На берегу Яика, напротив крепости выстроилось войско Пугачёва. Из-за крепостного частокола выглядывали защитники, следя за всем, что происходит. Среди солдат, готовящихся больше к смерти, чем к сопротивлению, находился и комендант Нижне-Озёрной крепости – майор Харлов.
Перед казачьим войском стоял сам Пугачёв, а рядом с ним полковники и советники из его «свиты».
– Браты! – крикнул «государь» растроганным голосом. – Вот ещё одна твердыня встала на нашем пути! Но нутро у неё гнилое. Все казаки из крепости уже к нам перетекли. А те, кто за стенами остался, – знать не желают под мои знамёна идти! Господь им судья. Знать, жить не хотят, вороги! Сейчас мы сильны, потому что стоим за дело правое!
Пугачёв снял шапку и, подняв глаза к небу, сказал:
– Господь! Ты зришь нас, стоявших здесь! Ты ведашь, что не со зла мы тут стоим, и пришли мы не зло сотворять, а добро выручать! Пошли нам благословенье своё, Господи!
– Государь, – сказал Андрей Овчинников, – не изволь беспокоиться. Ещё к полудню мы эту крепостицу по брёвнышкам разнесём! А сейчас порадуем коменданта Харлова сурпризом!
Он махнул рукой, и один из казаков вскочил на коня. К нему подвели лошадь с привязанным к седлу мёртвым седоком, и казак поскакал к крепостным воротам, увлекая лошадь следом за собой.
«Ну вот, случилось самое худшее! – подумал майор Харлов, разглядев привязанного к седлу капитана Сурина. – Хорошо хоть супругу свою в Татищево к тестю отправил, а не то…»
Харлов с сожалением посмотрел на свой жалкий гарнизон и обречённо вздохнул. «Если из Татищева подмога не подойдёт, то к вечеру все мы погибнем!» Комендант пребывал в отчаянии, но твёрдо решил обороняться до конца. Четыре офицера и горстка солдат – вот и всё, что он собирался противопоставить войску бунтовщиков.
Но бунтовщики почему-то не спешили атаковать крепость. Они расположились лагерем, развели костры и вели себя тихо.
Остаток дня майор провёл, как голый на сковородке. А когда над крепостью начали сгущаться сумерки, он не выдержал.
– Орудия к бою! – приказал он канонирам. И те нехотя запалили фитили.
До лагеря мятежного войска было далеко. И Харлов знал, что ядра из пушек едва ли долетят до цели. Но ради успокоения ропщущего гарнизона он решил хотя бы стрелять в сторону противника вхолостую. «Может, одумаются и уйдут? – думал Харлов, закладывая в жерла пушек “картузы” с порохом. – А не уйдут, так…» – мысли спутались после грянувшего залпа, а сердце сжалось от тягостного предчувствия.
В стенах крепости Татищево бригадир Билов растерял остатки храбрости. Комендант Елагин и его дочь, которая являлась женой майора Харлова, безуспешно уговаривали его двинуться с отрядом к Нижне-Озёрной. Барон был непреклонен.
– Тут дело не шуточное, – отбрыкивался Билов. – Харлову теперь сам Бог не поможет, а нам о себе предстоит позаботиться!
Но Лидия не оставляла попыток хоть как-то воздействовать на трусливую душонку бригадира. Она умоляла Билова двинуть отряд на выручку Харлова. Но Билов упорствовал, что люди ему самому нужны и что они ненадёжны.
Полковник Елагин тоже не оставался в стороне.
– Злодей заливает степь кровью, – настаивал он. – А казаки? Они чуют безнаказанность самозванца и стекаются к нему, как мухи на мёд. Ведь если бунтовщики разгромят Нижне-Озёрную, так они всенепременно двинут на нас!
– Знаю, – сказал сердито Билов. – Губернатор укоряет меня в бездействии. Вы тоже. Видит Бог, с меня довольно. Отряд мой мал по численности, и я не собираюсь гробить солдат в поле! И Корф, подлюга, не спешит на помощь. А почему? Он выжидает! Бунтовщики разгромят мой отряд и кто виноват будет?
– Иван Карлович, помилосердствуйте! – наседал Елагин. – Как бы то ни было, мы должны усмирить и разгромить бунтовщиков, потому что они поднялись против государыни. И у меня сердце кровью обливается, когда вижу, как народ в отчаянии теряет голову, а самозванец громит одну крепость за другой!
– Хорошо, – сдался наконец Билов. – Бунт надобно подавить, согласен, ибо в казаков вселился Сатана. Мы выступим ночью.
– Ночью?
– Да, – ответил решительно бригадир. – Мы постараемся проскочить в крепость ночью, чтобы не сражаться в степи. А сейчас всем готовиться к походу!
Поздно вечером отряд Билова построился в походную колонну. Офицеры заняли свои места, и по приказу бригадира отряд вышел за ворота крепости.
Осенняя ночь. По небу медленно ползут тяжёлые тучи, ветер гуляет по степи. В темноте, словно светлячки, светятся угли затухающих костров. Казаки из мятежного войска Пугачёва тихо дремлют, уронив головы на грудь, но не выпуская из рук оружия. Иногда между ними проходят караульные…
В шатре посреди лагеря расположился Пугачёв со своей «свитой». «Государь» греет руки над костром и смотрит на огонь, а у входа сидит Иван Зарубин-Чика, не сводя взгляда с крепости.
Около Пугачёва сидят двое. На подстилке из овчины – Егор Бочков. Перед ним на земле, обняв руками колени и вперив взгляд в «ампиратора», Никита Караваев.
– Чего мы выжидам, обскажите мне на милость, господа советники? – проговорил Пугачёв. – Зазря день минул. Сейчас бы уже в крепостице пировали.
Караваев улыбнулся.
– А что плохого в том? Ведь не кровушку льём напрасно? – спросил он. – Нам бояться нечего! Крепость обречена, и мы все про это очень хорошо знаем!
– Тогда чего выжидам?! – вспылил Пугачёв.
– Государь, – сказал Караваев, – ты настоящий вождь, ты великий человек, ты лучше всех себе подобных! Народ почитает тебя чуть ли не святым, сошедшим к ним с небес на землю. А знаешь ли ты, государь, что я собираюсь сказать, о чём ты даже и не мыслишь? Мы, все твои полковники и советники, посовещались и решили…
– Что, уже без меня совещаетесь и решате?
– Людям, воинам твоим толчок нужен! – мягко продолжил Караваев. – Завтра, перед боем ты, государь, перед войском выступишь. Что говорить будешь – подскажем!
– Постой, а для какова ляду в том надобность приспела? – удивился Пугачёв. – Я поди зараз перед каждой баталией слово говорю. И для чего войску толчок давать?
– Чтобы дисциплина не страдала, государь, – вступил в разговор Егор Бочков. – Нас настораживает, что войско твоё на вольных сабарманов походить начинает. Пропадёт дисциплина – тогда погибель! Казаки поменьше бы карманы себе набивали и мародёрствовали безнаказанно, а всё, что захвачено, не добычей называли, а трофеями и в казну «государеву» сдавали!
– И что я делать должен? – задумался Пугачёв.
– Ещё раз дать понять всем, что ты царь, Петр Фёдорович Третий, – продолжил Караваев. – Надо всегда держать войско в кулаке, чтобы люди не привыкли к тебе как к какому-нибудь атаману, а всегда почитали, боялись и уважали как императора!
– А что, разве эдак быть могёт? – вскинул брови Пугачёв.
– Могёт, но не будет, – усмехнулся Караваев. – С утра перед войском объяви, что Военную коллегию открываешь. В неё судья войти должен, писарь, дьяк…
– Ишь ты! – восхищённо воскликнул «ампиратор», уважительно посмотрев на своих советников. – А почто спозаранку, перед боем, сеё выкрикивать?
– Для того чтобы войско взбодрилось и грозной силушкой себя почувствовало! – посмотрев на Караваева, высказался Бочков. – А те, кто за крепостными стенами отсиживаются, лишний раз прочувствуют мощь твою и затрясутся от страха, натиска ожидаючи!
От крепостных стен грохнул залп нескольких орудий. Пугачёв поднял глаза, а Зарубин-Чика выскочил из шатра на улицу.
– Государь! – крикнул вбежавший Андрей Овчинников. – Комендант Харлов по нам из пушек палит! Может, войско строить прикажешь?
– Обожди, – сказал Пугачёв, – сперва вызнать надо б, пошто это комендант так шибко осерчал на нас? – Он посмотрел на Бочкова и Караваева: – Видать, коллегию ужо в крепостице огласим. А сейчас…
В шатёр вбежал Чика, приведя с собой небольшого щуплого человечка. Тот сразу же бухнулся на колени:
– Из Татищева войско вышло. Голов пятьсот почитай будет! Барон Билов ведёт его!
– Что ж, мы и его «приветим» с Божьей помощью, – сказал Пугачёв и взглянул на Чику: – Ивашка, выдюжишь?
– Не сумлевайся, государь! – расцвёл тот радостной улыбкой. – И в хвост и в гриву расчахвостим!
Андрей Овчинников зажёг факел и покрутил им над головой. Словно в ответ на это от стен крепости снова послышался залп орудий. Затем зазвучали ружейные выстрелы в лагере Пугачёва. Послышался барабанный бой.
Лагерь ожил. Кругом копошились люди. В степи развернули пушки, и тут же ответный залп обрушил снаряды на стены крепости.
– Вперёд! – закричал Пугачёв, подскакав к передовым отрядам.
Войско двинулось на штурм.
– А ну стой! – крикнул Пугачёв полковникам, проскакав вдоль рядов.
Спустя несколько минут все военачальники собрались возле «государя».
– Господа! – сказал он. – Шибче глядите за казаками, чтоб не осрамиться зараз! Те, кто за забором, в остервенении пребывают и палят по нам, не жалеючи пороха!
– Всё исполним, государь! – бодро воскликнули возбуждённые предстоящим боем полковники. – Мы им покажем почём фунт лиха!
– Тогда вперёд, с Господом! – Пугачёв снял шапку и перекрестился. – Да исполнится воля твоя…
Увидев, как всполошился лагерь бунтовщиков, майор Харлов выстроил всех защитников крепости перед воротами и обратился к попу.
– Батюшка! – крикнул он. – Отпусти мне и всем защитникам грехи наши! Жену я отправил к отцу в Татищево. Там она в безопасности. А теперь я свободен и готов ко всему! Благослови меня, батюшка, на бой с антихристом!
– Бог благословит тебя и всех вас, воины! – заговорил поп ровным, спокойным голосом. – И теперь только Господь укажет вам правильный путь. Верьте в себя и в то, что вам небесами уготовлено! А теперь идите к стенам, воины, да пусть оберегают вас ангелы небесные своими крыльями! Может, нам и не придётся свидеться больше, но мои горячие молитвы будут сопровождать вас!
Молча, как на верную смерть, защитники крепости обнимались и шли к стенам.
«Прощайте, люди! – смахнул слезу комендант. – Прощай, жена, прощайте все, кто меня любил и любит! А теперь я отдаю свой долг. Кому? На небесах и без меня в этом разберутся!»
Майор Харлов прицелился и нажал на курок. Грянул выстрел. Казак за стеной схватился за грудь и рухнул навзничь, а его конь взбесился и понёс, волоча за собой застрявшего в стремени полумёртвого всадника.
Из-за частокола выстрелы вспыхивали один за другим, как молнии, и прямо в гущу войска казаков. Тут падает конь, там выпадает из седла всадник; казаки пришли в замешательство, громко матерились и выкрикивали грозные проклятия. Забор крепости был высок, но казаки были на конях.
– Браты, на стены! – подгонял их в ночи громкий голос Андрея Овчинникова.
Но из-за частокола блеснули дула ружей. Огонь из них срезал казаков с сёдел. Над крепостной стеной и воротами нависла туча дыма, в котором едва можно было различить почерневшие, окровавленные фигуры ожесточённо рвущихся на частокол казаков.
– Вперёд, с Господом! – выкрикивал приказы Пугачёв, находящийся в самой гуще боя.
И конница бросалась к частоколу. Казаки вскакивали на сёдла и перепрыгивали через стену. Выбитые из сёдел, раненые, они вовсе не спешили зализывать раны, а взбирались на стену, цепляясь пальцами с обломанными ногтями за брёвна, орали, падали, стонали…
Пушки крепости вдруг смолкли. Это подбодрило войско бунтовщиков, и оно усилило натиск.
Со двора послышались сердитые выкрики:
– На поклон айда, братцы! Не выдюжим мы супротив казаков!
«А вот теперь всё кончено!» – подумал майор и поспешил к орудиям.
Молодой офицер Мишин помогал коменданту заряжать и наводить орудия, а тот палил по войску казаков ядрами и картечью. Благодаря стараниям Харлова и Мишина пушки гремели не переставая. Но они уже грохотали вслепую.
В этой суматохе комендант даже не заметил, как пугачёвцы разбили ворота и ворвались в крепость.
– Бог мой! Что же это, братцы! – закричал в отчаянии майор, увидев возле себя лишь четырёх офицеров и ни одного солдата. – Братцы! Да вы…
Войско Пугачёва наводнило крепость. Харлов выхватил из ножен саблю и с отвагой обречённого ринулся на врага. Взмахнув саблей, он увидел одного из своих солдат, который тыкал в его сторону пальцем и орал:
– Вот он, антихрист! Убейте его!
– Убьём подлюгу! – заорали казаки, и несколько пик разом вонзились в тело коменданта.
– Да что вы, рехнулись? – И майор, отступая, успел заметить, что оборонявшие с ним крепость солдаты действовали уже сообща с бунтовщиками.
Глаз Харлова выскочил от удара пики из глазницы и мотался на толстом нерве, как ужасный маятник.
– Вы что, рехнулись, братцы? – ещё раз воскликнул майор, держа наготове саблю.
– Не рехнулися, а образумились! – захохотал кто-то из предавших его солдат. – Хватаем его, братцы, чтоб государь с нас спросил поменьше!
Толпа бывших «защитников» крепости накинулась на коменданта. Харлов ударом сабли рассёк одного, другого, но кто-то бросился ему под ноги. Майор споткнулся и упал; разъярённая толпа окружила его и стала вязать верёвками.
– А теперя к царю его снесём. Он нас помилует, а его «наградит» верёвкой!
Взбешенная толпа солдат переколола всех офицеров, а майора Харлова, израненного и окровавленного, поволокла к Пугачёву, который наблюдал за происходящим в крепости.
Полковник Елагин вскочил с кровати как ошпаренный. Набросив на плечи мундир, подбежал к окну. С улицы в комнату ворвалась барабанная дробь. Отрывистая глухая барабанная дробь казалась не торжественной, а какой-то тревожной.
Елагин выглянул наружу. В комнату вбежал капитан Берёзкин, медлительный, внешне невыразительный офицер, а следом за ним вбежала дочь, Лидия Фёдоровна. Она подбежала к отцу.
– Что это? Что там случилось? – истерично выкрикивала она, кивая на окно и боясь к нему приблизиться.
Полковник, замерший в неподвижности возле стола и весь превратившийся в слух, встряхнул головой и коротко ответил:
– Солдаты. Если это не подкрепление из Оренбурга, значит, Билов вернулся, чтоб сгореть ему, немчуре трусливому, в геенне огненной!
Лидия испуганно вздрогнула. Взгляд её снова обратился на отца, который вернулся к окну и хмуро, но спокойно глядел на улицу.
А у крепостных ворот разрастался шум. Спящая крепость вдруг ожила. Люди выбегали из домов и окликали друг друга, спрашивая, что случилось. Все стекались к воротам, которые стражники не спешили открывать без приказа коменданта. Все застыли у ворот, и шум на мгновение смолк.
Это был действительно отряд бригадира Билова, который вернулся обратно в крепость этой же ночью с половины пути.
Обессилевшего от ран майора Харлова повесили сразу же. Прохор Бурнов с каменным лицом набросил на шею коменданта петлю, с невозмутимым видом вышиб у него из-под ног скамейку и лишь после этого мрачно улыбнулся, с затаённым удовольствием наблюдая, как дёргается в агонии тело.
Бурнов повесил ещё прапорщиков Фагнера и Кабалерова. Испытав повторно огромное, но тщательно скрываемое удовольствие, Бурнов повесил ещё писаря и татарина Бикбая, который перекрестился и сам одел себе на шею петлю. Бурнов готов был казнить ещё хоть сотню человек! Вот только приговорённых больше не оказалось, и Прохор был вынужден отойти прочь от «государя», который начал принимать присягу жителей и гарнизона.
Некоторое время спустя к Пугачёву подошёл Иван Зарубин-Чика.
– Ого-го… Да ты ли это, Ванюшка?! – воскликнул «государь», даже повеселев при виде уставшего с дороги Чики. – Спешишь похвастать своеми ратными успехами?
– Да куда там, – угрюмо ответил тот. – Я ворога и в глаза не зрил. Вернулся Билов зараз в Татищево, дажа меня не дождавшись!
– И что, путь на Татищево свободен? – спросил Пугачёв.
– Нам более нечего опасаться, – ответил Чика. – Путь до Татищевой чист. Можно хоть сейчас без опаски идтить на крепость!
– Хорошо, – сказал «государь», – завтра спозаранку и двинемся.
В это время послышался громкий плач.
– Что такое? – И Пугачёв вскочил.
К нему подбежала молодая казачка.
– Государь, подсоби! – взмолилась она, упав на колени и заломив руки. – В мою избу ворвался ваш казак и забрал всё, что у меня было!
– Кто это был? – вспылил Пугачёв, вспомнив слова советников и ища взглядом Давилина.
– Вот он, государь, – ответил тот и хлопнул в ладоши.
Из толпы два казака выволокли отчаянно сопротивлявшегося человека.
– Кто он? – спросил Пугачёв.
– Михайло Воротников, – ответил тот, пытаясь упасть на колени, но конвоировавшие его казаки удержали злодея на ногах.
– Не нашенский он, – равнодушно пояснил Давилин. – Ещё вчарась али позавчарась к нам из крепости этой перебег.
– Вздёрнуть его здесь же, с офицерами в компании, – распорядился раздражённо Пугачёв. – Чтоб отныне каждая душа ведала, что за воровство её впредь ожидат!
Воротников закричал, но через несколько минут его тело уже болталось на виселице рядом с комендантом гарнизона.
Пугачёв обвёл всех присутствующих тяжёлым взглядом и объявил:
– С этого дня Военную коллегию при себе и войске открываю! Чтоб за порядком в войске пригляд был! Судьёй назначаю Андрейку Витошнова, писарем Максима Горшкова. А вот дьяком – Ивашку Почиталина! Знайте все, что за воровство и мародёрство – казнить без пощады стану! Мы не для грабежей воюем, а справедливости ради! Упреждаю о сеем всех, кто не уяснил того ещё!