – стать его постоянной любовницей на несколько лет, остальное узнаете потом.

– Иртоны… торговый дом Мариэль, ваше величество?

– Да.

Глаза в дамы заблестели.

Да, такое предложение на дороге не валяется.

Кружево, стекло, драгоценности… ПОДАРКИ!!!

Неужели граф постесняется одарить свою любовницу?

Графиня в расчет даже не принималась, она же старая, ей вроде как двадцать пять уже есть, и страшная, и толстая, и… и вообще!

Где ей сравниться с Иридой! Смешно!

– За свои труды вы получите поместье – по возвращении.

– Ваше величество, вы так щедры…

– Если вы чего-то не поймете, обращайтесь к барону Лофрейну. Он в курсе всех дел, – закончил инструктаж Энтор. – И слушайтесь его беспрекословно.

– Я повинуюсь, ваше величество.

Король отпустил леди и задумался.

Вроде все так?

Да.

Если хочешь построить мост, строй его с двух сторон, так надежнее. Своя ловушка для графини, своя – для графа. И посмотрим, кто из них менее устойчив.

Энтор очень хотел насолить Ативерне. А если хочешь, то способ – найдется.


Ативерна.

Анжелина коснулась рукой живота.

И тут же получила пинок в ответ. Их сын. Их ребенок.

Бран последовал ее примеру.

Вирманин не знал, что ему надо спать отдельно от беременной жены, не было на Вирме такого обычая. А Анжелина не собиралась на нем настаивать. Ее все устраивало.

Есть кому обнять, есть кому погладить животик… мальчик там, или девочка, но папин голос и папины руки ребенка успокаивали почти мгновенно. А это важно.

Дети – счастье?

Безусловно. Но когда тебя в три часа ночи принимаются лупить по печени, не всякая любовь выдержит такой накал страстей. Вот и сейчас…

Анжелина привычно прижалась к мужу.

– Как ты себя чувствуешь? – Бран волновался. Что уж там, роды со дня на день, начнутся в любой момент, а это его жена.

И его ребенок.

Бран уже не раз слышал, что его проблемы, скорее всего, не наследственные, а просто – не повезло при родах, такое бывает с неумелыми повитухами, но вирманина это не утешало.

Даже если с его ребенком все нормально, кто сказал, что попадутся умелые докторусы?

Хотя ему гарантировали присутствие лично Тахира дин Дашшара и графини Иртон на родах. Не просто присутствие – они и принимать будут. И ничего плохого не допустят.

А все равно страшно.

За себя Бран не боялся никогда, даже стоя перед ликом Холоша. Даже выйдя один против двух десятков воинов. Даже попав в шторм на лодочке, которую и ветерок-то перевернуть мог.

Не боялся, потому что не ценил свою жизнь. Что она такое – миг?

Оборвется ниточка и он уйдет к Холошу. А вот его родные и близкие – дело другое.

Его жена, его дети… его сердце бьется, пока с ними все в порядке. Потеряет он кого-то – и кусок сердца умрет. А разве может человек жить, если его сердце умерло?

Нет, не может.

Это намного страшнее и больнее любых пыток, которые только может придумать человек. Это жутко. И потому Бран боялся.

И за Анжелину, которую любил безмерно, и за ребенка.

Для себя он давно решил, что спасать надо будет жену. Случись что – ребенка он пока в глаза не видел, а без Анжелины ему просто незачем жить.

Анжелина была другого мнения, но о страхах мужа знала и старалась их успокоить, как могла. Она-то Лилиан Иртон знала и верила ей больше, чем самой себе. В лекарских делах так точно. Видела она, как Лилиан и ее отца вытаскивала с того света, и Джерисона, да и Марию около года назад буквально выходила, когда у принцессы началась горячка.

Ругалась – страшно, но вытащила. Ночами не спала, сидела рядом, с ложечки поила, от самой Лилиан половина осталась. Справилась.

И с ней Лиля тоже не даст случиться ничему плохому. Но как объяснить это мужу?

Поэтому Анжелина просто притянула ладонь Брана себе на живот.

– Все хорошо. Он даже потише сегодня.

– Это не опасно?

– Нет. Лиля сказала, незадолго до родов они всегда затихают, собираются с силами. А потом ка-ак полезут!

Бран кивнул, погладил выпуклый животик.

– Хочешь водички?

– Нет, – покапризничала принцесса. – И вообще, спина ноет, и ногу свело…

– Давай помассирую.

– Сейчас я. Минуту…

Анжелине требовалось уединение. Беременным женщинам оно вообще нужно в три раза чаще, чем обычно. Она встала с кровати, сделала шаг, другой – и…

– Ой…

Словно внутри лопнуло нечто… как пленочка какая-то. И Анжелина почувствовала, как по ногам побежали капельки воды. Одна, вторая… вот и струйка…

– Что случилось? – вскинулся с кровати Бран.

– Воды отошли, – поняла Анжелина. – Дорогой, пошли слуг к Иртонам, пожалуйста?


***

Отдать должное Брану, он даже штаны надел. И рубашку накинул. А потом уже ринулся из комнаты. Босиком.

Анжелина хихикнула, проводив мужа взглядом.

Босиком-то босиком, но кинжал не забыл. С оружием ее муж просто сросся. Так что попытка отобрать у него подушку могла закончиться серьезным порезом – под ней всегда пара ножей лежала. И даже волосы в хвост завязывал не обычной лентой, а специальным шелковым шнурком, который мог послужить при случае отличной удавкой. Жрец Холоша, этим все сказано. Эти с оружием и в гробу не расстанутся – вдруг к ним кто-то полезет могилу грабить? Такой случай будет принести жертву богу.

Оххх!

Легонький спазм внутри подсказал Анжелине, что смех-смехом, а роды никто не отменит.

И для начала не худо бы выйти из лужи, которая уже налилась на полу, поменять ночную рубашку на специально приготовленную, чистую и выглаженную, да, и постель приказать поменять тоже. И двигаться!

Чем ее высочество и занялась. Заодно и отвлечется, чтобы не паниковать, первые роды все-таки, нервы поневоле вибрируют, как натянутые канаты.


***

Лилиан Иртон прибыла через час.

Бран уже успел протереть дырку в ковре, шагая взад и вперед, и появление Лилиан встретил если не с радостью, то уж точно с облегчением. Вокруг Анжелины уже суетилась повитуха, которая осталась жить в замке до родов, помогали служанки, но с Лилиан ему точно было спокойнее.

Джерисон посмотрел на эту картину, и отправился наливать, справедливо полагая, что каждому – свое.

Лиля будет принимать ребенка, а он постарается сохранить малышу отца.

Живым, здоровым и в полном рассудке. А то ведь умом тронется, бедолага.

Как рожала Лилиан, и как себя вел сам Джерисон, граф предпочитал не вспоминать. Он точно был спокойнее. И уверенней в себе. И вел себя лучше… наверное. Потому что Ричард, на правах друга, так напоил благородного графа, что тот день Джерисон просто нет помнил.

Когда на пороге появился Ричард, мужчины уже успели уговорить вторую бутылку крепленного вина и выглядели получше. Да и крики роженицы в библиотеке были не так слышны.

Хотя Бран все равно бледнел и дергался каждый раз.

Ричард посмотрел на представшую перед ним картину – Бран в штанах и рубахе на голое тело, ноги босые, глаза тревожные…

Джес – кое-как одетый, торопились же, растрепанный, небритый, Эрик, Лейф, две собаки – для полноты картины не хватало еще Тримейна.

И махнул рукой.

– Еще вино есть? Не все выпили?


***

К утру число осушенных бутылок увеличилось до пятнадцати штук. Причем пять из них залили кое-как в Брана. Помогло, хоть и не до конца.

Отключиться у вирманина не получилось, но на каком он свете, Бран уже не слишком понимал. Перестарались.

Когда дверь в библиотеку распахнулась, и на пороге встало золотоволосое видение, половина из присутствующих приняла сначала графиню Иртон за алкогольную галлюцинацию. Потом уж сообразили…

– М-да… – протянуло «видение». И направилось к Брану, небрежно отшвыривая с дороги пустые бутылки и кубки. – Поздравляю, папаша. У вас еще один сын.

«Вино было паленое».

Это была единственная мысль Джерисона, когда он увидел, с какой скоростью протрезвел Гардрен.

– Анжелина?

– Все в порядке. Я же сказала, мальчик, здоровый, крепкий, хоть в полк записывай. И с супругой все отлично.

– А…

– К ним – можно. Но сейчас и ненадолго, пока она кормит малыша.

Брана словно ветром сдуло. Даже не пошатнулся. А вот Джесу такая ловкость не грозила. Лиля посмотрела и покачала головой.

– М-да. Закусывать надо!

– Ка-ак сак-кажешь, дор-рогая.

Лиля сказала бы. Но – ладно уж! Пускай живут. Повод-то достойный!

Человек родился!


***

– Какой он страшный!

Джолиэтт смотрела с плохо скрытым отвращением. Лиля хмыкнула.

Понятное дело, дети не рождаются красивыми. Если кто-то думает, что через пять минут после родов ему покажут этакого купидончика – пухлого и с золотыми кудряшками, лучше бедолаге сразу передумать.

Дети рождаются страшными, красными, сморщенными и очень громко орущими. И их можно понять, если вспомнить, откуда они вылезают. Тут любой заорет.

Но комментировать наивность молодой женщины Лилиан не стала. Вместо этого улыбнулась.

– Все малыши такие. Потом будет намного лучше… вы-то не собираетесь?

– Нет, – сморщила носик Джолиэтт. – Теперь – точно не соберусь.

Ивар Эдоард Гардрен разинул ротик и издал какое-то маловразумительное хрюканье. Лиля ловко подхватила кулек и передала Анжелине.

– Кормите, мамочка.

Анжелина послушно распустила завязки сорочки. Чмоканье было таким, словно вакуумный насос работал. Правда, никто кроме Лили этого сравнения не знал.

Да и сама Лиля…

Так, вырвалось мимоходом. А она наблюдала за Джолиэтт.

У девушки на лице явно читалось отвращение. Хотя… понять ее можно.

Когда пару лет назад с Вирмы вернулась Анжелина… ох! Только благодаря его величеству все прошло мирно. Но аристократия все равно взбесилась. Они-то уже рассчитывали на браки, прикидывали, кому и что достанется, облизывались – и такой афронт!

Бран Гардрен оказался весьма и весьма зубастым хищником. Лично Лиля еще в том, оставленном ей мире, знала одного такого типа. За плечами у него было около сорока лет работы в КГБ. Менялись времена, меняла названия и организация, а люди оставались.

Умные, жестокие, с характерным взглядом.

Тяжелым таким, пронизывающим, словно разлагающим тебя на молекулы и не торопящимся собирать обратно. Связываться с таким?

Лиля не просто не хотела, да боже упаси! Наоборот, лично она предпочла протянуть руку дружбы. И мужа подтолкнуть к тому же. Съездить в гости, пригласить на охоту, вместе отправиться на верфи, посмотреть на корабли, поболтать с Августом…

Бран оценил жест, и семейство Гардрен стало поддерживать теплые отношения с семейством Иртон.

А аристократы, которые пробовали показать зубы?

Лиля подозревала, но не знала точно. И никто, наверное, не узнает. Но после двух несчастных случаев, остальные притихли. Что-то у Брана было на многих, графиня и не сомневалась.

Компромат, он всегда действует, хоть там третий век до рождества Христова, хоть двадцать первый после означенной даты.

Анжелина-то была счастлива. Но кость кинуть псам все равно пришлось.

Джолиэтт.

Вторая принцесса тоже должна была выйти замуж, она и вышла, за герцога Леруа. Увы, любви в браке не возникло.

Герцог был малым не на тридцать лет старше невесты. Даже его младший сын был старше Джолиэтт. Но – политика.

Будь Эдоард в силе, он бы окоротил дворян, будь Ричард в силе, он бы справился не хуже отца, но такой уж выдался неудачный момент.

Один еще не сложил власть, второй еще ее не принял и не укрепился, проще не раскачивать весы. Да и опять же, что такого страшного делают с девушкой?

Замуж выдают?

Это всем грозит, особенно принцессам. Рано или поздно, для блага страны. Судьба у них такая.

Без любви?

Увы. Принцесса, которая выходит замуж по любви, это редкое исключение. Впору чучело набить и в музее поставить. Лиля искренне подозревала, что если бы не бунт, не общая обстановка, не союз с Вирмой – овдовела бы Анжелина в пару месяцев и была бы опять пристроена в добрые руки.

А может, и нет.

После возвращения с Вирмы Ричард был настолько потерянным…

Однажды они с Джерисоном напились до свинского состояния. А Лиля, в чем она никогда не признается мужу, подслушала их разговор. И посочувствовала.

Бедный Рик.

Бедная Тира.

Что лучше – никогда не любить, или любить и потерять? Над этим вопросом уже не первую сотню лет бьются писатели и поэты, над ним размышляют менестрели и драматурги, а людям все равно больно. Хоть в первом, хоть во втором случае.

Может, это и заставило Ричарда отстаивать сестру и ее брак. Когтями, клыками… у меня не сбылось?

Пусть хоть у нее сбудется!

Пусть хоть она будет счастлива!

Джолиэтт же…

Лиля знала, что сердечко второй принцессы свободно. А если так – почему нет? Она принцесса, к ней всегда будут относиться уважительно, ее будут ценить, холить и лелеять. Что еще надо?

Любовь?

Обычно в договорных браках ее ищут на стороне. Да и нет пока любви, вот придет, тогда и будем разбираться. Лиля понимала, что это жестоко, что это двойные стандарты, но сделать-то она ничего не могла!

Кто бы стал ее слушать?

А если на то пошло, то и ее не сильно-то спрашивали. Вот тебе муж, иди и мирись. Нравится, не нравится, сложится, подавится… Сложилось. И никто не подавился, но это ведь благодаря самой Лилиан, а не абстрактному доброму дяде с волшебной палочкой!

Джолиэтт хотя бы какой-то выбор дали, и супруга она выбирала сама, из нескольких представленных ей мужчин. На что надеялась, на что рассчитывала – неизвестно, но то ли у нее сил не хватило, то ли у него – мудрости.

А сейчас девочка несчастна, это видно. Супруга она не любит, детей от него не хочет. Что будет дальше?

Да кто ж теперь знает! Точно не Лилиан Иртон.

– Анжи, – Бран вошел в комнату.. И Лиля еще раз убедилась, что все правильно, все у этих двоих хорошо. Таким светом сияли голубые глаза вирманина, когда он глядел на жену.

И когда она, покормив ребенка, отложила его в сторону.

И когда улыбнулась пасынку и падчерице – дети Брана жили с ними и Анжи искренне постаралась стать им если и не матерью, то хотя бы другом. С мальчиком так и получилось, Иан сначала настороженно относился к мачехе, но потом принял ее, как старшую сестру. А малышка Хильда другой матери и не знала никогда, и не узнает. Она и называла Анжелину мамой, так к ней и относилась.

И когда все трое дарили Анжелине шикарный набор украшений – голубые топазы в золоте, кстати, заказанные у мастера Хельке Лейтца, и когда надевали их на Анжелину…

Любовь окутывала их сплошным облаком. Лиля не завидовала, у нее было примерно так же, Джес любил ее – как мог и как умел, она тоже любила мужа и не желала иного.

А вот Джолиэтт…

Лиля положила себе поговорить об этом с Джесом. А лучше…

Действительно, так будет намного лучше.


***

Случай побеседовать с Браном Гардреном представился ей только через несколько дней.

Бран заехал в Тараль, заказать крестильную рубашку для ребенка. Кружевную, конечно.

Лиля приняла его лично, обсудила заказ, предложила еще пару новинок – и постепенно разговор переместился в кабинет.

Там-то, под чай с медом, Лиле и представилась возможность заговорить о том, что ее тревожило.

– Мне кажется, Джолиэтт завидует сестре.

Бран прищурился.

– Я мало общался с герцогиней. Она не считает меня ровней и старается уйти до моего прихода.

Лиля кивнула.

– Я не стала ни с кем об этом говорить, только с вами. Но зависть – это чудовище, способное сожрать любого.

Бран медленно кивнул.

– Я пригляжу за ней. Обещаю.

– Мало ли, что нашепчут Анжелине. На что подтолкнут, – объяснила Лиля. – Как докторус, я могу сказать, что женщины после родов мыслят… своеобразно.

Бран хмыкнул.

– Я понимаю, что вы имеете в виду.

Сложно было бы не понять.

– Я почему-то забеспокоилась. Я не знаю, почему, – развела руками Лиля. – Надеюсь, я неправа, но…

– Я пригляжу за этим. И благодарен за предупреждение. Я выпустил этот аспект из вида, – Бран отпил еще глоток чая.

Лиля предлагала травяной сбор многим, но только Брану он понравился. И вирманин с удовольствием смаковал душистый напиток. Даже Джес предпочитал ягодный взвар, а вот чай…

Мужчина и женщина переглянулись. Они поняли друг друга.

Может быть, это женская интуиция. Может быть, паранойя. Но если у вас паранойя, это не значит, что за вами никто не следит. Лучше уж поволноваться сейчас, чем страдать потом.

Лиля поговорила и выкинула этот вопрос из головы.

А Бран?

Гардрен никогда и ничего не забывал. Жрецы Холоша вообще не склонны к излишней забывчивости. Такой уж у них бог.

Такая вера. Такое служение.

Загрузка...