Татищева крепость никогда не испытывала своими стенами всей мощи вражеского натиска. За краткую историю своего существования она довольствовалась мирным спокойствием, нарушаемым лишь мелкими набегами кочевников, которые рыскали небольшими отрядами вокруг да около, даже не пытаясь штурмовать крепкие бревенчатые стены.
С приближением войска Пугачёва крепость переживала крайнюю тревогу.
Комендант Елагин схватил бригадира Билова за грудки и закричал:
– Дайте мне свою шпагу, Иван Карлович! Немедленно отдайте её мне!
– Пожалуйста, любуйтесь, – спокойно сказал Билов, передавая ему свою шпагу. – Можете идти с ней на Пугачёва. Я не буду против.
– Вы подлец и трус! – выкрикнул Елагин, хватая шпагу и ломая её об колено. – Эта шпага запачкана, осквернена! Она не вынималась из ножен. – Он швырнул презрительно обломки в ноги остолбеневшего Билова, который густо покраснел и закричал, сотрясаясь от гнева:
– Свинья! Как ты смеешь обвинять меня в трусости?! Я старше тебя по должности… да я…
– Ты не достоин носить оружие, трус!
– А это мы ещё посмотрим! – сказал Билов, гордо выпрямляясь.
– Вы трус и мерзавец! – продолжал обвинять Елагин. – Вы трусливо вернулись обратно, когда требовалось оказать помощь коменданту Харлову!
Побледнев, бригадир замахнулся, как саблей, своей длинной курительной трубкой и бросился на Елагина.
– Не подходи, зарублю, негодяй! – Комендант выхватил саблю и приготовился к схватке. Но, вовремя опомнившись, он опустил руку. – Но нет. Я этого не сделаю. Рука моя не тронет безоружного, не тронет офицера, хотя и трусливого, как заяц. Иди, беги, Иван Карлович! Бери коня. Ты ещё успеешь спасти свою шкуру, ускакав в Оренбург!
Билов шагнул к двери.
– Иван Карлович, – остановил его Елагин, – ещё одно слово. Выслушайте меня!
– Что вам угодно, господин полковник? – спросил холодно бригадир.
– Мы здесь одни в канцелярии. Не кажется ли вам, что вы поступили подло?
– Отход отряда решал не я один, а все мои офицеры, – оправдывался, хмурясь, Билов.
– Хорошо. Забудем распри, – справившись с собой, заговорил примирительно Елагин. – У нас около тысячи солдат и казаков, пятнадцать пушек. Дадим отпор самозванцу?
– С этого и надо было начинать, – пробубнил недовольно бригадир, возвращаясь на место. – Ломать шпаги всяк сможет, а вот противостоять смутьянам…
Войско Пугачёва расположилось в трёх верстах от стен Татищева. Минула ночь. Сторожевые на стенах не сомкнули глаз. Но в лагере противника не замечалось никакого движения.
Защитники крепости немного приободрились, но бдительности не утратили. Тяготившие всех опасения казались напрасными.
Комендант Елагин пребывал в недоумении: почему мятежники не атакуют крепость? А может, хотят взять измором, рассчитывая, что голод заставит защитников сдаться?
Полковник не переставал призывать людей к бдительности и осторожности. Он был уверен, что войско мятежников может напасть неожиданно и нужно с удвоенной бдительностью следить за врагом. Лицо его осунулось и сделалось хмурым. Он понимал, что солдаты в крепости могут не выдержать напряжения, а казаки… Он не верил прибывшим из Оренбурга с бригадиром Биловым людям, а особенно разбитному сотнику Тимофею Падурову. Сотник больше заглядывался на девок, чем готовился к смертельному бою с врагом.
Ближе к полудню комендант Елагин снова подошёл к стене и заглянул в бойницу. Он был погружен в свои мысли, но сразу очнулся и вздрогнул, когда подошедший сзади Билов сказал, что мятежники – он указал в сторону лагеря пугачёвцев – не атакуют потому, что ждут подхода артиллерии. Таково было мнение и самого Елагина.
– И ты боишься этого? – резко спросил он барона.
– Бояться не боюсь, но их много, и воюют они на удивление умело.
– А у тебя душа в пятки прячется, Иван Карлович? – И Елагин презрительно рассмеялся.
Билов покраснел и хотел что-то ответить, но в это время лагерь мятежников пришёл в движение. Послышались крики. Сидевшие вокруг костров казаки вскакивали и приветствовали радостными криками медленно приближающийся к лагерю обоз.
– Вот и артиллерия пожаловала, – вздохнул полковник и посмотрел на притихшего у бойницы Билова. – Вы тут присмотрите, Иван Карлович, а я пойду, пожалуй, попрощаюсь с семьёй.
– Зря, государь, ты меня не послушал, – вздохнул Анжели, хмуря брови. – Эта крепостица сама бы покорилась тебе без боя, когда её защитнички прознали бы, что ты уже завладел Оренбургом.
– Что мне теперь Оренбург, господа советчики! – ухмыльнулся самодовольно Пугачёв, глядя на него и притихшего Флорана. – Мы ещё до столицы дойдём и ковырнём Катьку! Сейчас вот возьмём Татищеву крепостицу, апосля Чернореченскую, и Оренбург у моих ног!
– Сейчас самое время на столицу двинуть, – высказал своё мнение Флоран. – Царица погрязла в войне с Турцией, и там задействованы лучшие войска. Дошагав только до Москвы, мы соберём такое войско, что императрице и не снилось! А когда мы с Божьей помощью усилимся, то и ударим по Петербургу.
Пугачёв задумался, а слово взял Анжели.
– Людей посылать надо, государь! – сказал он. – Пусть поднимают народ по тем областям, где потом пойдём мы, поднимайте его и дальше, у башкир, у Самары. Сейчас все крепостные ненавидят своих господ. Потому-то и война ваша с успехом набирает силу! У вас есть деньги на содержание войска. Офицеры получают плату в десять раз больше, чем офицеры в армии Екатерины.
– Ваши советы мудры и предусмотрительны, господа, – ласково посмотрел на французов Пугачёв. – Я пошлю людей везде, куды укажете.
Флоран и Анжели делали вид, что внимательно слушают «ампиратора», потягивая вино. Но при последних словах Пугачёва Флоран поднял голову:
– Послушай, государь, ещё один мой совет. У вас будет большое войско, но состоящее не из кадровых военных, а из народа; народ же, знаете, колеблется, как ковылинка на ветру. Войско могут и разбить. А потому не следует казнить офицеров, которые добровольно согласятся перейти к вам на службу!
– Штой-то я не вразумляю, об чём бормочешь, Егор? – сказал Пугачёв.
– Надо убеждать пленных офицеров в том, что вы истинный царь, а не палач! – продолжил Флоран. – Вы же казните их направо и налево, даже не пытаясь переманить к себе на службу.
– Дык вороги они все проклятущие! – воскликнул Пугачёв удивлённо. – Они же Катьке-лярве уже присягнули?
– Как присягнули, так и отмахнутся от присяги той, если в вас настоящего царя увидят.
– Да ты что, ошалел что ль, Егор? – вспылил Пугачёв. – Апосля жди от них предательства али удара в спину? Я что, хороших полковников средь казаков не сыщу?
– Государь, прав Егор, – вступился за Флорана Анжели.
– Слухай ты, советчик, – вскочил Иван Зарубин-Чика, – ежели твой паршивый язык ещё эдак болтать будет, я тебе и Егорке зараз сдавлю бошки так, што мозги сами наружу вытекут! Офицеров щадить… Да разве можно верить этим гавнюкам в париках с косичками? Подите вы к чертям на рога, советчики хреновы!
Анжели, побледнев, пожал плечами и промолчал. В шатёр вбежал замешкавшийся Андрей Овчинников.
– Государь, пушки подвезли! – выпалил он, сорвав с головы шапку.
– Вот это ужо по-нашенски! – воскликнул Пугачёв, вскакивая. – Теперь за дело, господа. Сейчас покажем пердуну старому Елагину, на чьей стороне сила и правда!
Защитники крепости пришли в смятение. Намерения бунтовщиков, устанавливающих пушки, были слишком красноречивы. Ни у кого не оставалось сомнений, что скоро начнётся штурм.
– Сдаваться надо! – вопили одни в отчаянии. – У царя-то вон войско какое. Вооружённое с ног до головы! А у нас какое оружие? И помощи ждать нам неоткуда.
– Молчать, ироды! – загремел Елагин, выбегая из дома.
Он успел переодеться в свой парадный мундир с боевыми наградами и шагал к воротам твёрдой походкой уверенного в себе человека. Бодрые возгласы со всех сторон поддержали его боевой настрой.
Но и сторонники «сдаться» не остались без поддержки, причём значительной. Многие из тех, на чью храбрость уповал комендант, оказались трусами и паникёрами.
– Не слухайте его, люди! – орал кто-то из толпы, прячась за спинами других. – Всех, кто сдастся, государь всенепременно пощадит! Разве вы желаете, чтоб ваши избы пожгли, а вас перевешали?
– Пусть жгут, пусть вешают! – гремел Елагин. – Но живым я не сдамся! Лучше пусть меня убьют, чем я самозванцу в ноги буду кланяться!
В крепости поднялся невообразимый шум. Люди спорили и кричали. Все были так возбуждены, шум и гам был такой, что никто не слышал упреждающих возгласов караульных.
Вдруг раздался оглушительный выстрел, и голоса разом стихли. Следом за первым выстрелом грохнул другой, третий… По степи прокатился грохот пушечной пальбы. Белые дымки выстрелов, клубясь, сползали на землю.
Возле орудий сотнями выстраивались казаки. Пока прильнувшие к бойницам защитники, поражённые и растерянные, смотрели на построение бунтовщиков, комендант подбежал к бригадиру Билову, который с побелевшим лицом осматривал свои пистолеты.
– Ну, и вы ещё собираетесь воевать? – крикнул взволнованно барон, указывая на готовящихся к штурму пугачёвцев.
– Я собираюсь подороже продать свою жизнь и жизни моих близких! – закричал в ответ Елагин. – И тебе советую того же. Хватит труса праздновать, и все те, кто ещё верен присяге, за мной!
Дочь коменданта Елагина, одетая в чёрное вдовье платье, горько плакала в объятиях матери. Из её глаз катились слёзы, а губы вышёптывали молитвы. На улице грянула пушка. Лидия Фёдоровна вздрогнула, изменилась в лице и вскочила. Второй выстрел, третий… Зазвучал церковный колокол. Лидия Фёдоровна задрожала. С улицы, через распахнутое окно, слышались крики и бряцание оружия. В испуге она подбежала к окну и закрыла створки.
В комнату ворвался бледный слуга Гришка.
– Барыня, – закричал он в отчаянии, – мы пропали! Казаки идут стеной на крепость!
– Пусть идут, – воскликнула в гневе комендантша, и глаза её засверкали, – мы будем защищаться!
– Не выдюжить нам, барыня! Не выдюжить! – зарыдал слуга. – Казаки с Тимошкой Падуровым предали нас и к самозванцу переметнулись. А сейчас разбойники уже ворота топорами ломают и, как тараканы, на стены лезут!
– Ничего, этих собак пушками посшибают! – закричала комендантша в остервенении.
– Господин полковник уж этим занят. Но всё напрасно. Ядра летят в толпу бунтовщиков, десяток их падает, а взамен пять десятков лезет.
Громче зазвонил колокол. С улицы в дом просочился запах гари. Это наступающие подожгли намётанные возле крепостных стен большие стога сена. Теперь раздавались выстрелы из ружей; пушки слышались лишь изредка.
Вдруг раздался такой треск и грохот, что казалось, изба подпрыгнула на месте. Крепостные ворота были сломаны, и полная торжества толпа казаков хлынула в крепость. В комнату ворвался бледный, окровавленный сержант Сбруев.
– Спасайтесь, барыни, Бога ради, спасайтесь! – закричал он. – Казаки перебили почти всех солдатушек.
– Нет! – дрожа от гнева, но гордо ответила комендантша. – Нет, никуда я отсюда не пойду! Здеся смерть свою дождуся! А ты, доченька, – она обняла Лидию Фёдоровну и жавшегося к её ногам семилетнего сынишку Коленьку. – А вы, детки мои, уходите. Могёт статься, что Господь пощадит вас, ежели родители уберечь не смогли!
Пожар охватил погибающую крепость. Люди, объятые ужасом, спасались от удушья, срывая с себя одежду и обматывая ею головы. Спасали скот, скудные пожитки. Спасали детей.
Поддавшись панике, жители Татищева умоляли Елагина и преданных ему солдат прекратить сопротивление.
– А я что вам, Господь Бог! – огрызался комендант, страдая от бессилия и невозможности прекратить бойню. – Хотите, ступайте к самозванцу, а кто со мной… Мы сумеем за себя постоять!
Елагин бросился к пушке и поднёс к ней запал. Грянул выстрел.
Душераздирающий крик огласил крепость. Все невольно оглянулись.
Это кричала комендантша, таская воду из колодца и поливая ею дом. Она не плакала, но лицо её было бледно.
К воротам двинулся строй солдат. Впереди шагал барон Билов. Над ним развевалось знамя. Остальные смотрели на них полными ужаса глазами, прислушивались к звукам барабанной дроби.
К Билову подбежал спрыгнувший со стены солдат.
– Плохо дело! – кричал он. – У ворот большое войско бунтовщиков. И если мы откроем их…
Барон истерично всплеснул руками:
– Так что прикажешь, болван? Живыми здесь гореть?
Между тем Елагин суетился у пушек. Он позабыл о семье, о бедственном положении крепости. Комендант видел лишь врага и хрипло отдавал суетящимся рядом офицерам едва разбираемые при грохоте приказы:
– Заряжай… товсь… пли!
А в крепости паника. Женщины со слезами на глазах умоляли мужчин сдаться «царю». И тут же кричали, чтобы мужчины не оставляли их в огненном аду, а взяли с собой…
Лидия Фёдоровна Харлова не видела и не слышала ничего. Она сидела в своей комнате в комендантском доме и прижимала к себе плачущего братишку. Она знала, что всё кончено, и готовилась к смерти.
Бряцанье оружия становилось всё слабее, колокола на церкви умолкли, изредка слышались выстрелы, но крики не прекращались. На улице шла резня. Ворвавшиеся в крепость казаки рубили всех направо и налево. Зубы оскалены, в глазах дикий блеск.
Огонь, дым, лязг сабель. Всё перемешалось.
Двери распахнулись. В комнату влетел сержант Сбруев. Он повернулся спиною к окаменевшей от ужаса Лидии Фёдоровне и грудью встретил разъярённых казаков, пытавшихся ворваться вслед за ним.
В бешенстве он стал размахивать вокруг себя саблей. Несколько казаков упали под его ударами. Но вдруг Сбруев выронил саблю, схватился за пробитую пикой грудь и, обливаясь кровью, упал к ногам Лидии Фёдоровны, которая изо всех сил прижимала к себе голову братишки.
– Смерть поганке! Смерть всем Елагиным! – ревели разъярённые казаки, вдавливаясь в комнату.
– А ну стоять! – раздался громкий голос.
Казаки притихли и опустили сабли. В комнату вошёл новоиспечённый полковник Тимоха Падуров. Весь, с головы до ног, он был забрызган кровью своих жертв. Его глаза горели, а губы были плотно сжаты.
– Кто её тронет, сам башку срублю! – объявил всем Тимоха. – А сейчас марш все на двор! Государь пожар велел тушить и спасать от огня всё, что ещё можно!
Флоран и Анжели, стоя в стороне, угрюмо наблюдали за казнью. Пугачёв приказал повесить всех взятых в плен офицеров и комендантшу Елагину. Она с оружием в руках разила казаков из укрытия. Её повесили рядом с бригадиром Биловым, который, позабыв о трусости, очень долго сопротивлялся мятежникам, отлично понимая, что на пощаду едва ли можно рассчитывать.
Самую страшную смерть принял комендант Елагин. С него содрали кожу, вынули сало и мазали им сапоги и раны.
Нескольких солдат и башкирцев расстреляли картечью, остальных «забрили в казаки» и насильно присоединили к войску бунтовщиков. Никто из казнённых о помиловании не просил.
– Не слишком-то «государь» прислушался к нашим советам, – прошептал Флоран, покосившись на Анжели. – Не пора ли ему указать на его место?
– Поздно, – так же шёпотом ответил Анжели. – Теперь придётся терпеть все его прихоти! Главное, что всё идёт так, как угодно его величеству королю Людовику.
– А я думаю, что надо намекнуть собаке, чью кость гложет, – процедил сквозь зубы Флоран. – За те деньги, что мы на него угрохали…
– Не мы, а король Франции, – напомнил ему Анжели. – Пусть тешится Емеля, пока его время. Ещё не известно, как долго его везение продлится!
– Первые удачи вскружили мужицкому «государю» голову, – усмехнулся Флоран. – Ему бы на Петербург двинуться, а не размениваться на мелкие крепостишки!
– Тут ты прав, можно к бабке за советом не ходить, – согласился Анжели. – Именно сейчас императрица не в силах ему противостоять! Но так долго продолжаться не может. Скоро она соберёт войско и двинет его на Емелю.
– А это уже можно считать нашей победой! – довольно улыбнулся Флоран.
– Да, русская армия не получит подкрепления на войне, – кивнул Анжели.
– Что тогда предпримет императрица?
– Всё, что взбредёт в её царствующую головку! А я смею предположить, что Екатерина будет вынуждена заключить с турками мир!
– И наша миссия в дремучей России будет наконец-то выполнена! – мечтательно вздохнул Флоран.
– Я бы повременил на вашем месте радоваться, месье, – остудил его радость Анжели. – За вами должок.
– Я помню о нём всегда, – нахмурился Флоран. – А ещё я готовлюсь нанизать вас на шпагу в первом же поединке!
– Мне бы вашу уверенность, месье, – тихо рассмеялся Анжели, у которого от разговора с «соотечественником» улучшилось настроение. – Но всё в руках Божьих.
– О чём это вы? – не понял Флоран.
– Твоё предательство не увенчалось успехом, и я жив! – ответил Анжели. – И если представится случай, то собираюсь отплатить вам той же монетой!
– Спасибо за предупреждение, месье. Я буду настороже!
– Храни вас Бог, месье.
– Он хранит меня от ваших козней весьма надёжно!